Читать книгу Странствующая труппа - Николай Лейкин, Николай Александрович Лейкин - Страница 18

Литературно-музыкальный вечер, данный в зале ратуши, опять не собрал публики. Сбору было всего двадцать шесть рублей. Даже обычные посетители трех первых спектаклей блистали своим отсутствием. Не явился и мировой судья, не приехал и начальник станции. Голова за безвозмездно уступленное зало в ратуше сидел со всем своим семейством в первом ряду даром. Даром вошли в зал и писцы управы, сторожа ратуши также пропустили изрядное число публики бесплатно. Суровщик Глоталов, не получив за ситец, который у него брали для занавеса, со второго спектакля не платил уже ни копейки и всегда приводил с собой несколько человек приятелей. Содержатель гостиницы Подковкин и его семья сидели также даром. А на этот раз даже лесничий и лесничиха, участвовавшие в вечере, потребовали десяток даровых билетов для своих знакомых. К довершению неудачи и еврей Варганчик возмутился и отказался платить на этот раз и за вешалки, и за буфет, так как ему почти никто не отдал на сохранение платья и никто не пил и не ел в буфете. Публика сдавала свое платье сторожам ратуши, а голова приготовил в одной из комнат канцелярии закуску с водкой и чай, куда и приглашал своих знакомых выпить и закусить, а знакомыми у него были почти все присутствующие. Котомцевы и другие актеры повесили головы.

– Ну, что? Вот и в центре города даем вечер, а ничего не берем, – говорил Котомцев лесничему. – Нет, уж здесь место такое проклятое!

– Позвольте… Был бы сегодня сбор, но на ваше несчастие у нас сегодня в посаде два именинника: доктор Иван Иваныч и помощник начальника станции Иван Максимыч, – отвечал лесничий. – Множество народа там.

– Опять? Прошлый раз были поминки, а нынче именинники, и все это мешает сбору?

– А вы думали, как? И мы с женой должны бы быть у доктора на вечере, но только вот то, что участвуем у вас. Мы были утром у него, поздравили, поели пирога и отказались от вечера. У них множество приглашенных, для ужина они нарочно гусей откармливали. Доктор какую-то особенную настойку к этому вечеру настоял. Я не знаю, как голова-то сегодня здесь сидит. И он бы должен быть там. У помощника начальника станции тоже пир, и, разумеется, весь железнодорожный персонал присутствует и многие товароотправители. Неудача. Ничего не поделаешь. Подождите до воскресенья.

– Но ведь этак опять может случиться, что и в воскресенье какие-нибудь именины, крестины, похороны или родины повлияют на сбор, – возразил Котомцев.

– Нет, про следующее воскресенье ничего не слыхать. Разве свадьбы… Да нет, нынче у нас в посаде на всю осень и свадеб никаких.

– Как никаких? – подскочил нотариус. – В воскресенье мещанский староста женится.

– Батюшки! И то! – воскликнул лесничий. – Впрочем, он сбору в театре не повредит. Во-первых, он вдовец и женится на второй, на своей давнишней дульцинее, да и человек он в городе не особенно популярный.

– Ну как не популярный! Мещане ему подносят хлеб-соль и выписали серебряную солонку из Петербурга, – рассказывал нотариус. – Нет, и его свадьба может повлиять на сбор. Не очень сильно, но все-таки повлияет. Вот начнется Рождественский пост, свадеб вовсе не будет, и тогда по воскресеньям сборы будут лучше.

– Отец родной! Да до Рождественского-то поста наша труппа может с голоду помереть, – отвечал Котомцев, пригорюнился и прибавил: – Женины костюмы пришли из Петербурга. Попробуем в воскресенье поставить в театре ковровую пьесу «Роковой шаг», и ежели на этот раз не возьмем хорошего сбора, то взять да и уезжать из вашего Гусятникова в Краснопузырск, пока последние фрачишки еще не проели. Придется, правда, опять закладываться на дорогу, ну, да ведь нам не привыкать стать к этому.

– Молите только Бога, чтоб к воскресенью санный путь был, – и сбор в театре будет, – сказал подошедший к Котомцеву пристав. – У нас по первопутке любят за город кататься, и все приедут.

– Да, мещане. Мещане любят кататься по первопутку, но мещане в воскресенье будут у своего мещанского старосты на свадьбе, – подхватил нотариус.

