Читать книгу Сказки о правде - Наталья Комлева - Страница 10

– Откуда ты, Анна, так хорошо русский язык знаешь?

– А ты английский откуда? Погружение. Ты в Лондоне погружался, я – в Москве. Я училась в МГУ по обмену, десять лет назад это уже было возможно. Потом стажировалась у вас в Екатеринбурге, в УрГУ. Я уже тогда Демидовыми интересовалась. Вот потому, мой дорогой, я и знаю, что простой уральский доцент не может так выглядеть, как ты. Даже если он и был какое-то время за границей. Значит, тебя натаскивали на меня специально. И не ФСБ. Это – вряд ли. Скажи, как твой хозяин выглядит: такой мужчина в годах с бородой, да? Ну, молчи, молчи. Молчание – знак согласия, как говорят у вас. Ладно, колись, чего уж там. Сказал он тебе своё имя? Нет, наверное. Так вот. Его фамилия Украинцев. Ничего не говорит тебе, историку?

– Украинцев? Украинцевы… Они что, тоже связаны как-то с Демидовыми?

– О Боже! Ты не историк, а дерьмо собачье. Плохо тебя натаскивали – или ты тупой ученик оказался. Украинцев – было прозвище Гаврилы Семёнова сына Митрофанова, первого помощника, а может, и наперсника Никиты Демидова. Хозяин твой, Украинцев, местный. Когда я в УрГУ стажировалась, он там тоже учился. Тогда только факультет искусствоведения открылся – так он на заочном обучался. Я узнавала тогда, кто писал или пишет какие-нибудь работы про Демидовых. У него все курсовые и диплом были на эту тему. Понятно, почему?

– Он ищет то же, что и ты? Но что, Анна?

– А ты не понял ещё? Знаток Демидовых. Конечно, демидовское золото.

– Какое золото?

– Золото Полоза.

– Подожди, подожди, Полоз – это из бажовских сказов, змей такой, хозяин всего уральского золота?

– Ну да, сам же мне рассказывал. Да я и без тебя читала.

– И что это такое – золото Полоза? Не понимаю. Клад, что ли, какой огромный или ключ к каким-нибудь богатейшим месторождениям? Так они все уже открыты, Анна, и все почти уже выработаны за триста лет.

Анна повернулась на подушке и посмотрела в глаза Анатолию:

– Тебе ведь, я думаю, велено всё самому разведать. Вот и разведывай. И деньги отработаешь, и интереснее жить будет.

– Анна, ты не понимаешь. Ты не знаешь, Анна! Мне не будет интереснее жить, потому что если я не найду то, чего он хочет, я вообще не буду жить. Они убьют меня!

– И ты думаешь, что после этого замечательного признания я тут же тебе всё расскажу? И выкуплю твою драгоценную жизнь золотом Демидовых?

– Но ты же… Вот здесь, сейчас…

– Вы, русские, интересные люди. Если постель не за деньги – то только по любви. Конечно, милый, конечно, по любви. По любви к здоровью. Полчаса хорошего секса дают замечательный отдых, снимают все дневные стрессы. И ты, надо признать, в этом плане ученик хороший, не то что в плане исторических познаний. И вообще ты мужик симпатичный. Настолько симпатичный, что я тебе немножко помогу. Мы ищем записную книжку – или записную книгу – Никиты. А где она может быть и что именно в ней окажется – это даже я до конца не знаю. Вот и поищем вместе. Вместе ведь веселей. А убить тебя я и сама могу. Самка скорпиона убивает самца после спаривания. А я по знаку Скорпион. Шутка, шутка. А вот ты меня убить не можешь, не дёргайся: тебе информация нужна, а без меня ты её не получишь. Ну, давай устроим мозговой штурм – перед тем, как устроить телесный. Ну, где может быть золото Полоза? Давай, соображай вслух.

– Сначала скажи, откуда ты сама о нём знаешь. Или это опять отдых от дневных трудов, вроде секса, только с интеллектом.

