Читать книгу Каба́ - Олег Анатольевич Рудковский - Страница 8

Игорь Мещеряков недолюбливал книги. Именно с книг начались его проблемы. В преставлении многих понятие «книга» и «чтение» неразделимы, ну а с Игорем – совсем другая песня. Но вряд ли он смог бы подобрать слова, чтобы описать разницу хоть тому же Петрову. Да и не горел особо. Книги подставляли его. Быть может, книги подставляли всякого, в большей или меньшей степени. Игорь ничего не знал о «всяких». И в литературных клубах, где отираются «всякие», с кем можно поболтать на одной волне, он тоже не состоял. Проверять и сравнивать он опять же не горел. Его самого – подставляют, по-крупному. Уже это само по себе зубная боль.

Что касается процесса чтения… Ну, он и тут слукавил, что он «любит читать». Какая тут любовь, наркоманство одно! Со стороны – все тип-топ, Игорь залипает на экран букридера, милая идиллическая картинка. Таким он виделся родителям. Таким он виделся соседям в доме напротив, когда по вечерам Игорь зажигал в комнате торшер, а штору опускать не торопился, – ему нравилось ощущение ночи, льнувшей к окну. Или друзьям семьи, которые изредка забуривались в комнату Игоря, спросить «за жизнь». Игорь терпеть не мог забуривающихся в его комнату и спрашивающих «за жизнь», хотя по большому счету друзей семьи он вполне терпел. Кроме дяди Радика. Он бы стерпел вопросы «за жизнь» разве что от тети Нины, маминой подруги. Но тетя Нина появлялась у них в гостях все реже.

С другой стороны, все совсем не так эйфорично. Совсем не эйфорично. Ты садишься за книгу, и за окном – светло. Птички-синички всякие, солнышко, люди гуляют. А через минуту – глядь!– за окном полночь, и город спит. Куда утекла прорва времени? Как? Каким образом? Но самое главное: где был ты, читака? Большинство прикалываются: во какая книга, совсем зачитался, о времени забыл. Зачет! Игорь не находил в этом ничего зачетного. Игоря смущали такие провалы в существовании. Игорь со временем начал приходить к выводу, что раз такая пляска – что-то в существовании непрочно. Какие-то прорехи. Реальность не может быть такой текучей, куча времени не может просто исчезнуть из жизни, даже если оправдывать это хорошей книжкой. Это сродни сну – ты просто исчезаешь, перестаешь существовать, на смену тебе приходят какие-то картины. Сновидения или сюжетные картины – не важно, суть одна. Или сродни матрице. Чем не матрица?

Примерно до шести лет он и не думал ни о чем таком. Видел книжку и проходил все больше мимо, косясь. Мимо – это в садик. На «дугу-умри-экстремал-смертник», сиречь – на детскую площадку, где сохранилось минимум детского. За какую-нибудь компьютерную игру. За плеер. Родители обзавелись новым компом, а ему вручили свой старенький ноут Toshiba i7 с седьмой «виндой», c корпусом кофейного цвета, который всегда ассоциировался у Игоря с чем-то домашним. Ну как старый… Основные хотелки пацана-шестилетки тот удовлетворял. Для игр канал. Для музыки тоже, особенно если колонки подключить.

Часто Игорь сидел перед окном и слушал музон. В то время он не был еще таким избирательным меломаном, как сейчас. Слушал все подряд. Дискотеку 80-х слушал. Майкла Джексона. Из современного слушал «Placebo” и «Linkin Park”. Эминема. Иногда Боно. Он не думал тогда… Ни о чем. Мысли мельтешили, но не задерживались, у них не было вектора. Разброд мыслей, и Игорь на подоконнике. За окном – родной двор с дугообразной лазалкой. Сгущались сумерки, зажигались фонари, прохожие становились загадочными тенями, каждый со своей тайной. Они не были еще потенциальными докапывальщиками, эти прохожие. Они еще не получили сигнал из источника, контролирующего сюжет Игоря…

А может, и не было ничего такого? Все это – ложная память, эффект Манделы? Игорь прочитал книгу, в которой герой любил сидеть у окна, и отождествил себя с ним? Кто его знает. Возможно, наши приятные воспоминания – и не воспоминания вовсе. А просто несбывшиеся желания.

Чтобы вот так стопроцентно – чтиво не исключалось и ранее. Родители периодически прикупали детские книжонки, как надлежит. Хотя Игорь сейчас понимал, что больше покупали дед с бабкой, чем родители. Но все же. Чуковский и Барто, Маршак и Паустовский. Родари. Мама читала ему перед сном. Иногда – отец. Задолго до школы Игорь начал управляться с чтением самостоятельно, на уровне тех же «трех дровосеков». Его экскурсии в мир литературы состояли из одной-двух коротких вылазок в неделю, на большее он не тянул.

Когда началась вся канитель? Игорь не помнил, хоть прострели. Память – не самый его клевый друг, часто – вовсе предатель. Может, в школе сказали. Школа – великий аппарат, гораздый до спасения чьего-либо будущего. Лучше, если всех и каждого. Там говорят, что нужно для этого делать. Читать, например. Будешь умным. Станешь богатым. Или сказал «кто-то». По телеку комментатор, друзья родителей, старший пацан во дворе или просто тип поблизости, обращаясь к другому типу поблизости. А Игорь запомнил и внял. И решил попробовать. И часы и дни стали выпадать из его жизни пачками.

