Читать книгу Каба́ - Олег Анатольевич Рудковский - Страница 9

Систему он не догнал изначально, и система ответила ему своим безграничным презрением.

В первый же день школы Игорь начал смутно подозревать, что родители что-то упустили в спасении его достойного будущего. Все другие шкеты, его одноклассники на ближайшие 11 лет, казалось, прошли «Курс молодого школьника». Они с легкостью ориентировались в коридорах, знали, в каком направлении спортзал, где искать местную кормежку, где сокровищница знаний – учительская. Даже рассаживались по партам с осознанным видом, словно по предварительной броне. В общем, чувствовали себя своими в доску.

Игорь себя своим не чувствовал. В то время как все рассаживались, он стоял и тупил, пока училка не указала ему на свободное место в дальней части класса, куда он и уселся – рядом с Сережей Беговым. После этого он старался максимально спрятаться за партой и лишь озирался.

Потом он пообвык. Расслабился. Все-таки школа – это замкнутое пространство, а самое главное – ограниченное число докапывальщиков. Их можно изучить и приспособиться. Дима Шиляев, рыжий веснушчатый паренек, был докапывальщиком №1, как определил для себя Игорь. В первый же день школы Дима Шиляев умудрился довести до слез Лену Козленко с первой парты, после чего Диму пересадили от Лены подальше. В конце уроков Дима сцепился с Лехой Воробьевым, и Леха тому навалял, и с тех пор, насколько Игорь мог помнить, эти двое старались умело друг друга избегать. Тактика Димона Шиляева ака докапывальщика была настолько примитивной, что Игорь вывел для себя единственное правило: главное, не оставлять Шиляева за спиной. Даже если ничего толкового не придет в голову, тот просто пнет сзади и будет ржать, как конь. Сам себя Димон именовал «Ирландцем» и мечтал, что и другие его будут так погонять. Однако Игорь прозвал его в первый же день «Кореянин», и этнические корни тут были не при чем, а всего лишь цвет волос Димона, напомнивших Игорю съеденную на прошлой неделе морковь по-корейски. Мало того, Игорь умудрился еще и ляпнуть это при ком-то невзначай, и погоняло подхватило ветром и рассеяло по всему классу как волшебные семена Урфина Джюса. С того дня все поминали Димона за глаза «Кореянином», а некоторые – прямо в глаза, от чего тот начинал наливаться вишней. Хотя, на взгляд Игоря Мещерякова, быть корейцем также почетно, как и ирландцем. Докапывальщик №1 был иного мнения.

Леху же Воробьева – одного из тех, кто не гнушался звать Шиляева «Кореянином» во всеуслышанье,– Игорь поначалу тоже записал в гильдию потенциально опасных типов. Леха восседал за самой последней партой и швырял оттуда комментариями, шуточками и замечаниями. Впоследствии Игорь определил, что Леха – скорее тролль, чем докапывальщик. Тоже в принципе докапывальщик, но со своим кодексом. Как-то так. Главное, вычислить ключевые положения этого кодекса и не преступать их в присутствии Лехи, а то может и навалять, как Кореянцу Шиляеву. Драться, судя по всему, Леха умел и любил. Но сам первым никогда не лез.

Гоша Кухтеев, словоохотливый и улыбчивый мальчуган, был докапывальщиком с приветом. И с оттенком. Если Кореянина по-морковному нежелательно было иметь в очереди позади, то Кухтеев становился опасен лицом к лицу. Почему-то любил неожиданно хватать мальчиков за яйца и угорать с этого. Девочек не трогал. Может, трогал когда-то, до школы еще, но получил звездюлей и сменил ориентацию. Впрочем, тут ему тоже не дали разгуляться, а уже очень скоро растолковали, чем пахнет такое поведение. Гоша стал улыбаться значительно меньше, однако за все время учебы он нет-нет норовил в запале или во время игры пощупать пацанские причинные места. Игорь для себя прозвал его «Ктулху». Позже тот переехал и сменил школу.

Марат Ишмуратов, черненький и долговязый тип, оказался махровой истеричкой. На второй день школьных занятий где-то посеял ручку и развопился на весь класс, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, требуя вернуть ему его собственность. Класс подивился на него в течение нескольких минут и занялся насущными делами. Леха Воробьев заметил с галерки «Марат-Ишмурат-Зиккурат», что бы это ни значило. Лена Козленко молча сунула Марату свою запасную ручку, чтобы тот больше не выл. Тот и не выл больше, насупился и весь день сидел обиженный, яростно строча одолженной ручкой. Назавтра Лена возмущалась, что ручку Марат так и не отдал. Он мог распсиховаться на пустом месте и не поддавался прогнозированию, от чего Игорь заключил, что общение с ним следует поделить на ноль. Для себя он прозвал его «Ревун».

