Читать книгу Город негодяев C.O.V. ID1984 - Никки Яккин - Страница 5

Они пешком возвращались к месту, где у них забрали патроны: четверо плюс дозорный. Лилит поглядывала на Кэт, но заговорить не решалась, а Кэт будто не замечала присутствия новых членов команды. Им вернули все патроны – караул уже успел смениться, до рассвета оставался час. На выходе из зоны, которую контролировали «монахи», несколько человек в снайперском камуфляже, похожие на собак породы комондор и готовые в считанные секунды превратиться в бесформенные кучи, слившись с местностью, толкали гарнизонные автомобили по дороге. По одному бойцу «монахов» сидело за рулем каждой машины, а внутри лежало по четыре трупа. Один из трупов с трудом поместился в кузов: его голова не давала закрыть дверь. Дверь небрежно привязали проводом к подголовнику заднего кресла, из-за чего голова болталась и с гулким звуком стукалась о металл. Двигатели были повреждены взрывами, но ходовая чудом осталась цела. До Имбицилленда оставалось метров восемьсот почти по прямой. На группу Алекса никто не обратил внимания. В пятидесяти метрах от последнего поста «монахов», в неплотно закрытом багажнике старенького форда, лежало два цинка пулеметных патронов 7*62. Алекс передал металлические ящики сопровождающему:

– Поблагодари Монаха за все.

Боец кивнул и растворился в темноте.

– Кэт, идешь впереди, вы двое за ней, я замыкающий. Давайте поторапливаться, времени в обрез! – Кэт ускорила шаг и нырнула в узкий проход между кустами, за ней тенью скользнул Раздолбай. Лилит слегка притормозила, оглядываясь и то ли пытаясь запомнить место, то ли оценивая вероятность слежки за группой.

Винтовка Алекса уперлась дулом ей между лопаток и слегка подтолкнула вперед. Он сделал это с явным удовольствием – даже почувствовал что-то типа отголоска интереса к ней. Она же обернулась и яростно сверкнула глазами, сжав зубы, но не проронила ни слова. «Этот хрен вообще офигел вкрай!», – выругалась она про себя.

Статус, которого она достигла у «монахов», позволял стереть в порошок любого человеческого самца или самку за исключением самого Монаха. Она давно чувствовала себя верховным судьей, прокурором и палачом одновременно. Пусть она сейчас не в фаворе, но ее час еще придет! Пусть у Монаха сейчас другие фаворитки – таковы мужики, все они кобели по натуре. Но придет время – и она перестанет пить из дырявого сосуда и вновь станет Королевой. А сейчас можно придушить свою гордыню и гнев, досчитать до десяти и идти дальше. Она давно не выходила «на охоту», и древние инстинкты заиграли в ее груди приятным, пусть пока еще небольшим холодным пламенем. Она устала от этих сук и кобелей, и выход в группе Алекса был глотком свежего воздуха. Лилит была в хорошей форме, каждый день тренировала себя наравне с бойцами «монастыря» и следила за внешностью.

Алекс смотрел, как она бесшумно и быстро двигалась. Кошачья гибкость и мягкость – он назвал бы ее Туманом. Глядя на нее, он даже вспомнил детский стишок про туман:

The fog comes...............Туман обступает

on little cat feet...............кошачьими лапками.

It sits looking..................На картофанах тихонько присел,

over harbor and city........Зависнув на миг над городом, гаванью

on silent haunches..........Овеял собою и улетел.

and then moves on.

Перевод N.Y.

Когда они прошли еще метров сорок, Кэт остановилась и подняла ладонь.«Всем спокойно, свои», – тихо, но отчетливо сказала она, не поворачиваясь к группе. От дерева отделилась фигура. Несмотря на то,что ночь была лунная и скоро должно было рассвести, Лилит иРаздолбай не увидели того, кто должен был прикрывать отход Алекса и Кэт в случае неприятностей.

Фигура с АКМ * присоединилась к группе. Пять теней бесшумно скользили между заброшенных коттеджей, на крышах и этажах которых уже начали прорастать тонкие стволы деревьев. Когда они выходили из владений Монаха, то не заметили еще одну фигуру, которая скрывалась в зарослях и внимательно разглядывала их в бинокль. Умение маскироваться позволяет оставаться незамеченным и в дневное время – при условии, что объект маскировки не движется. Что же говорить о ночи. После того, как фигура проводила взглядом быстро удаляющуюся пятерку, бинокль переместился в сторону «монахов», толкающих разбитые внедорожники с телами. Почти бесшумно достигнув центра поселка эта группа, стала создавать видимость нападения на конвой. Перетащив по телу на водительское место, они выложили остальных из автомобилей так, чтобы складывалось впечатление: они бежали в укрытие, но были расстреляны. Недалеко на небольшой площади, окруженной разоренными магазинами, стояла бочка с догорающим огнем, а рядом лежали две спящие фигуры в грязных спальниках – охрана Имбицилленда. Они даже не услышали возню «монахов».