Вероника и Сергей Мещеряковы, несмотря на нелицеприятную оценку, данную им Петровым, аскетами в плане чтения тоже не были. Папа «не был аскетом» в меньшей степени. Папа, скажем так, стремился к аскетизму. Он говорил:

– Я понимаю – фильм. Все по чесноку. Уместили историю в два часа, чтобы особо не обламывать. Да и двух часов жаль, если кино дрянь оказывается. А тут пишут, пишут… Потом читаешь, читаешь неделями, конца и края не видно. А потом в конце – и нет конца, муть одна. Герой ушел в закат, что называется. Две недели читал, и все зря, никакого удовольствия. Батя мой называл такую хрень «потемкинская деревня». А по-нашему – развод. Главное, воду сначала намутить, типа – дальше будет интереснее. Читайте, граждане. Все и читают, как долдоны. А потом – ух какая книжка крутая! И все – да, крутая! Потом найдутся несколько: да дерьмо эта ваша книга, и писатель такой же. И все: да, дерьмо! Я помню, у нас в детстве был один такой. Постоянно книжки читал и сам стишки плел. Полный маразм. Небо, солнце, луна, я, блин, иду одна. Я его «Потемкин» прозвал. Потом подрос и стал криминальные газетки читать, их полно у нас появилось в то время. Ну и быстро перестроился, перестал стишками баловаться, напал на девчонку из соседнего дома и чуть не убил. В натуре «Потемкин» оказался, Радик его тоже помнит, он потом так в тюрьмах и сгнил, этот Потемкин хренов. Так что правильно Базилио сказал, не доведет тебя книжка до добра. Людям делать нефиг, лучше бы спортом занялись.

«Как я,– кисло думал Игорь.– Станешь «Петрушкой». Не «Потемкин», но тоже ниже плинтуса».

Читать-таки папа умел. Вывески, там. Ценники. Автомобильные журналы. Журналы эти одно время валялись у него по всему салону, пока мама не взъерепенилась. Мама была более продвинутым книгочеем. Благодаря маме у них в доме водились книги, и не только про Лису и Зайца. Читала, что модно. Коэльо читала. Акунина. Мураками. Брауна. Пелевин даже мелькал. Потом все это добро отправлялось в шкаф и беспорядочно пылилось там. Время от времени отдавалось знакомым, с концами.

В общем, путеводителя-архивариуса среди несметных полок мировой литературы у Игоря не было. Как не было и бумажных носителей. Игорю хватило осознать смысл, когда он навестил книжный магазин со своими тремя копейками и быстро покинул его, взгрустнув. Тут и папиных доходов не хватит, чтобы прикупить все, на что натыкался алчущий взгляд. Поначалу Игорь читал с экрана ноутбука, выбирая книги по комментам. Потом родители подметили, прониклись и купили ему букридер. Мама, видимо, сочла, что Игорь взялся за ум, и теперь дело пойдет веселее, особенно в плане школьной успеваемости. Ну и вообще ответственности. Как оказалось, начитанность не равно успеваемость и ответственность. Вообще не равно ничему. Это особое состояние, к которому склоняют книги. Или те, кто стоит за книгами. Или те, кто стоит за теми, кто стоит за книгами.

Поначалу у Игоря закружилась голова. Объемы существующей в мире литературы потрясали. Как будто книги писал каждый второй человек на земле. Игорь не верил в каждого второго. Он подумал о хитроумной машине. Испокон веков эта машина стоит в пещерах Тибета и, щелкая тумблерами, ежедневно выдает упаковку новых книжек. Под разным авторством. В такую машину было поверить проще, чем в человека, библиография которого исчисляется десятками томов. Игорь сочинение к школе на две страницы писал три недели. В его понимании книга – это труд, длиною в жизнь.

А потом он подумал, что, возможно, так оно и есть. Подумал после того, как начал подмечать, что во время чтения перестает существовать. И мир вокруг, и он сам, как часть этого мира, и даже книга – ничего больше нет. Есть только сюжет. Он – обездвиженный болванчик со стеклянными глазами, внутрь которого вливается информация. Быть может, потому люди предпочитают читать в одиночестве, в безлюдном тихом уголке? Потому что это интимный процесс – подключение к источнику и получение новых жизненных установок?

Почему же у того, кто пишет книгу, должно быть иначе? Возможно, писатель тоже перестает существовать? Он – это руки. Пальцы, бегающие по клавиатуре, больше ничего. Пишет кто-то другой. И тогда обширная библиография уже не выглядит чем-то фантастичным. Быть может, за свой труд писатель награждается тем, что проживает несколько жизней?

Позже, когда книги уже стали подставлять, и Игорь начал думать глубже, он обнаружил такую вещь: он не встречал ни одного человека, который бы половину своей жизни читал, а другую половину – совсем не читал. Он не встречал таких людей в жизни, он не слышал о таких людях от знакомых и, что самое примечательное, он не читал о таких людях. Были бедолаги, кто в результате несчастного случая терял зрение, слух, терял способность читать. Но проблемы этих персонажей были вовсе далеки от чтения. Основная же модель такова, что либо человек с детства сторонится книг, как его отец, и таким же остается всегда. Либо, если уж начал читать и подсел, читает всю жизнь. В какой-то период больше, в какой-то меньше, но – читает.

Один-единственный такой человек был. Это его мама. Когда-то она читала, как уже говорилось. Теперь – нет. Теперь она максимум сидит в соцсетях и пролистывает постеры. Она перестала читать после того, как Игорь раздвоил свою собственную сюжетную реальность. Мама была единственным исключением. Мама напоминала ему о том дне, когда мир раздвоился. Мама могла дать ему ответ. Ответы на многие вопросы. Возможно, если бы захотела. Но он не осмеливался у нее спрашивать. Он боялся подтверждения тому, что реальность действительно раздвоилась, и он угодил не в свою собственную. И мама – не его собственная. И она никогда не читала. А все эти Коэльо и Пелевины в шкафу – она понятия не имеет, откуда те взялись. Возможно, от бабушки еще остались. Но бабушка умерла.