Из девочек ему запомнилась прежде всего Лена Козленко и Алиса Болотникова. Лена Козленко из-за того, что та сидела за первой партой и с первой же минуты после первого же звонка начала усиленно тянуть руку, стремясь поделиться накопленными на подготовительных курсах знаниями. От постоянной тянучки правой рукой, или по иным причинам, у Лены уже к третьему классу стал развиваться сколиоз, и ей прописали корсет. Меньше тянуть руку та не стала, но делала это уже не столь исступленно. Лена была опрятной и правильной. Очень любила жрать, возможно, дома ее морили. Однажды Игорь видел, как та заглатывает на перемене бутерброд – чуть ли не целиком в рот пихала, при этом виновато озиралась, как бы прося прощения за проявление такого некошерного чувства, как голод. За это Игорь прозвал Лену «Саранчой».

Алиса Болотникова уже в первый день начала травить байки про Испанию. Видимо, в Испании была, решил для себя Игорь. Ну, или фильм смотрела. Причем, у нее это удивительно регулярно и многогранно получалось.

Кто-то: Блин, опять дождь с утра, погода дурацкая уже неделю!

Алиса Болотникова: А вот в Испании всегда прекрасная погода!

Кто-то: Ногу натер. Вчера с матушкой по магазинам ходили, дурацкий кроссовок!

Алиса Болотникова: А вот в Испании прекрасная обувь продается. Износу нет. И ногам комфортно.

Кто-то: Вчера брат старший с армии фоток прислал. У меня на телефоне, хотите позырить?

Алиса Болотникова: А мы фото из Испании на конкурс отправили, и третье место заняли!

В общем, понятно. Для себя Игорь прозвал Алису «Хуанита». Ну, чтобы не зазнавалась особо со своей Испанией.

Прочие одноклассники в первые дни учебы ничем не привлекли Игоря внимание и оставались покуда бледными пятнами. За исключением Сереги Бегова, но про него речь уже шла. А очень скоро Игорю стало недосуг наблюдать, оценивать и давать прозвища. Он сосредоточился целиком на собственных проблемах, о существовании которых до сего момента не подозревал.

Дело в том, что он уже читал. Эти, как его… книги. И успел подцепить вирус «переподключений». Это можно сравнить с тем, как бывает у медитирующих. Вот они медитируют себе тихонечко в углу по вечерам, а потом в один прекрасный день – раз!– и состояние медитации начинает непроизвольно посещать их в будничных делах. Или у алкоголиков. Вот они алкогольничают себе тихонечко в углу по вечерам, а потом вдруг – бабах!– и состояние опьянения само собой начинает посещать их повсюду.

Позже Игорь проводил эксперименты. Особенно когда отец подарил ему смартфон, и Игорь обнаружил в нем неплохую камеру. Когда он начал осознавать свои состояния отключки, собственные провалы во времени и пространстве во время чтения, он нацелил на себя смарт, подперев тот школьным учебником, и поставил на запись. Запись вышла интересной. Какое-то время Игорь был занят тем, что косился попеременно на эту самую камеру, делая вид, что не косится. Потом увлекся книгой и забыл о камере. И когда просмотрел фильм, он обнаружил загадочные вещи.

Читал он странно. Примерно через каждые пять минут он переставал читать. Но и не возвращался в реальный мир (что бы это определение в себе ни несло). Он отрывал взгляд от букридера, поднимал голову и какие-то мгновения сидел, как болван, тупо пялясь в пустоту. И то, что Игорь видел в собственных глазах, ему ох как не понравилось. Потому что в его глазах не было признаков Игоря Мещерякова. Вообще ничего человеческого. Это был взгляд куклы. И вскоре он вновь опускал голову и начинал читать.

Быть может, в эти мгновения сквозь его глаза на мир смотрела Каба?

Игорь задался вопросом: у всех так, или только у него шиза? Но он не находил ни подтверждений, ни опровержений. Ведь, как уже говорилось, люди предпочитали читать в тихом уголке, вдали от взглядов. И к тому же делали это из года в год все реже и реже. Раньше Игорь встречал в парке читающий народ на скамейках. В последнее время они исчезли, словно на них велась скрытая война. Те же, кто читал напоказ – в общественном транспорте, там, или просто пешком по городу,– скорей всего, не читали, а делали вид. Игорь мог бы утолить свое любопытство в городской библиотеке, уж туда люди явно приходят по назначению. Но он не стал посещать библиотеку. Опасался, что там будут докапываться.

