Читать книгу Город негодяев C.O.V. ID1984 - Никки Яккин - Страница 4

Они вышли, как только стемнело, но пробираться по тропе местных не стали. Во-первых, чем меньше людей видело пути обхода мин, тем ниже была вероятность, что кто-то к ним сунется. Как ни удивительно, но белые металлические таблички с надписью «мины» действовали. Опыт показывал местному населению, что таким табличкам стоит верить: не зная фарватера, можно остаться без ноги и даже без головы. Во-вторых, Алекс постоянно менял маршруты: нужно оставаться непредсказуемым для чужих и особенно для своих. Все, кто расслабился, уже давно были на том свете – только постоянная осторожность, концентрация и инстинкты позволяли выживать. Сила, опыт и интеллект, конечно, тоже играли важную роль в выживании, но без осторожности приводили хищника к смерти.

Они дошли через 15 минут. В кромешной тьме обогнув полуразрушенную пятиэтажку, Алекс громко прокашлялся, демонстративно медленно извлек патроны из винтовки и положил ее перед собой. Достал из-за ремня «бердыш»[1]*, вытащил магазин на 18 патронов и убрал его в карман, отвел затвор, положил оружие перед собой, поднял обе руки и отступил на два шага назад. Вокруг стояла тишина. Ни звука. «Молодец Монах, постоянно меняет огневые точки, каждый раз, по науке прям», – подумалось ему. Он вычислил шесть направленных в его сторону стволов. С момента появления Алекса в поле зрения они не шевелились, потому стрелков практически невозможно было обнаружить. Из-за кузова сгоревшей «газели»[2] отделилась тень в снайперском камуфляже и бесшумным шагом быстро приблизилась к Алексу.

– Патроны не трогай: они все в карманах на рукавах и в разгрузке на груди. Это мои патроны, – четко ставя акцент на слове «мои», процедил Алекс, пока ему накидывали на голову мешок и обыскивали одежду. Его слова проигнорировали – кто-то молча вытащил все магазины.

– Я не один в гости к Монаху, – процедил он, подавляя гнев. Он знал, что они попытаются отбрехаться на обратном пути: мол, караул сменился, знать не знают ни про какие магазины… Отобрать патроны у гостя такого уровня считалось высшим шиком, означало подняться на несколько ступеней в иерархии, вырасти в в глазах других членов банды.

– Обижаешь, Алекс: мы твоего пацана лысого давно на мушке держим. Э, пацан, вылезай давай, – тихо ответил хриплый голос из темноты: видимо, со второго этажа другой брошенной девятиэтажки.

Только когда Кэт вышла из своего укрытия и отложила оружие, как Алекс, они разглядели ее и поняли, что ошибались: из-за короткой стрижки приняли ее за мальчишку.

– Ты смотри: это даже не антителка[3]– тут у нас целая антитёлочка, – раздались грубые смешки. Обыскивающий облизнул губы: его руки скользнули по ее упругой груди, небрежно обыскивая хлопками, опустились к ягодицам и сжали их. Он явно ожидал реакции, но она молчала, стиснув зубы. Он наклонился и продолжил ощупывать голень, икры, внутреннюю сторону бедер, а остановившись почти у промежности, тяжело задышал.

– А ей нравится, – ухмыльнулся он. – На обратном пути загляни ко мне, маслят тебе отсыплю.

«Я обязательно как-нибудь к тебе загляну, – подумала она. – Тварь, ты очень пожалеешь и еще будешь умолять, чтобы я скормила тебе твои же маслята». Звонкий шлепок ладонью по заднице гулко отразился коротким эхом от стен.

– Кэт? – спросил Алекс.

– Все нормально, – спокойно ответила она.

С мешками на голове их повели через баррикады из остатков мебели, камней, металлических ворот, остовов сгоревших автомобилей и бронетехники, проволоки и бетонных блоков. База Монаха скрывалась на территории резервных складов, затерявшихся в жилой застройке.

