Читать книгу Хроники Мастерграда. Книги 1-4 - Олег Белоус - Страница 13

Хроники пропавшего города
Глава 12

Оглавление

С момента Переноса прошло более трех месяцев. Жизнь горожан менялась и в лучшую сторону. Тепличное хозяйство уверенно наращивало поставки продукции, а дачные участки дали первые фрукты и овощи и, самое главное, пошел второй хлеб – молодая картошка. Дачники завалили прилавки магазинов и базаров знаменитой местной вишней и яблоками, которых уродилось необычайно много, а умельцы ухитрились вырастить на приусадебных участках виноград и неплохие арбузы. Сельские жители привычно готовились к уборке свеклы, а полукустарный заводик, принадлежавший артели с многозначительным названием «Сластена» – к ее переработке. Это позволяло надеяться на будущее изобилие сахара. Осенью, по прогнозам агрономов, ожидался неплохой урожай пшеницы. Все это дало возможность частично отменить надоевшую карточную систему.

В экономике города господствовал своеобразный нэп как наиболее соответствующий развитию производственных сил. Как будет в будущем, бог весть, но в крупной промышленности безраздельно господствовало государство, во всем остальном – частная инициатива и артели.

Кустари – одиночки, мелкие и средние частные предприятия, множество артелей, возникли из ниоткуда и оказалось, что в критической ситуации избалованный современный горожанин способен из ничего изготавливать вполне приличную и востребованную продукцию, в основном из дерева, которого было чудовищно много и стоило оно копейки, глины, железа и стали и, в малой степени, из самодельного пластика. Промтоварные отделы магазинов наполнились разнообразными товарами: всевозможной одеждой, от нижнего белья до натуральных шуб, мебелью, посудой, строительными материалами и еще тысячей мелочей. В ход шли все доступные ресурсы. От добываемых городом металлов, соли, глины, песка и вторичных ресурсов до привозных кожи и мехов, шелковых тканей из Китая, хлопчатобумажных из Средней Азии, льняных из России и многое другое. Из пластиковых бутылок после переработки изготовляли канализационные трубы и множество других востребованных товаров, из макулатуры освоили производство пусть сероватой, но достаточно качественной для печати книг и городской газеты, бумаги. Леса давали не только бревна и доски, но и продукты низкотемпературного пиролиза: ацетон, скипидар, смолу и качественный древесный уголь.

Крупные предприятия после национализации сосредоточились на наиболее важных и технологичных областях: военной промышленности, металлообработке, создании черной и цветной металлургии, химической промышленности и фармакологии. А оружейники изготовили винтовку, прообразом которой стала берданка номер 2, 1870 года, а также револьвер, за основу для него взяли наган образца 1895 г., только в отличие от прототипа, 6-зарядный, калибра 9 мм. Целые дни новые образцы оружия грохотали на загородном стрельбище. Патроны для наганов и винтовок, для упрощения производства решили делать единые, с унифицированной гильзой 9×45.

Химики сумели значительно продвинуться, их главными достижениями стали: экспериментальные партии силикона и пластмасс, натурального каучука из одуванчиков и полупромышленное производство бездымного пороха.

Машиностроители возились с детскими болезнями экспериментального трактора «Сельчанин». С раннего утра до ночи опытный образец ездил по сельским дорогам и бездорожью. Внешне трактор напоминал знаменитый «Запорожец», только с гораздо более продвинутым оснащением и двигателем, но также, как и его предок, использовал в качестве топлива все, что горит. Не спали и пищевики. Щедрые поставки мяса казахами позволили заложить в превращенное в холодильник защитное сооружение мясокомбината почти полумиллиона банок мясных и рыбных консервов.


«Запорожец» – один из первых советских тракторов. Выпускался с 1923 года на заводе «Красный Прогресс» в городе Большой Токмак Запорожской области УССР.