Немногим позже ему пришла в голову идея: установить камеру на ночь. Пришла она после того, как он путем взросления осознал свой ночной недуг. Смарт для этих дел явно не подходил, вряд ли там хватит памяти на многочасовой дубль. Но есть ноут. Он мог бы настроить тот на запись. Но он не решился настроить тот на запись. Он боялся увидеть то, что происходит в такие ночи. Он убедил себя, что это просто бессмысленно – настраивать тот на запись. Его лунатизм случается несколько раз в год. Записывать себя каждую ночь – глупо. А потом забудешь поставить на запись однажды, и как раз в эту ночь случится приступ.

Тогда же, в первом классе, он ни о чем таком не подозревал, воспринимая себя таким, какой он есть. Учителя не воспринимали его таким, какой он есть. Учителя подметили, что Игорь нуждается в корректировке, иначе не видать ему будущего как своих ушей. Учителя призвали в помощники родителей, и вдруг выяснилось, что они нашли друг друга, что их стремления синхронны.

Училка: Игорь неглупый мальчик, но вот внимание!.. Его хватает максимум на пять минут. Игорь, сосредоточься,– говорю. И – да, он смотрит на доску, внимает объяснениям. Видно, что старается. А через пять минут – уже смотрит на стены. И взгляд пустой. Приходится опять его одергивать. И снова на пять минут хватает, а потом – снова или на стены, или в окно. Тут же не сказки рассказываются, тут дается информация, которая пригодится в жизни. И нужно уже сейчас стараться не запускать, потом наверстать будет очень трудно.

Видимо, училка не читала книги, вот и все. Иначе она бы знала это состояние «переподключения». И знала бы то, что так себя ведут люди, которые много читают, даже если они не читают. Как медитирующие йоги. Или как алконавты. Алик-Фонарик знал. А училка – нет, не знала. Игорь подцепил вирус, он засветился, Каба стала навещать его во снах – о какой школе вы тут пытаетесь втирать?

Дома проходил локальный разбор полетов.

Мама: Игорь, тебе трудно сосредоточиться? Почему другим детям не трудно? Ни про кого больше так не говорят, только про тебя. Что не так? Или просто не стараешься?

Папа: Ну может, он особенный. Или как это сейчас говорится – с особенностями.

Мама: С особенностями у нас бабка сверху и твой дружок Раджив Ганди. Мы сейчас говорим об элементарном усердии. Где-то оно есть, где-то нет. Читать он научился, причем с моей стороны было минимум помощи. И читает, и никакие «особенности» ему не помеха. И музыку может слушать часами, не отвлекаясь.

Папа: Ну ты сравнила хрен с редькой. Это же то, что нравится. А школа… Я тоже школу не любил, это не катастрофа.

Мама: Я не говорю, что ее нужно любить. Это что, дорогой родственник? Школу по определению нельзя любить. Ее нужно использовать. И потом, ты учился в девяностые. Тогда не до школы было. И ценности другие. А сегодня образование – это все. Игорь, ты это понимаешь?

Игорь: Угу.

Мама: Опять «угу». И сядь прямо, ты даже сейчас где-то витаешь. Послушай меня хорошенько, что я тебе скажу. Как поставишь себя вначале, так оно и пойдет. Первые месяцы – самые решающие. Не только в школе, а везде. На работе, во дворе, в новой компании, в спорте. Везде. В первые месяцы ты создаешь себе образ. И будут потом видеть не тебя, а твой образ. Люди не видят тебя. Люди видят то, каким ты хочешь казаться. Если ты зарекомендовал себя трутнем, тебя будут видеть трутнем. Оно тебе надо?

Игорь прилагал титанические усилия «не быть трутнем» и «зарекомендовать себя», но все тщетно. Это было сильнее него. А вскоре пошли подтверждения маминым словам. В дневнике Игоря начали появляться первые тройки. И первый класс Игорь закончил с тройками же – мама оказалась провидицей. На фоне всех маминых страшилок и от вида троек в табеле Игорь начинал мрачнеть и думать о будущем. В чем он точно был уверен: с ним что-то не так.

Далее в ход пошло странное поведение окружающих. Нет, докапывальщики еще покуда не развернули массированную атаку, они всего лишь присутствовали в его жизни. Но помимо докапывальщиков существовало нечто куда как более таинственное.