Он боялся узнать, что прошлое, которое он помнит – не его прошлое. Что в его жизни не было людей, которых он любил когда-то, в его жизни не было эпизодов, которые радуют его даже сейчас при воспоминании о них. Он боялся осознать, что книги завели его в чащу безвозвратно. Он боялся узнать, что люди превратились в докапывальщиков потому, что он очутился в мире без людей. Все они – агенты Смиты. Он боялся узнать, что родители – это просто механизмы, которые должны поддержать его до поры до времени. Пока он не дошкандыбает до обещанного будущего. Где его будет поджидать она.

Каба.

По мере того, как Игорь все больше и больше погружался в сюжетные хитросплетения, познавал миры Стивенсона, Лондона, Уэллса, Бредбери, Гайдара, стали активироваться докапывальщики. Не то чтобы так сразу. Это же очень тонкая стратегия, с плакатами они к его окнам не подходили, и потребовалось время, прежде чем Игорь скумекал, откуда сифонит. У него стало часто портиться настроение, и он не брал в толк, с какого перепугу. Солнце вроде светит, школа стоит на месте, дзюдо ждет, чтобы сделать из него супергероя-марио, будущее – спасается. В смысле, все как всегда. С чего хандра – непонятно. После сорока лет такая дивергенция – норма. Похандрил денек-другой, и вперед, горбатиться на дядю. Но когда тебе 6-7 лет, то каждый омраченный час – это океан горести и муки. Он стал приглядываться окрест. В перерывах между книгами. Сейчас он уже не знал, что толком произошло тогда. Он ли стал четче видеть реальность, различать детали. Или реальность изменилась. В те часы, дни и ночи, когда он сидел за букридером с отключенным сознанием, не замечая ничего вокруг, вокруг что-то происходило. Менялось… Перестраивалось…

Он выходил из дома, и докапывальщики тут как тут, и не сотрешь. Стоило ему стать на автобусную остановку, тут же спешил один. Не важно, что остановка почти пуста, и куча свободного пространства; тип пристраивался вплотную, как в очереди к банкомату, словно он замерз по пути на остановку и срочно хотел о кого-нибудь согреться. И он начинал согреваться, толкаясь, тесня, торкаясь без причины, случайно наступая на ногу, совершая различные бессвязные телодвижения поблизости. Общая цель этой педерастии – задеть Игоря. Вот только Игорь не усматривал здесь педобирный подтекст. Чувак даже не понимал, что он делает. Как заводная машинка.

С самого начала, еще не осознав эпичности всей докапывательной картины, Игорь проводил эксперименты. На рожон не лез. Он же не Лесной Орел какой. Бочком, бочком в сторонку. Зомбированный прилипала – следом. Не явно так следом, а как бы случайно. И вид такой непричастный, отстраненный. Вообще такой, словно Игоря тут и нет…

Игорь нырял в автобус, докапывальщик – следом. Игорь сразу же выбирал себе дальний угол, подальше от типа с остановки. Тот вроде унимался, но, как оказывалось в 99 случаях из ста,– показательно. Это был отвлекающий маневр. С каждой остановкой он подбирался все ближе и ближе под предлогом того, что ему нужно уступить кому-то место и поменять точку собственной дислокации. Только менял он ее непременно в сторону Игоря. И вот через две-три остановки он тут как тут. Торкается, теснит, заваливается при каждом повороте, роется в своем рюкзаке, тыкая локтем, для понта достает свою мобилу, чтобы выглядеть еще более непричастным. Некоторые даже извинялись. Учитывая, что через секунду их сакральные действия брали очередной размах, изменения выглядели смехотворны. Но, по крайней мере, они давали понять Игорю главное. Он, Игорь, все-таки существует, он реальный организм. Его все-таки видят окружающие, он не призрак оперы и не череп Йорика…

Игорь прогуливался, потом выбирал себе скамейку, чтобы элементарно посидеть и насладиться летним днем; издали спешил очередной. Спешил лихорадочно, как голубь на свежевымытый автомобиль, будто у них, у докапывальщиков, тоже своя конкуренция. Вокруг куча свободных скамеек, но мы-то уже знаем! Нужна именно та, на которой сидит Игорь. Что-то есть именно в этой скамейке… Хотя Игорь не обольщался. Что-то есть именно в нем самом.

Если бы тип просто усаживался рядом и мурчал себе, глядя на солнышко, это еще полбеды. Но тот не просто усаживался и вовсе не мурчал, так что полный капец. Немедленно извлекался телефон, и докапывальщик начинал барабанить по ушам, рассказывая кому-то в трубке, как он менял вчера колеса или какой дрянной его жена варит плов. Прогрессивные же докапывальщики гнушались такими полумерами и разворачивали настоящую охоту. Вместо телефона они притискивались к самому Игорю и принимались доверительно радовать его своими швейковскими похождениями. Игорь, будучи воспитанным мальчиком, а также опасаясь реакции докапывальщика (помним Лесного Орла), продолжал сидеть, как древень, вместо того чтобы сразу встать и уйти. Таким образом ему приходилось натужно лыбиться и слушать о том, как докапывальщик вчера попал под ливень и весь промок, как он вырывал на прошлой неделе свой проклятый зуб, как он звонил намедни в пенсионный фонд и скандалил, как он в детстве жил на этой улице и с дружками гонял на великах.

Позже, научившись лавировать, Игорь покидал скамейку заранее, стоило ему увидеть вдали докапывальщика, настроившего свой проклятый перископ на его скамейку.

