Читать книгу Хроники Мастерграда. Книги 1-4 - Олег Белоус - Страница 10

Богатый на события первый летний месяц закончился. Второго июля суд огласил приговор по уголовному делу заговорщиков. Все десять дней процесса локальная сеть города гудела от яростных диспутов, а телевидение ежедневно освещало заседания суда. Даже бабульки у подъездов живо обсуждали ход процесса. В итоге суд вынес суровый приговор. Заговорщики получили от 18 до 20 лет тюрьмы – максимально возможные сроки по статье 279 Уголовного кодекса, а собственность осужденных реквизировали в казну. Суровому решению немало способствовал телефонный звонок мэра городскому судье. Подавляющее большинство горожан встретили суровый вердикт с полным удовлетворением. Затеянная богачами буча могла привести к гражданской войне и гибели города, а деятельность администрации, несмотря на все издержки, они в целом одобряли.

Зверски замучивших геологов разбойников, так и не разыскали. Облет территории в радиусе пятидесяти километров вокруг места преступления и проверка обнаруженных становищ кочевников не дали ни малейших следов предметов двадцать первого века. Сами аборигены категорически открещивались от нападения на лагерь геологов. Тщательное расследование, проведенное начальником ФСБ, смогло установить, что это, видимо, кто-то неместный и окрестные башкиры и казахи не имели отношения к преступлению. Наконечники стрел, немногочисленные предметы, забытые убийцами на месте преступления, разительно отличались от используемых местными. Агентура, навербованная среди окружающих кочевников и, оставленные Тауке-ханом заложники, в один голос клялись аллахом и Тенгри, что найденные стрелы используют джунгары. Следствию не помогла продвинуться даже щедрая награда, обещанная за информацию о разбойниках. Как могли пришельцы с востока оказаться так далеко от родных земель, или преступники все же ряженные башкиры или казахи, так и осталось загадкой.

Неспокойно и на границе. Четырежды за месяц разноплеменные банды степных удальцов пытались пробраться вглубь «попаданческих» владений. Но не тут-то было! Тех, кому повезло не напороться на минные поля, прикрывшие наиболее опасные направления, обнаружили дежурившие сутками на сторожевых вышках по периметру «попаданческих» территорий пограничники. Разбойникам невдомек, что в приборы ночного видения, они видны, словно в яркий день. Автоматическому оружию с минометами вызванной по тревоге маневренной группы на БТР-70, степные разбойники ничего противопоставить не могли. Основную часть потенциальных грабителей уничтожили или захватили в плен, пополнив ряды штрафников и только несколько человек скрылись в лесу. Подвергать солдат лишнему риску и преследовать разбойников не стали.

Приспосабливаясь к новой жизни, город изменялся. Заработало еще несколько небольших, полукустарных, но так необходимых жителям производств, оживились кустари. На центральном рынке и в немногих выживших магазинах появилась продаваемая без карточек глиняная посуда, разнообразный кухонный инвентарь и почти весь ассортимент магазинов «Тысяча мелочей», пусть сделанный погрубее, чем в двадцать первом веке, и в основном не из привычного пластика, но главное, в свободной продаже! Покупателям предлагали мебель и стройматериалы в неплохом ассортименте. Даже оконное стекло, хотя и дорогое, вновь появилось в магазинах. Мясо, в связи с обилием поставляемого казахами скота, продавали без карточек и по цене в разы меньше, чем до Переноса. Речную и озерную рыбы продавали свободно. До отказа забитые холодильники мясокомбината позволили разнообразить питание горожан, начать свободную производство и продажу мясных и рыбных консервов разнообразных копченостей. Как говорил Сталин: жить стало лучше, жить стало веселее!

Заканчивалось строительство железной дороги к разрезу, что означало регулярные поставки угля на ГРЭС, но неофициально дорога уже работала. Почти ежедневно по утрам проживающих рядом с железной дорогой жителей будил грохот идущих на юг составов. На юг шли платформы с тяжелой техникой для работы на разрезе: бульдозерами, грейдерами, самосвалами и экскаваторами, грузовые вагоны с всяческими припасами. Назад поезда шли полупустые. Подумали и о безопасности: для защиты от возможного нападения степных разбойников, перед локомотивами шли броне платформы – бронированная кабина для размещения десятка автоматчиков и площадка для миномета. А между грузовыми составами по несколько раз в день по железной дороге курсировал переделанный в бронепоезд пожарный поезд или бронелетучки.

***

Простором и покоем веяло от тихой речки с широкой долиной, которую пришельцы назвали загадочно: Велькою. Напоенный влагой, пряными запахами тины и рыбы, свежий ветер свободно гулял над мутно-голубыми просторами, забирался под небогатый, но вполне приличный, без дырок, кафтан.

Мужики за веслами мощно хекали, отталкиваясь от упругой речной волны, изредка бросая любопытный взгляд на берег.

«Слава тебе, Господи! Добрались!» – старший приказчик Пахомов привычно перекрестился и, невольно поежившись от речной сырости, посильнее запахнул одежду. Строгановы с платой не обижали, но и не баловали, так что для долгого путешествия, в котором может случиться всякое, и старый кафтан сойдет.

Приказчик привстал с сидения невеликого своего корабля, прищурился. Справа приближалась цель экспедиции: городок попаданцев.

Пенистые волны с тихим шелестом бились об белевший недавно напиленными и не успевшими потемнеть досками пирс. Широкая, утоптанная дорога от пристани кружила по склонам холма к деревянной крепостице – цели торговой экспедиции. Деревянные крепостные стены из свежих, нестроганых бревен, правда, вокруг ворот и по углам невеликой крепости стоят островерхие каменные башни, но не из кирпича, а из неизвестного серого камня. Крепостица, скорее, походила на наспех срубленные укрепления, какие для бережения от немирных инородцев на скорую руку ставили воеводы по сибирским дорогам.

Над стенами не видно ни единой маковки церквей. Словно и нехристи какие там живут! Или все же добрые христиане? Вопрос…

Вокруг посада вперемешку юрты, шатры, глинобитные домишки с плоскими крышами и русские, покрытые соломой, избы. Струйки дыма густо вьются над крышами, хозяйки готовят мужьям обеды. Приказчик невольно сглотнул голодную слюну: завтракал давно, подкрепиться не мешало. Изредка мелькнет фигура взрослого, занятого собственными делами, безразличного к каравану судов Строгановых, да копается в грязи разного возраста детвора. У стен крепостицы на травке спит пьяница в тряпье. Поодаль, у круто спускающегося к воде песчаного пляжа, расположилось с десяток телег, видать мужики хотят подзаработать на перевозке товара. На другой стороне реки – на низком берегу подпирают небо нетронутые человеком зеленые великаны-сосны.

Несколько человек в коротких зеленых кафтанах пришельцев и баба в белых одеждах, с чудными белыми повязками на лицах, терпеливо поджидали на середине пирса, пока караван подойдет к берегу.

– Невелика крепостица, – густо пробасил мужик на веслах с окладистой седой бородой, чем-то похожий на попа. Пахомов бросил на него внимательный взгляд и снова отвернулся рассматривать городок пришельцев. «Ну, такую взять приступом не мудрено». Никакого сравнения со знатной крепостью Строгановых на Каме или каменными крепостями на западе русского царства. А уж их за собственную бурную жизнь перевидал немало, и с поляками бился, и с татарами в Сибири. Потаскало за сорок годов по всей России – матушке только Восточного (Тихого) океана не видел. Чего нет, того нет.

Торговые люди купцов Строгановых выступили в поход больше месяца тому назад и почти повторили легендарный маршрут дружины Ермака, столетие тому назад покорившей Сибирь. Караван поднялся вверх по реке Чусовой и ее притоку Серебрянке до волока к Жеравле, впадающей в Баранчу – приток Тагила. Затем спустился Тагилом в Туру, далее Тоболом прошел до реки Вельки. Маршрут частью хоженый, знакомые издавна, а частью – в новинку, так что прошли с приключениями. На волоке, когда, надрываясь, тащили тяжело нагруженные кораблики в Баранчу, налетела толпа диких всадников с луками и конскими хвостами на копьях. Подскакав поближе, косоглазые разбойнички вздели в небо тугие монгольские луки, в воздух повисло смертоносное облако стрел. Раздался дикий рев – разбойники с кривыми саблями, дубинами, копьями налетели на охрану и взявшихся за оружие работников. Знали – если что, пощады не будет никому. Хорошо, что Пахомов – тертый калач, не раз водивший строгановские корабли, заранее выставил охрану с мушкетами и пушками наготове, насилу отбились.

Когда до поселения пришельцев оставалось верст десять, из-за ближайшего мыса, словно чертик из коробки, выскочил чудесный, без парусов и весел, самобеглый кораблик с ратными людьми в чудной одеже и шустро направился наперерез каравану. С палубы закричали: останавливайтесь! Пахомов облегченно выдохнул, торопливо и мелко перекрестился. Слава богу, доплыли! Трудное путешествие благополучно закончилось в месяце липец 7198 года от рождества Христова.

Липец – июль по древнерусскому календарю.

Упорствовать не стал, приказал поднять весла, караван остановился, потихоньку дрейфуя вниз по течению. Странно наряженные, в узких портах и короткой рубахе зеленого цвета, ратные подплыли поближе, огромные, словно медведи, широкие и длиннорукие. Приказчик понял – отменные бойцы даже без скорострельных пищалей. Поинтересовались, кто такие, по какой надобностью приплыли. На что получили ответ: мы гости торговые, посланы именитыми купцами Строгановыми по приглашению воеводы Соловьева на торг. Стрельцы бегло осмотрели и пересчитали привезенные грузы, записали в книгу и пропустили караван к крепости. А товар корабли привезли изрядный: хлеб, мед, соболиные, лисьи, волчьи и другие шкуры, льняные и конопляные ткани, смолу, поташ, деготь, канифоль и немереное количество соли.

Корабль уткнулся о бревна пирса, приказчик первым выскочил на берег. Сняв шапку, угодливо поклонился стрельцам, залебезил, на что хозяева ответили надменным кивком. Ратные люди осмотрели, сверяясь с записями, людей, груз, оружие: сабли с мушкетами и две взятые в поход пушки, наконец, назвали мыто.

Мыто- таможенная пошлина.

От размеров суммы, названной старшим из ратных, Пахомов густо побагровел. Спорил, божился, рвал себя за камзол на груди и истово целовал крест, убеждая, что никак нельзя столько, что это сущее разорение, но старший стояли на своем и только посматривал на приказчика с непонятной ухмылкой. Мужики около телег равнодушно смотрели на разыгрываемый Пахомовым спектакль, видать, уверены – никуда не денется, тряхнет мошной. Наконец, приказчик смирился, утих и уплатил столько, сколько требовали. С извозчиками Пахомов сговорился о плате быстро и недорого. Мужики оказались русскими, они прибились к пришельцам и построили избы тут же в торговом поселении. Загрузив нанятые телеги, Пахомов уселся на первую. Буркнул недовольно возничему:

– Поехали.

У ворот в городок ратные люди со скорострельными мушкетами, сопроводили хмурым взглядами въезжающих в открытые ворота возы.

Небольшая, мощенная битым красным камнем площадь, огорожена однообразными, высокими и узкими, в два жилья, бревенчатыми избами, покрытыми по-господски – черепицей. Наверху, под самыми крышами, диво – дивное, светятся огнями узнаваемые, но слегка непривычных очертаний, буквицы. «Баня» – поднатужившись, прочитал название над одной из изб Пахомов и покачал головой. Поди ты! Пришельцы неизвестно откуда, а пишут по – нашему! Что больше всего поразило Пахомова, это чистота, как будто мусор (зола, падаль, битые горшки, сношенное тряпье) не выкидывался на улицу, только на дальнем конце площади дымили свежие катышки лошадиного навоза. Из-за угла резво выскочил худой, как щепка, мужик, деревянной лопатой сгреб «добро» в ведро и был таков. С площади мощеная тем же красным камнем широкая дорога шла к центру, там виднелись узнаваемые очертания деревянных навесов, доносился гул торжища и стук топоров.