После того, как Сережа Бегов, его давешний партнер по парте и по братанию с дверями, спешно переехал в другой город (убежал), Игорю в соседи достался мутный тип по имени Роман Гунько. Первое время Игорь, следуя общественным нормам, честно пытался установить контакт, но быстро сдался. Гунько оказался ему не по чину. Гунько знал тайны.

Звонок на перемену, Роман быстро собирается и куда-то уматывает с загадочным видом.

Игорь: Куда идешь?

Роман: Не важно. Секрет.

Игорь: Что за секрет?

Роман: Секрет такой.

Игорь: Ну честно! Интересно же. Я никому не скажу.

Роман: Жарапанэ.

Игорь: Чего? Обедать, что ли?

Роман: Не угадал.

Игорь: А чего это – жрапанэ?

Роман: Это по-украински. Ты не поймешь.

Так объясни, че как дебил, хотел вспылить Игорь, но передумал. Пусть валит. Но слово запало, и дома Игорь посмотрел в словаре на Яндексе, что за жрапанэ такое. На украинском языке такого слова не существовало. Возможно, это какой-то местный жаргон?.. Странный Гунько!

Игорь идет домой со школы, глядь – впереди маячит скрытная спина его соседа. Игорь, не наученный опытом, догоняет того.

Игорь: Ромка, ты тоже в той стороне живешь?

Роман: Нет. Я в другой.

Игорь: Понятно. А куда идешь?

Роман: Это секрет.

Игорь: Что за секрет такой? Расскажи.

Роман: На морданку.

Игорь: А чего это – морданка?

Роман: Это по-венгерски. Ты не поймешь.

В общем, Роман Гунько знал тайны. Не сложилась дружба. Игорь-то не знал. Так они и сидели рядом на уроках, как две разведенки от одного мужа. Игорь для себя прозвал Романа «Карыч». По аналогии со всезнайкой Кар-Карычем из «Смешариков».

Периодически Игорь пытался притиснуться то к одной, то к другой компании. Он не был нелюдимом по природе, он был обычным пацаном, взрослеющим, познающим мир вокруг и свое место в обществе. Проблема в том, что свободного места не находилось, и Игорь был обречен блуждать по коридорам с закрытыми дверями. На улице четверка пацанов с задних парт во главе с Лехой Воробьевым горячо что-то обсуждает после уроков. Игорь притискивается мелкими шажками.

Леха: Тебе чего?

Игорь: Так… Просто. О чем говорите?

Леха: Мы об оружии говорим. Ты не поймешь.

Постепенно он начинал привыкать. Отношение одноклассников формировало его собственную самооценку. Не сказать, что такая реакция ровесников была постоянной, однако дюжина случаев уже настораживала. Учитывая тот факт, что Игорь был анализатором от Бога, он не мог не заметить, что в адрес других пацанов таких отповедей не наблюдается. Он вновь подумал о том, что с ним что-то не так. Тогда он еще не связывал эти коллизии в реальности с тем, что он читает книги.

Точные науки в школе разили его наповал. Поначалу было приемлемо – когда арифметика подкреплялась наглядными примерами, иногда даже дебильными картинками. Ну там, у Васи 4 яблока, он съел одно, сколько осталось? Никаких проблем с тем, чтобы представить образ Васи, пожирающего яблоко и зажимающего в руках оставшиеся три. Или же: поезд идет на скорости 80 км/ч, через какое время он прибудет из Москвы в Бологое? Легкотня. С появлением в жизни Икса и Игрека ситуация усугубилась. Математика становилась абстрактной и оторванной от жизни. Квадратный корень ставил в тупик. На кой он сдался? Сколько Игорь не спасал свое будущее, ему ни разу не пришлось использовать для этого квадратный корень. И люди вокруг, включая родителей, тоже не сказать чтобы были вооружены этими корнями и пускали их в ход надо – не надо. Даже теперь, на подступах к своему 14-летию, Игорь не представлял себе, что многие из всех этих разношерстных формул из учебника можно применять в жизни. Максимум, что он применял – таблицу умножения. Да и то, чтобы узнать, сколько будет четырежды девять, он начинал в уме проговаривать всю цепочку, начиная от четырежды четыре.

