Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый - Нелли Шульман - Страница 7

На бревенчатой стене баньки, среди янтарных капель смолы, Иван Григорьевич развесил сухие, пахучие березовые веники. Избушка, срубленная по-черному, стояла у ограды крепкого дома Князевых, на расчищенном пятачке, у быстрой, бурлящей по камням реки. Подъезжая к участку, по прорубленному в тайге зимнику, Князев указал на поросшие соснами склоны, обступившие узкую долину:

– Сихотэ-Алинь, Петр Михайлович. Здесь у нас и тигры еще водятся, и волки… – оказалось, что в Тумнин Князев приехал за мукой. Он махнул на восток, в сторону Татарского пролива:

– В Гроссевичах магазина нет. Раньше был, и мельница работала, а потом… – Князев не закончил:

– В общем, я сдаю мед, в здешнюю потребкооперацию, привожу меха, мясо… – сани мягко тронулись с места, – называюсь, охотник-промысловик…

Под ватником и рубашкой, деревенского холста, Иван Григорьевич, действительно, носил деревянный крестик, на бечевке, которую Князев, на старинный манер, называл снурком.

Князев не интересовался у Питера, кто он такой и как попал в тайгу. Они вместе грузили в сани дерюжные мешки с мукой:

– Потом мне все расскажешь, у нас впереди дня два дороги. Переночуем под санями, я тебя научу разводить сибирский костер… – сибирский костер Питера учила разводить миссис Анна, в Шотландии. Увидев его флягу и нож, Князев упер в стрелку крепкий палец, с каемкой муки, под ногтем:

– Вещи хорошие, матка в тайге всегда пригождается. Был у нас такой офицер… – Князев смешался, – то есть ученый, Арсеньев. Я у него служил в проводниках, мальчишкой, мы весь край исходили. Он удивился, что я матку знаю, а я ему сказал, что знание это от отцов и дедов наших. В школу я не бегал, не завели у нас школ… – Питер повторял себе, что наткнулся на однофамильца миссис Лизы:

– Это распространенная фамилия. Всю семью Лизы вырезал Горский, в Зерентуе. Иван Григорьевич с Дальнего Востока, он не имеет никакого отношения к Лизе… – налив Питеру таежного чая, на травах, Князев закинул сильные руки за голову:

– Попарились мы с тобой хорошо, но в снег я тебя правильно не пустил. После болезни надо себя поберечь. Лучше после баньки чайку выпить, с медом… – на чистом столе предбанника стояло лукошко с сотами. Иван Григорьевич и его жена, пожилая, седая женщина, держали пасеку, в курятнике квохтала птица. По участку бегала пара отличных, охотничьих лаек. Князев бросил собакам освежеванные тушки убитых по дороге белок:

– Зверь к нам не подойдет. Он знают, что здесь испокон веков люди живут… – заметив удивление в глазах Питера. Иван Григорьевич, коротко, добавил:

– Займище Князевых на всех картах было указано. Земля… – он помолчал, – земля государственная, то есть колхозная, а нам выделили приусадебный участок… – в сарае Князевых стоял ткацкий стан, прошлого века, и ручная маслобойка. Иван Григорьевич взял бутылку кедрового масла в баню:

– Первое средство от всяких недугов… – растирая Питера, он ничего не сказал о его шрамах:

– Но он все видел, как видел мой крестик… – Питер покосился на хозяина, – он в красном углу, как это русские называют, держит иконы. Он слышит мой акцент, но тоже ничего не спрашивает… – Иван Григорьевич не только не пил, но и не курил:

– Предки мои староверами были, – объяснил Князев, – такое от них пошло. Они в здешних краях обретаются со времен атамана Хабарова… – за чаем с медом Князев немного рассказал Питеру об истории семьи:

– Ты кури, если хочешь, – разрешил он, – молодежь сейчас без табака не может. Как шла война, я часто ездил в Хабаровск, обучать снайперов…

Ивана Григорьевича не взяли в армию по возрасту, детей у Князевых не было, но опытного охотника попросили заниматься с новобранцами. Питер помотал еще влажной головой:

– Не буду, Иван Григорьевич, потерплю… – пахло травами и смолой, гудели дрова в старинной, сложенной из речного камня печи:

– Дело хорошее, Петр Михайлович… – смешливо сказал Князев, – а парни, солдаты, все бегали с папиросами. На японскую я не попал, подростком был, а первую войну всю прошел, пока меня подчистую не списали, по ранению… – он показал Питеру старый шрам, на пояснице:

– Но я и в окопах не курил, и потом, как вернулся, как с хозяйкой своей… – он опять оборвал себя. Питер вздохнул:

– Он хотел сказать, что венчался. Он осторожный человек, привык, у себя в тайге. Ясно, что он не слишком-то любит советскую власть, однако он не ушел в Китай, как многие делали. Хотя он, наверное, не воевал на гражданской, сидел в лесах…

Отломав кусок теплой, сладкой соты, Питер, решительно, сказал: «Иван Григорьевич, я не русский. То есть не из СССР».

Хозяин поднял седую бровь:

– Я слышал, как ты говоришь, но подумал, может быть, ты оттуда… – он указал в сторону запада, – после войны много людей на Дальний Восток подалось… – налив еще чаю, он добавил:

– Когда я твой крестик увидел, все на места встало. Ты благодетельницы потомок, Марфы Федоровны. Она выстроила церковь в Зерентуе, сейчас разоренную… – Питер понял, что, действительно, наткнулся на очень дальнего родственника нынешней леди Кроу. Князев рассказал ему о ветви семьи, поселившейся в Зерентуе:

– В старое время кое-кто из наших предков подался на юг, в Китай, и на запад. Но кто в Забайкалье жил, те все погибли… – Иван Григорьевич вздохнул, – и даже могил не от них осталось. Впрочем, красного дьявола… – хозяин помолчал, – тоже пеплом развеяло, по ветру. Слышал ты про Горского… – он, испытующе взглянул на Питера. Тот кивнул: «Да».

Иван Григорьевич помешал остатки влажного чая:

– Я сам там не был. Я после первой войны, в тайге обосновался, но говорили, что перед смертью он мучился. Туда ему и дорога… – подытожил хозяин:

– Тебе на юг надо, к границе… – утвердительно заметил он, – путь известный. Ты без документов, – он смерил Питера долгим взглядом, – но не в первый раз нам с хозяйкой такие люди встречаются. Ты здесь спи… – Князев одевался, – баня добротная, тепло хранит. Я принесу тюфяк, подушку, одеяло… – он накинул тулуп:

– Завтра и выйдем, с рассветом, на лыжах. Собак возьмем, я по дороге тебя стрелять научу, по нашему, на таежный манер… – он задержался на пороге:

– Ты в каком звании, – поинтересовался Князев, – по тебе видно, что ты войну прошел… – Питер улыбнулся:

– Майор, но в отставке. Стрелять я умею, Иван Григорьевич… – хозяин хмыкнул:

– Но белку в глаз не бьешь. Хотя будешь, я тебя просто так в твои края не отпущу. И награды у тебя имеются?

У Князева, за иконами, лежало два потускневших, георгиевских креста. Питер отозвался:

– Есть и ордена. Иван Григорьевич… – он запнулся, – спасибо вам большое… – Князев усмехнулся:

– Спасибо скажешь, как с того берега реки Туманной мне помашешь. Надо еще песок захватить, на всякий случай… – в таежных реках, до революции, старатели мыли золото.

Хлопнула дверь, встрепенулись лайки, во дворе. Питер кинул в печь сосновую чурочку. Пламя взвилось, гудя за чугунной заслонкой. Присев на корточки, он пошевелил угли кочергой:

– Мучился. Белогвардейцы сожгли Горского в паровозной топке. Даже если Иван Григорьевич там был, он ничего не скажет, он скрытный человек. Впрочем, какая разница? Мне надо выбраться отсюда, вернуться в Лондон, к Марте… – огонь опалил лицо, Питер поднялся: «И вернусь, чего бы это ни стоило».