Читать книгу Город негодяев C.O.V. ID1984 - Никки Яккин - Страница 6

Они не стали заводить их на тропу к ДОМу. Алекс остался с Лилит и Раздолбаем в крайнем из заброшенных гаражей, с проржавевшими воротами в лохмотьях серой краски, а Хачик и Кэт пошли в сторону ДОМа снаряжаться. Когда в самом начале банды грабили все населенные пункты почти ежедневно, Алекс пару недель прятался в подвалах бежевого гаража. Когда он пришел к нему в первый раз, ворота были приоткрыты, а бетонный подъезд покрыт порослью молодняка: некоторые стволы были уже в сантиметров тридцать в высоту. Даже в ТОЙ жизни гараж выглядел давно заброшенным и растасканным: все, кто входил в него, торопливо раскидывали ящики, пустые бутылки, битое стекло, остатки деревянных рам и вскоре уходили, понимая, что все ценное давно унесено. Весь пол был завален хламом, но прежний хозяин обустроил тайник, небольшую подземную комнату: видимо, прятал свою вторую жизнь от жены. Кто теперь разберет.

Алекс обнаружил ее не сразу: надо было отдать должное бывшему владельцу – он сумел хорошо спрятать от чужих глаз свой тайник. На импровизированном рабочем верстаке валялись подшипники, саморезы и старые запчасти. За ящиком с инструментом, в нише, Алекс наткнулся на неприметный рычажок: когда он дернул за него в первый раз, то даже не понял, где раздался щелчок. Сам рычажок (который, как выяснилось позже, соединялся тросиком через стену и подпол с механическим замком люка) запомнился Алексу вместе со звуком щелчка. Как назойливая муха, рычажок снова и снова заставлял Алекса вспоминать о себе – и так несколько дней, пока тот не вернулся, чтобы обыскать помещение более досконально. Он чувствовал, интуитивно понимал, что рычажок приоткрывает дверь возможностей, и через некоторое время его терпение и упорство были вознаграждены – он нашел люк и проход в тайную комнату.

Поначалу Алекс даже хотел обустроить себе в гараже жилище, но отказался от этой идеи. Да, там можно было прятаться, но отсутствовал обзор окрестностей, а если выйти, то становился беззащитным перед наблюдателями на расстоянии. Алекс их никак не мог бы заметить, а вот дым от костра, напротив, был хорошо виден всей округе. Рядом нигде не было воды. Зимой можно было топить снег, но его следы выдавали бы месторасположение и служили бы своеобразной приманкой как для заезжих мародеров, так и для выживших местных, которые шерстили все окрестности в поисках съестного и средств выживания. Алекс ушел оттуда, когда однажды услышал из подполья, что кто-то в третий раз за ночь обыскивает гараж в поисках запасов.

С едой становилось все тяжелее и тяжелее. Алекс предполагал худшее в людях, но они оказались еще хуже. Наряду с тем, что звериные инстинкты заставляли выживших не останавливаться ни перед чем, никаких запретов теперь не существовало – они продолжали иногда убивать просто так, безо всяких причин, даже не ради выживания или развлечения. Он же считал себя другим – он никогда не убивал просто так, а уж ради развлечения тем более. Всегда находилась причина. Первым был молодой двадцатипятилетний выживальщик, которому не повезло сделать схрон в лесу недалеко от Михайловки. Удивительно, как много тайников успели наделать в Подмосковье до Катастрофы – Алекс даже не думал, что в окрестностях поселка могут быть созданы сотни, если не тысячи, нычек! Он заметил человека, который пытался быть незаметным, но у него плохо получалось. Его выдавал камуфляж с бесчисленными карманами, новенькие, хоть и покрытые пылью берцы, тактические перчатки, большой немецкий штык на поясе, а самое главное – саперная лопата на поясе, без чехла, с налипшей грязью и глиной. Когда Алекс заметил его, ему показалось, что человек уже что-то выкопал и несет в своем рюкзаке. Голод делает существо хищным, подлым и расчетливым, но Алекс твердо решил по-человечески убедить «камуфляжника» поделиться. Он видел, как «камуфляжник» быстрым шагом идет в сторону леса на излучине речки. До него было метров триста: Алекс сокращал расстояние, стараясь особо не светиться и пробираться по кромке лесополосы. Один быстро нагонял второго, благо получалось, что по кромке короче. Алекс почти нагнал его, когда чужак повернул к лесу и остановился у первых сосен, достав из кармана какой-то листок. Между ними оставалось уже всего-то метров пятьдесят, а Алекс все еще не был замечен. Он подбирался все ближе, пока человек в камуфляже снял лопату и принялся копать. Он не замечал, как Алекс подходил все ближе и ближе, пока под кроссовкой не хрустнула ветка. Алекс замер. Парень вздрогнул и повернулся в его сторону – они смотрели друг на друга несколько секунд, когда «камуфляжник» вдруг кинулся к рюкзаку. Алекс не видел, что в нем, но сосущая пустота в животе резко толкнула его вперед, ноги как-то сами делали огромные прыжки через валежник и пни. Тело само управляло движениями, перемещаясь враскачку. Он даже не ощутил страха, когда увидел в трясущихся руках уже противника обрез дробовика ТОЗа Бм.