Гамбургский счет Монах Территория 97

– Выглядишь охрененно, Монах, – поприветствовал Алекс высокую широкоплечую фигуру с бритой головой, в длинном брезентовом плаще-балахоне и с повязкой на правом глазу. Мешки с них сняли, так что можно было рассмотреть помещение в тусклом свете керосинки на спирту. Мужчина стоял спиной к Алексу и, не поворачиваясь, готовил растворимый кофе в кружке.

– Зато чувствую себя херово, – проговорил Монах, добавляя

кипяток в кружку до самых краев.

Алекс помолчал, ожидая продолжения. Монах сделал небольшой глоток из кружки, потом передал ее стоящему рядом стрелку. Тот тоже пригубил из кружки так, чтобы было видно, что он действительно отпил из нее, затем передал Алексу. Алекс улыбнулся, принимая тускло поблескивающую кружку – железную солдатскую люминьку[4] – с горячим кофе. Кофе был признаком гостеприимства, а «монахи» оказывали его раз в сто лет. Глотки из кружки заменяли рукопожатия и показывали отсутствие злого умысла.

– Знаю. Сегодня днем ты завалил Андрюху и еще двоих. Что за перцы с ним пришли?

«Ого, как быстро распространяется слух, – насторожился Алекс. – Проверяет и хочет показать, что все контролирует, что сегодня он сверху». Он отпил пару глотков и передал кружку Кэт. Монах все еще не смотрел на пришедших.

– «Барсук»[5] пристрелянный или новый достался? Сколько цинка[6] взял, Монах? – это был чистый экспромт: Алекс совершенно не был уверен, что «монахи» перехватили оружие конвоя.

По лицу Монаха пробежала кривая ухмылка: значит, в точку попал. Вот откуда он знает – развязал «языка» из залетных! Может, не все так плохо: если о конвое знает только Монах и его свора, шансы, что гарнизонные не сунутся к ДОМу, растут. Монах сделал неопределенное движение головой в темноту, и в дальнем углу большой комнаты загорелся светодиодный фонарик. Один из стрелков осветил сидящее на стуле тело: связанные за спиной руки, босые лодыжки привязаны к ножкам стула. Камуфляжные штаны с той же цифрой, что у того, которого днем уложил Алекс, были залиты кровью. Голова упала на грудь и лица не было видно – тело не подавало признаков жизни.

– Что за чебланская манера вопросом на вопрос отвечать? – в голосе не было агрессии. Монах повернулся к ним и мельком скользнул взглядом по силуэту Кэт в полутьме, переводя сощуренный взгляд на Алекса.

– Да кто ж знает, кто они… Интервью они нам не успели дать, а мы адрес прописки и размер обуви не спрашивали. Ты не быкуй – ты же знаешь, я к тебе с уважением.

– Каким уважением? – Монах искал подвох в словах Алекса. – Уважать надо было деньги, чтобы они тебя уважали. Так мой отчим говорил. Тогда, в ТОЙ жизни. Именно уважать, а не боготворить. Деньги-Товар-Деньги. Вот ты меня кем назвал: товаром или деньгами? – любой ответ, даже отрицание, мог закончиться открытым конфликтом.

– «Деньги – это особый товар», как говаривал старик Маркс. Деньги тогда, с его точки зрения, были мерой труда, – начал Алекс.

– Деньги после Маркса, в эпоху Союза, были средством обмена. Всего лишь. Маней из меанс оф эксчейндж.

– Ты же Союз застал еще? Помнишь, как было?

– Ну, – требуя продолжать, ответил Монах, сев напротив Алекса на край стола. Кэт незаметно пыталась посчитать количество стрелков в помещении.

– Но постепенно деньги стали значить все больше и больше. Люди даже не заметили, где что пошло не так и все начало меняться. Безумная метаморфоза – смотри, как хитро все получилось, – Алекс убедился, что Монах продолжает его слушать. – Сначала на деньги можно было покупать еду и вещи. Раньше говорили – ширпотреб. Вещи становились все дороже: красивые итальянские сапоги, украшения, шубы… В обмен на вещи можно было получить другие вещи – а можно было и женщину. А потом и женщина сама стала вещью, ширпотребом.