Телеги втянулись за ворота, дорогу заступил высокий мужик с внимательным взглядом и поднял руку в останавливающем жесте. Ветер развевал длинные полы белого халата. Ездовые привычно натянули поводья, остановились в паре шагов. Старший приказчик, недоуменно нахмуря брови, толкнул в плечо ездового:

– Это кто?

– Дохтур, – не поворачиваясь буркнул в ответ, – Щас вас осматривать будет!

– Опять дохтур? Так смотрели уже!

– Три раза должны осматривать, – мужик мрачно буркнул, затем нехотя добавил, – прибрел тут один давеча, тело в сыпи, внутри их водица черная!

Мужик подумал еще и добавил со значением подняв заскорузлый, с траурной каемкой под ногтями палец вверх:

– Черная оспа! Если бы дохтора не углядели, всем смерть! Сторожатся болезней хозяева наши, купцов только после осмотра допускают, а в их город и нам дороги нет.

– О как, – только и смог ответить Пахомов.

Работа разведчика тайная и заключается в получении точных сведений, а как их добудет, это начальство не интересует, выкручивайся, как хочешь. «А как я исполню урок Григория Дмитриевича? Как выведаю про жизнь их и войско? Ладно, осмотрюсь, придумаю что-нибудь, не впервой!» Вздохнув глубоко и шумно, примирился с неизбежным осмотром.

Дохтур заставил торговых людей задирать рубаху, осматривал и опрашивал всех, включая самого последнего гребца, но к мужикам близко не подходил, видать, брезговал. Пахомов недовольно крякнул и смерил дохтура мрачным взглядом. А чего брезговать? У любого посмотри – тело чистое, белое. Ни вшей, ни иной живности нет. В походе старались, регулярно мылись в реке, стирали порты и рубахи с кафтанами. Хотя, конечно, месяц пути. Как не береглись, бороды нечесаны, на голове космы отросли, да и в баню охота. Не найдя к чему придраться, дохтур отправил людей в баню рядом на площади. После помывки людишки разгрузились в указанный стрельцами склад и еще трижды возвращались к речке за товаром. Пахомов закрыл на замок дверь склада и оставил людей в просторном гостевом дворе. Там располагались не только купчишки из далекого города Бухары, но и свои, торговые гости из Тобольска. Отметив, что к пришельцам есть дорога из Тобольска и других сибирских городишек, Пахомов отправился посмотреть невеликое поселение.

Высота и толщина крепостных стен заставили скривиться в презрительной усмешке. Ратные люди у ворот нахмурились, грозно покосились.

– Че надо? Проваливай давай!

Пахомов втянул голову в плечи, торопливо отвернулся, попятился. От греха подальше, чтобы не наваляли, поспешил прочь.

Только отошел от ворот, как вновь натерпелся страху: из-за угла с шумом вынырнула самобеглая повозка. Сердце екнуло в груди, изумленный Пахомов застыл соляным столбом. Повозка бибикнула, не останавливаясь, объехала глупого аборигена и свернула в переулок, оставив после себя в воздухе медленно тающий серый дымок и неприятный запах. Стоял, широко распахнутые от изумления глаза смотрели вслед самобеглой телеге, ноги не несли. Дрожащим голосом зашептал молитву, часто, быстро и мелко крестясь. От ворот донесся обидный смех, не оборачиваясь, плюнул на землю и побрел дальше.

Ходил, дивился. Много городов повидал, и в Новгороде приходилось быть, и по стольной Москве ходить и по латинским городам, но таких чудес не встречал. Не только на входе, везде на мощеных камнем и досками мостовых чисто, в окнах стекла, на улицах вперемешку горящие огнями вывесок харчевни да постоялые дома. Немногочисленные прохожие: башкирцы, татары да наши русские мужики и бабы проходили мимо, скользя по Пахомову безразличными взглядами. Видать, привыкли к гостям. И никого, кто видом напоминал пришельцев. У здания с вывеской «Школа», остановился посреди дороги, с удивлением разглядывая блестящую стеклом окон трехэтажную избу. Двери распахнулись настежь, пестрая толпа мальчишек и девчонок с гамом и смехом выскочили на улицу. Впереди неслась пигалица лет десяти, показавшаяся издали похожей на его Софьюшку. Кровь резко, толчком, ударила в голову, и только спустя миг понял – похожа юница, но не его дочь. С задорным криком:

– Тебе галить (выполнять роль ведущего в детской игре – южноуральский диалект русского языка)! – девица пулей промчалась мимо Пахомова, завернула в ближайший переулок. За ней неслась стайка детворы.

Пахомов постоял, почесывая затылок и удивленными глазами глядя вслед мальцам. Хороший разведчик ничему не удивляется, но сегодня не тот случай. Ну мальцов учить, это куда не шло, юниц-то зачем? Бабье дело мужу кашу варить, да детей рожать. Зачем ей грамота? Не понять этих пришельцев, с жиру бесятся!

Откуда-то из центра доносились удары топора и крики торга, Пахомов повернул на звуки, здраво рассудив, что и какой-никакой трактир найдется. В углу просторной площади споро ладили бревенчатую церковь, возведя ее до второго этажа. Мастеровые с носилками сновали, тащили кирпич и раствор известковый. Поодаль плотницкая бригада доски сбивала, стружки из-под топоров, да других, чудных инструментов то дождем сыпались, то лентами вились. Пахло смолистой сосной. Под деревянным навесом в центре – торжище. Купцы кричат, зазывают покупателей. На травке у стены будущей церкви спала, свернувшись калачиком, нищенка в тряпье. Юродивый, заросший, оборванный, увидев приказчика, оживился. Звеня тяжелыми веригами, запрыгал, тыча пальцем в новенького, громко завопил, застонал:

– Христа ради помоги, боярин!

От юродивого зловонно воняло. Пахомов ничего не ответил и обошел попрошайку.

Подошел к торжищу и пораженно застыл на месте. Изрядно! Торговало десяток лавок, но чего там только не было! Металлические котлы, посуда и стальные топоры с пилами, большие и маленькие зеркала, стеклянные бусы, прозрачные и невесомые емкости и другие диковинки. То ли бухарец, то ли еще какой покупатель-азиатец в синем халате с узорами, на ломанном русском языке азартно торговался, размахивая зажатыми в руке четками. Дальше несколько лавок, где торговали съестным, оттуда доходил густой запах свежевыпеченного хлеба. В животе противно забурчало, напоминая, что с утра в рот маковой росинки не перепало.

Из дощатой лавки навстречу высунулся купец, видом чистая лиса, и сладкогласно:

– Заходи, уважаемый, такой товар, как у меня, ни у кого не увидишь!

Пахомов лениво отмахнулся: торговать станем завтра. Сегодня – исполнять данный старшим Строгановым урок. На противоположном конце площади заманчиво горела надпись «Къобакъ» над длинной избой с высокой вехой, торчавшей над дверьми. Рядом под деревом телега оглоблями вверх. Коней не видно, видимо, в конюшне. То, что нужно. Где, как не в питейном заведении, возможно все узнать и заодно поесть?

Скрипнула дверь, Пахомов, колпак горделиво заломлен, переступил порог кабака. Со света темно. В нос шибануло ядреной смесью запахов вчерашних щей, жареного лука и хлебного вина. Постоял у входа, пока глаза привыкают. Дремотная тишина по случаю утреннего времени, вдоль стен длинные, хватит десятерых посадить, скобленые столы. В зале пусто, единственный посетитель – мужик в одних портках и рубашке, на столе перед ним пустой штоф и тарелка с остатками каши. Кудри смоляные, нечесаная борода. Лицо опухло, видимо, пил без просыпу. Напротив, за небольшим барьером скучала баба – кабатчица, мордастая, ядреная. Позади нее на полке – выстроились штофы хлебного вина, пузатые стеклянные кубки. В углу – еле теплились лампады перед почерневшими ликами на иконах. Конечно почище, но в целом не особо отличается от сто раз виденных в России кабаков. Пахомов прибодрился.

Мужик глянул на нового человека черными, бедовыми и чуточку хмельными глазами и расплылся в щербатой улыбке.

– Ходи сюда!

Несколько мгновений Пахомов колебался. В пустом кабаке вряд ли получится разжиться нужными сведениями, но уж слишком проголодался. Истово омахнув себя двоеперстием на угол с потемневшей иконой, присел за единственную лавку напротив завсегдатая. Глаза мужика при виде того, как крестился Пахомов, слегка сузились. Строгановский приказчик степенно кивнул кабатчице:

– Налей-ка щец и каши сыпни, да не скупись, полну миску. Изголодал, с утра не жравши.

Кабатчица, оценив небогатую, но справную одежду посетителя и, сделав вывод о платежеспособности, мигом налила исходящую ароматным парком глиняную миску горячих щей. Поставила на стол перед приказчиком вместе с кружкой с квасом. Мужик насупился, конвульсивно дернулся тощий кадык:

– Откуда пришел мил – человек? Как зовут, меня Фролом кличут! – поинтересовался, дыхнув ядреным чесночным перегаром.

– Строгановский я, с Орла – городка идем, с матушки Камы-реки, – нехотя процедил Пахомов, слегка сморщился и отвел взгляд в сторону. Сосед ему не глянулся, чересчур походил на кабацкого ярыжку, пропившего все, до последнего кафтана. Глазища у мужика черные, жгут приказчика насквозь, ждет.

Ярыжка – беспутный человек; пьяница, развратник, голь кабацкая.

Нехотя подняв взгляд на ярыжку, добавил:

– Старший приказчик я у батюшки Григория Дмитриевича, Иван Пахомов.

Больше не обращая внимания на собеседника, взялся за ложку, неторопливо отхлебнул из тарелки – щи хороши, настоенные!

– Слушай, Иван Пахомов, налей штофик хлебного вина, а? Душа горит, Христом – богом заклинаю! – ярыжка заканючил.

– А твои деньги где? – между отправляемыми в рот ложками с горячим варевом с презрением бросил Пахомов. Будучи старообрядцем, к водке и к тем, кто ее употреблял, относился резко отрицательно. Старообрядцы считали главным виноделом Антихриста. В крайнем случае допускалось употребление вина, и то не более трех рюмок и только по воскресеньям. «Если выпить одну чарку, то это не грех, вторая идет на гулянье, третья же на блуд».

– А кончились! –умоляюще глядя на приказчика, пьянчужка развел крепкие руки.

– Пропил он все, как выгнали его хозяева наши. Околоточным здесь служил. Так неделю пьет беспробудно, – низким, грудным голосом впечатала кабатчица, – все пропил ярыжник (пьяница по-древнерусски)!

– Чтоб мы пили и гуляли, и портки бы не спадали! – пропел дурным, немного дребезжащим голосом пропойца и с надеждой уставился на Пахомова, – ну что, нальешь?

– Нет, – приказчик ответил резко и сурово, во взгляде мелькнула толика презрения.

– Купи, крапивное семя! – с истерикой простонал Фрол, крепко обхватывая себя грязными руками за костистые плечи. Пахомов отрицательно покачал головой и равнодушно отвернулся к тарелке.

– Вот всегда вы так, раскольники. Говорите, что заповеди божьи почитаете, а сами жадные! Легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому войти в царство божье! Волю вам дали жить, вот и развелось вас, как тараканов в избе, на каждом шагу.

Мужик прекратил истерику, вперил тяжелый, пронизывающий взгляд в приказчика, изо всех сил вцепился грязными пальцами в собственные плечи. Пахомов смолчал, равнодушно отвернулся, вновь потянулся ложкой к тарелке, но для себя отметил, что людей истинной веры тут много и не притесняют их. Это хорошо.

С гортанным ревом, словно дикий зверь, Фрол кинулся на Пахомова, ухватил пальцами за горло, начал душить. Приказчик оторопел, задыхаясь. И тут бы конец ему вышел, если бы не случилось в молодости несколько лет казаковать. В курене Пахомов и набрался хитрых казачьих ухваток. Двумя сцепленными руками сбил руки противника с горла, схватил со стола тяжелую тарелку и с размаху обрушил ее на голову пропойцы, тарелка раскололась. Глаза ярыжки закатились. Весь в остатках щей и крови, сполз под лавку.

