Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том седьмой - Нелли Шульман - Страница 3

Облупившееся, жестяное объявление, выставленное на тротуар Десятой Улицы, неподалеку от театра Форда, обещало завтраки до трех часов дня, домашние гамбургеры и счастливый час:

– Две выпивки по цене одной, с пяти вечера до закрытия бара… – на фонарном столбе, резкий ветер трепал плакат с фотографией улыбающегося кандидата в президенты, от республиканской партии, Томаса Дьюи. До выборов оставалось меньше месяца. Столица пестрила листовками, по улицам разъезжали машины, с громкоговорителями.

Над очередью, вьющейся к окошечку, где заказывали гамбургеры навынос, гремел репродуктор:

– В Вашингтоне полдень, шестого октября. Ученые Ирана и Турции зафиксировали подземные толчки, необычайной силы, распространяющиеся от границы СССР. Советы молчат о катастрофическом землетрясении. В Сенате продолжаются слушания Комиссии по Антиамериканской деятельности… – ветер завивал палые листья.

Клерки, из близлежащих министерств, юстиции и торговли, крепкие ребята, из охраны Белого Дома, ожидая своих заказов, ежились, засунув руки в карманы, переминаясь с ноги на ногу.

Глава ФБР, Эдгар Гувер, неряшливо кусал румяную, посыпанную кунжутом булку:

– Лучшие гамбургеры в городе. Полфунта честной фермерской говядины, Аллен, домашний кетчуп, маринованные огурчики… – шторки на окне отдельного, запирающегося закутка, задернули. Над столом висел табачный дым. На бумажный пакет высыпали истекающую жиром, жареную картошку:

– Между прочим, заведение здесь стоит с прошлого века… – Даллес управлялся с гамбургером, орудуя ножом и вилкой, – ты видел, над стойкой, портрет Бута… – Гувер усмехнулся:

– Хозяин из Виргинии. От него можно ждать и флага конфедератов. Я еще в двадцатые годы слышал, что Бут, якобы, заходил сюда выпить, перед тем спектаклем… – промокнув губы салфеткой, Даллес, невозмутимо, отозвался:

– Заходил. Пока у меня не отобрали доступа к документам, я решил, на досуге, почитать архивы моих, так сказать, предшественников… – работая советником в предвыборном штабе Дьюи, Даллес не хотел появляться в здании Министерства Юстиции, где помещалось ведомство Гувера:

– Но дело не терпит отлагательств, как он сказал, по телефону, поэтому пришлось увидеться здесь… – глава ФБР отхлебнул кока-колы, из высокого, запотевшего стакана:

– Я тоже читал, Аллен. Бут виделся здесь с полковником Вильямсоном, получил от него пистолет… – серые глаза Даллеса были спокойны:

– Интересно, что Дрозд, то есть Мэтью Вулф, пошел на расстрел, не вымолвив ни слова, а полковник Вильямсон болтал, словно тетерев на току. Оба южане, оба офицеры, но вели они себя по-разному… – Гувер покачал головой:

– Дрозду было нечего терять, а Вильямсон боялся за дочь. Думаю, на него, как следует, надавили, пригрозили ее… – не закончив, поведя рукой, он дожевал гамбургер:

– Но ни один судья не подпишет ордер на арест Утки, Аллен. У нас нет ни единой улики против нее, как не было улик против Яблочного Пирога… – фотографии грузовика, обнаруженные на пленке Ягненка, досконально изучили:

– Номера фальшивые, чего и следовало ожидать. Я больше чем уверен, что машина пришла с юга, из Мексики. Там еще с довоенных времен, с убийства Троцкого, болтается масса русских агентов. Там подвизалась и миссис Анна… – судьба женщины, ее мужа и ребенка оставалась неизвестной:

– Не подпишет, – согласился Даллес, подвигая к себе кофейник, и блюдо с пончиками, – но ты говоришь, что ребята в Нью-Йорке поставили жучки в ее квартиру и телефон… – Гувер, недовольно, пробормотал:

– Я им год выкручивал руки. Наконец, они соизволили отправить в здание технических специалистов. Все равно, она ничего подозрительного не делает, и не говорит… – Утка звонила коллегам, по Колумбийскому университету. Женщина часто набирала номер резиденции главы хасидов, в Бруклине:

– Туда мы агентов послать не можем, – вздохнул Гувер, – наружное наблюдение сидит на Истерн Парквей, но хода в особняк им нет. Хасиды все друг друга знают… – по донесениям из Нью-Йорка, Утка посещала синагогу ребе, и водила сына в парки и музей:

– Вообще непохоже, что она собирается бежать, – заметил Даллес, – она пишет статьи, публикуется, продолжает работать у моряков… – в Бруклине жили и Розенберги, которых анонимный звонок обвинил в работе на СССР:

– Их мы тоже проверили с лупой и ничего не нашли… – Гувер вгрызся в облитый ванильной глазурью пончик, – в любом случае, я сегодня посылаю агентов на Арлингтонское кладбище. Утка и генерал собираются на церемонию… – Даллес выбил трубку:

– Эдгар, даже если Ягненок сейчас в стране, он не потащится к семейным надгробиям, не такой он дурак. И миссис Анна не пойдет навещать могилу деда, убитого индейцами, генерала Горовица. И мистер Теодор не положит цветы к мемориалу его предка, кстати, застреленного Дроздом. Бесполезное предприятие, никого их них нет в Америке… – Гуверу не очень хотелось говорить Даллесу о полученной вчера вечером из Нью-Йорка телеграмме:

– Генерал вчера ходил к дантисту, здесь, в столице… – не желая вызывать преждевременные подозрения у сослуживцев Мэтью, Гувер пока не мог узнать имя врача:

– Он был в Вашингтоне, – упрямо повторил себе Гувер, – дамочка в Нью-Йорке обозналась… – некая мисс Ривка Гольдблат, явившись в полицейский участок на Манхэттене, на Пятьдесят Четвертой улице, утверждала, что наткнулась в кондитерской, в очереди за пончиками, на советских шпионов:

– Все из-за газет, они нагнетают панику, среди обывателей… – расправившись с пончиком, Гувер хмыкнул:

– Ладно, Аллен, тоже, наверняка, решит, что у страха глаза велики, и дамочка просто истеричка… – он достал из блокнота сложенный втрое листок:

– Человека, похожего на Яблочного Пирога, якобы, видели вчера в Нью-Йорке, Аллен. В компании некоего мужчины, напоминающего мистера Эйтингона, правую руку министра Берия, как мы знаем от миссис Анны… – сильный порыв ветра заполоскал американским флагом, над входом в театр Форда:

– Твоя свобода в твоем законе… – вспомнил Даллес. Протерев пенсне, он кивнул: «Читай».

Резкие линии букв отбрасывали тени, на белый мрамор памятника Неизвестному Солдату: «HERE RESTS IN HONORED GLORY AN AMERICAN SOLDIER KNOWN BUT TO GOD». Издалека доносилась барабанная дробь. Ветер колебал приспущенное американское знамя, на флагштоке.

Только что закончилась церемония смены караула. Солдаты третьего пехотного полка, «Старой Гвардии», стояли навытяжку. Могилу осаждали туристы, с кодаками. Сухие щелчки фотокамер смешивались с глухими звуками ружейных залпов, в долине. Каждый день на кладбище проходило несколько похоронных церемоний.

Отсюда, с холма, был хорошо виден Вашингтон.

Хрупкая, невысокая женщина, в темном пальто и такой же шляпе, устроившись на скамейке, рассматривала город в бинокль. Ветер трепал подвитые, каштановые волосы, падавшие на меховой воротник. Маленькие руки облегали черные, замшевые перчатки. Сумочка при даме была тоже черная, с золоченой цепочкой. Посетительница напоминала военную вдову. Женщины, с букетами и венками, приезжали на кладбище к открытию ворот, часто в сопровождении детей.

Время перевалило за полдень, могильные камни блестели под низким солнцем осени. Вихрь носил по ухоженному газону бронзовые, палые листья. Барабанная дробь усилилась Кто-то из туристов присвистнул:

– Процессия с катафалком, идет на негритянский участок. Гроб прикрыли флагом… – его приятель отозвался:

– Должно быть, кавалер Медали Почета. Их хоронят с полными военными почестями… – за катафалком, в толпе, можно было разглядеть и белых, и негров. Парни с биноклями говорили довольно громко:

– Судя по форме сопровождающих, какой-то авиатор. Наверное, он разбился в тренировочном полете. Смотри, Боб, вдова у него какая красавица, тоже офицер. Кажется, медсестра. Ребенок еще маленький, она его несет на руках… – Марте не надо было поворачиваться, чтобы увидеть старшего лейтенанта Мозес:

– Я ее видела, из машины, еще с утра… – утром Марта с матерью сидели в арендованном автомобиле, напротив негритянского пансиона, на Дюпонт-серкл. Сдвинув на лоб темные очки, Анна пила крепкий кофе, из картонного стаканчика:

– Хорошо, что Меир связался с резиденцией ребе и узнал, где остановилась Дебора, но плохо, что мы понятия не имеем, кто ожидается на похоронах, а спросить нам не у кого… – по соображениям безопасности, они пока не могли подходить ни к Мирьям, ни к Деборе. Марта покуривала в открытое окошко:

– В любом случае, я навещу кладбище, – сказала она матери, – Деборе и Мирьям я на глаза не попадусь, а остальные понятия не имеют, кто я такая… – Марта надеялась, что на церемонию приедут Даллес или Донован:

– Лучше Донован, – вздохнула мать, – он ко мне, как это сказать… – Анна пощелкала длинными пальцами, Марта хихикнула: «Был неравнодушен». Мать, весело, сморщила нос:

– Именно. В конце концов, Меир его спасал, я его вывозила из-под огня, в Нормандии. Правда, Меир спасал и Даллеса. Но все равно… – она сунула дочери пончик, – будь осторожна. Я уверена, что Мэтью знает о твоем существовании, от русских. Впрочем, и о моем тоже…

Анна завела машину:

– Вчера его, кстати, не было в министерстве… – позвонив в Пентагон, Анна услышала, что генерал находится в краткосрочном отпуске:

– Не было, – повторила мать, – и мне это не нравится. Меир тоже его не видел… – полковник Горовиц следил за квартирой кузена.

За поздним кофе, в их собственном, дешевом пансионе, в мэрилендском пригороде столицы, Анна, невесело, сказала:

– Мэтью сейчас, что называется, рубит концы. Он уходит, покидает страну. Эйтингон мог приехать сюда, чтобы лично вывезти его в Москву. Но это и хорошо, в спешке часто забывают о бдительности… – Марта разглядывала в бинокль панораму столицы:

– Нашего пансиона отсюда не видно, но вот Дюпонт-серкл. Рядом музей, где, до войны, Янсон встречался с резидентами из посольства СССР. Он передавал короткий список, для вербовки. Янсон тогда познакомился с Мэтью, облив его кофе… – мать рассказала Марте, как посещала семейные могилы:

– Но ты туда не ходи… – предупредила она, – Гувер пошлет на участок агентов, в надежде на наше появление. Они не знают, как ты выглядишь, но лучше не рисковать… – Анна поцеловала дочь в мягкую щеку:

– Потом мы с тобой заглянем на участок. Там лежат твои прадеды, с обеих сторон… – Марта поднялась со скамейки:

– Там еще лежит и отец Мэтью. Вот и он сам, кстати… – она небрежно, словно невзначай, навела бинокль на процессию. Кузен, в генеральской форме, с орденами, шел рядом с Деборой, ведя за руку маленького Аарона Горовица. Марта видела довоенные фото покойного капеллана, в Лондоне:

– Мальчик похож на отца, как две капли воды. Мэтью обманывает Дебору, привозит ей фальшивые письма от якобы живого мужа. Он делает вид, что Аарон работал на СССР. Понятно, что он хочет обезопасить себя, но здесь есть что-то еще… – Марта, внимательно, разглядывала спокойное, красивое лицо Мэтью:

– Он не касается Деборы, ей такого не позволено. Где он был, вчера, куда он ездил… – мать считала, что Мэтью уйдет из Америки морем:

– Несчастный случай на прокатной яхте… – Анна пожала плечами, – такое легче всего инсценировать. Его подберет подводная лодка, вроде К-57, о которой рассказывали Лаура и Констанца… – Марте не нравились холодные, серые глаза кузена:

– Ева сейчас в Нью-Йорке, в резиденции ребе. Собаку они, правда, поселили во дворе… – Марта, невольно, улыбнулась, – но с девочкой все в порядке… – помня об осторожности, Меир решил не разговаривать с дочерью:

– Ребе сказал, что она преуспевает в учебе, – заметил полковник Горовиц, – Дебора водит ее с Аароном в парк, в музеи. Для наружного наблюдения она просто хасидская девочка, приятельница Аарона по классам… – Марта удивилась:

– Ребе заметил наружное наблюдение… – полковник усмехнулся:

– Не забывай, что ребе сидел в СССР. В методах работы наши ведомства похожи… – машина с агентами ФБР торчала на углу Истерн Парквей:

– За квартирой они тоже присматривают, – добавил полковник, – и я больше, чем уверен, что Гувер заставил их вкрутить жучки в телефон. Но Мэтью осторожен. Он может передавать так называемые письма Аарона в общественном месте… – Марта замерла. Рука кузена коснулась скрытого рукавом пальто запястья Деборы. Длинные пальцы, уверенно, поглаживали тонкую руку женщины:

Марта справилась со стуком сердца:

– Не может быть. Он привозит письма не только, чтобы обезопасить себя. Он хочет вывезти Дебору в СССР, обещая ей встречу с мужем. Он, наверняка, уложил ее в постель, шантажируя тем, что иначе он пойдет в секретную службу. Мерзавец, какой мерзавец… – услышав размышления матери о яхте, Марта кивнула:

– Верно. Но есть еще канадская граница, где американцам достаточно показать обложку паспорта… – на пропускном пункте, рядом с Ниагарским водопадом, очередь американских туристов двигалась гораздо быстрее той, где стоял мистер Исаак Блюм, с женой и тещей:

– Но нас пропустили в страну без вопросов, даже не досмотрев автомобиль. Мэтью тоже может попытаться уйти через Канаду. Он доедет до Монреаля, а там аэропорт и поминай, как звали… – Марта пожалела, что у нее в сумочке только маленький кодак:

– Но даже с хорошей оптикой снимки ничего бы не доказали. Генерал, всего лишь, взял невестку за руку, ничего особенного… – процессия завернула за угол аллеи.

На дорожке показался высокий, седоволосый человек, в черном пальто. Марта много раз слышала описание Донована, от матери:

– Мама была права, он приехал. Но похороны, только предлог. Они получили фото грузовика, от Меира, они должны были проверить Розенбергов. Неужели они начали, негласно, следить за Мэтью? Надо перехватить Дикого Билла, пока он не присоединился к процессии… – сунув бинокль в сумку, Марта заторопилась вниз.

Сильные пальцы Донована, неожиданно бережным движением, коснулись пожелтевшей, но еще яркой акварели, в старинном паспарту. Над зданием Капитолия развевался американский флаг. В углу рисунок пометили буквами «А.В».

В лавке царила полутьма. В небольшом окне, выходящем на канал, поблескивала лазоревая вода. На каменной террасе, с кованым столиком, свежий ветер гонял палые листья. На другой стороне набережной теснились облупившиеся, раскрашенные в пастельные цвета домики. Вдоль воды стояли баржи. На палубах, в деревянных ящиках еще цвели герани и анютины глазки:

– Когда-то по реке Потомак ходили океанские суда, – добродушно сказал Дикий Билл, – и даже плавали подводные лодки… – он подмигнул Марте.

Из-за холщовой занавески потянуло горьковатым ароматом кофе. У стен магазинчика возвышались стопки старых книг. Рядом с входом красовались картонные ящики, с растрепанными томиками:

– Все по пять центов, пятая книга бесплатно… – Марта придерживала острым подбородком стопку: – «Сокровища Скалистых Гор», «В погоне за Гремучей Змеей», «Жемчужина Чайнатауна»… – отбирая книги, Донован усмехнулся:

– Ее романы начали экранизировать до первой войны, без звука. Я бегал на фильмы мальчишкой. Вестерны, как сейчас говорят о таком кино… – он передавал Марте романы бабушки Бет:

– Вообще милая вещица… – Дикий Билл вертел акварель, – наивно, но этот жанр всегда сохранит поклонников. Редко можно увидеть, какой была столица до гражданской войны…

Лавка торговала не только книгами, но и разрозненным, старинным хламом. В плоские ящики сложили гравюры и акварели. На подоконнике виднелисвиднелись выложенные перламутром бинокли, рваные, отделанные кружевом веера. В углу, в стойке для зонтов, черного дерева, возвышались трости и выцветшие зонтики.

Донован водрузил рисунок поверх стопки книг:

– Маленький подарок, – он улыбался, – в конце концов, это рука вашего предка… – впалые, бледные щеки немного зарумянились:

– Ей не четвертый десяток, как я сначала подумал, – понял Донован, – она устала, ей надо отдохнуть. Ей нет и тридцати лет, она девчонка… – девчонка уверенно сидела за рулем прокатного форда, припаркованного у ворот Арлингтонского кладбища:

– Я прошу прощения, что все так складывается, мистер Донован… – не отрывая руки от руля, она ловко щелкнула зажигалкой, – но у нас имеется к вам разговор, приватного характера… – достав из кармана пальто шкатулку для сигар, Дикий Билл указал на солдат, у входа:

– Я могу позвать охранников. Я сейчас должен быть на церемонии погребения майора Мозеса, а в не в компании неизвестной мне дамы, настаивающей, что Америка в опасности… – машину она вела со знанием дела. Доновану казался знакомым высокий лоб, большие глаза, цвета свежей травы, тонкие губы женщины:

– Она носит парик, это не ее волосы… – Дикий Билл покосился на черную сумочку, мягкой кожи, – у нее при себе может быть пистолет. Но на кого, она, все-таки похожа… – бельгийский револьвер, с золотой табличкой, Марта на кладбище не взяла:

– Все вокруг будет утыкано охраной, я не хочу рисковать обыском… – сказала она матери, за ранним завтраком, в пансионе. После быстрой чашки кофе и тоста с джемом, полковник Горовиц отправился следить за квартирой Мэтью. Мать, покуривая, изучала Washington Post:

– Несмотря на усилия штаба Дьюи, шансов у него нет… – задумчиво сказала Анна, – а насчет пистолета ты права. Позвони мне, когда Донован или Даллес окажутся в твоей машине. Скажешь, куда вы собрались, и я там появлюсь…

Дикий Билл, неожиданно, велел Марте ехать в Джорджтаун:

– Я покажу дорогу, – предложил Донован, – место не из тех, что навещают туристы… – хозяином лавки оказался ровесник Дикого Билла, пожилой человек в траченом молью свитере и поношенном, твидовом пиджаке:

– Мы товарищи по оружию, – коротко объяснил Донован, – с первой войны. Здесь нам никто не помешает… – он едва не добавил: «Миссис Горовиц».

– Хотя она не носит кольца, – в машине, незнакомка, сняла перчатки, – она может быть не замужем… – Донован присмотрелся к тонким морщинам, вокруг глаз, – нет, она не девчонка. То есть по годам, но не по опыту. Кукушка никогда не упоминала, что у нее и мистера Теодора есть дочь… – девушка напоминала и отца:

– Но повадки у нее материнские, и видно, что она потомок Горского. Они что, решили устроить семейную вылазку, на родину… – Донован даже развеселился, – наверное, и Ягненок тоже здесь… – девушка ему не представлялась, однако теперь он понимал, с кем имеет дело.

Забрав у нее книги и акварель, Донован, аккуратно, сложил покупки в бумажный пакет:

– Я люблю нашу старину, – Дикий Билл вскинул бровь, – по сравнению с Европой, у нас молодая страна. Именно поэтому, такие вещи… – он обвел рукой лавку, – особенно ценны… – Марта вдыхала уютный аромат пыли и виргинского табака.

Несмотря ни на что, ей стало спокойно:

– В Америке я себя лучше чувствую, – подумала она, – меня больше не тошнит, ребенок бойко двигается. Я даже немного поправилась… – живот слегка округлился. По утрам, в ванной, Марта клала на него ладонь:

– Я верю, что все обойдется. В декабре Эмиль приедет в Лондон, мы сделаем операцию. Я начну курс облучения, буду принимать лекарства. Родится мальчик или девочка, новый Кроу… – она очнулась от смешливого голоса Донована:

– Передайте вашему отцу, что с его картинами все в порядке. Кандинский и Моне хранятся на здешнем складе ФБР. Или я буду иметь честь лично с ним встретиться… – в окне Марта заметила кофейник и чашки, на кованом столике:

– Как и сказал Донован, хозяин деликатный человек. Он не помешает разговору. То есть говорить будут мама и Дикий Билл… – Марте захотелось посидеть, с чашкой кофе, на осеннем солнце, послушать плеск воды, в канале, стук футбольного меча, на набережной:

– Словно в Мон-Сен-Мартене, когда я собиралась устроиться на крыльце и кормить кур… – Марта одернула себя:

– Еще ничего не закончено. Мэтью в любую минуту может сбежать. Он может сфабриковать улики, против Меира. Папка Меира и так пестрит подозрительными связями. Нельзя этого допустить. Надо доказать, кто такой, на самом деле Паук… – Марта не успела открыть рот. Звякнул колокольчик, повеяло сладким, летним ароматом жасмина.

Донован, мимолетно, подумал:

– Она тоже в парике. Для ее возраста, у нее красивые ноги…

Шерстяное платье закрывало стройные колени. Она носила накидку, отороченную норкой, на большие глаза спускалась вуалетка.

Кукушка, небрежно, стянула перчатки:

– Пока нет, мистер Донован. Я имею в виду встречу с моим мужем. Сегодня разговаривать с вами буду я… – кивнув, Донован пожал ее знакомую, сильную руку:

– Рад видеть вас, миссис Анна. Прошу вас, кофе… – спохватился Дикий Билл, – только что сварили… – Марта поймала веселый взгляд матери:

– Все будет хорошо, – облегченно, подумала девушка, – Донован нам поверит… – подхватив пакет с книгами, она пошла на террасу.

На синеватом огоньке газовой горелки засвистел оловянный кофейник.

Номера в пансионе на Дюпонт-серкл снабдили хорошо оборудованными кухнями, поставив даже рефрижераторы. Здесь жили приезжающие в Вашингтон дельцы, из провинции, журналисты, актеры на гастролях, родители студентов, поступивших в черные, как их называли в Америке, университеты. По вечерам в устланном коврами вестибюле, в серебристом дыму сигар, звенели льдинки, в шейкере для коктейлей. На подиуме играл джазовый квартет, каблуки дам стучали по дубовой площадке, для танцев.