– Ох, отстань. Мы же всё-таки в родстве с Демидовыми. Семейные предания. Ну, так что насчёт Полоза?

– А почему ты думаешь, что это именно Никита? Может, это из младших Демидовых? Какой-нибудь князь Сан-Донато?

– Князь Сан-Донато пользовался золотом, но не копил и не добывал его, как и многие в их роду после первых Демидовых. Вообще они после восемнадцатого века почти все промышленную креативность утратили. Да, были творческие люди: один там ботаник был учёный – с Карлом Линнеем переписывался, другой искусствам покровительствовал: театры заводил и прочее. Ну и тэ дэ. Ну какой же Полоз из человека, который, как Павел Демидов, второй муж Авроры Шернваль, приёмной дочери нашего двоюродного предка, до чёрного металла дотронуться брезговал. Сам после того пальчики мыл и Аврору заставлял. Нет, дорогой, Полоз – это тот, кто собирает, кто из глубин земных достаёт и сохраняет. А уж для чего – для дела или так, из жадности – это нас с тобой пока не волнует.

– Пока?

– Пока не нашли. А ты цепкий. Обмолвки замечаешь. Видишь, тебе есть что доложить своему хозяину: Анна фон Валлен ищет демидовские записи о золоте. Может, сейчас и отзвонишься?

– Хотя наверняка нас подслушивают, – ёрнически зашептала Анна, страшно округлив глаза. – Посмотри, милый, не стоит ли напротив гостиницы что-то вроде грузовой газели? Там аппаратура.

– Но ты же мой микрофон вынула? Думаешь, они новый поставили?

– Ох, серая ты тундра, настоящий уральский доцент. Теперь – и уже давно – можно по дрожанию стёкол разговор слышать. Правда, посмотри, есть газель?

Анатолий встал.

– Занавеску не отодвигай! И так увидишь, там фонари. И подойди, на всякий случай, сбоку. Ну, стоит?

– Стоит.

– Ну, скажи им пару ласковых. Давай хором и погромче: …!

Анна хохотала, катаясь по постели.

– Всё-таки весело с тобой, доцент уральский.

– Для тебя выражение «уральский доцент» равно выражению «глупый человек»?

– Да нет, просто старую серию анекдотов вспомнила. Были такие анекдоты – сериями – в мои студенческие годы. Вот тут, в Екатеринбурге, я слышала серию про свердловского интеллигента. Например, такой анекдот был в этой серии. Пришёл свердловский интеллигент в картинную галерею, остановился у натюрморта: «Ах, ах, какой колорит, какая композиция, какая экспрессия, какая символика! А сколько это стоит? Сколько?! Обкакаться можно!»

– Анна, ты…

– Не пыхти, сейчас лопнешь. Да, я низменная натура, мне нравятся такие анекдоты. Они правильно выражают вашу настоящую суть: пыжитесь, а внутри труха. Для того чтобы быть настоящими интеллектуалами, вы слишком бедны. Вас физические потребности от умственного труда отвлекают. И тебя тоже, мой бедный друг.

– Кичиться богатством и умом – тоже не признак интеллекта.

– Ладно, вернёмся к Полозу. Сначала дело – потом удовольствие. Или ты предпочитаешь наоборот?

– Ты отвратительно цинична, Анна. Но ты… я… я тебя…

– Ну, естественно, мой милый, – мягко сказала Анна, – и я тебя тоже.

Утром Анатолий выглянул в окно. Газель стояла на месте. Ему пришло в голову, что хорошо бы сейчас подойти к ним туда и сказать Павлу – наверняка он там сидит – что он и сам справится со своей работой и контролировать его дополнительно не надо. Если прослушивают, то не только номер Анны, но и его тоже, и можно так им это сказать, вслух. Но интереснее в глаза Павлу посмотреть. А может, и отпустят: ведь Анна сказала, что она ищет. Кстати, зачем сказала? Ладно, короче, надо самому выяснить. На месте.

В газели никого не было. По крайней мере, в кабине. Анатолий дёрнул ручку задней двери – заперто. Постоял, покурил. Подумал. Внутри что ли, гады заперлись, маскируются?