«Интересный приказчик. Фрол силен аки медведь, а этот мигом успокоил, – думала кабатчица, с отстраненным видом наблюдавшая за дракой. – Надо будет донести о нем лейтенанту из безопасности»

***

Негромко тарахтя и, одновременно парируя снос усилившегося ветра, разведывательный мотодельтаплан пролетел над отрядом кочевников круг. Зашел на второй. Взгляд Сергея Евдокимова не отрывался от земли, но больше никаких странностей не заметил, и летчик собирался брать курс на базу, когда гулкие звуки выстрелов: «Бабах! Бах! Бабах!» заставили вздрогнуть, аппарат тряхнуло.

Кровь резко, толчком, ударила в голову. Обернулся. Пуля пробила дыру в металлической трубке каркаса. Из средневековых карамультуков попасть в летящий на солидной высоте аппарат, не смог бы, и Робин Гуд, значит стреляли из украденного оружия. Он нашел убийц геологов! Тело, между тем, среагировало самостоятельно. Правая рука потянула трапецию от себя и влево. Пора удирать. Это только в дурацких голливудских фильмах фортуна вечно на стороне хороших парней. Там главный герой стоит под ливнем пуль и ни одна не попадет, а сам поражает врагов одного за другим. В жизни, часто все происходит наоборот.

Летчик торопливо доложил на базу об обнаружении отряда с оружием пропавших геологов, мотодельтаплан, кренясь, поворачивал домой.

Внезапный и сильный порыв ветра едва не отправил в пике. Пока летчик лихорадочно боролся с взбрыкнувшим, словно норовистый жеребец, аппаратом, справа вверху мелькнуло несколько стремительных теней. Он не успел ни среагировать, ни понять, что это. Словно огромным кулаком ударили позади сидения, аппарат затрясся, словно дикий мустанг под ковбоем, кренясь на правую сторону, заскользил вниз. Летчик судорожно задергал трапецией, несколько тревожных секунд прошли в борьбе, но все же заставил мотодельтаплан ровно лететь. Оглянулся, вместо прозрачного колеса пластающих воздух лопастей, позади бешено крутился ошметок винтов. Ураловский двигатель, весь в птичьих перьях и крови, умирающе гудел, судорожно кашлял черным дымом. Летчик похолодел, приплыли. То ли усилившийся ветер тому причина, то ли резкий разворот мотодельтаплана, но аппарат столкнулся с пикировавшей стаей птиц. Придется идти на вынужденную посадку.

Трапеция – так называют дельтапланеристы ручку управления

– Южный, я, жаворонок 3, столкнулся с птицей, аппарат поврежден, мне нужна помощь. Буду тянуть домой сколько смогу! – крикнул в микрофон.

– Понял тебя! Держись! Аварийно-спасательная группа вылетает! – услышал взволнованный голос руководителя полетов в наушниках.

Присвистывая и подвывая, кашляя черным дымом, аппарат тянул на север, а за ним полз черный траурный дым. Пилот отчаянно работал трапецией. В эти мгновения человек и гибнущий мотодельтаплан слились, стали едины в стремлении протянуть хоть чуть-чуть ближе к родному аэродрому. Аппарат дрожал, охваченный судорогой, то ли предсмертной, то ли передаваемой скрюченными пальцами человека, то теряя надежду и вновь борясь за жизнь даже не имея надежды. Но бездушное железо не человек, не способно выдержать не предусмотренные конструкцией нагрузки. Двигатель последний раз глухо татакнул и заглох, остатки пропеллера крутанулись пару раз, мертво замерли. Громко выл встречный ветер. Все, осталось только садиться. Главное, чтобы внизу была ровная поверхность, куда можно мягко спланировать.

Десяток бесконечных секунд Сергей отчаянно боролся за собственную жизнь и спасение аппарата. Выжженная безжалостным солнцем унылая и мрачная серо-зеленая равнина стремительно приближалась. Наконец снизу ударило, глухой стук – касание, рвануло вперед, ударило алюминиевой трубкой лоб. Искры из глаз!

Мотодельтаплан запрыгал по невидимым из-за травы кочкам, все части жалобно застонали. Проехал недалеко, замер. Пилот облегченно выдохнул и тут же зашипел. Больно! Но это все мелочи, главное благополучно приземлился! Как станет выбираться и отбиваться от вооруженных убийц, это все потом. Как обычно, выкрутится, он везучий…

За два дня до встречи разведчика с отрядом степняков, где-то в скребущих скалистыми вершинами небо заснеженных горах Тянь-Шаня, на юго-востоке Казахстана, родился ветерок, пока больше похожий на легчайшее дуновение. Настолько слабый, что даже если бы над планетой продолжала кружиться гирлянда метеоспутников, его вряд ли бы заметили и, тем более учли такую безделицу в прогнозах. Но это невозможно. В 1689 году от Рождества Христова весь штат метеорологической службы на Земле исчерпывался пятью гражданскими специалистами и одним военным и о том, что происходило за пределами контролируемой попаданцами территории, они могли только догадываться, и их работа во многом походила на шаманские таинства. Так что неудивительно, что метеорологи прошляпили рождение ветра. Словно в отместку за пренебрежение, спустившись с горного хребта, ветер усилился. На другой день, пронесся над югом Казахстана и, набрав ярости и мощи, приготовился к штурму севера евразийской степи и Южного Урала. Не зная о нем, второго июля, как обычно, мотодельтапланы пришельцев вылетели на разведку.

Маршрут обыкновенный, даже рутинный, им Сергей Евдокимов летал десятки раз. На высоте девятьсот метров мотодельтаплан неторопливо плыл над до жути угрюмым и, утомлявшим глаза однообразием, ландшафтом: на десятки километров бесконечное «море» выгоревшей, пожелтевшей степи, ровной, как стол; изредка радовали глаз тихие степные речки и озерца с зеленеющими вокруг сосновыми и березовыми рощицами. Порывистый ветер безжалостно трепал одежду, безуспешно пытаясь добраться до тела, насвистывал в уши заунывную мелодию. Позади мерно и успокаивающе гудел четырехтактный ураловский двигатель. Огненный глаз солнца посреди неба, густого, насыщенно-синего цвета, какой бывает в этих местах только в разгар лета, ощутимо жалил лучами.

С губ летчика не сходила самодовольная улыбка: полет, похожий на парение птиц и, слияние с машиной наполняли радостным чувством свободы. Только полет, один полет.

Летать, чувствуя встречный ветер всем телом, всей душой, он мечтал с сопливого отрочества и, к шестнадцати годам отчаянно заболел небом. В семнадцать поступил в летное училище. Перенос разделил жизнь на две неравных половины. До него пилотировал вертолет, а в отпуск ездил в горы, чтобы за считанные минуты и секунды промчаться вниз по крутому лыжному спуску. Так, чтобы дух замирал, а сердце падало в пятки! Так чтобы море эндорфинов! Покидать небо из-за того, что скоро вертолеты выйдут из строя, не хотелось до зубовного скрежета. Поэтому, когда появились первые мотодельтапланы, ни секунды не раздумывая, написал рапорт о переводе и не прогадал – на мотодельтаплане получал экстрима даже больше, чем, когда летал на корове-транспортном МИ-26.

Вдали и слева показались невысокие холмы, в лощине между ними клубилась пыльная туча. Аппарат отправился навстречу и спланировал на сто метров – безопасную высоту, где не страшны ни стрелы, ни примитивный огнестрел казахов. В клубах поднятой тысячами ног пыли, неспешно брели гигантские табуны лошадей. За ними бессчетные коровы и верблюды, последними – многотысячные гурты коз и овец, и только потом гарцевали на лучших конях кочевники. Следом катили арбы с добром. Мотодельтаплан сделал пару кругов, внизу жуткий переполох, крики мечущихся казахов и рев перепуганной скотины. Не найдя ничего подозрительного, аппарат полетел по маршруту дальше.

У простых кочевников – имелось не менее 30–50 лошадей, не менее 100 овец; у богатых – до 26 тыс. лошадей, несколько десятков тыс. овец (богатые составляли около 11% всего населения).

Эпоха GPS – навигации на ближайшие столетия канула в лету, и пилоты вновь освоили старинное искусство летать по ориентирам. Долетел круглого, как пиала, степного озера, сверился с висевшей на металлической трубе каркаса картой и с компасом.

– Южный, докладываю: наблюдаю ориентир 4, поворачиваю на ориентир 5. – проговорил в микрофон гарнитуры.

В наушниках зашуршало, потом донесся хрипловатый голос РП:

РП – руководитель полетов.

– Принято! Что наблюдаете на земле?

– Все то же, попалась пара отрядов кочевников, все мирные.

Летчик одобрительно улыбнулся, рука аккуратно наклонила трапецию, аппарат плавно и послушно начал разворачиваться влево.

Нащупал на поясе фляжку. Не отводя пристального взгляда от земли, жадно прильнул губами к горлышку. В памяти всплыла полузабытая песня, соответствующая настроению. Слегка фальшивя, напел вполголоса, перекрикивая шум двигателя и вой ветра:

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

Вечный покой сердце, вряд ли, обрадует,

Вечный покой для седых пирамид.

А для звезды, что сорвалась и падает,

Есть только миг, ослепительный миг.

И замолчал – дальше не помнил. Он слышал ее несколько раз по телевизору, но это была песня предыдущего поколения.

Спустя полчаса на горизонте засинела узкая полоска реки Тобольки. Сергей добрался до крайней точки патрулирования. Заозирался. Небо стремительно заволакивали рыхлые сине-черные тучи, ветер быстро усиливался и упорно сносил хрупкий аппарат в сторону от маршрута и приходилось постоянно манипулировать трапецией и газом. На предполетном инструктаже предупреждали только о небольшом усилении ветра. Сергей нахмурился. «Опять ветродуи напутали».

Ветродуй – метеоролог, сленг пилотов.

Он собирался поворачивать назад, на временный аэродром в районе угольного разреза, и предвкушал заслуженный отдых, когда на горизонте появилось пыльное облако, какое бывает при откочевке массы скота и всадников. Взгляд метнулся на циферблат. Горючего, судя по показаниям, больше половины бака. Вполне хватит для возвращения. «Ладно, гляну что там», – решил пилот и повернул к очередному кочевью, аппарат спланировал вниз, словно с горки.

Сергей прищурился, пытаясь рассмотреть сквозь плотную пелену пыли животных и людей. Внизу проплывали тысячные гурты скота, метались всадники. Вроде все как обычно, но что-то ему не понравилось, но что именно? Не понять… Сергей нахмурился и заработал трапецией, одновременно передвинув вперед ручку газа. Двигатель взревел басовитее, аппарат начал тяжело поворачивать на круг, одновременно набирая высоту. Ветер еще усилился, ощутимо мешал управлению. Внизу, в сотне метров, проплывали стада, метались испуганные лошади со всадниками и без. Стоп, мелькнула мысль, а почему так мало арб? Если это мирные кочевники, то где они перевозят свое добро? Лицо летчика исказила гримаса удивления. Перед полетом инструктировали: при проверке кочевий обращать внимание на странности и одной из примет, позволяющих предположить, что внизу не мирные кочевники, а замаскированный воинский отряд – незначительный объем перевозимых вещей.

– Южный, я жаворонок 3, как слышно, прием?

– Слышу вас, – знакомый голос РП прошелестел в наушниках.

– Наблюдаю отряд кочевников, почти совсем без вещей, иду на второй круг.

– Принято, вам десять минут и возвращайтесь на базу, погода ухудшается!

– Понял, выполняю…

«Блин! Везучий случай, сел на вынужденную и ничего себе не сломал!» Трясущимися руками летчик отстегнул скользнувшие змеями по телу ремни, шагнул на покрытую жесткими, выгоревшими стеблями землю, немного шатнуло.