– Ты что, мне свою бабу предлагаешь? Не пойму, к чему ты клонишь. Давай короче.

– Нет, не предлагаю: я знаю, у тебя с этим добром все в порядке. Потерпи: бабы сами стали ширпотребом при Ельцине. Добровольно. Не все, конечно, но многие. Женщины со временем становились все дороже и дороже. Интересно?

Монах начал терять терпение.

–Вот и я о том же. А потом вещью стал сам мужчина: тот, который с деньгами – полезной, тот, что без – бесполезной. А потом все вещи перестали иметь ценность. Их стало слишком много, улавливаешь? Слишком много машин, слишком много шмотья… Как и люди, мужики и бабы: их стало слишком много, и они потеряли ценность. Как при инфляции обесценились. Как и деньги теперь ничего не значат – так и люди, даже хорошие бабы, стоят теперь совсем ничего. – Он заметил, как Монах разглядывает Кэт. – А что всегда имеет ценность?

Монах оторвал взгляд от нее и перевел на Алекса:

– Не тяни кота за яйца. Утомил уже.

– Ценность всегда имеет информация. Если ты ею владеешь один, то ты на коне, если вдвоем – то вы партнеры, если все владеют информацией, то ты труп.

– И?

– Я про цинк почему спрашивал: я к тебе с подарками пришел, не с пустыми руками. На подходе к «Пентагону» два цинка тебе оставили. Вносить не стали, потому что твои архаровцы уже в край охренели, – Алекс постарался сделать интонацию как можно безразличней. – Боюсь, не дошли бы до тебя: мне уже который раз на выходе не отдают мои патроны.

Монах побраговел, но сдержался. Он выдавал патроны лично и спрашивал их строже, чем в советской милиции. Неучтенка означала спекуляцию, которую он не контролировал, а распределять блага – это только его привилегия. Он выдавал их так бережно, чтобы его «псы» всегда были слегка голодными. Попытка иметь собственные ресурсы очень жестоко пресекалась. Монах отдавал еды, воды, одежды, жизненного пространства ровно столько, сколько считал необходимым – то есть по минимуму. Недовольных и несогласных карали смертью без особых разбирательств. Такая строгость компенсировалась тем, что он применял такую аскезу и к себе, за что и получил прозвище «Монах» (хотя многие думали, что его так называют за плащ-палатку с капюшоном, которую он носил практически круглогодично). Некоторые связывали его прозвище с тем, что последние несколько лет до Катастрофы он прослужил иереем в Михайловской* церкви. Впрочем, это никак не помешало ему сначала организовать и возглавить самооборону из прихожан, а потом, по мере того, как вирус и катастрофа выкашивали самых слабых, сколотить военизированное поселение монастырского типа.

Правда, реальная жизнь в Михайловском не имела ничего общего с духовным христианским укладом. Поселение на территории бывших складов имело свою кухню, небольшой импровизированный госпиталь, школу, казарму и даже бордель. Женщин он брал себе в поселение только сильных, молодых и здоровых. Все они проходили через роль его наложниц, а потом, когда надоедали ему, переходили в бордель. Но никто из мужского населения не имел права прикасаться к женщинам без его разрешения, потому что эту привилегию – ночь с женщиной – нужно было заслужить. Для многих это оставалось недосягаемой роскошью: они были готовы практически на любые жертвы, ведомые самым древним и опасным инстинктом Homodeus, лишь бы получить это право – обладать женщиной. И несмотря на всю парадоксальность, положение женщины в борделе у Монаха было намного выше, чем положение любого из мужчин в иерархии Михайловки. Была известна старая байка про посла и его водителя: «У шведского посла был водитель-индиец, и девять лет тот возил посла. Иногда посол принимался завтракать сэндвичами и предлагал их своему водителю. Тот очень вежливо отказывался. И наконец, на десятом году службы, когда посол опять пригласил его, смиренно объяснил: он брамин и не может сидеть с послом за одним столом, так как посол принадлежит к низшей касте…».