На месте будущего коркинского угольного разреза поднялся небольшой форт, вокруг него развернули добычу нефти. С первой добычей геологическая экспедиция возвратилась назад. Нефть, неплохого качества, отправили на опыты по производству масел, Уайт – спирита и парафина. Переработка на солярку и бензин могли немного подождать, а производство горюче-смазочных материалов, которые уже заканчивались, нет. Большую часть автомобилей инженерных машин давно перевели на разнообразные суррогаты, а машинные масла заменить нечем.

А для регулярной поставки нефти подрядили аборигенов и первый конный обоз с бочками с нефтью уже подъезжал к границе попаданческой территории.

Достижения и неоспоримые, были, но несмотря на это обстановка в городе оставалась напряженной. С одной стороны, недовольство, выплеснутое наружу во время заговора Романова, никуда не делось, его только загнали вглубь. Мелким предпринимателям, потерявшим бизнес и вчерашним клеркам, пришлось устраиваться на производство или в пригородный оранжерейный комплекс. Работа часто грязная и непрестижная, что только прибавляло недовольства собственным положением А родственникам тех, кому не досталось жизненно-важных лекарств, объяснить что-либо было невозможно. С другой стороны, возникли новые поводы для недовольства. Сравнивая собственное положение с образом жизни чинов администрации и элиты, горожане втихомолку злобились на кухнях. Верхи по-прежнему катались на дорогих автомобилях и горючее для этого находилось. К их услугам был ресторан Степные Дали. Они по-прежнему вкусно ели и сладко пили. Уровень их жизни остался таким же, как до Переноса.

Дополнительными дровишками в огонь недовольства в маленьком городе где ничего не спрячешь, стали странные и тревожные слухи. Один – о скандале между Соловьевым и директором электростанции. Что-то связанное с кражами и распилами бюджетных средств чинами администрацией. Подробностей никто не знал, но в результате директора едва не уволили. Второй о грядущем противостоянии города с аборигенной Россией. Словно в подтверждение этих слухов в городской газете появились явно заказные материалы о варварской сущности Русского царства, тяжелой судьбе, рабском положении крестьян и о гибельных для народа петровских реформах. На телевидении и радио выступали историки, демонстрировали убедительные документальные материалы. Завуалированно навязывалась мысль, что горожане, как представители просвещенного двадцать первого века, обязаны спасти угнетенных соплеменников – хроноаборигенов, даже и вооруженным путем. Горожане жалели русских семнадцатого века, но идея воевать с собственными предками большинству казалась дикой и безумной.

После возвращения экспедиции в помощь казахам по телевидению и в городской газете прошли материалы о войне с джунгарами. Героями передач стали начальник экспедиции майор Афонькин и артиллерист. Оба на следующий день после возвращения в город получили внеочередные воинские звания, а об Александре словно забыли. И он спрашивал себя, почему есть на свете люди, которые добиваются славы и признания заслуг, между тем как другие застревают на полдороге – по вине ли случая, или же из-за естественных помех, заложенных в них самих природой. Видимо судьба у него такая быть в числе последних.

***

Бронетранспортер с эмблемами погранслужбы примчался к месту предполагаемого маршрута банды степных удальцов ближе к четырем утра, поднялся на небольшой земляной холмик и развернулся перпендикулярно. Двигатель замолчал, и машина словно растворилась в зыбкой предутренней тьме. Беспокойный ветер шелестел в стеблях залитого лунным светом степного ковыля, а где-то вдалеке, у Вельки, переговаривались в серебристой ночи козодои.

Все, осталось только ждать.

– Все лезут и лезут. И когда только угомоняться? – проворчал водитель, далеко за сорок, самый старый в отделении, – Считай дней двадцать никто не лез, а Серега? – он обернулся к Сергею Трофимову.

– Да до моего дня рождения крайний раз выезжали на прорыв, – кивнул тот, – Думал, что все. Да нет, недостаточно объяснили.

– Значит объясним, – водитель мрачно усмехнулся, – кто полез, тот уже труп!