– Так, так… Вообразите, ведь и я зван на эту свадьбу, – сказал пристав.

– Говорю, что Рождественского поста нужно ждать, и тогда по воскресным и праздничным дням хорошие сборы начнутся, – продолжал нотариус.

– Что вы толкуете! – перебил его пристав. – В Рождественском посту наши купцы и мещане будут считать за грех и в театр-то ходить. Все сядет на треску да на мороженую судачину.

– И то, и то, – согласился лесничий. – Нет, уж в посту вам придется на одну интеллигенцию возлагать надежду. Только она одна и может поддержать. Теперь и я помню, что перед Рождеством приезжал к нам хор певцов и плясунов, давал два вечера в ратуше и с чем приехал, с тем и уехал.

– Печально, очень печально… – повторял Котомцев, покачивая головой, и стал прохаживаться по комнате, отведенной под мужскую уборную.

Вошла его жена, только что исполнившая перед публикой свой номер – стихотворение «Убогая и нарядная» Некрасова. Одета она была в черное шелковое платье со шлейфом.

– Без единого хлопка… – сказала она мужу про свое исполнение. – Нельзя здесь устраивать литературные вечера. Не любят здесь чтение.

– Здесь, матушка, ничего не любят, здесь любят только жареных откормленных гусей да настойку, – мрачно отвечал он, намекая на сегодняшнее именинное угощение у доктора.

– Ну а что, при сегодняшнем сборе мы все-таки без убытка? – спросила она.

– Отстань! Надоело и говорить об этом.

Вечер прошел вяло. Немногочисленная публика зевала, а при чтении Котомцевой во втором отделении стихотворения «Грешница» какой-то купец, сидевший во втором ряду стульев, даже заснул и начал храпеть, чем возбудил смех в публике. Пристав тотчас же направился к нему и растолкал его. Не произвели никакого эффекта и «Записки сумасшедшего», исполненные Котомцевым в костюме. Суслову за куплеты еще немножко похлопали. Некоторое оживление внесла лесничиха своим исполнением малороссийских песен да Даша, свояченица Котомцева, чуть не в слезах протанцевавшая качучу последним номером. Танцевала она очень плохо, но тем не менее костюм, тельное трико и миловидность ее подкупали зрителей. Ее приняли чуть не на ура и заставили повторить номер. Сын головы и сын кабатчика Подседова сдержали свое слово и поднесли ей букет из живых цветов, купленный от садовника из оранжереи на винокуренном заводе.

Когда Даша, по окончании номера, явилась в уборную переодеваться и показала сестре букет, та сказала:

– Глупые мальчишки! Лучше бы полкуска полотна поднесли. У тебя все сорочки худые.

Как только вечер кончился, в мужскую уборную тотчас же вошел содержатель гостиницы Подковкин, кланялся и говорил:

– Ну как, господа актеры, сегодня мое счастье? Полностью со мною по счету рассчитаетесь или дадите только две обещанные красненькие?

– Ничего не дам. Подождите до воскресенья, – отвечал Котомцев.

– Как? Опять до воскресенья? Да ведь сегодня у вас хорошо клюнуло.

– Где же клюнуло-то, ежели еле-еле концы с концами свели? Афиши, билеты, освещение, тапер и аккомпаниатор, а всего и сбора двадцать рублей с небольшим.

– Вот те и здравствуй! Да что вы мне зубы-то заговариваете! Полная зала публики.

– Публика даром в конце вечера прошла. Сторожа и еврей Варганчик напустили. Да и помимо Варганчика и сторожей, наполовину даровой публики было. Вот вы, например, с женой и дочерьми даром сидели.

– Еще бы мне-то платить! Нет, послушайте, барин, вы дайте мне две красненькие, иначе я завтра вам и самоваров отпущать не велю.

– Ах вы, безбожник, безбожник!

– Позвольте… Чем же безбожник-то? Я, слава богу, обстоятельный купец, а не безбожник. Уж и так мирволим всячески. Две недели в номерах стоите, пьете, едите, и никто из вас платить не хочет! Вы безбожники, а не мы. Нет, уж как там хотите, а завтра сидите без самоваров.

– Ну, вот вам четыре рубля в уплату. Последние отдаю. А остальные деньги до воскресенья.

– Да уж слышали, слышали мы про эти воскресенья-то! Эх, народ!

Подковкин взял деньги, тяжело вздохнул и, никому не поклонившись, вышел из уборной.