Игорь проходил мимо стоящей машины с водителем внутри, и машина стояла, и водитель бездействовал – курил там, или щурился. Ровно до того момента, как Игорь поравняется с тачкой. Немедленно, как по сигналу, окурок отбрасывался в сторону, мотор заводился, машина, рыча, рывком бросалась на него, стимулируя Игоря к испуганному прыжку на месте и последующему метанию в сторону. Тетка, шагая навстречу и завидев его, перевешивает свою сумку с дальней руки на ближнюю, чтобы садануть этой самой сумкой Игоря как следует, проходя мимо. Про зонтики – уже было сказано, те еще охотники за глазными яблоками. Очень быстро Игорь научился замедлять шаги перед углами вплоть до полной остановки. Потому что там, за углом, ему навстречу непременно летит торопыга килограмм под сто пятьдесят весом либо вообще велосипедист или скейтер. К жилым домам он старался не приближаться. Бухарик сверху или рыгнет, или бросит на голову окурок, или плюнет, или сбросит помойный мешок. Все эти средства поражения непременно угодят в цель. Потому что бросает не бухарик, бухарик даже не смотрит вниз. Бросает тот, кто включает кнопку.

Поразительно, но сигнал получали не только люди. Звери тоже. Собаки. Голуби. Все они так или иначе, завидев Игоря, сразу рисовали в воображении картину кусания либо испражнения на голову или плечи. А потом рвались претворять в жизнь. Так что этот контингент Игорь тоже старался обходить стороной.

Поначалу имея характер единичных всплесков или недоразумений, такие случаи очень быстро превратились в одну сплошную, широкомасштабную акцию. Даже если бы Игорь имел наблюдательность сонной мухи, он бы не мог не заметить эту стену, потому как он буквально врубился в нее головой. А уж наблюдательности Игорю было не занимать.

Они не случайны, эти случайности. Докапывальщики не случайны. Их слишком много, чтобы они могли претендовать на случайных. Тот, кто запустил эту цепь, кто включил рубильники, перестарался. Слишком много рубильников включил. Но ничего он не перестарался на самом деле, потому как это и было целью: то, чтобы Игорь заметил. Заметил и отбросил всякую роскошь списывать на случайности. Заметил и призадумался. О будущем. О своем проклятом будущем.

Он, кажется, начал понимать, почему о будущем вокруг столько трепу. А чтение книг углубило это понимание. Это – предупреждение. Предупреждение от взрослых, которые знают, всем недорослям, которые болтаются кое-как, чтобы недоросли не забурились не в ту степь. Большинство – ведутся. Большинство начинают соответствовать, начинают вписываться. Они стараются получить хорошие отметки, либо преуспеть в спорте, либо быть похожим на кумира, необязательно положительного. Отец говорит сыну: старайся, изучай специальность, потом наследуешь мою фирму. Мама говорит дочери – следи за собой, старайся хорошо выглядеть. Кто-то говорит: посмотри, он смог забраться на эту гору, чем мы хуже? Этот думает: вот, кто-то смог заработать миллион, надо сделать также, как он, и все получится. Все говорят: думайте о будущем, делайте так, как мы говорим, и в будущем у вас все будет хорошо.

А Игорь не делает. Да он бы и рад делать. Видит Бог, он старался. Но у него не получилось. С ним что-то не так. Он не следует ни за кем.

Он читает книги.

И что, в таком случае, ждет его в далеком и туманном будущем? Она знал – что, вернее,– кто. Каба. Та, о которой рассказывала бабушка. Та, которая уже сейчас приходит к нему в снах. Бабушка была единственным человеком, кто пытался предупредить его прямо. Остальные лишь говорили намеками и недомолвками.

Однако сначала в игру вступают докапывальщики. Они ставят двойки и вызывают родителей в школу. Они отчитывают тебя перед всей честной компанией за спортивные промахи. Они ставят тебе в пример сына маминой подруги, чтобы ты почувствовал себя червем и одумался. Они ставят подножки и тыкают в спины. Они идут навстречу по тротуару и толкают тебя на обочину. Они обзывают тебя «Петрушкой». Они берут в руки оружие, собирают себе подобных и идут войной. Они пишут в соцсетях гадости и организовывают травлю.

Все эти толчки, тычки, пинки – это чтобы вернуть его на правильный путь. И это только начало. Игорь начинал шугаться, всех и каждого. Наблюдение и осторожность стали способом его выживания. Походка изменилась. Стала медленнее и напряженнее. Ходит, как мешком напуганный,– определил для себя Петров. Речь изменилась. Игорь боялся ляпнуть что-либо лишнее, часто запинался на каждом слове. Потому что докапывание – не только физический фактор, но и ментальный. Разговорный. Часто разговор с кем-то вдруг резко начинал наэлектризовываться, хотя Игорь вякнул что-то совершенно невинное. Но человек перед ним враз менялся и начинал быковать. Мысли Игоря изменились. Стали более путанными, многослойными. Ему приходилось следить за всем: за объяснениями учителя у доски, за нравоучениями мамы, за историями отца, за тем, чтобы не угодить под ноги кому-нибудь в дзюдо, за тем, как развивается его будущее. Часто Игорю было трудно выразить, что у него на уме. Он преуспел в этом только в кабинете у Петрова. В остальном же окрестности представлялись ему территориями сталкера.

А потом возник Алик-Фонарик, и Игорь понял, что докапывальщики вышли на новый уровень. Игорь оказался крепким орешком, тычки и зуботычины его не брали. Необходимо средство покрепче.

Игорь поделился с Петровым у того в кабинете, что бегает он не ахти, и это было так. В общем и целом, хлопот на физре у него не возникало. Будучи знатным сачком на тренировках в дзюдо, Игорь так или иначе двигался и физически развивался. По подтягиваниям в классе он вообще был вторым (первым – Леха Воробьев). Прыгал в длину средне. По канату взбирался до середины, как и большинство одноклассников. В футбол гонял в защите. Все менялось, когда физрук вынимал свой секундомер и, издевательски помахивая им, объявлял кросс. Сделав сотку, Игорь начинал задыхаться, как задохлик. Пробежав тысячу, отчаянно искал столб или дерево. Или лучше ящик, чтобы лечь в него и забыть о будущем, да и о настоящем тоже. Больше километра Игорь не мог, хоть расстреляйте.