Безразличное солнце плавило выцветшую синеву небес. Тишина, нарушаемая только однообразной песнью цикад и заунывным воем южного ветра, казалась после победной песни мотора особенно томительной. Летели вихри горячей, сухой пыли, по выжженной солнцем морщинистой земле неторопливо катили клубки высохшего до состояния проволоки перекати-поля. Все, как и тысячи лет тому назад.

Летчик наклонился над аппаратом. Переживания потом, вначале что с мотодельтапланом. Сильно пахло бензином. Одна из лопастей винта, примерно посредине, обломана, из поврежденного топливного трубопровода сочилась тонкая струйка на горячий, измазанный окровавленными перьями неудачливой птицы, двигатель, а оттуда часто капало на потемневшую землю. Летчик машинально смахнул их ладонью и, брезгливо поморщившись, вытер руки о брючину. Починить на месте не получиться. Нда … положение. Он сглотнул жесткий ком в горле. Наконец, справившись с чувствами, посмотрел на юг и поднял сложенную козырьком ладонь к глазам.

До горизонта высохшая, пропахшая пыльным ковылем степь. Многотысячные стада животных, среди которых прятались степные бандиты, в паре километров позади. Коннику хватит десяти минут прискакать к месту падения мотодельтаплана. Огляделся по сторонам. В сотне метров на север вздымался в небо, господствуя над окружающей местностью, заросший высохшей травой, с крутыми склонами холм –могильный для давным-давно погибшего древнего воина. Века и века он спал в степной постели с верным другом – боевым мечом. С вершины холма взирал на мир косыми глазами памятник неведомых эпох – надгробный камень в форме застывшего идола – обатаса, человекообразного существа с обвисающими усами и чашей в руке.

Что делать? Бежать? Всего результатов – умрешь уставший. На плоской равнине конники догонят пешего на раз, заарканят или издали стрелами превратят в ежика. От пистолета, даже современного, против десятков или даже сотен конных бандитов в голой степи проку мало, всех не перестреляешь. Искать место, где спрятаться и дождаться помощи? Нет такого в плоской, словно доска, степи, а заросшая вечнозелеными соснами долина Тобольки далеко.

В памяти встали страшные фотографии погибших геологов– их в обязательном порядке показывали военнослужащим и сотрудникам полиции. Искаженные нечеловеческим страданием лица, окровавленные тела, багряные острия, пронзившие тела, вышли в районе ключиц. Это было страшно, это противоречило самой природе и чувствам человеческим. Ноги похолодели, несмотря на палящее солнце спина покрыло липким противным потом. Сергей нервно облизал губы и, как-то незаметно для самого себя поборол шок, весь подобрался. Хотя сердце все еще билось учащенно и неровно, но от недавней беспомощной растерянности не осталось и следа. Пока жив, его обязанность – быть верным долгу, который был для него категорией абсолютной, твердой основой душевного склада. Как отцы, деды и прадеды, он готовился драться до конца по принципу: делай что должен – и хрен бы с тем, что будет.

Глубоко выдохнул воздух сквозь сжатые зубы, все – к бою готов. «Степные уроды думают, что поймали легкую добычу? Не, так не пойдет, если что, отправлю в гости к гуриями».

Сергей снова повернулся в сторону бандитов. Из табуна один за другим выезжали всадники. Сверкали искры на металле оружия и доспехах. Всадники на ходу сбивались в кучу и рысили к месту падения мотодельтаплана. Аэродром подскока, откуда придет помощь, в пятидесяти-шестидесяти километрах севернее. Значит, с учетом сборов, помощь следует ожидать где-то час, полтора. Оглянулся, взгляд вновь остановился на увенчанном надгробным камнем холме. Склоны крутые, так что всадник на лошади не взберется на вершину, а с пешими бандитами он еще посостязается в меткости. Слава богу, до Переноса в тир летчиков водили регулярно. Решено – укроется на господствующей над местностью вершине. Это единственный шанс дождаться аварийно-спасательной группы.

Сергей поспешно вытащил из крепления сумку с авиационным носимым аварийным запасом. Рванул молнию. Так, паек, рация, это, не то! Наконец-то! Схватил пистолет. Рифленая рукоять АПС –внушила уверенность. В кармашке запасные обоймы и почти двести патронов и две гранаты РГД-5. Поспешно снарядил обойму. С хищным щелчком она вошла в пистолет. Разгрузка упала на плечи, застегнул липучки. Небрежно засунув оружие в карман, забросил сумку на плечо и порысил к холму.

В густой тени каменного идола упала сумка, присел на корточки. Верхушка холма представляла из себя почти идеальный круг метров пятнадцати в диаметре, заросший хрупким, выгоревшим на степном солнце ковылем. Ветер усиливался, качал сухими ветками кустов. Первым делом снарядил запалами обе гранаты. Все четыре запасные обоймы, снаряженные патронами, нашли место в карманах разгрузки. Все, он готов стать неприятным сюрпризом для степняков.

Над курганом почти неподвижно висела точка степного падальщика. Чует, тварь, скорую поживу! Один против сотни, а то и больше врагов… даже с учетом его вооружения. расклад неравный. Возможно и повезет дождаться спасателей, но шанс маленький. Навалились воспоминания о навеки потерянных матери и отце. Матушка родом из донских казаков, а отец – из центральной России. После Переноса первые дни отчаянно тосковал по родителям и ужасно сожалел, что не попросил отпуск зимой и не навестил родителей. Теперь ничего не исправишь. В детстве отец учил его: в драке берут не силой, а яростью и готовностью идти до конца. Ну что же, покажет бандитам, каков в бою русский офицер! Рот пересох, сердце бешено колотилось о ребра. Мысли из головы улетучились, осталось только стремительно, как, степной пал, разгорающееся пламя ярости. Приходите! Вам понравится! Как говорили в фильме про спецназ: ПОТАНЦУЕМ!

Когда внизу послышались гортанные крики преследователей, «крышу» у него окончательно сорвало. Ну наконец-то! Он яростно оскалился. Из кармана появился пистолет. Перекатился на живот и осторожно выглянул из-за идола. Лицо исказила быстрая гримаса удивления. Ого! Сколько их, – мысленно присвистнул и облизал губы. Не меньше двух десятков степных бандитов столпились у подножия холма. Галдят, показывая руками на вершину. Часть пыталась забраться на крутой склон холма верхом на коне, но самые догадливые спешивались. Еще пара десятков подъезжало. Хотя, какая разница, сколько их там? Шакалы за моим скальпом пожаловали, но как бы самим не уйти стриженными!

– Эй, летчик, – послышалось на русском языке с едва уловимым акцентом, – сдавайся, и мы сохраним тебе жизнь!

Бандиты: в одинаковых грязных халатах и железных доспехах, кто кричит, не разберешь. «Ага, только шнурки поглажу. Я русский, а русские не сдаются!» Он родился в эпоху, когда еще помнили о подвиге Маресьева, когда мальчишке с питерского или уральского двора предать просто немыслимо. Прикинув расстояние, где-то метров сто, Сергей взял пистолет обеими руками. У Стечкина, да еще при стрельбе очередями, отдача будь здоров! Пока степняки в куче, грех не попытаться обезвредить нескольких бандитов. Сдвинув предохранитель на автоматический огонь, выкатился из-за идола и прицелился по самой большой группе.

«Тра-та-та» – пистолет забился, словно живой.

– Вас сюда не звали! – прошептали побелевшие губы. И тут же снова короткая очередь: тра-та-та!

Несколько бандитов попадали вместе с конями на землю. Остальные, словно тараканы, застигнутые ночью на кухне хозяином, брызнули в стороны. Дикое ржание бьющихся лошадей, крики раненых. Мертвые застыли в нелепых позах.

– Ааа, – с тонким, детским, стенящим криком, раненный бандит полз, медленно перебирая руками по иссохшей, помертвевшей земле.

Гримаса дикого восторга на миг исказила лицо русского и тут же пропала. Все, больше стрелять нельзя. Лакомых целей не осталось, а одиночными на большом расстоянии степняков не достанешь. Гортанная команда. Бандиты проворно вскинули луки к небу. Дистанция слишком велика для прямого выстрела, бандиты метнули стрелы вверх, Стрелы с шуршащим свистом ушли высоко в небо, закладывая дугу…

Позади пронзительно свистнуло, спустя миг снова. Сергей оглянулся. Почти отвесно в паре метров в иссохшую землю ударила стрела и еще, и еще, делая ее похожей на колючую шкуру ежика. Русский яростно оскалился. заполз за каменную тушу идола. Все что оставалось – ждать пока степняки пойдут на штурм и молиться чтобы не зацепила стрела.

Гортанные крики с подножия холма, свист стрел и надрывный, в котором не осталось ничего человеческого, крик раненого. Вдруг он утих, завершившись коротким и отчаянным всхлипом. Сердце в груди словно остановилось. Прирезали, понял Сергей, если со своими так, то как они поступят с пленным? Проверять не хотелось.

Ливень стрел приутих. Сергей осторожно выглянул из-за идола. Глухо бабахнуло, метрах в двух фонтанчиком брызнула земля вперемешку с травой. Он торопливо отпрянул обратно. Кто-то из стрелков внизу вооружен огнестрелом попаданцев. Хреново. Техническое превосходство, на которое Сергей так рассчитывал, оказалось фикцией.

Высунулся с другой стороны идола. Ага! Посреди толпы аборигенов пятнистая фигура с вполне современного вида охотничьим ружьем целится в вершину холма. Тщательно прицелился. На, получи!

«Тра-та-та!» – коротко прорычал пистолет. Попал! Незадачливый стрелок беззвучно рухнул. Ноги в сапогах в темпе чечетки застучали по земле, выбивая пыль. А вот нечего переходить на сторону насильников и убийц! Выдернув чеку из гранаты, метнул вниз. Крикнул:

– Держите подарочек!

Предупредить, что именно сбросил вниз попаданец, оказалось некому. Скуластые лица бандитов нависли над ребристым яйцом гранаты.

«Бах!» – славно громыхнуло. Огненная стихия разметала в разные стороны, поломанные тела бандитов. Хищная улыбка пробежала по губам Сергея. Немало отважных аскеров и по совместительству убийц получили свое. Вокруг вновь засвистело, дождь стрел усилился. Сергей судорожно прижался спиной к каменному памятнику, взгляд скользнул по ребристому бочонку последней «лимонки». Эта… для себе, если что.

Словно по сигналу обстрел закончился, и тут же на верхушку холма прыжком вскочил мужик в грязном халате, под металлическим шлемом горят злобой узкие глаза. Торжествующе взвыл, из ножен вылетела узкая и длинная сабля.

Пистолет бабахнул, руку дернуло отдачей. Дикий крик. Бандит, сбитый пулей, словно ударом доброй дубины, с истошным воплем покатился с холма. Через миг со всех сторон враги густо полезли на холм. Сергей юлой закрутился вокруг памятника.

«Бах!» – краем глаза углядел нового бандита. Выцелил стволом.

«Бах!», – потом еще. – «Бах!»

Неистовые и злобные крики, вой раненых, гулкие одиночные выстрелы и короткие очереди из пистолета слились в какофонию боя. Вроде бы сам что-то яростно орал в ответ, но утверждать, что именно так и было, он бы не стал. Дважды торопливо вбивал в пистолет новый магазин. Наконец, все закончилось. Сергей, тяжело дыша, укрылся за идолом и злорадно ухмыльнулся, чрезвычайно довольный собой. Их много, но победил он! Казалось, что штурм длился невыносимо долго, но, когда все закончилось, и он посмотрел на часы, оказалось, все длилось от силы пару минут, а от момента, когда вызвал спасателей, прошло полчаса. Снизу слышались вопли раненых, всего в трех метрах перед Сергеем валялся в алой луже крови, успевшей натечь с простреленной головы, мужик с копьем, намертво зажатым в руке. Шустрый оказался, почти успел добежать. С другой стороны памятника слышался надсадный вой раненого. Скверные у него раны, в живот и грудь, не факт, что даже продвинутая медицина двадцать первого века такого спасет. А в условиях семнадцатого-практически верная смерть!