Жители, чудом сохранившиеся трущоб, прятались на ночь в своих норах. Они продолжали существовать в основном за счет того, что перекопали всю свободную от асфальта и деревьев землю под огороды. Они были плохо организованы, плохо вооружены и одеты, что в каком-то смысле их спасало: все реже и реже они подвергались набегам банд, гастролирующих по Территории 97. Молодых среди них практически не было: урожая, который они собирали, все равно было недостаточно, и жители голодали. Все, что можно было использовать – инструмент, посуду, теплую одежду – давно уже растащили. Единственным, что держало их небольшую группу в поселке, было озеро, точнее, большой пруд, откуда можно было черпать воду. Ее обеззараживали в пластиковых бутылках светом солнечных лучей – правда, очень часто инфекции и болезни распространялись не только от воды, но и от плохой пищи. Иногда удавалось находить чьи-то невостребованные запасы, но такие находки случались все реже и реже. Все жилые квартиры и дома на незанятой территории трижды или четырежды были обысканы. Кто-то после Катастрофы вспомнил, что во времена раскулачивания к крестьянам приходили изымать хлеб трижды: продотряды в первый раз забирали по норме, во второй раз забирали все, в третий раз – все, что еще найдут. Летом можно было собирать грибы, но после череды отравлений жители собирали только сыроежки, а их росло мало. Какое-то время после Катастрофы в поселок подавалось электричество, но очень быстро следить за работой электростанций перестали, и они одна за другой начали выходить из строя. Остались только те, которые контролировали армейцы: они пытались снабжать население, но когда стало понятно, что государство полностью рухнуло, а энергетика требует ресурсов – встал вопрос выживания: армейцы оставили себе только автономные станции, поддерживающие собственный ресурс.

Армия тоже перестала существовать через несколько месяцев после Катастрофы: Эпидемия не обошла военных стороной. Когда рухнула страна, но еще не армия, началась возня среди тех, кто стоял у руля: менты, гвардия, фэйсы, Центробанк и даже мчсники пытались подмять под себя военных. Возня быстро переросла в смертельные столкновения, а потом и вовсе в резню. Ко всеобщему удивлению, первыми сошли с дистанции фэйсы, затем спасатели и полиция. Фэйсы на деле по-умному отошли в сторону: понимая, что им не хватит ресурсов, предложили спасателям вступить в свои ряды. Полицией же никто не руководил со второго месяца после Катастрофы. Поговаривали, что «главмент» то ли покончил с собой, то ли сбежал на Запад. Главу Центробанка Трикову армейцы расстреляли прямо в хранилище, когда она грузила фуры с золотым запасом. В схватке за ресурсы военных сошлись гвардия и армия, а победила подлость и тупость. Гордыни и алчности оказалось недостаточно, чтобы руководить отлаженной армейской системой. И маршал Оров, как он себя провозгласил на следующее утро (после отравления всего высшего руководства армии вместе с верховным главнокомандующим), развалил единственную структуру, способную спасти страну от гибели и разрушения.

Китайцы пришли на руины, практически не встретив никакого сопротивления, даже наоборот – где-то их ждали и встречали с надеждой. Ирония истории заключалась в том, что китайцы не изменили своим традициям: когда встал вопрос, кто именно будет оплачивать пулю для Орова, родственников найти не смогли, и было решено рекрутировать Орова на службу на один день. Маршал несуществующей армии и страны давал присягу в качестве рядового ККА *,и его мозгов не хватило на то, чтобы понять: земляные работы, куда его послали сразу после присяги, напрямую относились к отработке стоимости его последней пули. Он копал траншеи для захоронения трупов: организованная уборка с улиц и погребение началась только с приходом китайцев. Его не смутило, что он был единственным, кто принимал присягу, и что он один копал траншею. Правда, в компанию ему поставили скучающего сержанта, который практически весь день просидел на бордюре неподалеку. Оров даже прочитал про себя «Отче наш», слова которой помнил с трудом (ему вообще сложно давались тексты более чем из двух предложений). Прочитал как мог, своими словами, на память, и благодарил провидение за избавление. После наряда его вызвали в канцелярию, открыли счет в Народном Банке и зачислили туда 0,0001 криптоляня *. Оров был удивлен, обрадован и долго благодарил капитана интендантской службы по-русски, по-английски и по-китайски. Благо он запомнил, что «спасибо» по-китайски звучало очень смешно – «сиси» (谢谢). Он почти двадцать пять раз произнес «сиси», и на душе у него было хорошо, несмотря на полный презрения взгляд и кривые, опустившиеся от брезгливости к Орову, уголки губ капитана. В 22-00 по местному времени 0,0001 криптолянь с лицевого счета был списан, а утром в 5-45 за Оровым пришли. Он удивился, что так рано и что ему не дали позавтракать. «Видимо, очень важное задание», – подумал он. Оров все понял только тогда, когда его поставили на край траншеи, выкопанной им же вчера, и надели мешок на голову. Он рыдал, падал на колени и кричал, что сохранил коммунистический партбилет со времен Союза, умолял дать возможность искупить и доказать. Ровно в 6-00 его расстреляли. Траншею с его телом и другими трупами закопали, никак не отметив место казни.