Ему часто представлялись люди, почему-то обязательно в белых халатах, которые сидят в научных институтах и изобретают все эти формулы. А другие люди – те, что вокруг,– ходят на работу и в магазины, смотрят телек, занимаются спортом или ездят на рыбалку. Книги читают, опять же. Это два разных мира, разделение человечества. Те первые, в белых халатах, каста привилегированных. Остальные – пехота. И зависит от тебя, в какую группу ты попадешь. Кто сумел спасти будущее – попадет в первую. Ну а раз Игорь не способен, ему и не светит. Возможно, эти в халатах – и есть авангард докапывальщиков. Управленцы. Или того хуже – работники матрицы.

Так-то Игоря особо не допекали, со временем притерпелся. Учителя как заведенные ставили ему трояки. Любые попытки с его стороны переломить ситуацию наталкивались на неприкрытый отпор. Некоторые попытки подавлялись. Пару раз учителя объяснили Игорю, что негоже ему рыпаться, пусть довольствуется тем, что есть. Ты не поймешь, короче. Все-таки мама знала про будущее куда больше отца. Она оказалась права. Распределение по ролям негласно произошло еще в первом классе. Далее состав не пересматривался. Последнюю отчаянную попытку Игорь предпринял в этом учебном году. Закончилось все типично.

Одноклассники… Скажем так, Игорь Мещеряков обладал полноценным набором качеств, чтобы стать местным чмошником. Но чмошником он не стал, спасибо дзюдо хоть за это. Нет, он не расшвыривал ребят через бедро напропалую, он вообще избегал конфликтов, а спортивной секцией не гордился, а скорее стыдился. Но на тренировки-то ходил, и в школе об этом знали. А главное: периодически Игорь высвечивал дорогу в школу очередным фингалом. Иногда синяки обнаруживались в скрытых местах, когда он переодевался на физкультуре. Учителя в отмазки про секцию верили. Ученики – напрочь нет. Только к правде, слава богу, они не подступали и близко, мерили своими пацанскими мерками. Игорь – мутный. Не Карыч, как Гунько, но стремится к этому, недаром их двоих объединили за одной партой. Кто его знает, этого Игоря, куда он ныряет после уроков и в каких делишках участвует? Может, для понта типа в дзюдо, а на самом деле бьется на ринге за деньги. Судя по его виду – сомнительно весьма, если только он там в качестве разносчика напитков. Ну а вдруг? На всякий случай, ну его, пусть ходит себе.

Он оставался долгое время темной лошадкой, а Крылов сделал из него черную дыру.

Крылова изучали на литературе, потом писали про него сочинение. Игорь стихи не особо жаловал. Басни так вообще раньше не читал. Тут пришлось, и он приступил с воодушевлением, но быстро скис. Дочитать бы, да и выбросить в топку, но в данном случае никак: все-таки сочинение писать. Нужно вникнуть и сформулировать мысли. Игорь постарался вникнуть и сформулировать мысли. Затравка состояла в том, чтобы эти самые мысли были самобытными, иными словами – изложить свое мнение. Игорь тогда еще не знал, что «свое мнение» имеет одним из синонимов слово «капкан». Он угодил в этот капкан, и его затянуло с головой. Он написал о том, что произведения Крылова ему не понравились. Он нашел их половинчатыми и незаконченными. Смысла не нашел. Морали, о которой учитель столько трындел, тоже ноль с хвостиком. Исключение разве что «Кукушка и Петух». Так Игорь и написал. И сдал тетрадь. На проверку.

На следующем уроке под его сочинением красовался вполне заслуженный «кол».

А ниже:

УЖАСНО!

А ниже:

ПОЗВОНИТЬ РОДИТЕЛЯМ!

Дома состоялся очередной разбор полетов.

Мама: Игорь, ты что, не знаешь, что такое басни?

Папа: Даже я знаю. У нас в армии был один баснописец…

Мама: Про армию сейчас как нельзя кстати.

Папа: Да я не в этом смысле. Я просто разрядить.

Мама: Лучше не разряжать. Армия уже сейчас светит, Игорь, если ты не возьмешься за ум. Ты не знаешь, что такое басни?

Игорь: Ну…

Мама: Опять «ну». Игорь, соберись! Что вы там проходили, «Квартет»? Смотри. Собрались осел, козел, медведь, кто там еще?

Игорь: Мартышка.

Папа: Проказница.

Мама: Очень смешно. Два шутника в доме, это очень здорово. Ладно, стали играть квартет, ничего у них не получалось. Какой нужно сделать вывод?

Игорь: Нужно репетировать. Стараться. Потом получится. Сейчас над ними смеются, но потом перестанут, когда начнет получаться. Над Леди Гагой тоже сначала смеялись, потом перестали. Крылов не понимает. Зачем пишет?