«Дробовик – это трындец!» – успел подумать Алекс, видя, как «камуфляжник» взвел один из курков и приложил обрез к плечу. Но не остановился и продолжил сокращать расстояние до рюкзака. Раздался хлопок, не похожий на выстрел: Алекс на бегу, инстинктивно уменьшая вероятность поражения, повернул корпус левым плечом вперед, втягивая голову в плечи. Не останавливаясь, он на миг зажмурился с непривычки, ожидая боли, ведь стреляли в упор, но боли не было. «Мажешь, сука, я сейчас тебя сам завалю». Оставалось метров пятнадцать: второй выстрел, но хлопка не последовало. «Камуфляжник» замешкался, и вместо того, чтобы взвести курок еще раз и выстрелить, он отбросил обрез и попытался выхватить штык, висящий на поясе. Алекс сбил его с ног, обхватив руками чуть ниже плеч. Несмотря на то, что за последние недели он потерял в весе из-за скудного питания, голод и адреналин превратили его в боевую машину. Колени сами наносили удары. Борьба продолжилась на земле: Алексу удалось одной рукой обхватить шею противника, а второй удержать запястье, не давая вытащить штык-тесак из ножен. «Камуфляжник» резко дернулся, вывернулся и быстро отполз от Алекса на спине и на локтях, отпихивая того тяжелым ботинком. Он уже расстегнул подвес – сантиметров тридцать пять стали тускло блеснули в его руке – когда Алекс нащупал рукой длинную деревянную рукоять. Лопата. Противник тяжело рванул в его сторону, когда Алекс резко и коротко снизу вверх ударил наскакивающего «камуфляжника» по подбородку. Вложив всю силу в удар, он ощутил концом лопаты сначала что-то мясистое, а потом плотное, увидел отшатнувшееся мелово-бледное лицо: лопата, вспоров горло и кадык, застряла в подбородке. Выживальщик выронил штык и рухнул на ковер еловых иголок, хрипя и пытаясь выдернуть лопату. Алекс откатился метра на два и отпихнул ногой обрез.

Когда Алекс пришел в себя от потрясения, то не мог отвести взгляд, полный ужаса, от тела, которое билось в предсмертных конвульсиях. Сердце Алекса колотилось, грудь часто вздымалась, руки и колени дрожали. Его трясло, он никак не мог успокоить свое дыхание. Весь перепачканный в крови, стоя на четвереньках, откашлялся и, взяв только обрез, шатающейся походкой на подгибающихся ногах побрел обратно в сторону Горок. Метров через сорок остановился: его выворачивало наизнанку, хотя желудок был пуст. «Флять, я же хотел попросить поделиться. Флинт, я убил его. Нахер ты стрелял в меня? Ты пуепок? Шел бы сейчас живой со своим схроном своей дорогой». Алекс огляделся – никого вокруг. Тишина. Он присел в высокую траву и пристально вглядывался во все стороны, пытаясь обнаружить какое-нибудь движение, но их никто не видел. Солнце припекало, уже конец сентября. Алекс вернулся к схрону. Выживальщик лежал там же: крови особо не было видно, но зеленый еловый ковер под трупом местами уже превратился в багряный.