Дебора стояла над плитой, кутаясь в халат, темно-зеленого тартана:

– Мы не танцевали, Мирьям в трауре. Но я видела, как на нее смотрят мужчины… – оставив маленькую Сару в номере, под присмотром Аарона, женщины выпили кофе, в компании бывшего командира майора Мозеса, генерала Гленна:

– Он и смотрел, – Дебора затягивалась сигаретой, – ему только сорок, этим годом, а он генерал. Хотя он белый, он никогда не женится на негритянке. Как и в прошлом веке, это конец карьеры. Дедушка Дэвид Вулф именно поэтому оставил дипломатическое поприще…

За кофе генерал рассказывал о службе в Корее, Мирьям говорила о новой должности, в госпитале Уолтера Рида, о начале занятий в университете:

– Через пять лет она получит диплом врача… – подумала Дебора, – она не собирается увольняться из армии. Благодаря указу Трумэна, это единственное место в Америке, где нет сегрегации. Мирьям воевала за нашу страну, спасала солдат на поле боя, но она и Сара не могут сесть на места для белых, в автобусе. Хорошо, что в музеи пускают всех, не устраивают отдельные дни для негров…

После возвращения Аарона из синагоги и завтрака, Дебора шла с сыном в музей естественной истории:

– Мэтью обещал провести нас в Капитолий, свозить в зоопарк… – она поморщилась, – надо показать мальчику столицу, если мы сюда приехали… – генерал Горовиц появился в пансионе в семь утра. Аарон успел подняться и выпить чашку какао. Дебора, ласково, поправила кипу на кудрявых волосах мальчика,

– Завтраком я тебя накормлю после молитвы. Дядя Мэтью покажет тебе места, где сидели наши предки… – Мэтью вел племянника на Шестую Улицу, в синагогу Адат Исраэль. Поймав взгляд Мэтью, Дебора покраснела:

– Ты, конечно, тоже позавтракаешь с нами. Или ты торопишься… – кузен, весело, отозвался:

– В общем, нет. Более того, я договорился с раввином, насчет занятий для Аарона, на этой неделе. Его ждут сразу после молитвы. Потом я его заберу, приведу сюда… – Дебора заметила жадный блеск, в серых глазах. Вспомнив пальцы, поглаживавшие ее запястье, на кладбище, она передернулась:

– Вчера он обещал принести новое письмо, от Аарона. То есть очередную фальшивку. Понятно, зачем он устроил занятия, для мальчика. Ночевать Мэтью здесь не может, а от синагоги до пансиона пять минут ходьбы. Он будет возвращаться сюда, чтобы… – справившись с тошнотой, Дебора сняла кофе с огня:

– Я могу пойти в секретную службу. Те письма якобы Аарона, что мне удалось спрятать, лежат в университетском кабинете. Это улика, против Мэтью, но ведь он может заявить, что я все придумываю, что он не имеет никакого отношения к переписке. Это мое слово против его слова… – Дебора замерла, – я возглавляю шифровальный отдел в штабе военно-морского флота и нахожусь в связи с человеком, перебежавшим в СССР, с бывшим шпионом русских… – она понимала, что, стоит ей переступить порог секретной службы, как домой она больше не вернется:

– Мэтью не заберет Аарона, мальчик ему не нужен. Надо было отправить его и Еву в Лондон, как мы хотели, с Меиром… – сердце тоскливо заныло, – но от Меира с лета ничего не слышно. Где он, что с ним… – навещая Еву, Дебора видела спокойные, серо-синие глаза девочки:

– С папой все хорошо, – уверенно говорила малышка, – он скоро приедет в Америку, тетя Дебора… – с разрешения ребе, в комнате резиденции на Истерн Парквей, Ева развела розы, в глиняных горшках, маргаритки, в ящиках за окном:

– Словно она живет в саду, даже осенью, – Дебора, невольно, улыбнулась, – она повесила кормушку, для птиц…

Подоконник Евы осаждали бруклинские голуби и воробьи. Несколько раз Дебора замечала над крышей резиденции, в чистом небе, темный очерк сокола. Для Ринчена выстроили будку, во дворе. Считая себя охранником, апсо, с удовольствием, переселился на новое место.