Физрук, как и все окрест, был обеспокоен будущим Игоря очень-весьма. Приближался к нему, помахивая секундомером, смотрел с сожалением как на гниду.

– Дыхалка у тебя слабая, чего ж ты хочешь? – объявлял он вердикт.– Бегаешь, небось, на уроках только? Ну а чего ж ты хочешь? Чаще бегать надо, как думаешь жить дальше с такой дыхалкой? В армию как пойдешь? Там на тебя амуницию навесят и вперед, десять километров. По пересеченной местности. А с такой дыхалкой, чего ж ты хочешь?

Да ничего я не хочу, дебил с хронометром, зло думал Игорь, отдуваясь и фыркая. Хочу, чтобы ты отстал. Но тот не отставал, и Игорь совету внял. Тогда он еще верил взрослым, частично, но верил. Он решил заняться дыхалкой вплотную. Дыхалка слабая просто, чего ж он хочет? Надо тренировать, будет сильной. Привет Иреку Римовичу. Школьный двор, вернее, беговая дорожка на школьном дворе подходила для этой цели как нельзя лучше, да и живет Игорь рядом. Только в будни Игорь не отваживался там тренироваться, знал уже тактику докапывальщиков. Кто-нибудь по-любому докопается. Он выбрал выходные. Причем предельно ранний час, чтобы ни у кого не вызывать искушения. Он явно недооценил тех, против кого пошел. Лучше бы он вокруг дома бегал. Или вообще в своей комнате.

Первый выходной Игорь отбегал без эксцессов. Даже понравилось. Он истощенно выдержал свою пороговую «тысячу», потом свалился навзничь, и вскоре потопал домой, выжатый, но радостный. Главное же не сдаваться. Это Ирек Римович говорил. На вторые выхи нарисовался Алик-Фонарик.

Он именно нарисовался. Только что Игорь дал круг вокруг футбольного поля,– никого не было. А на следующий круг – тот стоит уже на путях. Есть, конечно, вариант, что тип подбирался кустами, как шпион недоделанный, и выпрыгнул на беговую дорожку у Игоря за спиной, а потом дожидался, когда тот нарежет очередной виток и вернется в ту же точку. Объяснение приемлемое. Вот только кустов рядом нет. Как и траншей. Ничего, кроме турников. Однако Алик-Фонарик, хоть и стремился к этому, не достиг еще такой комплекции, чтобы прятаться за стойками турников. Ну негде было тому прятаться, он просто возник, как загадочный монумент.

Позже Игорь думал об этом. Он знал, как бывает в книгах: на середине пути вдруг возникает новый персонаж. Игорь проверял подоплеку, перечитывая книгу по два, а то и по три раза. Вопрос, который его мучил: знал ли сам писатель об этом герое до того момента, как тот возник? Судя по обнаруженному,– не знал. Потому что не было никаких намеков на то, что этот новый персонаж припудривается за кулисами, готовясь выскочить в нужный момент и оказать на сюжет решающее воздействие. Ни намеков, ни ссылок, ни аллюзий,– ничего. Если все то, о чем писалось ранее,– продукт творчества автора, то эти неожиданные персонажи – нет. Они точно продукт чего-то другого. Игорь прозвал их для себя «чужими людьми».

Алик-Фонарик был «чужим человеком».

Ну, звали его не Алик, строго говоря, а как звали, Богу ведомо. Но звать его как-то было нужно, а поскольку Алик происходил из древнего и прославленного рода алконавтов, то нарекся Аликом. Поблескивал Алик проблесковым маячком под глазом, привлекая внимание,– примерно таким маячком, каким Игорь будет поблескивать в кабинете Петрова. Отсюда и погоняло Фонарик. Торчал тот на беговой дорожке в этот радостный утренний час, словно городовой, перекрывая путь. Еще бы жезл в руку.

Уже на расстоянии ста метров Алик-Фонарик начал свое утреннее омовение: взялся жестикулировать и шевелить губами. Игорь замедлил бег, тяжело дыша, уже смекнув, чем пахнет. Он остановился за два метра до новоиспеченного коллеги по утренней зарядке, опасаясь подходить ближе. Видок у того был тот еще воинственный. Как оказалось, опасался не зря.

Стоял ранний апрель. Земля по утрам уже перестала покрываться инеем, но все равно было еще изрядно холодно. Алик-Фонарик же явился на встречу в черных плотных трико и синей несвежей футболке поверх костлявого торса. Хоть сколько-нибудь замерзшим Алик не выглядел. Быть может, он сам еще не совсем осознавал, что оказался в чужом сюжете по воле… незнамо кого. В утренних сумерках художильный Алик выглядел в своей футболке как зомбак.

– А?– переспросил Игорь, догадавшись, что утренняя молитва Алика адресовалась его персоне.

– Брата-а-ан!– затянул Аликан гундосо. Игорь в первую секунду даже подумал, что тот хочет ему спеть, насколько протяжный был говорок. Гимн бегунов, к примеру. Или про утреннюю гимнастику.– А есть время? Время скок щас?

Волной дохнуло перегаром, Игорь аж покачнулся, несмотря на расстояние. Или это слабая дыхалка просто? Он полез в карман своих спортивных штанов за телефоном, попутно формируя в голове рецензию на новый сюжетный поворот. Итак, мы имеем воскресенье, около семи утра. Ни с какой стороны не проспект, не пятачок перед ночником, а самый что ни на есть школьный двор выходного дня. Можно палить из ружей, гонять зайцев или ходить голышом. Вероятность встретить второго такого обалдуя равна нулю. Но встретился, хоть и не совсем такой. Мало того, еще и докопаться придумал. Все как обычно. И о каких случайностях вообще может идти речь? Случайно – это пара тычков от прохожих. Здесь уже веет фатальностью.