Алекс отложил обрез и перевернул труп. Лопата все еще торчала из подбородка. «Я должен это сделать. Все. Жизнь такая… Теперь. У всех у нас…». Алекс с отвращением выдернул лопату и неуклюже отпрыгнул, боясь, что фонтан крови брызнет ему прямо в лицо. Ветерок трепал белый бумажный тетрадный листок. «Что за схема, бляха? Вот оно, это дерево, точка – это где копать, наверно. А че там у него в рюкзаке?». Алекс отполз к рюкзаку: в нем отыскались банка газировки и два бутерброда с большими кусками ветчины. Люди, испытавшие голод, знают, каким удовольствием взрывается вкус самой простой еды, которая тебе долго не была доступна. Это как когда ты долго одинок или одинока, и вдруг нечаянно тебе посчастливилось встретить очень красивую женщину или мужчину, человека, влечение к которому взаимно. И само влечение, и ожидание, и сам секс у вас настолько волшебен, что вы понимаете: этот день и этот вкус жизни больше никогда не повторится.

«Фудпорн – эт вот оно, а не ваш инстаграм». Алекс сидел, прислонившись к сосне, спиной к выживальщику, держал в руках бутерброд и медленно ел. Он запомнил все: золотистую корочку белого хлеба, не слишком толстых два ломтя были разрезаны по диагонали, благоухающий копченый бекон между ними. Он вышел победителем, сидел в безопасности – и у него была еда. Рождался великий мародер.

В тайнике из некрупной пластиковой канистры он достал рюкзак, в котором был небольшой запас круп, сахар, кофе, светодиодные фонари, разный инструмент, ножи (один с компасом), один «клюв» с углублением под палец, флешки, карты памяти (вот уж непонятно, для чего), радиостанция – видимо, слушать эфир, термокружка (которая, кстати, служила в ДОМе до сих пор), пластиковое одеяло, два мотка синтетической веревки, зажигалки, сухой спирт и небольшая газовая горелка. Когда Алекс стягивал с трупа ботинки – одежду побрезговал – он думал о том, как отвратно складываются обстоятельства. «Такие дела, дружище, ничего личного. Очень надеюсь, что мне больше не придется убивать из-за еды. Если ты думаешь, что это пустяковая причина, то должен сказать тебе, что одна очень знаменитая сердцеедка – не из последних новоделанных-недоделанных с надувными жёпами – а из ТЕХ, настоящих, из легенд, говорила, что еда для мужика – это не просто еда. Это маркер. Она говорила про еду сакрально. Все настоящие мужчины любят поесть. Тот же, кто вяло пробует поставленное перед ним блюдо, ковыряясь в тарелке, определенно не здоров. И это касается не только желудка. Не буду больше убивать из-за еды. Я и тебя не хотел». Алекс не знал тогда, что его единственной целью, работой и занятием на ближайшее время будет убийство, чтобы не быть убитым.

Через два дня, сидя на чердаке девятиэтажки, Алекс смотрел на площадь и не верил своим глазам: тот самый выживальщик, так же одетый, пересекал площадь. Алекс испытал подобие страха. «Что за херня? Он же все, того. Нет его…». Те же ботинки и бандана на голове. Людей в принципе ходило немного, и Алекс подумал, что у него глюки. Но, дотронувшись до обреза, понял, что тот, первый, так и остался лежать рядом со своей нычкой. «Может, послали искать первого? А может, меня ищут? Да на кой я кому нужен, чушь это. Сколько народу за последний год померло, никого уже месяцев девять не ищут. Ну-ка глянем, на фига ты приперся». Алекс торопливо спустился, судорожно засовывая обрез в рюкзак, пока хрен, привлекший внимание, не исчез из виду.

Он почти потерял его – второй выживальщик шел быстрым шагом совершенно в другую сторону от леса. Он шел к железнодорожному переезду, постоянно оглядываясь и проверяя, нет ли слежки: видимо, интуиция говорила тому, что опасность близко. «Правильно, братишка, опасность-то вот она. Я твоя опасность, только ты, олень, меня, волчару, не видишь…». Алекс почувствовал какую-то озорную иронию в том, что назвал себя хищником, преследующим жертву. Мягко переступая и прячась в кустарниках, он пока держал дистанцию. Спонтанный, не до конца обдуманный план нападения возник в голове. Скорее, даже не план – он просто интуитивно отдался инстинкту. Что-то заставляло его преследовать нового «камуфляжника» – он понимал, что рискует, но рискует за дело. «Убивать не буду, просто вырублю. Если очухается и унесет ноги, так тому и быть. Не очухается… ну так не очухается, карма».