Вновь начался обстрел, значит, пока не полезут. Занудно засвистели, вонзаясь в сухую, омертвевшую землю стрелы. Сергей облизал сухие губы и расстегнул ворот, сверкнул невзрачный серебряный крестик. Летчик поднес к сухим губам, торопливо зашептал:

Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя…

Сергей замолчал. Текст молитвы он забыл. Хотя его и крестили в детстве и считал себя православным, но церковь посещал от силы раз в год и даже Перенос не изменил этого. Но… на войне даже коммунисты становятся немного религиозными и молятся богу. А над головой темнело распахнутое настежь небо, цвета штормового океана. От него делалось тоскливо на сердце, в то же время и глаз не оторвать.

Раненный с другой стороны памятника, всхлипнул, вой прекратился, видимо получил свое от «дружеской» стрелы. Сергей вновь посмотрел на наручные часы, и робкая надежда затеплила в душе. Осталось совсем немного продержаться. Поискал взглядом, где сумка с боеприпасами. Вот она, в двух шагах от памятника, пока крутился, отбиваясь от бандитов, случайно отбросил ее на пару шагов. Аккуратно подтянул ногой и принялся торопливо снаряжать магазины.

Он набивал последний, когда правую руку обожгла дикая боль, словно на обнаженную кожу плеснули кипятком. Сергей вскрикнул, очередной патрон упал, блестя медными боками покатился по земле и исчез в жухлом ковыле. Скосил глаза. Пущенная наугад стрела нашла долгожданную цель. Пронзила насквозь правую руку, пришпилив к животу. Из-под стрелы засочились алые капли. «Черт, черт, черт! Ну вот и все, в таком состоянии я не боец». Летчик спиной осел на идола. Попробовал пошевелить пальцами правой руки и вскрикнул – тело пронзил новый огненный разряд боли. Липкий, тягучий пот потек по позвоночнику.

Лицо стремительно побледнело, только губы –точно яркая алая лента.

Там, где кровь тонким, щекотным ручейком стекала на землю, отчаянно зачесался бок.

Боль немного уменьшилась. Было обидно, до слез обидно. Ну почему это случилось именно с ним? Потом лицо исказила презрительная гримаса. «Думаете, уроды вонючие, возьмете меня? Да хер вам!»

Кулак ударил по спекшейся до каменного состояния земле. Рану словно прострелило жгучей молнией, из груди вырвался новый стон.

Левой, здоровой рукой подтянул последнюю гранату, вытащил чеку и взял ее в руку, продолжая прижимать спусковой рычаг. Стоит отпустить и все…

Закружило голову. Изо всех сил сжал зубы. Только не потерять сознание и дождаться. Чтобы не зря. Уходить один он не желал. Только в окружении сонма врагов!

– Боже, – взмолился, – если ты есть, не о жизни тебя прошу я, дай мне уйти так, чтобы стыдно не было…

И тут нахлынуло осознание, что это все. Что остались считанные секунды или минуты. Умирать не хотелось отчаянно. Хотелось жить так сильно, что рука едва не разжалась. Перед глазами встали родители. «Прощайте, мама и папа! Я виноват перед вами… не будет внука или внучки, о которых вы мечтали… прощай друг Сашка». И так ему стало себя жалко, так растравил самого себя, что по пыльным щекам поползли мокрые борозды. Да что там, он попросту рыдал, по-мальчишески всхлипывая и размазывая по лицу кулаком с намертво зажатой гранатой грязь, кровь и слезы. Ярился на себя до зубовного скрежета, но ничего не мог с собой поделать.

Слезы вовсю застилали глаза, мир расплывался, разбойники, выставив копья и сабли, осторожно приближались.

Со сведенных судорогой губ оскаленного, бледного Сергея вырвался поток невнятных, перемешанных с матерной руганью слов. Ярость, охватившую его, можно сравнить только с яростью берсеркера, в чем мать родила, бросающегося на закованных в железо воинов и побеждающего!

Разбойники остановились. Это было невозможно, невероятно. Он один, раненный, безоружный, а их много, но они боялись его.

А потом все изменилось. В глазах русского появилось странное выражение, он даже задышал вольнее, наконец-то покинуло страшное напряжение, будто, наконец, свободен, свободен от всего!

Что происходило дальше, видели только выжившие враги да степной стервятник, висевший над холмом в восходящих потоках воздуха. Он терпеливо дожидался, когда глупые двуногие наконец уйдут и дадут полакомиться свежей мертвечиной.

Когда кольцо врагов, повинуясь командирскому окрику, сомкнулось над привалившимся спиной к идолу человеку в синем, пилотском костюме, из глотки человека вырвался сходный с волчьим рык-вой. С громовым ревом вырвалось яростное пламя, тела в окровавленных и грязных халатах, разбросало по вершине холма. А у каменного идола осталось лежать изломанное, окровавленное тело в окружении сонма трупов и неистово вопящих раненых. Смерть была милостива к молодому герою. Она избавила от мучений агонии, от последних конвульсий, он погиб мгновенно и даже уснув навеки, он пугал бандитов победной улыбкой, навеки застывшей на губах. Эхо взрыва, понеслось по степным просторам и вскоре затихло. Только усилившийся ветер, видевший и не такое, пел скорбный реквием погибшему герою.

Двадцать минут спустя хмурые и неразговорчивые после осознания чудовищных потерь бандиты заканчивали грузить на арбы погибших и легкораненых, тяжелых прирезали сами, переводя в категорию мертвых. Молодой бандит в перепачканном землей дырявом халате обладал самым чутким слухом или, возможно, обостренной «чуйкой» на опасность. Неожиданно остановился, из-за чего напарник, тащивший вместе с ним труп товарища, споткнулся о камень и отчаянно засквернословил. Не обращая внимания на ругань, молодой несколько мгновений с видимым недоумением смотрел на север. С хмурого неба на грани слышимости доносился отдаленный гул, а на горизонте родилась постепенно растущая точка. Наконец, уверился, что это ему не кажется, протянул руку на север и гортанно выкрикнул. В коротком бою не выжил ни один выходец из двадцать первого века, поэтому объяснить, что это летит неотвратимое возмездие в виде вертолета МИ – 8, было некому, но угрозу разбойники смогли понять.

Невыразимый ужас проник в черные сердца степных разбойников. Послышались громкие тревожные крики. Им вторило испуганное ржание коней. Бросая все: арбы с трупами и легкоранеными, бандиты спешно садились в седла. Оставляя камчой кровавые полосы на лошадиных боках и, грохоча копытами по выжженной земле, горстка всадников стремительно понеслась на юг. Но попытка обогнать на лошади стремительного небесного дракона заранее обречена на неудачу. Не прошло и пяти минут, как светло-серая туша винтокрылой машины с большой красной звездой на корпусе, выросла до размеров корабля, плавающего по морю, которое потомки назовут Каспийским. Понеслась низко над землей вслед за беглецами, пригибая степные травы к земле. Грохот газотурбинных двигателей давил физически, стал почти невыносимым.

Одни, часто оглядываясь на догоняющего их дракона, мчались изо всех сил. Другие соскакивали с коней и бросались ничком на землю, моля богов, чтобы небесный дракон не обратил на них внимания. Все тщетно! Над всадниками машина немного приподнялась. Горохом полетели к земле небольшие, размерами с гранату, осколочные бомбы.

«Бах! Бах! Бах!» – невиданные огненные цветы распустились над степью, молотом ударили по барабанным перепонкам, разметав изломанные, окровавленные людские тела и туши ни в чем не повинных лошадей. Остались только раненые и оглушенные. Вертолет резко сбросил скорость, повис на месте, затем неторопливо провалился, бешено взбивая воздух винтами и подымая в небо густые пыльные тучи. Наконец винты остановились, из открывшейся в корпусе узкой двери упала веревочная лестница.

Над степью тягуче и хрипло несся вой раненых бандитов:

– А-а-а-а-а…

– Уу-у-у-у…

Один за другим десяток бойцы в броне, с казачьей шашкой в одной руке и безотказным ПМ – ом в другой, торопливо спрыгнули на землю. В спецназ города набрали воинов, прошедших суровую школу Чечни, так что крови они не боялись.

Пробежались по выжившим. Напрасно раненые, оставляя на высохшем ковыле кровавую дорожку, пытались отползти. Жалости бойцы не знали.

Карающей молнией сверкала казачья шашка и очередной душегуб, признанный безнадежным или тяжелораненым, захлебываясь кровью, отправлялся в ад.

В любом случае городской суд знал только один приговор убийцам – смерть, так зачем заниматься бюрократизмом? За прошедшие после Переноса месяцы горожане ожесточились сердцем и зверскую расправу с геологами прощать не собирались. Легкораненых бандитов пинками согнали в кучу. Потом с ними поработают дознаватели. Для города жизненно необходимо выяснить все обстоятельства нападения бандитов на геологическую партию. Между тем вертолет не стал дожидаться бойцов, вновь поднялся в небо, совершив крутой вираж, подлетел к холму, на котором принял последний бой Сергей. Над вершиной машина сбросила скорость, тарахтя двигателями, зависла неподвижно в метре от поверхности. По степному ковылю наотмашь ударил ветер, вжимая стебли в землю, из открывшегося люка спрыгнула пара вооруженных бойцов, тут же припали на колено, контролируя автоматами окрестности, за ними спустилась женщина-медик в белом докторском халате. Вертолет вновь поднялся в небо и полетел в сторону кочевья с рабами и их охраной. Каждый получит то, что заслужил.

Костяк вырезавшей геологическую партию группы составили посланные повелителем Джунгарии в Казахские степи разведчики и диверсанты, к ним за время пути к Южному Уралу прибились разноплеменные бандиты и отщепенцы. К сожалению, главари банды и примкнувшие к шайке попаданцы погибли в бою, так что ничего больше следователям ФСБ узнать не удалось.

***

Узкий, шириной десять километров и, плоский, словно стиральная доска коридор, ведущий из Джунгарии в Казахстан, не раз выплескивал на евразийские равнины орды алчных завоевателей, сметавших все на пути, рушивший казавшиеся несокрушимыми империи и царства. Лазутчики давно предупредили Тауке-хан о предстоящем вторжении, и владыка казахов отправил гонцов во все концы орды с приказом о сборе войска.

К середине лета на заросшей буйной степной травой равнине, раскинувшейся перед Джунгарским воротами, гигантской кляксой расползся гигантский войсковой стан. Тысячи разноцветных юрт, палаток, теснились на крайне небольшом для многочисленного войска – десятки тысяч человек – месте. В воздухе витала кислая смесь запахов конского навоза и человеческого общежития, смешавшаяся с ароматами степных трав. Между станами племен паслись многотысячные табуны коней, блеяли, мычали пригнанные для пропитания бесчисленные стада овец и коров, оставляя после себя вытоптанную, взлохмаченную копытами землю. Впрочем, хаос, только кажущийся. Казахи разбили становища строго по племенам, ближе к озеру Алаколь, одному из самых больших в Казахстане, кереи, найманы, аргыны и кипчаки, дальше к горному проходу все остальные.

Экспедиция попаданцев, направленная в помощь казахам 2 июля достигла конечного пункта маршрута. Лагерь разбили на краю орды Тауке-хана: на берегу озера Алаколь внутри круга из фургонов стояли четыре пятнистых, цвета летней степи, палатки. Между ними вздымалась в небо тонкая мачта радиостанции, негромко тарахтел движок электростанции. Из трубы полевой кухни вился ароматный дымок, порывистый ветер с озера доносил мясной запах исходящей соком жареной баранины, заставляя прогуливающихся вдоль охраняемого периметра часовых сглатывать голодную слюну. Повар в застиранном фартуке открыл крышку кухни, половником помешивает варево. Суп почти готов, поспеет к возвращению с фортификационных работ бойцов.