Игорь вынул телефон. Без опаски вынул. Не за себя – за телефон без опаски. За себя-то он как раз начинал опасаться все стремительней, особенно бросив взгляд окрест и полюбовавшись знатным безлюдьем, даже безкошатьем. А за мобилу – нет, не боялся. Дешевая звонилка Нокия, предмет насмешек в школе. Отец давно купил Игорю смарт, но в школу его Игорь не брал, вообще никуда не брал. Так же как не выносил из дома букридер, чтобы позалипать где-нибудь в парке. Другие выносили, а он – нет. Потому что на других не охотились гвардейцы кардинала, а на Игоря охотились. Первыми же, как известно, страдают от такой охоты приборы и личные вещи.

– Без пяти семь,– сухо бросил Игорь, взглянув на табло мобильника.

Алик-Фонарик разочарованно проследил, как Игорь вновь убирает телефон в карман. Что и требовалось доказать. Будь у Игоря смарт, выглядел бы Алик не столь удрученно.

– Брата-а-ан!– затянул тот второй куплет своей мантры.– А есть полтинник?

Игорь даже разозлился, несмотря на страх. Разумеется, есть! Куда он без полтинника в такое время? На телефон денег кинуть, если что. Или яблок прикупить на ярмарке.

Однако все должно идти, согласно сценарию. Вот в чем ужас. Конечной целью Алика был не полтинник, конечной целью Алика был Игорь. Но всегда нужен повод и предлог, даже если они выглядят идиотскими. Потому как все – заложники своего характера. Исполнители.

– Нет полтинника,– признался Игорь, стараясь казаться максимально виноватым, чтобы не получить с ходу в бубен. Потом для верности добавил:– Бегаю тут.

Аликьери оглядел школьный двор, проверяя слова Игоря на прочность. Потом сделал шаг ближе и протянул руку, словно предлагал пообниматься.

– Слышь, братан, иди сюда. Давай побазарим по-братски.

Игорь попятился, отступив на шаг. Алик сделал еще один шаг ему навстречу. И Игорь одновременно – еще один шаг назад. Со стороны это могло напомнить парные танцы, или какую-то синхронную пантомиму. Потом Алик остановился, вдруг удивившись происходящему.

– Ты че, братан? Ты че, бегать от меня будешь? Че как ссыкло? Иди сюда, грю, побазарим просто. Че как пидор-то? Ты пидор чтоли?

Игорь молчал. Только помотал головой в том смысле, что идея братских обнимашек его не прельщает.

– Слышь, ты чо?– изумился Алик-Фонарик. Его фонарик налился благородным негодованием.– Иди сюда, грю, побазарим. Че ты, не понял? Че ты, побегать хочешь? Че, бегун, бля?

«Убью тебя, понял? Под машину толкну, понял? Кирпич с крыши сброшу, понял? Че ты, понял?»

Игорь мигнул, чтобы прогнать наваждение. Сейчас ему требовалось максимум концентрации, не время наблюдать в памяти мерещившихся Лесных Орлов. Он точно знал, что сейчас произойдет, и был готов. Проблема докапывальщиков: они слишком шаблонны. Они – в сценарии. После сотен прочитанных книг они становятся легко прогнозируемы. Будь их десяток, Игорь давно бы уже научился не пересекаться с ними ни при каких обстоятельствах.

Проблема Игоря: их далеко не десяток.

Он уже стоял вполоборота к Алику, наизготове, когда тот рванулся вперед и попытался схватить Игоря за руку. Игорь ринулся прочь. Он не думал, куда ему надлежит бежать и где следует искать спасения: он просто машинально побежал по беговой дорожке, но только в обратную сторону. Отмахав метров пятьдесят, Игорь обернулся, чтобы проверить, не настигает ли его новый друг.

Дружбан, как выяснилось, резко сменил приоритеты. Он замедлил бег, а потом и вовсе остановился. Остановился и Игорь. Он развернулся лицом к Алику, наблюдая за его действиями. Теперь расстояние между ними было намного больше, однако в утренней тишине Игорю хорошо было того слышно.

– Ты чо, опух?!– возмутился бегун №2 Фонарик.– Че ты бегаешь тут, как сука? Я че, бегать за тобой должен? Сюда иди!

Игорь помотал головой, отстаивая свою позицию.

– Сука!– рассердился Фонаридзе и вновь рванул в его сторону.

Игорь развернулся и побежал.

Он старался придерживаться беговой дорожки. Зачем? Он и сам не знал. Ни тогда, ни впоследствии. Быть может, он инстинктивно продолжал бежать по прорезиненному покрытию, потому что бежать по нему было удобнее. Или же он не хотел убегать в сторону дома, чтобы у Аликаныча не возникло даже подозрения на то, в какой стороне его дом. А может, это был стеб? Такой своеобразный стеб на всеми докапывальщиками в лице Алика-Фонарика?

В любом случае, в то утро он вообще об этом не думал. Совершал яростный марш-бросок на 50-60 метров, после оборачивался, и каждый раз видел Алика, заметно поотставшим, бредущим в его направлении уже пешком, шевелящего губами явно не в поздравительных выпадах. Игорь прекращал бег, разворачивался и застывал в выжидательной позиции, как овчарка, которая думает, что матерящийся хозяин, бегущий за ней следом, с ней играет. Аликан пешком сокращал расстояние между ними, потом вновь предпринимал попытку догнать Игорь. Игорь разворачивался и убегал.

Так они и носились по кругу, как два покемона, в утренних сумерках. Впереди – Игорь, позади – не столь спортивный, трясущийся с похмелья, злой Аликофрен. Жаль, не хватало зрителей. Игорь задался вопросом: а чего тот вообще за ним бежит? Мобила у него старая, полтинника нет. Но он знал, почему. Алик – просто оружие. Сейчас за ним следом несется она. Каба. И с этого ракурса его легкомысленные игры в догонялки могут закончиться для него плачевно.