Жители Имбицилленда в большинстве своем мирно спали. Окна в домах почти все были либо разбиты, либо заколочены фанерой, досками и кусками ДСП. В тех помещениях, где жили люди, из отверстий в окнах торчали печные трубы, сделанные из водосточных – из некоторых струился дым. Как только «монахи» отошли от машины, из подъезда ближайшей девятиэтажки вышли двое и быстрым шагом двинулись к пригнанным автомобилям. Они начали обыскивать трупы и стаскивать с них ботинки: в карманах ничего интересного не было, но вот ботинки имели огромную ценность. Настоящие армейские ботинки были только у гарнизонных, поэтому каждый пытался урвать себе больше пар, и скоро ссора переросла в драку.

Их возбужденные крики разрезали предрассветную тишину, потому они не услышали рокот двигателя беспилотника, посланного на поиски пропавшего конвоя.

Связь с конвоем часто прерывалась из-за небольшого 40-километрового радиуса действия: китайцы опасались предоставлять гарнизонам слишком мощные средства связи, ведь это лишняя возможность общения и объединения соседей. А объединенные гарнизоны – это вероятность мятежа. Для прямой связи с комендатурами в Цитаделях и с гарнизонами китайское командование использовало векторный военный спутниковый канал, но тот давал возможность связываться только со своей вышестоящей комендатурой. Гарнизоны, состоящие из местных, бывших полицейских, гвардейцев и военных, патрулировали радиус в 50-70 километров, чтобы подавлять нежелательную активность населения вне Цитаделей, уничтожать опасные группы, если возникала статистическая вероятность попытки нападения. Иногда гарнизоны задействовали в тушении пожаров и в других чрезвычайных ситуациях, но никогда для помощи живности *. Проблемы выжившего населения не волновали как китайцев, так и личный состав гарнизона. Очень часто конвой на рейде сам переходил в режим радиомолчания, стараясь не дать себя обнаружить. После Катастрофы автомобильные трассы были нашпигованы фугасами с детонаторами, реагирующими на радиомагнитную активность. По инструкции экипаж должен был выходить на связь не реже, чем раз в восемь часов: через двенадцать часов молчания объявлялась тревога, через двадцать четыре часа высылался поисковой дрон.

Разбитый конвой в Имбицилленде был обнаружен достаточно быстро. Операторы в гарнизоне, наблюдая через экраны мониторов, скрупулезно пересчитали каждый труп. Если в живых никого не оставалось, то инструкция относила разграбленный конвой к безвозвратным потерям. Такое происходило нечасто, но за телами никого не посылали: надо было беречь ресурсы, подвергать риску еще одну группу было абсолютно не прагматично. Это было сродни тому, как тела погибших альпинистов оставляли на Эвересте. А вот наказать виновных было необходимо, причем сделать это надо было максимально жестоко и впечатляюще.

Всего насмотрелся я в суетные дни мои

Есть праведник, гибнущий в праведности своей,

И есть нечестивец, долговечный в своем нечестье.

Монах стоял на наблюдательном пункте и смотрел в бинокль на Имбицилленд. Весь «монастырь» находился в укрытии: они давно научились создавать видимость вымершей территории, облачаться в термоблокирующие костюмы, чтобы свести преимущество тепловизоров к минимуму. Выживание после Катастрофы – школа с оценками, написанными кровью. Самая частая оценка «2». Отличники знали, что единственный педагог в этой школе, Смерть, ставит оценку «хорошо» только тем, кто на все сложные вопросы по всем предметам заучил единственную тактику, позволяющую выжить: «Будь невидим, исчезни!». В этом новом мире даже сама Смерть не знала, как выжить, на«отлично».

Светало. За считанные минуты перед рассветом появился едва уловимый гул двигателей «Радуг» CH5 *, которые шли группами по четыре на разной высоте, заходя на уцелевшую жилую застройку с востока. Наземная станция управления всегда была подчинена офицерам ВВС Китайской Коммунистической Армии, и хоть дроны взлетели с базы на Территории 97, управлялись они удаленно, через уцелевшие спутники. Гарнизонные никогда не допускались к пилотированию, чтобы не допустить использования дронов в ненадлежащих целях: те были самым серьезным оружием на Территории 97, так что предоставление местным такой смертоносной машины считалось недопустимым. Их двигатели с турбонаддувом звучали, словно немецкие мессеры * времен Второй Мировой войны. На горизонте багровела огромная темно-лиловая шапка необъятной тучи, не предвещающая ничего хорошего на рассвете.