Мама: Игорь, совсем нет! Тебе же Соловей в конце говорит, какой следует вывод. Нельзя играть, если нет уменья. Талант нужен, понимаешь? У Леди Гаги есть талант, а у квартета – нет его. А они думают, что нужно сесть правильно, и выглядят глупо. Как они не садятся, у них ничего не получается, потому что таланта от этого не прибавится. Автор высмеивает их за это. Понимаешь теперь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Он был увлечен музыкой – чуть менее, чем книгами, но все же. И он любил читать биографии своих кумиров – как музыкантов, так и писателей. И часто он сталкивался с таким фактом, что их поначалу не принимали. Говорили, таланта нет. Говорили, умения нет. Говорили, что такое никто не станет читать или слушать. Говорили, что их творчество ущербно и никому не нужно. Говорили много чего еще, похлеще Соловья. Но эти люди продолжали заниматься своим делом, продолжали совершенствоваться, даже если у них на это уходили годы. И в один прекрасный день смеяться над ними переставали.

Игорь смотрел фильмы. В основном – пиратские, скачанные на торрентах. Он знал всех любителей-переводчиков, кто так или иначе дублировал фильмы. Ему был знаком дублер-любитель под ником «Хихикающий Доктор», названный так по одноименному персонажу старого ужастика. И он всплыл у него в памяти как раз тогда, когда состоялись эти послешкольные разборки с мамой, как символ опровержения. Этот дублер имел очень специфический голос, и поначалу интернеты пестрели негативными, а часто и откровенно хамскими отзывами. Но человек продолжал свой упорный труд, и вскоре он обзавелся собственной аудиторий, и его ник стал своеобразным знаком качества. Что было бы, если бы он послушал всех этих Соловьев, как того советует Крылов?

Игорь не понимал. В дзюдо постоянно существовали поставки свежего народонаселения. Сколько убыло, столько прибыло. Желающих освоить непростое искусство дзюдо всегда хватало, что Игоря, мягко говоря, удивляло. Многие новички прибывали примерно таким же макаром, как сам Игорь: из-под палки. Иногда на горизонте возникали такие хлюпики, что даже Игорь-Петрушка мог приосаниться. У них не было таланта, у них не было уменья, у них не просто не получалось, у них сильно не получалось. Тем не менее, это никак не мешало тем из них, кто не сдавался и продолжал тренировки, через пару месяцев набрать вес, силу и уверенность. И никто не стращал их на первых порах «уменьем». Ну с тренером-то все понятно, ему бабки платят, он будет любого тянуть. Но и ребята в большинстве своем пытались помочь, подсказать, как лучше, поддержать примером.

Однако всегда находилась пара-тройка прощелыг, которые угорали в сторонке и тыкали пальцами. Наверное, тоже шушукались промеж себя, что уменья нет. Остальные не любили их за это крысятничество, и те всегда держались кучкой для уверенности. И каждый раз угорали. Баснописцы хреновы.

Получается, что если над неумехами смеются в жизни, то эти насмешники – нехорошие ребята, их в утиль. А если смеются на странице книги, да еще и в рифму, они – классики, их – в Википедию? Игорь начал понимать, что у докапывальщиков тоже существует своя иерархия, своя элита. Есть писатели – их много,– которые суть докапывальщики более высоко порядка. Они не толкают тебя в очереди, они не лезут на твою скамейку, они не наступают тебе на ногу в автобусе. Они создают героев. Как Соловей. Этот пернатый крендель вместо того, чтобы поддержать квартет, дать им советы, настроить на долгие репетиции, просто смеется. И этим убивает на корню начинание. Он, Соловушко, чувствует себя неизмеримо выше только потому, что он родился соловушкой и умеет петь. Он не тренировался даже, ему все так досталось, на халяву.

Игорь сказал: понимаю. Что-то он действительно начинал понимать. Явно не то, на что мама рассчитывала.