И они почти так и закончились.

В очередной раз обернувшись, Игорь обнаружил Алика, стоящего посреди беговой дорожки, согнувшегося пополам и упершего руки в колени. Игорь мгновенно остановился, развернулся и принял выжидательную позу. «Дыхалка просто слабая, чего ж ты хочешь?– подумал Игорь и едва не хохотнул.– Совсем, небось, не бегаешь, как думаешь жить дальше? Бегать надо чаще, чего ж ты хочешь?»

Где-то каркнула ворона. Слух Игоря уловил трель мобильника – вдалеке, за пределами школьной площадки. Судя по мелодии, явно не такая дешевка, как у него. Однако Аликаныч никак не отреагировал на звук – скорей всего, он просто его не услышал. Игорь тоже не поддался искушению посмотреть в ту сторону, откуда шел звук, чтобы проверить, не спешит ли кто-нибудь на помощь. Иллюзии – это то, с чем Игорь почти уже распрощался, несмотря на юный возраст.

Наконец, Алик отдышался, выпрямился и с ненавистью уставился на Игоря. Сердце Игоря екнуло, и ему в момент расхотелось веселиться. Он явно разозлил этого типа не на шутку. Он вроде бы и не при чем – тот сам пристал, как вошь,– но в этой фантасмагорической комедии логика явно отсутствовала. Какое-то время Алик пялился на него, шевеля губами, что-то бормоча себе под нос. Потом вдруг рванулся навстречу.

Теперь сердце Игоря рухнуло в пятку, он стремглав кинулся прочь. Он сразу же понял, что сейчас – по-другому. Несмотря на то, что они вдвоем мелкими перебежками уже преодолели добрый километр, и Алик явно выдохся, ненависть придавала тому сил. Сейчас скорость этого говнаря превышала прежние его достижения. Игорь несколько раз обернулся, однако тип не отставал. Если раньше во время бега Игорь слышал за спиной матерные комментарии, то теперь Алик бежал в полном молчании, стиснув зубы, зло высвечивая путь фингалом. При этом он загребал длинными худыми руками и от этого еще больше походил на зомбака.

Алик стал выдыхаться после того, как они проделали полный круг. Бег его замедлился, ноги стали заплетаться, челюсть падала на грудь. Понимая, что проиграл и этот тур, Алик попытался возобновить свой бубнеж «про Игоря», однако не нашел для этого достаточно воздуха. Он остановился и упер руки в колени. Игорь тоже остановился, развернулся и принял выжидательную позу. Он понимал, что с играми нужно заканчивать. Но он вдруг сам оказался заложником своей же стратегии. Сейчас он еще больше боялся бежать в сторону дома, потому что Алик, распсиховавшись, может проследовать за ним и узнать, где тот живет. А бежать куда глаза глядят еще опаснее. Неизвестно, где потом на обратном пути будет подстерегать этот упырь.

Игорь видел, как ходят ходуном ребра докапывальщика под тонкой футболкой. Как тот пытается тщетно ухватить глоток лишнего воздуха. Как цвет его лица меняется с бордового на бледно-серый. Как тот попеременно зажимает то одну ноздрю, то другую, выстреливая струей сопли на прорезиненное покрытие. Сам же Игорь вдруг обнаружил, что даже не запыхался. Какая нафиг дыхалка?! Какой нафиг физрук?! Учись, щегол, как надо тренировать салаг! Вот где настоящий тренер, Алик-Фонарик, перворазрядник. Иреку Римовичу, кстати, опять привет. Игорь находил себя готовым физически к еще десятку таких забегов. Но психологически он все же понимал, что нужно искать возможность вырваться из этого порочного круга на школьном дворе.

Он спросил себя: а чего Аликан тоже бежит по кругу? Черт, он только сейчас об этом подумал. Почему тот не попытается срезать, перебежать через футбольное поле и достать Игоря наперерез? Вряд ли у него бы это получилось, поскольку Игорь каждый раз зорко оценивал ситуацию за спиной во время бега, но хотя бы попытаться же стоило!

Аликан выпрямился, как осененный. Он показал Игорю кулак, матюгнулся в его сторону и… Игорь не поверил своим глазам. Алик словно прочитал его мысли. Или правду говорят, что мысли – это просто информация в воздухе? Так что ничего странного в том, что Алик тоже вдруг подумал: а чего это я? И… потрусил к середине футбольного поля.

Игорь восхищенно дивился на это маппет-шоу. Алик достиг середины поля, остановился и победно взглянул на Игоря. Даже улыбнулся, кажись, и грудь выпятил. Словно говорил своим видом: ну, побегай теперь!

«Бог ты мой,– подумал Игорь.– Он просто дебил. Он реально думает, что я и дальше буду бежать по кругу. А он такой ринется наперерез и схватит меня».

И вновь перед глазами встал Лесной Орел. Игорь видел, как Алик прохаживается там, в центре поля, попеременно совершает жесты в сторону своего врага, вываливает полный дуршлаг комментариев. Проще было подумать, что это батя Лесного Орла. Или дядя Лесного. Или друг Лесного. И сам Лесной сейчас выскочит из ниоткуда, и вдвоем они примутся загонять Игоря. Но Алик-Фонарик не был родственником Лесного Орла, хотя и походил на того по всем параметрам. Это матрица. Но не та, которую нам показывают в фильмах. Докапывальщики – не программа. Это живые люди. Просто они не принадлежат себе. И оттого – все, как один, похожи на своего хозяина.