На этот раз Алекс решил проследить издалека: если выживальщик будет вскрывать свой схрон, лучше взять его после. Здесь, в этой охоте все имело значение. Алекс не знал, на сколько физически крепок выживальщик. Скорее всего, тренирован, но это его не особо пугало. Во-первых, его будущая жертва прошла пешком минимум километров восемь. Во-вторых, даже тот минимум калорий, который сожжет выживальщик, откапывая свой тайник, дает Алексу мизерное, но преимущество. «Позавчерашняя нычка весила килограмм двенадцать-пятнадцать, плюс его собственный рюкзак, хоть он и налегке, итого восемнадцать-двадцать, – прикидывал в уме Алекс. – И это он постарается быстро унести, пока его никто не заметил. Это, конечно, не полная походная выкладка, тренированному парню нипочем, но и не налегке. Бежать ему будет тяжело». Выживальщик в последний раз оглянулся, дойдя до переезда, и перешел налево по путям.

Алекс и сам был крепким парнем. В ТОЙ жизни он следил за собой, хорошо плавал, боксировал, посещал три раза в неделю зал и постоянно выходил на пробежки. Последние недели сильно истощили его, кожа еще больше истончилась: когда он умывался по утрам в заброшенной хате, то видел новое, незнакомое тело, высушенное и поджарое. Все ненужное из тайника в прошлый раз он без сожаления обменял в поселке на еду. Он чувствовал, что силы восстанавливаются. «Он будет обходить Горки стороной: ему не захочется, чтобы его кто-то видел с двумя полными рюкзаками. Значит, он пойдет вдоль трассы – это единственный вариант уйти отсюда незамеченным». Легкая тревога окатила прохладой сердце. «А вдруг он не доставать, а наоборот, закапывать идет? Нет, вряд ли. Нахера в такую даль тащиться – он точно идет забирать нычку».

Алекс оказался прав. Выживальщик, держа в руках компас и, видимо, считая шаги, остановился, пройдя шагов двести по путям. С обеих сторон путей прорастал кустарник, но, к удивлению Алекса, «камуфляжник», стоя на коленях, стал копать в метре от путей у кромки насыпи. Он постоянно оглядывался и старался не шуметь, не привлекать внимание.

«Есть! Давай, братишка, доставай», – тихо прошептал Алекс, увидев, как его будущая жертва вытащила из земли плотный округлый сверток в черном полиэтилене.

Это был рюкзак с органайзером. Выживальщик торопливо проверил содержимое, убедившись, что все на месте, забросил его себе на плечо и поспешил в направлении трассы. Расчет Алекса оказался верным: тот бросился наискосок, избегая старой тропы, и бежал к невысокому холму, поросшему густой стеной плотного ельника. На стороне Алекса было преимущество: он знал местность лучше, ему не нужно было через каждые пару минут сверяться с картой, в отличие от того, на кого Алекс открыл охоту. Потому-то Алекс прибежал на место минуты на две раньше: устроился, лежа в ельнике, чтобы его не было видно. Нужно было только занять удобную позицию для засады. Теперь у него был обрез. Позавчерашний дурень не проверил оружие как следует: обрез дал осечку на левом стволе, потому что курок бил по корпусу и не доходил до бойка. Ружье старое, но до безобразия простое и надежное, если следить и ухаживать за ним. Алекс вчера разобрал оружие и подточил трофейным инструментом то место, которое мешало выстрелу. Выживальщик показался метрах в ста-ста двадцати и быстро шел, ничего не подозревая, в сторону Алекса, все так же озираясь по сторонам и иногда оглядываясь. Алекс смахнул пот, каплями нависавший с бровей. Одна капля ела глаз солью. Пульс был высоким, сердце колотилось, но дрожи в руках не было.