– А чем им думать? Там вместо думалки каменный лоб с дыркой для приема пищи. Я разговаривал с пленным – так дурак-дураком. У них только… – но договорить не успел, молодой, безусый лейтенант шикнул из своего угла, дескать молчите, так и банду за разговором пропустите…

Ночной бой всегда внезапен и полон неожиданности для всех. А еще там большую роль, чем в дневном, играет индивидуальная выучка бойцов.

Вспыхнул прожектор, в свете которого из мрака вытаяла колонна из нескольких десятков всадников на приземистых лошадках, вне светового конуса все бессильно тонуло, терялось в черноте ночи.

Сергей Трофимов дернулся от неожиданности и вполголоса зашипел от боли – ударился шлемом о сталь корпуса бронемашины.

Сонная одурь мгновенно сменилась готовностью к бою.

– Огонь! – громко крикнул лейтенант.

Большой палец правой руки нашел упругую скобу предохранителя, сдвинул ее вниз, до упора, в положение «автоматический огонь» и автомат ожил, послав короткую прицельную очередь в упор.

«Тра-та-та» – бешенными барабанами задолбили в тесном пространстве десантного отделения выстрелы, беззвучно зашипели эжекторы, всасывая пороховые газы.

Мрак вспороли росчерки трассирующих пуль. Очереди прихотливо перекрещивались, создавая впечатление беспорядочного фейерверка.

Кто-то закричал, тонко, истошно.

Кинжальный огонь шести автоматов – это страшно. И паника, конечно.

Ловя на мушку смутно очерченные тени, Сергей стрелял и стрелял, словно мстя за Селинное, за всех погибших в таких вот стычках товарищей. И среди хаоса вспышек, звуков, несся, уродуя нервы, тот же тонкий, задыхающийся крик.

Бой длился недолго, если только побоище можно назвать боем. Пара десятков судорожных ударов сердца и все закончилось. Луч прожектора прошелся по полю, выхватывая из тьмы конские туши и людские тела в быстро темнеющей одежде.

– Контроль! – выкрикнул, дав «петуха», лейтенант. Открылись боковые люки. Пограничники выскочили на влажную от ночной росы траву. Закинули автоматы за спину, из кобур появились пистолеты, а из ножен шашки. Эту часть своей работы Сергей Трофимов больше всего не любил: отделять легкораненых и не пострадавших от тяжелых, приносить последним смерть, морально крайне тяжело и каждый раз после боя Сергей приходил домой с бутылкой самогона.

Спустя десять минут все закончилось. Кому не повезло – упокоен, кому повезло – шестерых кочевников связали, они с покорным видом ожидали свою судьбу.

Сергей остановился у стальной коробки бронетранспортера и поднял забрало. Заслоняясь ладонями от ветра, прикурил – жена как-то изловчилась, на день рождения подарила блок сигарет из времен до Переноса. Первая, самая сладкая, затяжка поплыла в светлеющее небо.

Стрела с бронебойным наконечником прилетела из тьмы неожиданно, швырнула, как тряпку, на броню БТР, пограничник медленно сполз на землю. Гусиные перья в оперении стрелы, ударившей точно в глаз и, глубоко вонзились в подкладку шлема с внутренней стороны и еще дрожали, а человек был бесповоротно мертв.

Сигарета так и дымилась в мокрой траве, куда ее уронил Сергей Трофимов, и этот дымок демонстрировал мгновенность происшедшего…

***

Едва подполковник Изюмов, после утреннего построения батальона, переступил порог кабинета, тревожно заголосил телефон на столе. Секретарь градоначальника. вежливо поздоровавшись, пригласила на шестнадцать часов в актовый зал администрации. А когда Изюмов поинтересовался, по какому поводу внеочередной сбор, то получил ответ что она не в курсе. Силовиков, после Переноса, часто звали на разнообразные совещания, в том числе по темам, далеким от военных, но обычно Изюмов знал о них заранее.