Сейчас расстояние между ними было уже приличное. Плюс к этому можно добавить истощение преследователя, а также эффект неожиданности. Иными словами, Игорь мог быть спокоен за свой тыл, вряд ли Алик будет продолжать олимпийские игры. Оставив говнаря недоумевать посреди футбольного поля, Игорь в последний раз развернулся и взял курс в сторону дома. Его бег нельзя было назвать паническим, но особо он и не расслаблялся. Хватит, поприкалывались. Он преодолел весь путь до дома в один бросок и бегом же взлетел по лестнице на седьмой этаж. По пути назад он для верности несколько раз оглядывался, но он заранее знал, что увидит. Ничего не увидит. Нет Алика-Фонарика. Эта страница перевернута.

Дома Игорь принял душ и тихо скользнул в свою комнату, чтобы не будить родителей в выходной. Им же не нужно тренировать дыхалку, они спят. Да и ему не стоит больше. Первое же решение, которое Игорь принял в своей комнате: хватит с него бега. Не задалось. Ну его нафиг, целее будет. Он еще раз из окна обозрел окрестности на всякий случай и, не обнаружив ничего подозрительного, засел за очередную книгу.

Он повстречал его как-то, в том же году, летом. Алика-Фонарика. Они с отцом ходили в строительный магазин за розеткой, а когда возвращались, их путь пролегал мимо ближайшего к школе жилого дома. Там, на скамейке у одного из подъездов, заседал Аликан в полном одиночестве, недобро поглядывая на прохожих и думая свою недобрую думу. Был он одет в черные плотные трико и синюю неопрятную футболку. И хотя отличительного знака под глазом тот уже не имел, Игорь его мгновенно узнал.

А хмырь не узнал Игоря вовсе. Скользнул взглядом один раз и отвернулся. Игорь был безмерно благодарен Алику-Фонарику за то, что тот выбрал этот день и час, чтобы посидеть на скамейке. По крайней мере, Игорь смог удостовериться, что тот – не плод его воображения. Не компьютерная программа. Не баг в матрице. И не «чужой человек», который возникает в сюжете словно пришелец из параллельных миров. Алик – реальный человек, живет и бухает по соседству, и это несколько успокаивало.

Но спокойствие было зыбким.

Широкоформатная кампания по дестабилизации Игоря продолжилась после Алика в том же духе, как это было и до Алика. Разница – в восприятии. После Алика Игорь перестал воспринимать докапывальщиков лишь как недоразумение или неприятность. Теперь он точно знал, что в любой момент любой из них может кинуться на него с ножом. И не потребуется предлога в виде мобилы или полтинника. Так случается в жизни, мало что ли таких историй? Люди убивают и потом сокрушаются, как же так случилось, не хотел ведь совсем. Алик превратил жизнь Игоря из несносной, но относительно безопасной, в несносную и угрожающую.

Он выходит из подъезда, а во дворе – компания, и разговоры вдруг затихают, и те пялятся на него, молча и выжидающе. Он проходит мимо теплого колодца, где лежат и греются собаки, и те реагируют именно на него – вскидывают морды и пялятся, безмолвно и выжидающе. Он идет по свободному тротуару, но максимально прижавшись к правой бровке, и докапывальщик, завидев его издали, тут же перестраивается и прет напролом, пялясь тупо и выжидающе. Он стоит в очереди на кассу, и докапывальщик пристраивается сзади и начинает монотонно торкать тележкой по ноге, а когда Игорь оборачивается, таращится нагло и выжидающе. Он бежит в секции в общей колонне по кругу, разогреваясь перед тренировкой, и тип, бегущий сзади, постоянно норовит наступить на пятку, а когда Игорь оборачивается, лупится ехидно и выжидающе.

И делают они это не потому, что в их среде так принято, что у них с Игорем конфликт интересов или ритмов. Они это делают, сами не зная, почему. Они делают это, подчиняясь внутренним указаниям. Это называют в мире психологии характером, установками, комплексами и так далее. Но Игорь знал. Это именно указания, а раз так, то кто-то их отдает. Все эти докапывальщики – все они винтики. Когда-то они были рождены свободными, они были рождены с уверенностью, что они могут пойти, куда угодно. В прерии или на Эверест. Они могут добиться чего угодно. Стать космонавтами или исследователями. Но все вокруг всполошились и стали рассказывать им про будущее, и они – поверили, а значит – подчинились. Они и сейчас подчиняются. Подчинение – это то, что отличает закоренелого докапывальщика от свободного человека.

Их взоры устремлены в сторону Игоря. Хотя тот и не считает себя уникумом, революционером или ясновидящим. Он бы с большим удовольствием стал таким, как все, и забыл про все эти докапывательные игры к чертовой матери. Но этого не происходит, а тактика докапывания становится все более жесткой. И что же тогда пролегает красной нитью между миром без докапывальщиков и миром с оными?

Верно. Он начал читать.

После того, как он провел тысячи часов в состоянии отключения от реальности, он начал догадываться, что не такая уж эта реальность – реальность. Другими словами, человек по определению не может провести часов шесть-восемь в подвешенном состоянии и даже не заметить, куда ушли эти часы и что в это время происходило. Подобное случается, когда мы спим, и люди привыкли списывать это регулярное состояние на человеческую природу, потому что так – у всех. Да никто даже и не думает об этом, по правде говоря. Но Игорь думал. Он все больше и больше начинал различать. Он вдруг обнаружил, что многие люди не выходят из этого транса никогда. Они продолжают жить в нем, возможно, после первой же прочитанной книги. Они никогда не просыпаются. Они никогда целиком не возвращаются в реальность.

Человечество для Игоря состояло, таким образом, их двух лагерей. Один, более многочисленный, – это те самые сонные люди, которые запутались в образах, навеянных им книгами. Другие – докапывальщики. Были еще «чужие люди», но с этими Игорь не торопился выносить суждение, он еще сам для себя не определил, что это за люди такие и не плод ли это его фантазии.

Быть может, вскоре он начнет различать больше. Быть может, «чужие люди» – и есть Каба?..