Никто из людей, населявших Имбицилленд, не видел, как одна за другой отделялись от дронов ракеты. Спустя несколько секунд ракеты начали пробивать стены пятиэтажек. Сначала всколыхивалось здание и земля вокруг, потом дома и руины освещала яркая краткая вспышка, и только после нее начинали доноситься оглушительные раскаты взрывов, на которые накладывались скрежет, стук и грохот оседающих зданий. Грибы, переходящие в тучи пыли. Монах считал вспышки: тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок… Имбицилленд превращался в сплошное облако пыли, но внутри него продолжали сверкать вспышки, словно молнии в грозовых облаках. Там не было оповещателей о воздушной тревоге, и большинство жителей обваливались вместе со стенами своих жилищ сразу в небытие. Последнее падение. Ничего не понимающие люди не знали, что вчера расположились на местах своих безымянных могил. Сами не осознавая, они навсегда очистились от всех людских грехов. Заваливаемые огромными обломками, они почти не кричали, а умирали молча. Все это было настолько неожиданно и быстро, что они даже не успевали подумать и испугаться.

Местами начали вспыхивать пожары, и те, кто еще оставался жив, в оцепенении и с ужасом наблюдали, как рушится карточный домик их надежд. Человека лет шестидесяти, взрывной волной выбросило из рухнувшего дома через окно. Он стоял, все еще живой, на разбитых коленях, весь обсыпанный пылью, будто мукой: серая кожа и пепельные волосы на голове придавали ему вид героя комедии, чихнувшего в муку. Но никто не смеялся. Разодранными в кровь ладонями он опирался на бедра, чуть наклонившись, молча стоял и ожидал своей участи. Казалось, он испытал облегчение за мгновение до того, как осколки ракеты, попавшей в соседний магазин, разорвали его тело на куски.

Уже рассвело, но внутри Имбицилленда – там, где не вспыхивали взрывы – царила кромешная тьма и ужас. Жилые дома не были надежными убежищами: один за другим они разлетались в клочья, изрыгая острые кирпичные осколки, дождем оседающие рядом с домами, и разбрасывая по округе тяжелые куски бетона. Атака длилась всего пять минут, не больше, но на территории бывшего Имбицилленда не осталось ни одного целого здания. Только груды обломков, издалека напоминавших горы в тумане, и раздувающиеся пожары, в которых плавилось и сгорало все: стекло, металл, люди. Беспилотники ушли на север. Гул двигателей стихал вместе с удаляющимися силуэтами «Радуг».

«Монастырь» словно вымер: ни единого движения, ни единого звука. Монах продолжал молча смотреть. Небо начало заволакивать дымом, но пыль не оседала. Монах пристально вгляделся в западный сектор в бинокль и увидел нечеткую линию в небе. Линия постепенно разрывалась и превращалась в точки: послышался звук возвращающейся эскадрильи. Монах удовлетворительно кивнул сам себе лысой головой и быстро скрылся в люке под наблюдательным пунктом. Никто не выйдет на поверхность в течении суток: ровно столько еще будет висеть дрон-разведчик в небе, добивая всех несчастных, уцелевших в этой адской мясорубке. Эскадрилья возвращалась на второй заход, чтобы полностью зачистить Имбицилленд от живности кассетными бомбами. We kill because we can.

to V

Не играют на весь город Прокофьева,

Молча стены стоят умирая.

И удел душонок дистр`oфьевых

Торговать своей энтелехией

Пред вратами чужого Рая.

[1] 7,62-мм автомат Калашникова модернизированный (АКМ, Индекс ГРАУ – 6П1) – автомат, принятый на вооружение ВС Союза ССР, в 1959 году, взамен автомата АК (Индекс ГРАУ – 56-А-212) и являющийся его дальнейшим развитием. [2] Китайская Коммунистическая Армия [3] Криптолянь (加密两) имеет хождение только в Цитаделях. Ошибочно может назваться «криптоженька» от названия «крипто-жэньминьби». За искажение названия валюты предусматривается наказание в соответствии с Кодексом Цитаделей. [4] выжившее население вне Цитаделей и гарнизонов [5] тяжелый ударный БПЛА китайского производства, способный нести 16 высокоточных ракет, [6] Мессершмитт Bf 109 (нем. Messerschmitt Bf 109, традиционное для СССР написание – Ме-109) – одномоторный поршневой истребитель-низкоплан, состоявший на вооружении Люфтваффе и ВВС различных стран почти 30 лет.