Читать книгу Странствующая труппа - Николай Лейкин, Николай Александрович Лейкин - Страница 13
Часть первая
XII
ОглавлениеПьеса «Грех да беда» шла довольно гладко, и только нотариус в роли Бабаева несколько портил дело. При открытии занавеса интеллигенция посада Гусятниково приветствовала исполнителей аплодисментами. Встретили рукоплесканиями и Котомцева. Интеллигенцию поддерживала публика посерее, но этой серой публике пьеса не понравилась. Кабатчица Подседова прямо сказала головихе после второго акта:
– Канитель… Что дальше будет, я не знаю, а пока канитель… Цирк-то с обезьянами и намазанными шутами куда интереснее был у нас. Там, по крайности, хоть посмеяться можно было. Помните, сколько они, бывало, оплеух себе надают, дураки эти самые? И ничего им, как с гуся вода.
– Погодите… Может быть, и эти актеры разыграются, так посмешат, – отвечала головиха.
– Нет, уж это такая игра. Тут все разговоры, разговоры и ничего больше.
– Знаю я. Это театр, а вы про цирк… Но и в театре бывает веселая игра. Вот, например, оперетка, где поют и смешат. Бывали ведь мы с мужем и в губернии, и в Петербурге, и в Москве, так видали всякие театры. Надо вот мужу сказать, чтоб он попросил их оперетку поставить.
Мужская интеллигенция в каждом антракте уходила на сцену и старалась выпить с актерами, требуя на сцену вина из буфета. Голова, желая оказать гостеприимство и угостить актрис, послал им в уборную бутылку мадеры, коробку монпансье и яблок, явился туда сам и просил всех выпить.
– Пожалуйте по рюмочке… Да вот и закусить есть чем… – кланялся он.
Актрисы чокнулись с ним и выпили.
– По второй, чтоб не хромать на сцене… – продолжал он.
– По второй-то уж много… – отвечала Котомцева.
– Ничего… Поваднее будет. Веселее играть будете.
– Роль моя сегодня не такая, чтоб весело играть.
– А зачем же вы такую игру поставили? В другой раз поставьте что-нибудь повеселее. Вот и жена моя говорит: «Скажи им, – говорит, – чтоб они оперетку поставили».
– У нас для оперетки нет ни исполнителей, ни костюмов, ни декораций. Кроме того, для оперетки оркестр нужен.
– Тс… Так… – кивнул голова. – А хорошо бы веселенькое-то что-нибудь.
– Да и кроме оперетки можно какую-нибудь веселую комедию поставить.
– Ну так вот… Пожалуйста. Да уж посмешнее что-нибудь… Посмешнее-то, так оно лучше… Ну, а еще по рюмочке-то все-таки позвольте просить…
– Нет, нет, не могу… – наотрез отказалась Котомцева. – После спектакля – извольте.
– Давайте я с вами выпью, – вызвалась Безымянцева, поднимаясь во весь свой громадный рост со стула и подходя к голове – маленькому, кругленькому, коренастому. – Сегодня моя роль такая, что можно выпить.
– Ну, вот и чудесно. Ваше здоровье! А играете вы сегодня на отличку и даже, можно сказать, лучше всех.
– Нравится вам? Очень приятно. А вообразите, роль Жмигулиной даже не моя роль. Я на роли гранд-дам и комическую роль играю сегодня за неимением в труппе комической старухи.
– Очень потешно играли, очень потешно, – отвечал голова, выпивая рюмку мадеры. – Да и зонтик у вас – смеху подобно… Вот кабы у всех такие роли были! Ну, до свиданья, – прибавил он. – Теперь пойду господ актеров шевелить, чтобы позабавнее играли.
К мужчинам также приставали со всех сторон с вином, и Котомцев то и дело ходил за пьяным уже Сусловым, стараясь уберечь его от дальнейшей выпивки.
– Господа! Пожалуйста, не угощайте его… Ведь ему еще ответственную роль в водевиле играть… – упрашивал он пристава, купца Глоталова и кабатчика Подседова. – Ну что хорошего, если из-за него придется водевиль отменить! Лучше же вы после спектакля с ним выпьете. Егор! Ради Создателя не пей больше, – обратился он к Суслову.
– Да ведь и то не пью, – отвечал тот, покачиваясь.
Лесничий посмотрел на него и покачал головой.
– Я уж и то стараюсь его зельтерской водой и чаем отпаивать, но не пьет, – сказал он.
– Да что вы ко мне пристали! Будто я не знаю своей препорции! – говорил Суслов.
К нему подскочила лесничиха.
– Послушайте, Суслов… Я ухожу одеваться для водевиля, но если вы будете в мое отсутствие еще пить, будете пьяны – я не буду с вами играть и навсегда рассорюсь.
– Матушка, голубушка! Егор Суслов никогда не бывает пьян, а только выпивши! – воскликнул Суслов. – Ручку, голубушка!
И, схватив руки лесничихи, он стал целовать их мокрыми губами.
– Ну, смотрите же! – погрозила ему лесничиха, убегая со сцены.
– Не беспокойся, не беспокойся, Оля! Капли больше я ему не дам выпить! – крикнул ей вслед лесничий.
Дело происходило перед последним актом драмы.
– Ну, что ж, убивать теперь жену будете? – спросил Котомцева пристав, улыбаясь.
– Да, убивать. Самый горячий и трудный для меня акт.
– А не боитесь, что я вас за убийство в кутузку? Хехе… Ну, идите, идите… Убивайте.
Последний акт понравился интеллигентной и не интеллигентной публике. Котомцева вызвали несколько раз. Он выходил с женой.
В антракте кабатчик Подседов подносил Котомцевой тарелку с фруктами и шутил:
– Позакусите-ка, после смерти-то лютой, сударыня, яблочком. Отлично оно, воскресши-то из мертвых, яблочком побаловаться. А куда вы ей нож всадили, почтеннейший? Супруге-то то есть?
– Предполагается, что я ее зарезал, – отвечал Котомцев, сдирая с себя наклеенную бороду.
– Так, так… Да… – бормотал Подседов, прищелкивая языком. – А и то сказать… Конечно, все это игра, нарочно. А попадется, вот, мужу и в самом деле вот этакая ягода в жены, так что ты с ней поделаешь иначе? За неволю ножом пырнешь. Грехи! – прибавил он, вздохнув.
Водевиль «Дочь русского актера» очень понравился всей публике. Суслова кое-как уберегли. Он хоть и был пьян, хоть и покачивался, но публика была от него в восторге за выкидываемые им, говоря театральным языком, «крендели», или «колена». Его и лесничиху принимали просто на ура. Аплодисментам не было конца.
Лесничихе мировой судья поднес букет живых цветов, что было, впрочем, очень бестактно по отношению к приезжим актрисам.