Когда «камуфляжник» поравнялся с Алексом, ему показалось, что они встретились глазами. Алекс вжался в землю. Выживальшик был только внешне похож на позавчерашнего – одинаковой у них была только экипировка. Разный рост, цвет глаз, комплекция… Алекс вспомнил, что за последний месяц видел пять или шесть подобных людей. Человек с рюкзаком на ходу скользнул взглядом по ельнику, ничего не заметил и перевел взгляд в сторону трассы. «Вы даже и не братья с тем – ну да мне так легче. Надо вот сейчас!» – сам себе скомандовал Алекс, когда ничего не подозревающий «камуфляжник» прошагал метрах в четырех-пяти от засады. Он стрелял в ноги с обеих стволов обреза, два хлопка друг за другом. «Словно настоящая дичь – прости, зайчик мой, мне тоже нужен твой рюкзак», – думал Алекс, наблюдая, как выживальщик молча падал, хватаясь руками за икроножные мышцы. Он упал на спину и почти сразу перестал шевелиться: его стеклянные глаза, не моргая, уставились в небо, а рот остался приоткрыт, словно беззвучно крича. «Рот закрой. Что же ты сразу сдох-то, а? Я читал: это болевой шок, наверно, у тебя, братишка. Ой не хотел я тебя убивать, ой не хотел. Что же так не везет-то вам?» – бормотал под нос Алекс, доставая отстрелянные гильзы и заряжая ТОЗ по второму кругу. Он подождал в засаде почти три минуты: «камуфляжник» не шевелился, а долго высиживать здесь тоже не стоило – выстрелы могли привлечь чужое внимание. Конечно, никто бы не сунулся – мало ли кто в кого стреляет – но издалека за Алексом вполне могли проследить, а ему вовсе не хотелось перестать быть хищником и становиться дичью. Он осторожно вылез из кустарника и спустился с холма, целясь в лежащее тело, медленно подошел к нему со стороны головы и ткнул ботинком в макушку. Бандана слетела. Ноги были посечены дробью и продолжали кровоточить. Падая, выживальщик скинул с себя рюкзак, и тот лежал пыльный рядом с телом. Алекс присел на корточки и положил ТОЗ рядом с собой.

«Что тут у тебя? Расстегнееееем, посмотрим… Вы смешные, как «зеленые» хомяки: наложили всякой хрени в рюкзаки, как за щеки».

Это не была острая боль. Это было похоже на ожог: справа в боку появилось что-то неудобное и очень большое, внутри тела, острое. Алекс заваливался на бок и не понимал, что происходит. Он почувствовал, как мелкий камень царапает щеку и висок при падении, а в левое ухо забиваются песчинки. Последнее, что он видел перед тем, как потерять сознание: «камуфляжник» вытер нож об штанину, поднял рюкзак и обрез Алекса и, хромая на обе окровавленные ноги, как мог стремительно удалился по тропинке в сторону трассы. Его ковыляющая фигура растворилась раньше, чем все померкло в сознании Алекса.

Женщина

Кто-то упрямо раскачивает мысль, что цивилизация началась с берцовой кости. Брехня все это. Еще до перелома берцовой кости нужно было иметь место, кров, где можно было бы прятаться и ухаживать за больным с этим переломом. Под открытым небом это невозможно – нужно место, где есть очаг. Цивилизация началась с женщины, которая поддерживала очаг и заботилась о том счастливчике. Ведь берцовая кость не расскажет о тысячах других спасенных мужиков, которых женщины спасали до него, как и не расскажет о том, сколько мужиков сгинуло просто потому, что оказались они недостойны ни хорошей женщины, ни очага, ни кола, ни двора.