Подобный статус был и у женщин в борделе Монаха. Имея фактическую неприкосновенность в повседневной жизни, они были возведены в ранг богинь, почти физического воплощения почти недоступной благодати. Будучи наложницами абсолютно подневольными в выборе партнеров, они были сродни эманациям архангелов в этом маленьком мирке, подчиняясь воле Монаха и возводя его тем самым в ранг Архонта, а может, даже и Демиурга. Ведь это именно он создал этот мир, установил правила и очень просто объяснил: добро – это Он и его воля, зло – все, что направлено против Него и его воли. Они искренне считали, что, подчиняясь его выбору и отдавая свое тело, тепло, страсть и нежность посторонним, в общем-то, мужчинам, они творят благо и выполняют серьезную миссию. Они не могли исполнить возложенную на них эволюцией великую цель – деторождение: вирус делал всех выживших мужчин и женщин бесплодными, всех, обладающих антителами, без исключения.

Женщины, как и мужчины, занимались хозяйством, заготовкой запасов, помогали в госпитале. Они изучали военное дело и обращение с оружием, но главное бремя по охране и обороне несли мужчины. Женщины могли присоединиться только в том случае, если возникала реальная угроза нападения и захвата «монастыря» Монаха. За порядком в борделе, очень сложной системой взаимоотношений, соблюдением правил и табу следила 30-летняя бывшая фаворитка Монаха, Лилит. Она следила и за тем, чтобы между женщинами и рядовыми представителями мужского пола не возникало взаимных привязанностей и пар. Мужчина и женщина легко – намного легче, чем прежде – сходились и расходились. Посетитель борделя все равно платил за свою награду местной валютой – бордель требовал содержания. А вот привязанности или любовь были табу. Если кого-то уличали, то мужчин в лучшем случае навсегда изгоняли из Михайловки. Правда, происходило такое нечасто: у обитателей «монастыря» инстинкт самосохранения всегда побеждал инстинкт продолжения рода. У них практически не было времени ни на что, кроме ежедневного выживания, и если человек вступал в группу, то он сознательно соглашался с тем, что у него не будет здесь постоянного партнера, а тем более семьи.

– Но я не об этом. Есть большое дело: я один не справлюсь, и мне нужна твоя помощь, Монах. – Желаемый эффект был достигнут: Монах поднял подбородок. – Есть место, где уже три года как в заваленном гараже стоит фура с нетронутым ресурсом. – Алекс взял карандаш и на клочке бумаги написал «акватабс», чтобы не произносить вслух.

Монах недоверчиво покосился на своего стрелка, потом на Кэт.

– Не смотри на них, они не знают.

–Что, прям целая фура? Что за место?

Алекс понимал, что ставки взвинчены до небес:

– Монах… обижаешь, я же сказал: знают все – ты труп, ну или я труп. Я пришел тебе пай предложить, а ты меня додиком выставляешь.

– Откуда нам знать, что ты не свистишь? Может, мы твою фуру уже год назад откопали и отработали?

Монах явно блефовал: такое количество реагента, дезинфицирующего воду, обрушило бы примитивную экономику всей южной и юго-восточной части Территории 97 и не осталось бы незамеченным. Обладатель такого ресурса при должной осмотрительности смог бы покупать «монастыри» пачками, а может быть, даже и добыл бы билет в Цитадель. Конечно, каждый выбирал свою судьбу сам – не все стремились стать свободными гражданами Цитадели, но большинство отдало бы все, чтобы оказаться там. И дело вовсе не в том, что в Цитаделях был порядок, закон, безопасность, еда, почти нормальная жизнь. Говорили, что, в отличие от Территории с ее ежедневным ожиданием смерти и борьбой за выживание, в Цитаделях есть надежда. Надежда все изменить, повернуть историю вспять, пересдать тот экзамен, который с оглушительным треском провалило человечество. Надежда, что этот зверинец закончится.