Хмыкнув, подполковник положил трубку, прикурил сигарету и попытался прояснить ситуацию: позвонил коллегам, но все, что сумел выяснить – в администрацию пригласили всех силовиков, но причины сбора никто не знал. Философски пожав плечами, никуда от нудной рутины не денешься, пододвинул поближе раскрытый ежедневник и записал на страницу с сегодняшним числом – одиннадцатым августа время совещания. Золотой солнечный зайчик застыл на полированной столешнице, напомнив позавчерашний разговор с директором электростанции. Тот категорически утверждал, что за поддержку казахов лично Соловьеву заплатили золотом. В правильности решения оказать помощь южным соседям в борьбе с джунгарами, подполковник не сомневался, да и с экономикой у градоначальника все получалось. Вот только моральная сторона… Не слишком ли поторопились с решением о подчинении градоначальнику?

День прошел обычно, только пару раз отрывался от документов: на обед и дневное построение батальона. Без двадцати четыре Изюмов глянул на наручные часы и со вздохом облегчения отодвинул на край стола наполовину просмотренную увесистую папку с документами, поднялся с кресла. В распахнутые окна вместе с порывом бодрящего ветра донесся басистый сержантский рык:

– Запевай!

Дружный хор молодых голосов грянул:

Я по свету немало хаживал,


Жил в землянках, в окопах, в тайге,


Похоронен был дважды заживо,


Знал разлуку любил в тоске.


Но Москвой я привык гордиться,


И везде повторял я слова:


Дорогая моя столица,


Золотая моя Москва.


Дорогая моя столица,


Золотая моя Москва.


Изюмов нахмурился и потер гладко выбритую щеку. Песня пробудила мучительные воспоминания. Он родился в маленькой деревне дальнего Замкадья, и почти каждый год навещал родные места. С тем, что никогда больше не увидит их, до сих пор не мог примириться. Москва семнадцатого века не его Родина, но, в тоже время, он чувствовал какое-то родство с этим незнакомым городом. А слово Родина, именно так с заглавной буквы, было для него свято. Родина для него – это покойный дед, каждый год на 9 мая одевавший тяжелый от боевых орденов и медалей пиджак, это дети, которым еще расти и расти, это пацаны, служащие под его началом, это святой праздник Победы. И за нее он готов порвать всех и, если придется, отдать даже самое дорогое, что есть у человека – жизнь.

Подполковник захлопнул дверь кабинета и направился по коридору, по пути бросив дежурному по штабу сержанту – сверхсрочнику, скучавшему в стеклянной выгородке напротив входа:

– Я в городскую администрацию. Звонить, только если случится что-то важное!

– Есть – торопливо подскочил со стула дежурный.

– Начальник штаба выехал?

– Никак нет, товарищ подполковник!

Изюмов прошел дальше, приоткрыл дверь кабинета начальника штаба. Хозяин помещения с мрачным видом укладывал в светло-коричневый портфель толстую плитку ежедневника –подарок жены на день рождения. Мелкий городской бизнес: частники и две артели производили из привозной кожи широкий ассортимент продукции: от курток до портфелей и кошельков. При этом качество кожи гораздо лучше, чем у изделий из двадцать первого века, правда ассортимент фурнитуры весьма узок.

– Чего такой мрачный, Сергей Федорович?

Командир и начальник штаба наедине общались на «ты» и, вне службы, их отношения были приятельскими.

– Да не могу никак успокоиться, – голос заместителя дрогнул, в ушах еще стоял дурноголосый, белугой, бабий вой и испуганный плач детей на похоронах, – Все вспоминаю соседа, пограничника, который погиб в стычке с разбойниками. Двое детей остались сиротами. Погодки пять и шесть лет.

– Сочувствую, – Изюмов понимающе кивнул, могучая рука хлопнула начальника штаба по плечу, – считай, мы все сейчас на войне… Ты со мной поедешь в администрацию или сам доберешься?

Хроники Мастерграда. Книги 1-4

Подняться наверх