Алекс бредил почти целую неделю: одышка, жар. В бреду он рассказывал невидимым собеседникам про то, что зарождается новая культура, культура эта от культа, культа предков, а теперь предков нет. Культура сильных. Нет предков, нет народов. Он то засыпал, то просыпался. Просыпаясь, он иногда строго смотрел на нее и называл Намму, шумерской богиней. Говорил, что не позволяет ей оставаться в его палатах, а когда видел, что она не уходила, бессильно откидывался на подушку, ругал себя за черствость, рыдал и уходил в забытье. Она сидела рядом, молча смотрела на него и все время поила водой его обезвоженный организм. При сепсисе надо больше пить. Где она только нашла силы его дотащить? Она, семидесятипятилетняя женщина, соорудив тележку из куска фанеры, проволоки и каркаса детской коляски, тащила его от того злополучного холма к себе в железнодорожную сторожку. Когда он падал, она снова и снова затаскивала его на тележку с упорством, достойным высшей награды. Она выходила его, и на одиннадцатый день память вернулась. Он не очень понимал, где именно находится: в доме было сыро и прохладно, несмотря на теплый сентябрь. Он с удивлением разглядывал сохранившийся интерьер ее дома. Механические часы-ходики придавали значения существованию, потому что, когда он слышал звук механизма часов, ему казалось, что время замерло и Катастрофы не было и вовсе. Она не была его матерью, он вообще не был с ней знаком, но она казалась ему такой родной и близкой, что его сердце и все в груди обдавало теплом. Он был еще очень слаб, чтобы вставать с кровати, и был готов сгореть от стыда, когда она выносила из-под него импровизированную утку, сделанную из какой-то посудины. Дощатые полы, покрытые коричневой масляной краской, поскрипывали, когда по ним ходили. Ее платье вишневого цвета как-то по-особенному сочеталось с пурпурными занавесками, вязанными крючком. Занавески висели на небольших окошках. «Как у меня в детстве у бабули в Рязани, только там занавески были белые». Какое-то теплое чувство наполняло его грудь, когда он говорил с ней и мысленно называл ее Ба.

– Ну как ты, сынок? – впервые заговорила она с ним.

– Жить буду, Ба, – стараясь придать голосу бодрости, ответил Алекс. – Можно я буду тебя так называть?

– Называй. А мне как тебя величать, сынок?

Алекс ответил, как его зовут. Она улыбнулась.

– Значит, Саша. – Что-то спокойное и доброе было в ее улыбке. Вся вселенная в ее старческих голубых глазах улыбалась и радовалась его возвращению в этот мир. Все хорошее, что есть в русском языке, все, что относилось к основам мироздания, было женского рода: Вселенная, планета, звезда, вода, жизнь, душа, любовь, материя. Матерь и я. Та, которая рождает и дарит жизнь.

– Ба, ты одна? Где твоя семья? – спросил он ее.

– Нет, сынок, у меня семьи. А у тебя? Ты есть хочешь? – продолжила улыбаться она. Он отрицательно покачал головой.

– Расскажешь, давно я тут? Как я сюда попал?

– Давно ли? Да уж почти две недели, сегодня одиннадцатый денек. – Она помолчала. Он смотрел на нее, закинув руку за голову на подушку, лежа на спине. Он почувствовал голод и вместе с тем стеснение.

– Я как нашла тебя на тропинке, так и перетащила сюда. Крови ты много потерял: батюшки, думала – помрешь, пока тащила, думала, не выживешь. Рану-то закрыть нечем было, как смогла, перевязала тебя. – Он вспомнил, что при нем был обрез, нож и патроны. Остальное из рюкзака он убрал в тайник в том самом гараже, в подпол. Она посмотрела на него и угадала его мысли.

– Вот все, что при тебе было, тут оно, – сказала Ба, доставая из ящика старого буфета патроны и нож. – Ружья не нашла я: видно, кто-то забрал без меня, или тот, который убить тебя хотел. – Алекс подозрительно прищурился.

– Хотел меня убить? А ты помнишь, кто это был, Ба?

– Нет, я не видела. Слышала хлопки – думаю, стреляют. Пошла через полчаса посмотреть: вижу, лежишь на тропинке, весь в крови, ни жив ни мертв, ну и оттащила домой. – Она опять замолчала. – Ты потом в бреду кричал, что жизнь на ружье и еду обменял, говорил, что Марлен Дитрих тебе велела. Да не смотри так, – она заметила его недоверчивый взгляд, – мне твое ружье ни к чему. Если помру без оружия, так помру. Потом ходила на холм – вот, нашла. – Она протянула ему две стреляные гильзы. – Я так поняла, ты отстреливался, – вопросительно взглянула на него. Алекс смотрел в ей в глаза и ничего не ответил: ему совестно было врать ей, а рассказывать о своем паскудстве тоже не было сил.