Второй день русские с утора до вечера рыли окопы и блиндажи под взводный опорный пункт и позиции для минометной батареи. Александр сегодня дежурил и оставался в лагере. Под вечер, воспользовавшись тем, что появилось немного свободного времени, ушел к озеру.

Солнце клонилось к горизонту, кровавя подпирающие темнеющие небеса вершины горных хребтов: Джунгарский Алатау и Барлык, бросало алые отблески на равнину – поле будущей битвы. Подложив руки под голову, лежал на галечном берегу, ощущая лицом последние лучи и бездумно смотрел на озеро. С тихим, умиротворяющим плеском на пустынный пляж накатывали прозрачные волны. Тихо шелестели степные травы, нежные пальцы ветра касались разгоряченного лица. Было невыразимо приятно. Все мирно и спокойно. Словно на курорте в Сочах, куда приезжал с родителями подростком, словно не предстояло впереди сражения. В этом диком мире была собственная, странная красота.

Бездонное небо стремительно темнело, вершины гор за спиной – стена в пару километров все еще ярко освещена, ниже выжженные безжалостным светилом горы теряли форму, все сливалось в серую, постепенно темнеющую массу.

За последние дни и недели Александр изменился. Не только внешне: загорел до черноты, волосы до белизны выгорели на южном солнце, взгляд стал уверенным и непреклонным, поменялся и внутренне. Война, огонь сражений, гибель товарищей опаляют не только тело человека, но и душу. Из юноши, в меру честолюбивого и в то же время легкомысленного, готового лететь туда, куда подует ветер, вылупился на свет человек, который твердо знал, что именно хочет, и умеющий ради целей, коль они поставлены и признаны жизненно важными, идти напролом, не обращая внимания на любые ограничения, запреты и трудности, ломая об коленку мешающих и сопротивляющихся.

Тьма летом в этих широтах наступает поздно, но падает стремительно, как атакующий ястреб; вроде еще сумерки, потом раз и, словно щелкнул невидимый выключатель, и воцарила тьма. Перевернутый ладьей плывет серебряный месяц, яркие южные звезды словно подмигивали с небес.

Об Оле он думал с нежностью: то были мысли человека, разом потерявшего все, и привычный мир и родичей и, которого держал на плаву единственный якорь по имени Оля Соловьева. А еще, пожалуй, долг перед друзьями и сослуживцами. Память упрямо подсовывала прекрасное девичье лицо, склоненное набок, обрамленное водопадом темных локонов. Раннее, свежее, тихое утро. Влюбленные гуляют по осеннему саду, небо улыбчивое – словно в ноябре опять началось бабье лето. Оля поворачивает голову с милым вздернутым носиком, озорно стреляет огненно-черными глазками. Пухлые, жадные губки шепчут что-то… он так любил их целовать. Сердце забилось неровно, и каждый удар, будто звон набата, отдавался в голове, порождая протяжные сладкие отклики эха: Оля, Оля…

По телу пробежала ледяная волна. Ноздри раздулись, почти ощутил манящий до дурноты аромат девичьих кос, но… нет. Показалось.

Усилием воли отогнал женский образ. Бой, возможно, завтра. По донесениям разведки войско повелителя джунгар разбило лагерь у озера Жаланашколь, ближе к выходу из джунгарских ворот, и, если завтра враги двинутся вперед, приблизительно к обеду наткнутся на преграждающее им путь казахское войско.

– Тащ. старший лейтенант, – хрипло прокричал повар, – пробовать ужин будете?

Александр поднялся с гальки.

– Конечно, – ответил, надел на голову кепку и направился мимо придвинутых вплотную друг к другу в оборонительный круг фургонов к кухне, откуда шел густой аромат варенного мяса и специй.

– Что-приготовил-то? – офицер сглотнул голодную слюну, пахло аппетитно.

– Бешбармак, – повар, довольно прижмуривая «монгольские» глазки, расплылся в горделивой улыбке, – Такого бешбармака вы не пробовали! Это я вам как казах говорю!

Повар налил немного, только прикрыв дно металлической тарелки. Шибануло наваристой мясной похлебкой. Самое оно для изголодавшегося солдата!

Не успел устроиться за столом, когда из палатки выглянул угрюмый и даже растерянный радист с бумажкой в руке. Поискал взглядом дежурного офицера, подошел.

– Что случилось? – Александр нахмурился, почувствовав плохое и, положил ложку на стол.

– Вот, радиограмма из города – радист протянул вырванный из блокнота листок и потупил взгляд, – здесь все написано.

Александр взял желтоватый лист радиограммы, глаза пробежались по строчкам. «Уничтожена банда, совершившая нападение на лагерь геологической партии. Костяк банды составила разведывательная группа, посланная Хунтайши Джунгарии. В ходе ликвидации банды погиб летчик лейтенант Евдокимов С. В». Пилотов в городе немного, можно пересчитать по пальцам, и единственным из них с фамилией Евдокимов, сосед по квартире и лучший друг – Сергей. Александр остолбенел. Он хотел что-то сказать, но горло сжал жесткий спазм. Кровь резко, толчком, ударила в голову, несколько секунд перечитывал сообщение снова.

– Спасибо, можешь идти, – пробормотал офицер осипшим голосом, отдал телеграмму и, сгорбившись, словно на плечи давила невидимая гора, отвернулся от поспешившего исчезнуть солдата. «Господи, как же я без Сереги?» И тут же жаркая волна стыда заставила покраснеть. Да, о чем он думает? Эгоист! Его больше нет… Губы, подбородок, щеки задрожали, словно смертельно хотелось разрыдаться, только забыл, как это делать. Из груди вырвался судорожный вздох. Больно, словно оторвали важную часть тела, и она болит и кровоточит.

Ночь упала стремительно, словно кривая сабля степняка на шею жертвы.

Мрачная тьма сгустилась там, где не виделись, а скорее угадывались горы, за которыми пряталась Джунгария, восточная страна убийц и палачей. В небе ярко сверкнула, словно взгляд злобного дэва, (сверхъестественные человекоподобные существа, имеющие вид великанов) первая звездочка. Взгляд молодого человека из растерянного превратился в угрожающий, недобрый. Еще раз с силой, высоко вздымая плечи, выдохнул воздух, лицо закаменело в новой ипостаси. Он, наконец, нашел личные основания для боя. Убийцы и изуверы не должны дойти до города и ради этого он отдаст даже жизнь.

Когда усталые солдаты вернулись с подготовки укрепрайона, поужинали и готовились ко сну – завтра, возможно, предстоял сражение, сменившийся с дежурства Александр отозвал в сторону, подальше от подчиненных, замковзвода прапорщика Сорокуна.

– Сергей, – офицер глухо откашлялся и произнес надтреснутым голосом, – говорят, у тебя водка есть?

– А кто сказал – то? – густо пробасил прапорщик, набычился словно медведь-шатун и бросил на начальника тяжелый взгляд исподлобья. В исполнении мускулистого парняги, ростом под два метра и весом около сотни килограммов, это выглядело впечатляюще – Вы больше слушаете всяких стукачей!

– Это не важно! – Александр угрюмо боднул головой, – У меня друг погиб, летчик, помянуть надо. Так есть или нет?

– Тот самый летчик, о котором писали в радиограмме? – прапорщик почесал подбородок, под рукой хрустнула успевшая с утра отрасти щетина.

– Да.

– На святое дело найдем немного, тем более для вас.

Начальника, несмотря на разницу в возрасте, Сорокуну слегка за тридцать, он уважал. Вне службы у них сложились ровные, почти приятельские отношения. Даже разок, когда Сорокун поругался вдрызг с женой, ночевал в комнате у начальника.

Прапорщик нырнул в фургон, через пару минут вернулся с замызганным пластиковым пакетом.

– Вот, правда, не водка, а самогонка, но хорошая, отвечаю шеф!

– Да пойдет! Спасибо, – с чувством добавил Александр, крепко пожимая руку подчиненного, – Приходи в командирскую палатку после отбоя!

– Приду, – прапорщик кивнул.

Сорокун откинул полог и заглянул в палатку.

– Разрешите? – пробасил.

Сквозняк мотал тусклую лампочку под потолком, бросавшую таинственные тени на лица офицеров, на миг то скрывая в густой тени, то открывая взгляду небогатый военно-полевой стол во всей немудрености. Посредине – большая миска с бешбармаком. Дальше – глубокие тарелки с маринованными опятами и, истекающими ароматом копченостей и специй толстыми ломтями мяса и рыбы. Негромко трещал движок электростанции да жужжали вьющиеся вокруг лампочки надоедливые степные насекомые. Пир небогат, зато дружен по-братски – вокруг боевые побратимы. В углу сидел начальник экспедиции майор Афонькин.

– Заходи, опаздываешь! – буркнул майор, покосившись на просочившегося в палатку прапорщика и нетерпеливо махнул рукой, – Надеюсь, эта бутылка последняя? А то знаю я вас, прапорщиков, все норовите в норку запрятать, глядишь, если пошарить, то не одна бутылка найдется?

– Да че вы такое наговариваете, – Сорокун возмутился совершенно искренне, но взгляд предательски вильнул в сторону.

– Все собрались, прошу к столу, – Александр сказал негромко. Лампочка выхватывала из тьмы необычайно серьезное лицо и набухшие под глазами мешковатые складки.

Когда по солдатским кружкам разлили пахнущий сивушными маслами напиток, Александр поднялся. Недолго поразмышлял над тем, что следует сказать, затем зло дернув уголком рта, отчеканил:

– Вчера погиб мой самый большой друг, русский герой Евдокимов Сергей. Пусть земля ему будет пухом.

Офицеры дружно поднялись. Лица торжественно-печальны, не чокаясь, выпили.

– А ведь это джунгары убили твоего друга, – усевшись на место, напомнил майор угрюмо.

Сверчки тянули однообразную, томительную песенку. Послышалось отдаленное конское ржание.

Александр перевел напряженный взгляд на начальника. На лице змеями катнулись желваки.

– Я знаю.

Еще раз выпили.

– Я вот все думаю, – пробасил Сорокун, оторвавшись от толстого куска мяса, который он откусывал крепкими зубами, – А зачем мы здесь за тысячи километров от России и города. Здесь мы все чужие… И не нахожу ответа.

Петелин сосредоточенно, с каким-то тихим озлоблением вертевший в руках вилку, холодно обрезал прапорщика:

– Серега Евдокимов… геологи… Суки, чтобы любая тварь до поноса боялась даже подумать о том, чтобы наших задеть. Своими руками душил бы гадов. В кровавую пыль. Мочить буду пока достанет сил, а мощи у меня немерено, – рыкнул Петелин, не отводя взгляда сжавшихся в узенькие щелки глаз от покрасневшего лица Сорокуна.

– Спокойно, спокойно, – то ли пораженно, то ли удивленно, прапорщик покачал головой, – Не кипятись, это я так, ради поддержания разговора, а ты изменился, кровожадный такой.

– Зато справедливый.

После четвертого тоста: за то, чтобы за нас не пили третьим, бутылка закончилась. Завтра предстоял бой, так что продолжения не последовало.

Александр последним вышел из палатки. Горел погребальным костром закат, и волками смотрели звезды из-за вуали облаков. Луна огромная и красная, словно пылающая, показалась невероятно большой. Черные силуэты гор неожиданно четко нарисовались на ее фоне, они напоминали вершины извергающихся вулканов.

Знаете ли вы что такое ночь перед боем, когда не знаешь увидишь ты следующую ночь или нет? Вот и Александр не знал, но то ли сказался выпитый алкоголь, то ли сам огрубел, но спустя полчаса спал, так же, как и маленький лагерь попаданцев. Конечно, за исключением дежурных.

На следующее утро за полчаса до обычного подъема в палатке раздался охрипший спросонья голос майора Афонькина:

– Подъем товарищи офицеры. Будите бойцов!