– Мужичок, прикурить дай?

Анатолий обернулся. Классический зачин для уличной драки. Но белый день, оживлённая улица… Протянул зажигалку.

Парень, прикуривая, сказал:

– Катись отсюда. У Анны спросишь, кто да что. Тут не светись.

И отошёл, поддёргивая воротник: начинался ветер.

Анна пила кофе в постели.

– Холодный. Ты холодный, не кофе. Хотя кофе тоже мог быть погорячее. Ты что, газель проверял?

– Анна, твоё настоящее имя не Агата Кристи?

– Нет. Просто это элементарно: ты же не захочешь оказаться на том свете без меня, милый, верно? Поэтому ты пойдёшь и отгонишь конкурентов, которые добывают информацию параллельно с тобой. А Хайнц пусть тоже ворон не ловит, как у вас говорится.

– Хайнц – это кто?

– Мой начальник службы безопасности. Я же не дура – сюда к вам одна ехать, без прикрытия. Эта газель – не прослушка, а защита от прослушки и иной слежки. Ну и ещё там у Хайнца какие-то профессиональные штучки есть. Так, милый, а теперь давай серьёзно. Отзвонись Украинцеву, кто там у него тебя пасёт, – сообщи о нашей вчерашней беседе. О записной книжке Демидова. Да скажи, что Анна сидит в архиве и ищет подробные карты Нижнего Тагила, современные и старинные, а потом за тем же самым вернётся в Екатеринбург. И ищет она, где в старину было Зюзельское болото и где теперь есть болото или болота с таким же названием.

– А зачем тебе, якобы, Зюзельское болото?

– В каком сказе Бажова и в какой связи упоминается это место?

– В сказе про Синюшкин колодец.

– Так, верно. И что в этом колодце было?

– Богатства разные: золотые самородки, драгоценные камни. А причём здесь эта Синюшка, болото и сам Бажов?

– Потому, что там золото Полоза и спрятано. Теперь вспомни ещё: какой ключик был к этой Синюшке, какие пёрышки у Ильи, основного персонажа сказа, остались от бабки? Правильно: чёрненькое, беленькое и рыженькое. Стало быть, идти до этого колодца надо одну ночь и один день – и летом, точнее, в сухое время года, когда солнце не только светит, но и сильней всего греет. В июле, скажем. Вот тебе значение пёрышек. А шёл Илья от какого-то завода. От какого? Павел Петрович всё время про те заводы писал, что вокруг Екатеринбурга были. Но в его годы и нижнетагильский завод на полную мощность работал. Там он и собирал материалы для своих сказов: в Тагиле и Екатеринбурге, в их окрестностях. Да и куда Илья шёл, в каком направлении? Не на юг ли? По рыженькому-то пёрышку. Значит, от какого-то завода на юг, «через Зюзельско болотце», в июле месяце надо пройти полные сутки. Причём стартовать ночью, то есть по прямой хорошей дороге, иначе ночью не пройти, а уже днём зайти в лес и пробираться тропами через это самое Зюзельско болотце. Ночью по болоту, понятное дело, не ходят. Логично?

– Да, вроде логика есть. Так ты думаешь, это демидовское, не иное чьё-нибудь золото, там спрятано? Бажов ведь писал про «бар Турчаниновых да Саломирсковых».

– Угу. Про них. А Синюшку написал лесной ведьмой, духом, какие у вас в России возле кладов приставлены. Стало быть, Синюшка – персонаж старинный, не времён «Турчаниновых и Саломирсковых». И колодец тоже не Турчаниновы вырыли, и клад не они туда положили – задолго до них это было, раз Илье про этот колодец намёк через бабкины пёрышки был дан, а не через материны. Смотри: Илья, Турчаниновы – это какой век и какой период века? Верно, девятнадцатый, первая половина. Считаем поколение в двадцать лет – самое малое. Значит, шестьдесят лет назад ильина бабка, будучи молодой девицей, про Синюшкин колодец проведала. Попадаем на конец восемнадцатого века, время смены поколений в демидовском роду: от креативных промышленников к прожигателям накопленного. Акинфиевичи, Никитичи, Григорьевичи, – внуки Никиты – уже практически производством не занимались, за редким исключением, и на Урале бывали наездами, если вообще бывали. Не они Полозовы богатства копили. Значит, бабка узнала о том, что было в дни её молодости относительно недавним делом. Потому и такая точность в расчётах: ровно одни сутки пути, а не обычное у вас «в тридевятом царстве, в тридесятом государстве», «доезжай – не доедешь».