– Ну да ладно, сейчас пообедаем, я тебя мучить не буду, – сказал она, вставая со стула, так и не дождавшись ответа.

Алекс пролежал еще два дня: рана ужасно болела, когда он пытался вставать. Как-то она меняла ему повязку, и он увидел, что та зашита обычными бумажными нитками. «Ба, да ты кудесница, доктор медицинских наук!». Он испытывал к ней огромную благодарность. На третий день он начал пробовать потихоньку вставать. Она каждый день кормила его куриным бульоном с картошкой – видно, забила невесть откуда взявшегося цыпленка. Мяса было очень мало, но Алекс понимал, каких огромных трудов и усилий ей стоило вытащить его с того света, поэтому не роптал и каждый раз нахваливал ее стряпню. Получалось эпично и высокопарно. Ба смеялась, когда он называл ее «Ваше Величество, Главврач, Самый Главный Мишленовский Шеф-Повар всех времен и народов». Чувствуя себя с каждым днем все лучше и лучше, он стал думать, что делать дальше: он не хотел привязываться к ней, но и оставаться тоже не мог.

Он анализировал свой промах, едва не стоивший ему жизни. Последний выживальщик притворился мертвым, как это делают мыши, когда их ловят жирные сытые коты: не ради того, чтобы съесть, а ради игры в кошки-мышки. «Конечно, нужно было иметь чертову силу воли, чтобы так притвориться. Боль от дроби адская: поди попробуй замереть, не дыша, но это была единственная верная тактика, которая позволила ему выжить. Хорошо бы иметь напарника, как на охоте: один бы стрелял после того, как «камуфляжник» доставл свое добро из нычки, и делал вид, что преследует его. А на самом деле гнал бы этого оленя на второго в засаде, как на охоте на номера. Добычкой-то и поделиться можно». Еще Алекс понял, что стрелять по ногам было ошибкой, но и уроком для него лично. Дичь должна быть добита. Нужно убедиться, что свалил ее наверняка. «Всегда и во всех случаях! Может, мы с тобой еще встретимся, братишка, а пока у нас с тобой ничья…»

Алекс не держал злобу на человека, чуть не убившего его. В этот раз не повезло Алексу, хотя вполне возможно, что выживальщик с простреленными ногами не смог далеко уйти. «Надо будет прошерстить тропинку до трассы. Если он вышел на трассу, то пиши пропало. Даже если не окочурился – раздербанят его до нитки, раненого, и не спросят, как звать».

Ба своими ненавязчивыми разговорами создавала уют и тепло, и они подружились. Алекс залатал крышу, сделал новый порог, старый-то сгнил совсем. В подвале нашлись банки с голубой масляной краской, и Алекс покрасил и обновил фасад. Теперь сторожка была небесно-голубого цвета, исчез запах плесени, и в помещениях стало сухо. Как ни странно, при всей аскетичности и скромности сторожки здесь не было отпечатка нищерусской тоски. Дом не оставлял ощущения места, где живет надежда, но и обителью безысходности он тоже не был.

Алекс чувствовал себя совсем хорошо и сходил проверить свой тайник. При ходьбе рана еще давала знать о себе, но его это уже не беспокоило, привык. В тайнике все было как раньше: волосок, который он оставил на ящике с трофеями, остался нетронутым – значит, никто не заходил. В следующие дни он дважды прочесал тропинку и окрестности от холма до трассы, но никаких следов того, кто ударил его ножом, не нашлось. В один из дней он выменял один из трех фонарей на немного еды и даже банку пива, сохранившегося с ТЕХ времен. Это была огромная редкость, и они с Ба отпраздновали его выздоровление. Он стал очень осторожен, потому что понимал, что может легко превратиться из хищника в добычу. Если его чутье давало хоть малейший намек на опасность, если он улавливал чье-то недоброе внимание от мужчины или женщины, то он старался прятаться и не идти к месту, куда направлялся. В сторожку к Ба он возвращался все время разными путями. Алекс уходил днями, а она никогда не спрашивала, куда он идет. Как-то он не возвращался двое суток, потому что ему показалось что два местных бугая положили глаз на его ботинки и следят за ним. Он рассказал обеспокоенной его двухдневным отсутствием Ба, что не хотел приводить к сторожке хвост. Через пару дней она вынесла ему завернутый в тряпку наган.