Дебора пила кофе, поглядывая на пустынный двор пансиона, за окном кухни, на прикрытую полосатыми чехлами, летнюю мебель. Холщовые зонтики, сложили, ветер гонял по камням опавшие листья. Дебора повертела на пальце кольцо, тусклого золота, с темной жемчужиной:

– Оно достанется Аарону, для его невесты. Я не могу лишаться мальчика, не могу рисковать его судьбой. Если я пойду в секретную службу, мне предстоят долгие допросы. Никто меня не отпустит домой. Аарона заберет семья, но могут пройти годы, прежде чем мы увидимся. Дядя Теодор вывез жену и сына с Аляски, а кто спасет меня, с какой-нибудь секретной базы? Меня вообще могут осудить, отправить на электрический стул, как русскую шпионку… – рука заколебалась:

– Мэтью обо мне не позаботится, он будет спасать свою шкуру. Он и есть шпион, а вовсе не Меир. Но я даже не знаю, как связаться с Меиром. Ни мне, ни Деборе пока никто не звонил…

Женщина вздрогнула. У массивной, дубовой двери, завыл старомодный гонг:

– Ему так не терпится, что он сбежал с половины молитвы, – горько подумала Дебора, – я не хочу ему открывать, не хочу его видеть, не хочу… – она ощутила мягкий толчок в спину:

– Иди, Двора, поднимись, иди… – не выпуская из рук чашки, она щелкнула засовом. На Дебору повеяло свежестью раннего утра, сладким ароматом выпечки:

– Он, до сих пор, не сбрил бороду, – колени задрожали, – в Нью-Йорке я думала, что так он еще больше похож на Аарона. Это опасно, сейчас вернется Мэтью. Надо предупредить Меира, что ему нельзя здесь оставаться… – кофе выплеснулся на зеленый тартан халата.

Меир едва успел, свободной рукой, перехватить чашку:

– Она опять в зеленом, как в Нью-Йорке. Любовь моя, цвет зеленый… – черные, непокрытые волосы падали ей на плечи, она часто дышала. Смуглые щеки пылали, краска ползла по стройной шее в ложбинку, где блестела золотая подвеска, со щитом Давида. Пухлые губы разомкнулись, она поднесла руку к виску:

– Голова кружится. Что со мной? Надо ему сказать, насчет Мэтью… – Меир вдыхал горький аромат степной травы:

– Опять, как в Нью-Йорке. Но не может быть такого, я давно забыл, как это…

Он понял, что ничего не забыл. Чашка, со звоном, полетела на половицы, он бросил куда-то пакет с круассанами. Гладкая, нежная грудь, под халатом, обожгла руки. Затрещал пиджак, пуговицы с рубашки посыпались вниз, загремели замки, на двери.

Прижавшись спиной к стене передней, она уронила растрепанную голову на его плечо:

– Меир, я не знаю, не понимаю… – он больше ничего не слышал:

– Прямо здесь, прямо сейчас… – Меир едва сдержал стон, – я никогда ее не оставлю, никогда… – Дебора, сквозь зубы, простонала:

– Еще, пожалуйста, еще… – он закрыл глаза:

– Теперь мне больше ничего не страшно. Дебора со мной, она всегда будет со мной… – в окне гостиной, над белым куполом Капитолия, бился на ветру американский флаг.

На темно-красных губах таял миндальный крем, в черных, спутанных прядях волос застряли крошки круассана. Брошенный на половицы халат помялся. Приподнявшись на локте, Меир пошарил рукой, в поисках рубашки. Длинные ресницы дрогнули, сверкнули темные глаза:

– Я все поняла… – шепот обжег его ухо, – я постараюсь двигаться, как можно тише…

В карман халата Деборы ложилось простое, но надежное устройство. Вчерашним вечером Марта навестила радиомагазин. Тонкие пальцы порхали над контактами. Теплый свет настольной лампы играл в коротких волосах, с отрастающими, бронзовыми корнями. В пансионе Марта и ее мать снимали парики:

– Хорошо, что у нас есть под рукой инженер, то есть я… – пробормотала кузина, – конструкция несложная… – работа над жучком не заняла у Марты и получаса:

– Это диктофон, – поправила себя кузина, – но гораздо меньше продающихся в магазинах. Думаю, такие установили и в квартире Деборы… – коробочка не занимала и половины ладони. Взяв руку Деборы, Меир положил ее палец на рычажок:

– Один раз повернешь его, и все. Запись ведется автоматически… – он провел губами по теплой, сладкой коже, – постарайся вывести его на разговор о будущем, о его планах. Сохрани письмо, которое он тебе передаст. Остальную корреспонденцию мы заберем в Нью-Йорке, Донован ждет моего звонка… – миссис Анна вернулась со встречи с Диким Биллом в хорошем настроении. Услышав нью-йоркские новости, Меир присвистнул:

– Я помню мисс Ривку, по нашей бухгалтерской практике. У нее хорошая голова, она бы не впала в истерику. Значит, Кепка сам приехал в США, за агентом… – Анна вздернула бровь:

– Не обольщайся, Меир. Эйтингон человек с опытом, вряд ли мы сумеем его арестовать. Наша цель, Мэтью, но, как верно сказал Донован, судье надо предъявить хоть какие-то улики. Учитывая, что на грузовик, в Розуэлле, привинтили фальшивые номера, а поведение Розенбергов не вызывает подозрений… – Меир прервал ее:

– Если судить по показаниям мисс Ривки, в кондитерской они говорили именно о Розенбергах… – Анна вздохнула:

– У мисс Ривки нет ни одного доказательства. Но у нас, благодаря Марте… – она коротко улыбнулась, – они появятся, и очень скоро. Завтра с утра поезжай в пансион. Думаю, Мэтью не заставит себя ждать… – Анна решила не говорить Меиру о догадках дочери:

– Именно что догадки. Мэтью всего лишь взял Дебору за руку, на этом обвинения не построить. Что касается ребенка Лизы и Мэтью, то дитя давно мертво. Об этом и вовсе никому знать не стоит… – перед рассветом, выпив кофе, Меир отправился на Дюпонт-серкл:

– Как миссис Анна и предсказывала, Мэтью здесь появился, ранним утром… – сидя в машине, Меир проследил за кузеном и Аароном:

– Он повел мальчика на молитву, в Адат Исраэль. Сегодня четверг, читают Тору. Здесь недалеко, но час у меня есть… – стрелка на хронометре Меира подбиралась к восьми.

Тяжело дыша, Дебора потерлась головой о плечо Меира:

– Ты думаешь, что Мэтью собирается бежать… – она махнула рукой, – туда… – она не чувствовала ничего, кроме счастья:

– Словно с Аароном, – поняла она, – как в Хэнфорде, та женщина опять велела мне не бояться. Спасибо ей, спасибо. Меир всегда меня защитит. Я забуду о Мэтью, забуду обо всем случившемся, как о дурмане. Мэтью сядет на электрический стул, а я посмотрю в его лживые глаза, будь он проклят… – Дебора стиснула зубы, – но ведь сейчас он придет именно за этим… – щеки загорелись стыдом, она сжалась в комочек:

– Я не смогу, после Меира. Я не смогу такого сделать, никогда… – у него были ласковые, надежные руки:

– Что случилось, любовь моя? Он хочет бежать, но мы ему не позволим. Он отправится под военный трибунал, как предатель…

Дебора быстро, запинаясь, бормотала что-то в ухо Меира. Он спокойно слушал, положив крепкую руку на ее плечи, поглаживая стройную шею, с запутавшейся золотой цепочкой:

– Все прошло, и больше не вернется, – прервал ее Меир, – я не хочу, чтобы ты о нем думала, или вспоминала его. Он скоро станет трупом, Дебора, он и так мертвец… – Дебора вспомнила далекий, затихающий голос: «Те, кто живы, мертвы».

Присев, женщина собрала волосы на затылке:

– Она была права. Мэтью мертв, он больше никого не обманет, никому не причинит вреда. Надо забрать из кабинета не только письма, но и анализ ЭНИАКа. Меир принесет документы Доновану и Мэтью арестуют… – Дебора, кое-как, застегнула оставшиеся пуговицы на рубашке Меира:

– Сделаю вид, что мне плохо, что у меня жар… – решила она, – выставлю Мэтью и сама схожу за Аароном… – подав ей руку, Меир поднял пиджак:

– Значит, так. Своди Аарона в музей, как ты и хотела, сложи вещи… – он взглянул на часы, – выпишись из пансиона, отправь городской почтой записку Мэтью, с извинениями. Ты заболела, вы уезжаете в Нью-Йорк… – он застыл:

– Нет, показалось. Но я спущусь по черной лестнице, от греха подальше… – он поцеловал Дебору в губы, – потом возьми такси до вокзала, но билеты на поезд не покупай. В семь вечера я вас подхвачу, в центральном зале… – Дебора приникла щекой к его щеке:

– Ты повезешь нас в Нью-Йорк… – водрузив на нос пенсне, Меир улыбнулся:

– Именно так, Дебора. Мы поедем на нашу хупу. Я люблю тебя, увидимся вечером… – щелкнул засов, Дебора прислонилась виском к косяку двери:

– На нашу хупу. Ева и Аарон обрадуются, они подружились. Теперь все будет хорошо…

Прибрав в передней, умыв разгоряченное лицо, она стала ждать Мэтью.