Формально в Цитадель было невозможно проникнуть: за это чужаку полагалась мгновенная смертная казнь без формального расследования по протоколу №7. Китайские комендатуры дактилоскопировали, провели генетический анализ ДНК, Iris-распознавания и внесли эту информацию в цифровой профиль, который помимо пищевых, половых, поведенческих предпочтений содержал еще 40 пунктов на каждого порка в пределах Цитадели. Каждый ёаусаэ гонмин (гражданин цитадели) был оцифрован, его действия, передвижения, речь контролировалась и записывалась. Отклонение от норм фиксировал допотопный ИИ «Ли-се-нок». Но ходили слухи, что за очень большую взятку в базу могли внести твои данные вместо выбывшего.

Катадин

Алекс показал глазами на стрелков и достал из кармана одну таблетку. На желтоватой пластиковой упаковке была видна латинская надпись: Purifier Tablets Katadyn.

– Ну-ка, прихожане, прогуляйтесь, – скомандовал Монах своим стрелкам.

– Катадин. Импортный. Даже лучше наших, – Алекс передал таблетку Монаху. Тот вскрыл блистер и бросил таблетку в кружку с водой: реагент зашипел и начал растворяться, выпуская облачка пузырьков. Запахло хлоркой, как в бассейне.

– И что ты хочешь? – Монах теперь смотрел Алексу в глаза.

– Половину просить как-то неудобно… – каждый раз, когда заключали сделки в этом мире, Алекс вспоминал, как много ненужных условностей и реверансов нужно было сделать для заключения договора в ТОЙ жизни. – Контрольный пакет тебе, 49% мне.

– 49%? – Монах расхохотался. – Не, так мне не интересно. Расходимся, девочки. Я, конечно, мог бы сделать вид, что согласился, а потом по системе Пердуччи забрать все себе, а тебя завалить. Но не хочу брать грех на душу. Ты не из тех, кого сложно в соседях иметь. Я бы не стал разбрасываться дружбой с тобой. – Монах похлопал в ладоши, и стрелки вернулись.

– А как тебе интересно? – спросил Алекс.

– Считаем по людям – сколько у тебя, сколько у меня – и делим по головам. Так и коммерция хорошая, и справедливость, тем более я еще даже не знаю, под что подписываюсь. Ты же молчишь про место – может, я вообще не соглашусь.

«Проброс мимо ворот, Монах», – про себя сказал Алекс, рассматривая деланно безразличное лицо собеседника.

– Монах, меньше чем за 30% я свою задницу под приключения подставлять не буду. Не резон мне твой гарем содержать. Я тебе дело предлагаю, которое тебя королем сделает. Собираешь на эти бабки маленькую армию, забираешь нефтебазу на Володарского, перевозишь туда всех своих порнозвезд, еще и самые лучшие в округе сами к тебе прибегут – они-то знают, под чьим крылышком им уютнее – и покоряешь новые вершины в новом мире! А нет, так я к дагам пойду, – Алекс демонстративно медленно зажал зубами кончик воротника с цианкой[7], и Кэт повторила за ним жест.

Закушенный воротничок означал, что гость в любой момент готов умереть, но не делиться информацией. Когда речь шла о таком серьезном ресурсе, у противоположной стороны возникал соблазн выбить информацию пытками, но на результат нельзя было положиться на 100% – человек более-менее соображающий мог подстраховаться и направить «партнеров» в западню. Сам-то он после выдачи информации становился отработанным материалом, не жильцом.

– Ты мне Диснейленд-то в Нью-Васюках не строй, Алекс. Я с детства с Микки Маусом не дружу. 25% и все! Ну и любовь и мир. Кофе-то пей, а то оскорбишь меня. Я тебя и бабу твою трогать не собирался. Мы же тут с тобой по гамбургскому счету братаны. Забыл, что ли? И не говори потом, что вы все пидорасы, а я д’Артаньян.