После легкого завтрака фургоны оборонительного периметра лагеря сдвинули в стороны. В образовавшийся проход один за другим выехали два фургона с минометами и боеприпасами. Вслед за ними вышел взвод пехотного прикрытия во главе с Александром и двинулся по утоптанной тысячами караванов пыльной и каменистой дороге, теряющейся в узком коридоре Джунгарских ворот. Где-то там, невидимое, двигалось навстречу судьбе вражеское войско. Повозки из оборонительного круга немедленно сдвинули назад, а в лагере остались одни часовые.

Александр двигался привычным к многокилометровым переходам военным шагом во главе взвода, за неспешно катящими по дороге фургонами. Заунывно выл, обдавая злым запахом раскаленной пыли и пересохшей полыни и, играясь сухими «колобками» перекати-поле, жаркий южный ветер. Гнул выгоревшие на летнем солнце травы. Позади глухо стучали об вытоптанную землю солдатские ботинки. Рядом обгоняли, искоса поглядывая на попаданцев, племенные отряды и дружины крупных феодалов – почти двадцать пять тысяч прирожденных кавалеристов. Еще не так жарко, но поднимающееся южное солнце напоминало своей ненавистью ко всему живому яростный дьявольский взгляд и к полудню температура обещала подняться под сорок градусов. Над выгоревшей степью струился раскаленный воздух, а впереди холодно и безразлично сияли ледники Джунгарского Алатау, над ними выцветшее, пронзительно-голубое небо. Он готовился драться на смерть. И невольно подумалось сколько из тех, кто встретил рассвет, увидят закат?

Через пятнадцать минут взвод подошел к передовым позициям в центре объединенного войска. В земле чернели траншеи построенного по всем правилам военной науки будущего, опорного пункта. Взвод окопался в одну линию, сто метров по фронту, загибавшуюся флангами назад. В глубине, за батареей минометчиков, дополнительно отрыли окопы для круговой обороны. С фронта в сотне метров впереди позиции, в степном ковыле прятались густые клубы колючей проволоки.

Выбранное Тауке-ханом место для боя идеально для войска казахов, где конные отряды могли реализовать преимущество в подвижности, но и для попаданцев удобно. Пока не сметут на флангах многотысячные отряды казахов, опорный пункт невозможно окружить.

Солдаты торопливо разгрузили минометы, боеприпасы и комплекты доспехов с изображением городского герба и стальные щиты, изготовленные по образцу полицейских из двадцать первого века. Испытания показали, что для бойца в кирасе из легированной стали с наплечниками, наручами и поножами стрелы представляли опасность только при попадании в незащищенные части тела, а огнестрел только вблизи. Когда груз оказался на земле, фургоны направились полевой лагерь, а пехота, надела защитное снаряжение, с негромким гомоном попрыгала в глубокие, в рост человека, окопы.

Приданным огнеметчикам молодой офицер определил позиции на флангах взвода.

Потом спрыгнул в окоп командно-наблюдательного пункта.

Между тем горячий ветер с юга усилился. «Это хорошо, – с одобрением подумал Александр, доставая платок и, в очередной раз, смахивая со лба липкий пот, – Когда джунгары доберутся до наших позиций, ветер снесет стрелы в сторону». Испытывал ли он страх перед предстоящим боем? Конечно, да, как любое живое существо, рискующее жизнью, но все же не такой, чтобы его нельзя превозмочь. Скорее, чувствовал лихорадочное возбуждение, когда вроде все подготовил, но, кажется, что необходимо сделать что-то еще. Оставив на командно-наблюдательном пункте взвода наблюдателя, пошел по траншее на правый фланг. Бойцы обустраивались, нервничали, тихие разговоры, угрюмые лица. У кого осталась заветная пачка сигарет, упивались табачным дымом. Одной из тем разговоров была гибель летчика. Александр нахмурился и невольно ускорил шаг. Когда друг принял последний, неравный бой, Александр был далеко. Разумом понимал, что где находится, зависит не от него, а от приказов руководства и вины в том, что произошло, нет, но глупому сердцу не прикажешь. Настроение окончательно испортилось.

С обоих сторон от траншей неторопливо выстраивались в более-менее ровную линию отряды конников. Кони, предчувствуя бой, тревожно ржали. Впереди богато экипированные командиры с развевающимися на ветру разноцветными флажками родовых цветов на конце копий. Позади рядовые бойцы с нарукавными повязками или нашивками таких же цветов. Армия сильная для средневековья, но в семнадцатом веке она обречена на поражение. У казахов мало артиллерии, а пехота отсутствовала. Это и стало причин их неудач в войнах с джунгарами, имевшими и обученную пехоту, и многочисленную артиллерию. Джунгар нельзя назвать обыкновенными кочевыми варварами. При основателе ханства Батур-хунтайджи активно поощрялось земледелие, строились укрепленные «городки». Для развития пашенного земледелия его приемники активно переселяли в центральную Джунгарию оседлые народы. Благодаря вынужденным иммигрантам в ханстве развивалась черная и цветная металлургия, суконное производство. Знали они и огнестрельное оружие, и широко использовали.

Александр вернулся назад и доложил по рации о готовности к бою. Узнаваемый, хрипловатый голос майора, командный пункт начальник экспедиции держал на минометной батарее, сообщил что джунгары начали выдвижение. Сердце забилось чаще. Скоро все произойдет!

Петелин сидел на дне окопа, привалившись к стенке не из привычного чернозема, а рыжей, как летняя степь, земли и, думал о том, что это вторая его война в этом мире. И в самом деле, за три месяца он умудрился поучаствовать в двух войнах или, точнее, одной войне и одном бое. При этом он несколько раз рисковала жизнью, но такая жизнь ему нравилась. Вот в чем дело.

Солнце поднималось все выше, жгло яростными лучами, и зной усиливался. Александр вытирал набегавший из-под пилотки пот. Спина, с плотно прилипшей офицерской рубашкой с короткими рукавами, темнела мокрыми пятнами. Ветер безостановочно нес едкий, мелкий песок, забивавший рот, нос. Бойцы попрятались на дно окопов где осталось немного тени, поругивали командиров за преждевременный подъем. Он все чаще недовольно поглядывал на палящее не по-детски солнце, высоко поднявшееся над горами и иссушенной равниной и периодически прикладывался к фляге с противной, теплой водой.

Стояла туго натянутая тишина, и в этом недобром молчании даже в самых дальних окопах услышали, как наблюдатель, опустив бинокль, немного растерянно проорал:

– Идут!

– Кто? – вздрогнув, Александр подскочил во весь рост и тут же ответил себе на вопрос – джунгары. Торопливо вскочил, бинокль взлетел к глазам. Изображение рывком приблизилось. Километрах в четырех, из-за коричнево-серой горы неторопливо, словно объевшийся питон, выползали ровные ряды многотысячного войска хунтайши Галдана. Их много, очень много и выглядели они грозно и несокрушимо. Порыв ветра донес заунывный вой больших труб и мерный рокот варварских барабанов.

«Нда… большая армия, не кот насрал, – сердце Александра сжалось от страха, но только на миг. Экая глупость. Ему не первый раз воевать с местными, как-нибудь сладит и с этими! Облегченно выдохнул воздух. По крайней мере в ближайшие часы все решится, пытка ожиданием закончилась.

Предводитель джунгар полководец был многоопытный и, опасаясь вражеской атаки на марше, заранее развернул армию для сражения. На флангах вперемежку двигались проворные отряды конных лучников, сверкали сталью эскадроны, тяжелой панцирной кавалерии. Впереди на племенных жеребцах, с пестрыми попонами, двигались степные тайши (племенные вожди). Порывистый ветер развивал разноцветные флаги в руках, колыхал султаны из конского волоса и птичьих перьев на высоких шлемах, напоминавших по форме вазу или кувшин с длинным узким горлышком. По выучке и снаряжению конные латники напоминали европейским путешественникам знаменитых «крылатых» гусар. Так что относиться к ним следовало со всей серьезностью. В одном ряду с джунгарами – воинские подразделения вассальных племен: енисейских кыргызов, телеутов, кашгарских «бухарцев» и халхасов. Такие же конные отряды составляли вторую линию и резерв войска.

В середине боевого порядка и немного позади флангов – джунгары называли такой боевой порядок лук – ключ, маршировали плотные шеренги мушкетеров с ручным огнестрельным оружием, изготовленным в основном в городах Средней Азии. Искусством стрельбы из ружей джунгарские воины владели прекрасно, и, если допустить их вплотную к окопам, они могли представлять немалую опасность для попаданцев. В промежутках между шеренгами по степному разнотравью мерно шагали густые колонны пехотинцев в сверкающих доспехах. Над головами колыхался густой ворс длинных копий, похожий издали на щетину исполинского вепря.

– Первый, ответь второму! – Александр произнес в рацию.

– Слушаю, чего тебе, второй? – сквозь неожиданные помехи донесся напряженный голос майора.

– Наблюдаю войско джунгар.

– Аналогично, расслабься старлей и наблюдай за представлением в исполнении минометной батареи.

Александр положил рацию на место. «Ну вот и шанс вернуть должок», – хмурясь думал. Пусть с помощью товарищей и союзников – казахов, но отомстит! Мрачно усмехнувшись недобрым мыслям, вновь поднял бинокль к глазам.

Позади, где стояла минометная батарея, глухо бамкнуло. Спустя считанные мгновения перед вражескими рядами расцвел огненно-дымный цветок взрыва. «Недолет», – Александр досадливо поморщился. Войско джунгар, казалось, не обратило на вражеский снаряд никакого внимания – все так же мерно маршировали мушкетеры и копейщики, рысили бесчисленные отряды конников.

Снова бамкнуло. Минометный разрыв разбросал десятки копейщиков в стороны, будто злой великан бросил в гущу оловянных солдатиков биту. Спустя несколько секунд в гуще мерно шагавших пехотинцев поднялись к небу пять огненных цветков. Свистели чугунные осколки, убивали, безжалостно рвали человеческие тела. Не спасали даже металлические латы копейщиков. Окровавленные бойцы рушились на степную траву, выли от боли, с ужасом смотря на свои оторванные руки и ноги. Для аборигенов конца шестнадцатого века артиллерия попаданцев била ошеломительно далеко и результативно.

Залп, залп и снова залп. Каждые несколько секунд над отрядами мушкетеров и копейщиков поднимались смертоносные фонтаны огня и дыма. Целые ряды рушились на землю, словно трава под косою, но слишком хорошо хунтайши Джунгарии выдрессировал пехоту. Шеренги поспешно смыкались. С великолепным презрением к смерти, прямо по трупам погибших и телам раненых, под мерный рокот барабанов и грозный вой труб, джунгары, с великолепным презрением к смерти, все так же размеренно маршировали.

Опустив бинокль Александр, покачал головой и невольно выругался. «Классно идут». Мужество, даже если это враг, не могло не вызывать невольного уважения.

Полководец джунгар сделал правильные выводы из невиданной скорострельности и дистанции, на которую стреляли вражеские орудия. Он не стал полагаться на жестоко избиваемую пехоту, а выкинул на игральную доску сражения собственный козырь – прекрасную тяжелую панцирную кавалерию. Ей только добраться до врага, а дальше скажется профессиональная выучка и отличная экипировка латников. На вражеской стороне по-иному затрубили трубачи, тревожно забухали барабаны, передавая войскам приказ.

– Рысью, марш! – услышал юный латник Сенге. Кровь по жилам растеклась огнем, сознание стало ясным и чистым, переполненным жаждой схватки. Он покажет жалким казахам, что такое воин из племени дербеты!

Понукая коня и набирая ход, перебросил из-за спины щит. Потянул из петли копье. На коня особо не наседал – необходимо держать строй. Нога на секунду потеряла стремя, поспешно словил его с внутренним страхом, не успеет до сшибки – он гарантированный покойник.

Фланги войска из конных отрядов, заметно ускорились, кони пошли рысью, а пехота остановилась, в ее строе появились разрывы. В них показались отряды панцирной кавалерии второй линии.

На стороне казахов ответно взвыли трубы. Повинуясь приказу, первая линия всадников ощетинилась опустившимися параллельно земле копьями. Конная лавина тронулась. Готовясь к сшибке, лошади двинулись шагом, постепенно ускоряясь, начали разгоняться. Тысячи копыт издавали глухой, напоминающий подземный, гул.