Мама: Что еще у нас? Мартышка и очки? И здесь своя мораль. Очки – это как символ ученого человека. По крайней мере раньше были такие ассоциации – если в очках, значит, много читает. Значит, умный. А мартышка – глупая. Она где-то увидела ученого в очках и теперь сама пытается нацепить очки и выглядеть умно. Но от этого умными не становятся. Даже очки она одеть толком не может, крутит их то так, то сяк. Это выглядит смешно, над таким смеются, понимаешь? Каждый должен заниматься своим делом и не браться за что-то, если руки не оттуда растут. Ученому – носить очки. Мартышке – есть бананы. Каждому свое, понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Однажды ему купили и подарили ридер. Однажды ему купили и подарили смарт. Еще раньше ему вручили темно-шоколадного цвета ноут. И каждый раз на короткий промежуток времени Игорь становился мартышкой. Он тупил, заглядывал в инструкцию, искал на форумах, если не понимал в инструкции, тупил вдругорядь. Потом разобрался, теперь даже не верится, ведь все элементарно оказалось. И что же тут такого смешного, родные и близкие? Да обезьяны в цирке выступают и способны на сложные и синхронные действия, если их как следует научить, на что и не каждый человек способен. Почему в басне Крылова никто не подошел к Мартышке и не научил ее надевать очки? А когда бы она надела очки, возможно, ей сразу же стало бы понятно, что они ей не нужны. Почему вокруг только ржут? Почему вокруг одни докапывальщики?

Он не понимал. Фраза «каждому свое» вполне заслуживает быть выгравированной на могиле будущего. Что это значит? Что значит – свое? То, что заложено? И что же такое заложено? А ни фига не заложено, ребенок рождается и ничего не умеет. Учится держать ложку, учится ходить на горшок, учится вообще ходить. Почему никто не объяснит ребенку: каждому свое, малыш, ты ж не умеешь ходить, это не твое, полежи пока. Может потому, что ребенок не поймет шутки юмора? Может, травить ребенка просто не интересно, потому что тот не воспримет? А когда подрастет и начнет воспринимать – вот тут уже рассказать ему про будущее, про «каждому свое».

Зато он понимал другое. Он понимал, почему все его попытки улучшить успеваемость в школе приводили к фиаско, а порой даже натыкались на агрессию. Каждому свое, фигли! Игорь не удивится, если узнает, что учителя тайком угорали над ним в учительской, сравнивая его с Мартышкой. Крылов всех научил хорошему.

Мама: Ну а «Кукушка и Петух»? Ты написал, что тебе понравилось и ты увидел в басне смысл. Какой?

Игорь: Ну, что нужно быть вежливым. Один хвалит другого, тот хвалит в ответ. Всем приятно.

Папа: Что-то в этом есть.

Мама: В этом есть полный бред. Игорь, ты как с луны свалился. Вроде ты столько книжек читаешь. О чем ты там читаешь, интересно знать?

Папа: Может, Плейбой.

Мама: Плейбой не читают. Чего там читать? Мозгами просто нужно шевелить иногда, вот и все. Думай, Игорь, головой. Не задним местом. Кукушка и Петух говорят неправду. На самом деле, один хвалит другого только для того, чтобы тот похвалил в ответ. Это называется – лицемерие. Они даже не понимают, о чем хвалят, оба петь не умеют. Смысл такой вежливости? Понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. А что значит тогда обмен репликами «Как дела? – Нормально» или «Хорошо выглядишь – Спасибо»? Это тоже лицемерие? Игорю нравится, как поют Леди Гага, Фредди Меркьюри и Тарья Турунен. Но раз он не бельмеса в музыке, он не имеет права ими восторгаться, потому как, бро, это – лицемерие? Игорь в восторге от того, как пишут Гарри Гаррисон и Стивен Кинг, но какое он имеет права быть в восторге, он что – писатель? Так, что ли?

Папа: Игорюня, а если серьезно, ты бы в интернете почитал сначала, прежде чем сочинения писать.

Мама: Уж лучше так. Если своя башка не варит, лучше уж списать. А то: Крылов не понимает. Уж побольше нас всех. Ты почитай рецензии умных людей. Надо бы провести ревизию в твоих книжных залежах, что-то ты явно не то читаешь.

Папа: Так о чем я. В армии, говорю, был у нас баснописец один. Только он не басни писал, а эти, как их… Пьесы. Ибсен недоделанный. Пристал к старлею: нужен, говорит, в роте свой театральный кружок. Будем спектакли ставить. Служба службой, но без творчества никуда. Он, значит, будет свою лабуду гнать, а мы на сцене под его дудку кривляться. Его ребята побили слегка, он и увял с этой идеей. Все строчил что-то втихаря по ночам. Мы решили проверить, что он там строчит, думали, он обиду затаил и нас описывает. И действительно, нас описывает. Только без обид. И не пьесы уже. Настоящие рассказы про солдатскую жизнь. Мы начали читать и подсели конкретно. Извинились потом перед Ибсеном. Он и дальше писал свои рассказы, а мы все – его главные герои, и пацаны даже просили разрешения послать эти рассказы своим матерям и девчонкам. Больше Ибсена, естественно, никто не трогал. Дембельнулся тот классным парнем.