– Погоди, а Бажов не мог это просто выдумать?

– Ну отчего же, мог. Если сам не зашифровал в этих сказах что-то, что могло пригодиться не ему самому, так его потомкам после советской власти.

– Анна, не городи ерунды. В его годы советская власть только укреплялась, конца ей не предвиделось, никто не мог знать, что случится на сломе восьмидесятых-девяностых.

– Бажов Толстого читал?

– Ну, читал, наверное, у нас его все читали. Что, думаешь, он про Синюшкин колодец в «Анне Карениной» прочитал?

– У Толстого есть рассказы для детей. Старик был дидактичен. Там есть рассказ про мужика, который сажает яблоньку, а сам уже на ладан дышит от древности. Его спрашивают, зачем он это делает, ведь он уже не съест с этого дерева яблочка. Старик отвечает, что сам он не съест, так его дети и внуки съедят. Вот потому он яблоню и сажает.

– И посадил он её над Синюшкиным колодцем и зарыл там ещё и богатства рода Толстых.

– Так вот, Бажов поступил, как тот старик у Толстого и, конечно, не потому, что рассказ прочитал. Просто этот рассказ его мог в мыслях укрепить.

– И ты думаешь, что Бажов нарочно собирал сказы, чтобы самому или потомкам его добыть демидовские богатства? Анна, ты сама знаешь, что под Екатеринбургом Демидовы практически не светились: оттуда их с успехом, правда, после непростой борьбы, Татищев отогнал, а де Геннин ему помогал в этом.

– Ну, вот потому они там свои богатства и могли спрятать: никто не хватится по тем самым резонам, что ты сейчас привёл.

– Да, но зачем тогда записные книжки Никиты? Если Акинфий, его сын, золото прятал?

– Прятал Акинфий, клал Никита. Подальше от столицы своей, Невьянска, чтобы на след не вышли. Много было охотников, я думаю. Вот старик и заметал следы.

– А ты почему не заметаешь? Почему хочешь, чтобы я всё это прямо вот так, как ты мне рассказываешь, Украинцеву и выложил?

– Think darling, think. Move your mind quickly! Не всё же мне за тебя думать, поработай и сам. Тебе неплохо платят: сама Анна фон Валлен твоя любовница и патронесса. Пушкина помнишь? «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю», и в каком-то там урагане и так далее. Ты, доцент, не понимаешь: когда у тебя всё есть, тебе надо того, чего не бывает. Когда есть всё, и оно тебе досталось просто так, потому что ты родился, не хватает одного: борьбы. Борьбы за гранью возможного. А для меня, как и для Кнурова из «Бесприданницы», невозможного мало. Вот я и расширяю границы. До совсем невозможного. И оказывается, что его для меня практически нет. Это приятное ощущение. Жаль, что вот этого-то именно тебе не приведётся испытать никогда. Я хочу испытать ощущение полной прижатости к стенке – и выскользнуть. Это всё равно – ну, почти – что выйти из комы. Но выходить из комы опасно и неприятно: то ли выйдешь, то ли нет, да ещё не инвалидом ли. Да и выходишь не сам – лежи себе бревном и жди помощи сверху. А в той борьбе, о которой я тебе говорю, ты сам решаешь очень многое. А я – решаю всё. И потом: я так хороша собой, что опасность и азарт придадут моей красоте только ещё больший шарм – а ведь он у меня есть, правда? Ну, иди, иди сюда, посмотри, не меньше ли его стало за утро без тебя…