Цели минометчиков изменились, три ствола методично молотили измученную потерями пехоту, а по одному пытались нащупать минометными разрывами наступающие конные отряды врага. Пропустив кавалерию, пехота не выдержала избиения, сначала попятилась, затем отдельные бойцы побежали, спустя считанные минуты бегство стало всеобщим.

Взрывы наносили ужасающие потери коннице джунгар, но наступательный порыв батыров остановить не смогли. Слишком стремительно сближались две конные лавины, и слишком много людей яростно стремилось вцепиться во вражеские глотки.

Вот враги уже рядом. Кони перешли на галоп. Воинственные кличи казахских родов громогласно разнеслись над примолкшей степью. В ответ джунгарские воины прокричали собственный клич.

Все, дальше стрелять невозможно, можно задеть союзников. Будешь бить в эту кучу конников – поразишь и своих, и врагов. Минометы переключились на остатки убегающей пехоты, большая ее часть скрылась за горой.

В первом ряду дружины тайши дербетов отважный Сенге мчался навстречу врагам, которые приближались с небывалой стремительностью. Стыло сердце, но он был полон решимости. В щит ударила стрела, мотнула руку. Рядом раздался короткий вскрик, товарищ рухнул под копыта. Пронзительно заржала лошадь, заглушая человеческий вопль. Сенге наклонил копье. Выбрав противника, прицелился в грудь. Еще чуть-чуть! Уже видны едва не выдавленные волнением и страхом глаза казаха, совсем близко страшная муть лица. Две конных лавины с треском, грохотом, яростными криками, отчаянным ржанием лошадей, сшиблись примерно на полпути. Сенге ударил противника копьем. Тот успел закрыться щитом, но таранный удар, помноженный на мощь более тяжелого коня, не оставил ни единого шанса – словно пробка из бутылки вылетел на землю, под копыта обезумевших коней.

Поле сшибки заволокла густая пыль.

Пальцы разжались, выпуская размочаленное копье. С легким шелестом сабля покинула ножны.

За вскинутой головой коня замаячило потное, разгоряченное лицо немолодого казаха.

Сверкнув на солнце, клинок обрушился на голову. Казах прикрылся щитом, но тяжелый клинок перерубил и щит, и живую плоть.

Конь понес дальше. Воином овладела горячка боя.

Вокруг исполненные ужаса предсмертные крики, вопли ярости, страха и злобы, ржание ошалевших от ударов коней, скрежет железа – все слилось в сплошной адский гул.

Коней развело. Краем глаза увидел яростно оскаленный рот противника и уловил атаку слева. Клинок полоснул по подставленной сабле.

Сталь о сталь брызнула с визгливым восторгом, ему вторили разъяренные и испуганные крики противников.

Конь гулко прохрипел.

Толчея привела к новому противнику. Несколькими ложными ударами Сенге усыпил бдительность и, изменив направление удара пырнул острием сабли и тут же, привстал в стременах, с безумным рычанием рубанул по голове. Острие глубоко вонзилось в кость выше уха. Казах упал.

Все следующий!

Копыта коня опустились на хрустнувшее под ними тело убитого.

Управляя коленями, развернул жеребца. Впереди затянутая в халат спина. Н-на! Сабля прочертила косую полосу, взрезая ткань, плоть и кости. Казах испуганно-удивленно вскрикнул, завалился на холку коня и скатился вбок на землю.

Казалось, бой длился бесконечно, но противник неожиданно закончился.

Крутнув над головой окровавленным клинком, завертел головой в поисках.

На смятый конскими копытами ковыль упала желтоватая пена. Лошадь протащила мимо мертвого казаха. Нога застряла в стремени, лошадь несла, мотая избитое тело по земле.

Пронзительно закричал, размахивая флагом, родовой тайши, призывая воинов строиться для новой атаки.

Примитивная тактика джунгар – лобовая копейная атака, оказалась действенной. Бывают на войне ситуации, когда техническое преимущество обесценивается, а исход баталии решает голая сила и воинский дух. Линия боя по флангам прогнулась под напором превосходящих сил джунгар, но пока держалась. Другое дело центр, где с казахами сшиблись в основном латные отряды. Там не так радужно. Страшным таранным ударом панцирники разметали линию казахских отрядов.

Минометы перенесли огонь по коннице.

Александр опустил бинокль и оглянулся на окопы. Руки невольно сжались в кулаки, в голове зазвенело. В километре-полутора сверкала железом ламинарных доспехов конница джунгар. На ходу выравнивая ряды, неторопливым галопом приближалась к опорному пункту попаданцев. «Ну вот и наша очередь пришла вступить в бой», – подумал Александр и невольно сглотнул горькую слюну.

– Пятый, шестой, седьмой, на связь!

Когда командиры отделений один за другим доложились, бросил резким, жестяным голосом:

– Огонь открывать самостоятельно по приближении противника к ориентиру один. Огнеметчиков это тоже касается! Траншеи перекрыть щитами. Как поняли?

– Принято, – вразнобой послышалось.

Александр поднял прислоненный к стене щит и положил сверху на окоп, оставив бойницу, достаточную для прицельной стрельбы. Чувства притупились, кроме тех, что потребны в бою. Ни рефлексий, ни лишних мыслей, ничего, что способно помешать делать дело. Он работал, потому что война для офицера – это его работа. Тяжелая, грязная, смертельно опасная, но профессионал делает, что должно, и получается это у него, как надо. Потому, что он профессионал.

– Не высовывайся! – буркнул наблюдателю, тот торопливо пригнулся и поправил ремень автомата. Александр опустил вниз бронестекло шлема, конница врага, несмотря на частый минометный обстрел с пронзительным визгом скакала на врага. Копья латники сломали при сшибке с казахами, но и тяжелые сабли вместе со стрелами и примитивными пистолетами при стрельбе в упор могли принести нешуточные проблемы. Племенные, откормленные на зерне кони перешли на быстрый галоп.

Сенге давно заметил откуда летели поразившие столь многих товарищей снаряды и горел жаждой мести. Сейчас жалкие черви, посмевшие противиться джунгарам, получат достойное возмездие! Рекой потечет кровь нечестивых!

До длинных ям, куда спрятались от праведного гнева ойрат (самоназвание джунгар) убийцы, оставались считанные мгновения скачки, когда жеребец под Сенге споткнулся и с жалобным ржанием полетел оземь. Страшный удар о землю и боль в затылке почти вырвали сознание из тела. Во рту железистый вкус крови, глаза заливала кровь, мешая видеть небо. Родное небо Великой Степи. «Все», – с облегчением скользнула мысль. А потом только черная пустота.

Лошади, достигшие рубежа колючей проволоки, на всем ходу падали оземь, поднимались на задние копыта, сбрасывая всадников или опрокидываясь. Давка, столпотворение и затор. Конское ржание, полное страдания и боли. Крики, вопли людей.

«Лежачих бить нельзя? – Правильно! Их необходимо добивать!» Со стороны окопов загромыхало: тра-та-та!

Тяжелые пули били в плотную массу остановившихся латных всадников, одна пуля могла пронзить двоих и застрять в теле третьего. Мертвые рушились с коней, раненые судорожно хватались за поводья, стараясь удержаться в седлах, а то неминуемо затопчут. Затрещали редкие ответные выстрелы, в воздух взвилось несколько стрел, но они никак не изменили картину тотального избиения.

Раз, другой, гулко ударило по прикрывавшему траншею с командным пунктом щиту.

Со змеиным шуршанием с флангов опорного пункты протянулись к куче-мале из людских и лошадиных тел огненные росчерки. Горящие заживо люди и кони заметались по полю, никогда еще Александр не слышал такого истошного, пробирающего до глубин души воя. Через считанные метры несчастные падали наземь тлеющими трупами. Выдержать нападение плюющихся пламенем драконов оказалось выше сил суеверных хроноаборигенов и стало последним перышком, «сломавшим спину верблюда». Задние, непострадавшие ряды конников в панике повернули коней. Изо всех сил нахлестывая камчой лошадиные бока, помчались прочь по покрытому окровавленными трупами и жалобно стенающими ранеными полю.

Гулко забухали минометы, сопровождая бегство остатков конницы частоколом разрывов. Жестокое избиение и паническое бегство элитной, латной части войска перешло во всеобщее бегство. Побежали джунгарские отряды на флангах. Сначала обратились в бегство одиночки, следом, спасая жизни, бросали боевую линию целые отряды. Вскоре вся линия джунгар, в панике выкидывая по пути все тяжелое, бежала с поля боя.

Усталым движением Александр снял с головы шлем, провел рукой по лицу, по взмокшим, словно после марш-броска, волосам. Взгляд зацепился за стрелу, глубоко вонзившуюся в землю, всего несколько шагов не долетев до окопа.

«Победа!» – подумал с ликованием.

Справа послышалось шуршание, повернулся на звук.

Раджабов – командир отделения, ловко, словно барс, одним прыжком выскочил на бруствер. Босой с кинжалом в руках. На раскрасневшемся лице улыбка-оскал.

– Асса! – раздался вопль невыразимого восторга. Самозабвенно заплясал в бешенном ритме под только ему слышимую музыку, руки и ноги выделывали затейливые «па» дикой лезгинки. Сверкал сталью кинжал, бросая по сторонам зайчики.

В прорези яростно оскаленных зубов слюдянисто искрила слюна.

Взгляд Александра не отрывался от кавказца, с блаженной улыбкой покачал головой – ну дает!

– Асса! – снова изо всех сил выкрикнул кавказец, подняв лицо к синему-синему, как в родных горах, небу. Не поддаться животному магнетизму и силе этого танца просто невозможно. Раздались первые хлопки, аккомпанирующие дикому танцу. С каждым мигом они становились чаще и вскоре бешено хлопал весь взвод.

– Асса!

И столько в этом крике неукротимой, дикой силы, а в лице Раджабова бешенного азарта и незамутненного счастья, что Александр, наконец, до конца поверил. Они выживут и прогнут этот мир под себя.

– Победа, – заорал изо всех сил, пятерня взъерошила волосы на затылке. Расхохотался от души. С шиком, как бывалый гимнаст, выскочил из тесной щели окопа и тут же настроение изменилось.

Перед ним была поистине апокалиптическая картина. Тысячи и тысячи погибших и умирающих.

Зловеще чернели полосы мертвой, обуглившейся земли, усеянные почерневшими телами людей и коней. Их много, слишком много.

Порыв ветра донес жирный вонь горелой плоти и смерти, он зажал нос.

Тонкими от ужаса и боли голосами орали, взывали о помощи раненые и обожженные.

Седоватый джунгар в длинном степном халате и, в слишком коротких доспехах, расставаясь с жизнью, бил ногами по земле, впору доброму коню на привязи.

На колючей проволоке отходил молодой парень с красивейшими женскими глазами. Из косого разреза живота вылезал на изрытую копытами, обожженную землю, отливая нежно-розовым и голубым, клубок кишок. Дымясь, увеличивался в размере.

Александр отвернулся, лицо превратилось в мертвенно-бледную маску. Война дерьмо. Полное дерьмо!

Перед мысленным взором мелькнуло лицо погибшего друга. Офицер сильнее сжал челюсти. Алаверды по полной!

А над полем боя все звучало дикое, первобытное, теряясь в степной дали:

– Асса!

Вечером во взводной палатке было тихо, но когда Александр заглянул туда, понял, что солдаты пьяны до изумления. Навстречу поднялся, покачиваясь, Раджабов.

– Простите, товарищ старший лейтенант… Вот в честь того, что выжили.

– Ничего, Теймур. Ничего… Никому слова не скажу, но, чтобы к подъему все были трезвые! Иначе собственными руками прибью. Тебя первого, запомни это, сержант. Ты знаешь, если я сказал, то так и будет.

Раджабов поверил, он знал взводного. Если пообещал, в лепешку разобьется, а выполнит.