Вечер прошел в непростых раздумьях. Теперь Игорь мог бы ответить маме на вопрос, почему же он читает-читает, а ума все не прибавится. И истина где-то рядом, аминь. Потому что нет никаких премудростей там, в книгах: ни касаемо настоящего, ни касаемо будущего, ни касаемо того, что есть внутри человека изначально, и куда уплывают ключевые воспоминания. А есть лишь правила, наподобие школьных или спортивных, как надлежит себя вести,– правила, поданные в виде сюжета или стихов. Да и откуда там взяться премудростям, скажите на милость, если большинство писателей родились соловьями? А те, кто родились в условиях, граничащих с комфортными, стали настоящими соловьями классиками! Их окружал достаток и дворянские чины, им были доступны школы, журналы и дома, в их распоряжении имелось свободное время, чтобы летать и петь. Соловьи не смотрят вниз. На тех, кто копошится в земле. Только если тот, кто копошится в земле, вдруг проявляет неуверенные признаки певца. Соловьи не знают премудростей, но они умеют стебаться. Они никогда не поймут трудностей осла или этого козла, которые не хотят больше впрягаться в ярмо, в узду, пахать в поле, тупо жрать корм, идти на убой. Они вдруг хотят чего-то большего. Сочинять музыку, петь песни, писать стихи, танцевать или рисовать картины. Но условия их жизни и пестовавшее их окружение таковы, что они даже не знают, с чего начать. И спросить совершенно некого. Окружение не поймет, а Соловьи позабавятся. Они искренне думают, что нужно начинать с правильного сидения. И это, мать вашу, очень смешно!

Их миллионы и миллионы. Мальчишек и девчонок, живущих в условиях «пастбища». Которые смотрят телевизор, читают книги, ходят в школу и в дзюдо, играют в игры, едят с рук, а еще – мечтают. Кем ты хочешь стать, малыш? Я хочу стать президентом! А ты? Я мечтаю стать актрисой. А ты, Игорек? Я хочу избавить мир от докапывальщиков. Но над головами – шайка прощелыг-соловьев, хихикающих сверху. Они-то уж точно не будут есть с рук. Все эти ослы, козлы, бараны да мохнатые мишки могут мечтать о чем угодно, все это бесполезно, потому что они элементарно не знают, с чего начать. Их удел определен: бесконечно пересаживаться с места на место, полагая, что в этом ключ. Им кто-то посоветовал… Басня умалчивает об этом, но Игорь знает: им не само собой втемяшилось пересаживаться. Им кто-то подсказал, такой же Соловей – для смеха. А потом второй прилетел добить. Так работает система, и годы уходят. Годы утекают, время идет, будущее не наступает, мы просто стареем здесь и сейчас, а мечты – что ж, мы все хорошо это знаем. Мечты остаются мечтами. Так же как и будущее – будущим. Потому что соловьи никогда не раскроют секрет, и их заговор безупречен.

И чему же, во имя святых карателей докапывальщиков, могут научить такие писатели?

Они маскируются. Они умеют это очень хорошо, и они высоко летают. Кто видит соловья? Никто, мы видим грязных голубей и оборвышей-воробьев. Соловьев мы больше знаем по пению, чем по их повадкам, манере, характеру, даже внешнему виду. И об их мотивах никто даже не задумывается. О скрытых мотивах. Пение следует авангардом и маскирует потайные резервы. Они пишут – вроде бы не от себя самих. Они просто описывают героев, писатель – всего лишь передаточное звено. Мысли и поступки, описанные в книгах, принадлежат героям книг. Писатель вообще не при делах, такой миленький соловейчик. Однако, как правильно заметил Петров, Виктор Петрович, не-докапывальщик с виду, все авторы – выдумщики. Мы читаем их мысли, мы слышим их пение, мы впитываем их эмоции, мы настраиваемся с ними на одну волну.

На виду – их чарующее пение. За обложками книг – их злобный смех. Они знают тайну, остальные – не знают. Остальные – квартет. У них нет уменья, и они дебилы. Будут пересаживаться с места на место, от книги к книге, из города в город, от одной семьи в другую – и пущай пересаживаются. Эта такая всеобъемлющая шутка, приносящую пользу соловьям. Кем ты хочешь стать, Игорек? А смысл? Я – человек без будущего.

В тот вечер Игорь плакал.

Однако больше всего его поразило и закрепилось в памяти то, что его папа знал Генрика Ибсена.