– Дед мой всю жизнь прятал. Возьми: не знаю, правда, патроны, наверно, старые, – и высыпала из банки восемь патронов.

Алекс понял, что она до этого времени боялась ему доверять. Наган был старый, но в хорошем состоянии. Это было целое состояние. На нем было выгравировано «Г.Г.», и это было пророчески смешно: гравер вряд ли догадывался, что две буквы Г.Г. попадут в руки того, кто назвал Катастрофу Г.Г.– Гнаб Гиб. Такие же две буквы Г.Г. были на старой фотографии в серванте Ба. Фотография была портретом красного командира, видимо, горца, в парадном красноармейском мундире с тремя орденами на груди. «Гай Гая, 1931 год, Военно-воздушная академия РККА»* – каллиграфическим почерком было выведено на обратной стороне пожелтевшей бумаги.

– Это его наган, Ба? – спросил Алекс, указав в сторону портрета.

Ба утвердительно кивнула.

– Дальний родственник моего деда. Дед всю жизнь хранил наградной наган. Участковый обещал забрать его после смерти того, а потом про наган забыли, так и лежит у меня с тех пор.

Алекс принял оружие как великий дар. Ему было не по себе от мысли, что ему придется убивать из этого револьвера, но он не подал виду. Патроны уже стали валютой, и те, которые выдала ему Ба, были очень похожи по размеру на обычные 7,62, только у гильзы было более широкое дульце. Отстреливать вхолостую их было жалко, но Алекс не мог позволить себе рисковать осечками и отстрелял два патрона, оставив остальные в барабане . Одно гнездо было пустым. Он не носил наган открыто и прятал его.

Алекс понемногу выменивал предметы из тайника на еду. Как-то раз он заметил знакомые камуфляжные пятна. Следующий выживальщик, который пришел в окрестности Горок за своей нычкой, сделанной до ГГ, оказался не таким удачливым, как тот, из-за которого Алекс провалялся весь месяц. После него у Алекса в нагане осталось пять патронов, зато снова появился обрез.

Наборы, которые прятали в тайниках, были в целом одинаковыми. За третьим появился четвертый, следом пятый выживальщик. Забирая их добро, Алекс больше не бросал, а хоронил прежних владельцев. «Не хватало, чтобы кто-нибудь увидел и скопировал мою схему охоты. Выживальщиков на всех не хватит». В поселки, деревни и города часто заезжали банды, грабящие местное население. Многие из бандитов были в камуфляже, поэтому местное население старалось прятаться при виде людей в одежде цвета хаки. Выживальщики отличались от бандитов рюкзаками на плечах и саперными лопатами: если лопата не была пристегнута к штанам, то выпирала в ткани рюкзака. Внутренний рентген Алекса научился угадывать содержание рюкзака почти со стопроцентной точностью.

Он отточил устройство засады: теперь он оставлял приманку для того, кому было суждено превратиться в добычу. Он оставлял на пути приманку в виде полураскрытого рюкзака с торчащим инструментом или пары ботинок, натертых до блеска. Еще ни один не устоял перед соблазном заглянуть внутрь. Именно в этот момент выживальщик становился глупой рыбой, проглатывающей наживку и подсекаемой опытным рыбаком.

Ба никогда не спрашивала, откуда у Алекса вещи и еда, и такой негласный уговор устраивал Алекса. Иногда она опускала глаза и подолгу молчала – в такие моменты Алекс уходил спать или заниматься хозяйством. В один из дней Алекс вернулся в голубую сторожку после обмена на импровизированном рынке, но Ба на месте не оказалось. На столе стояла кастрюля с вареной картошкой и свежий, недавно испеченный хлеб – в комнате все еще витал тот самый аромат горячей булки, но Ба нигде не было. «Она не могла далеко уйти. Дождусь ее, и вместе покушаем». Но ни через час, ни через пять Ба не появилась. Не вернулась она ни завтра, ни в последующие дни. Прочесав все окрестности и не найдя Ба, Алекс ушел из сторожки на девятый день, прихватив с собой портрет красного командира и надев на себя серебряный нательный крестик, который нашел между досками, когда чинил порог голубой сторожки.