Ни одному слову Монаха нельзя было верить, но ставки сделаны, господа, ставок больше нет. Монах начал свою партию, и нужно отвечать.

– 25 так 25, по рукам. Про Гамбург помню. – ответил Алекс. – Что с конвоем делать будем? Когда их подрезали? Если вчера, то уже завтра гарнизонные дроны прилетят искать своих, – он мотнул головой в сторону фигуры на стуле. Было похоже, что тело начало коченеть.

– С конвоем сделаем все красиво! Перетащим все в Имбицилленд.

Так называли небольшой поселок в километре от базы Монаха. Там в уцелевших пятиэтажках сбилась в слабо организованную толпу часть уцелевшего бесполезного, никому не нужного населения. Перетащить туда трупы и технику разоренного конвоя значило перевести стрелки. Самые сообразительные должны были понять и быстро уйти – остальные были обречены.

– Они сегодня под утро, часа в четыре, их на старой трассе на фугасе дернули. Сами, говорит, химкинские: вроде похоже на правду, их оттуда выгнали нахер. Впятером они были. Если это был разведдозор, не поперлись бы валить конвой, а потом фарцевать. Двое у тебя, двоих мы херакнули, плюс этот.

– Конвойных восемь? – уточнил Алекс.

– Откуда знаешь? – прищурился Монах.

– Сибиряк противогазы притащил торговать.

Монах перестал разглядывать Кэт.

– Пойдете сегодня. Дам тебе двоих – принесете первую партию, выдам еще людей. Сколько туда ходу?

– Часа четыре туда и четыре обратно, – уклончиво ответил Алекс.

– С двумя моими сработаете. Я тебе их подарю потом.

Монахов ход конем Алексу совершенно не понравился. С одной стороны, логика простая: Монах хотел, чтобы новый отряд сплотился. Зная, что люди перейдут к нему, Алекс будет заботиться о них как о собственных, не подставлять и беречь. Но, во-первых, в его планы не входило раскрывать чужим все устройство ДОМа и подходов к нему. Во-вторых, Монах никогда и никому ничего не давал даром, и Алекс это хорошо знал. Люди хоть и не главный, но достаточно ценный ресурс, чтобы сделать Алекса обязанным. Что Монах потом затребует взамен?

– Ладно, хорошо, потом разберемся.

– Позовите мне Лильку и Раздолбая. И уберите тут, – Монах подошел к телу на стуле. – Хорошо хоть не обосрался, стул не испортил. Видать, они три дня и не жрали толком.

Когда они уходили, Монах, галантно улыбаясь, открыл дверь Кэт, перехватив полный змеиного яда холодный взгляд появившейся Лилит. «Если мужчина открывает дверь автомобиля женщине, одно из двух – либо это новый автомобиль, либо новая женщина, – вспомнил старую присказку Алекс. – Вот ты куда, сука, метишь! Ты на Кэт запал… Отсюда весь твой покровительственный тон и щедрые подарки. Ты решил бартер сделать, не спросив меня.

Мужи духовного сословья не чужды были суесловья,

Хоть и служили при богах, погрязли в низменных грехах.

Ах ты мой халиф-хан-султан Сулейман Великолепный! Ну посмотрим еще, чья возьмет».

[1] Российский пистолет ОЦ27 конструктора Стечкина, считался одним из лучших пистолетов. Предусматривалось три варианта ствола: под патрон 9×18 мм ПМ или ПММ, под 9×19 мм «Парабеллум» и под 7,62×25 мм ТТ [2] Мини-грузовик, пикап российского производства [3] Народное прозвище людей обоих полов, обладающих иммунитетом и устойчивыми антителами к Вирусу [4] Алюминиевая солдатская кружка [5] Российский пулемет на базе ПКМ под патрон 7,62, входил в оснащение гарнизонных конвоев [6] Магазин с патронами [7] Ампула с цианистым калием. Является одной из валют? имеющих хождение на Территории 97