Читать книгу Хроники Мастерграда. Книги 1-4 - Олег Белоус - Страница 8

Время лечит – утверждал блаженный Августин в автобиографических «Исповедях» и, хотя многие с этим не согласны, но, по большому счету он прав.

Утро украдкой, на цыпочках проникло в спящую долину. В розоватой, в свете поднимающегося солнца речной воде, кружились листья – словно стая диковинных бабочек. Обручем сковала лес тишина. Вязкая, сонная, умиротворяющая. Из предрассветной мути проступал мокрый, обгоревший лес, уязвленный черными, траурными проплешинами; на земле – чудовищной силой бомб поломанные, с корнем вырванные деревья. Прошло всего два дня после разгрома орды, но природа успела если не залечить, то замаскировать раны. Ночью на долину рухнул короткий, но сильный ливень, сбивая на землю пыль, смывая, пряча прах людей, коней и травы, залечивая результаты бомбардировки и пожаров.

Кочевники, как и полагается мусульманам, в тот же день захоронили погибших, выживших лучников эвакуировали с «попаданческого» берега. В свою очередь пришельцы из двадцать первого века заменили непригодные палатки и тенты, подремонтировали машины, но к работам на разрезе так и не приступили, а переговорщики договорились о встрече на высшем уровне. Казахов будет представлять Тауке-хан. Попаданцев – Соловьев. Мир с южным соседом слишком важен – город нуждался в спокойных коммуникациях к планируемым поселениям, местах под будущие рудники на территории ханства и торговле с казахскими жузами – это и побудило мэра согласиться на переговоры на самом высоком уровне.

Ранним утром 27 мая на вертолетной площадке приземлился Ми-8. Иван Иванович, изрядно потея под раскаленными лучами солнца и. придерживая рукой шляпу, ее так и норовил унести ветер, нервно переминался рядом. Привычно прикидывал, все ли возможное сделал для строительства. Порученное дело – строительство разреза, он принимал близко к сердцу и любые препятствия на пути к цели воспринимал болезненно. Выходило, что упрекнуть себя не в чем. Заодно по кулацкой своей сущности решал, что можно выпросить для ускорения стройки. На шаг позади ожидал Александр. Едва бешено вращающиеся винты перестали сотрясать тушу вертолета, и густая пыльная пелена осела, открылась дверь, из нее упала лестница. Первым спустился Соловьев. Следом на землю спрыгнули заместители. Опасливо – полный, возрастом за пятьдесят, человек в сером костюме – тройке. Никита Иванович отвечал в администрации за планирование и слыл воплощением благоразумия. Следом молодцевато спрыгнул на бывший военком, а ныне заместитель по военным и внутренним делам, небрежно отряхнул пыль с камуфляжа полувоенного костюма. После прочая обслуга – секретари, телохранители.

Соловьев подошел, протянул ладонь начальнику разреза. Рукопожатие было крепким. Немного позади, слегка расставив ноги, прочно утвердившись на земле, словно не собирался отступить и на миллиметр, с каменным лицом стоял молодой офицер. Глаза мэра сощурились, почти физически укололи. Длинный, худой, в застиранной полевой форме, взгляд недобрый. И этого в мужья моей наследнице? Да таких в базарный день пучок за пяточек!

Поздоровался и с ним.

– Показывайте, что тут у вас!

Начальник разреза огладил короткую гномью бороду, солидно кивнул и пригласил гостей пройти за собой. Впереди, как здешний хозяин, двигался Иван Иванович, за ними Соловьев, дальше – оба заместителя. Александр – последний, и это хорошо, так никто не мог видеть обуревавших его эмоций. Вот он будущий тесть. И что делать? Дать в морду будущему родственнику? И гарантировано попасть под суд, да и с военной карьерой придется распрощаться. И все это без всякой гарантии, что препятствие между ним и Олей исчезнет.

Или броситься на шею с криком: «папа». Ага… после того, как Соловьев организовал его избиение, не очень-то хочется.

В дальнем углу укрепления, у самой стены, посреди островка степных трав, над свежими земляными холмиками стояли два креста из дуба, крепкого и тяжелого.

Утренний, но уже жаркий ветер скорбно шуршал багровыми букетами увядших степных тюльпанов у их оснований.

На не успевших потемнеть на солнце деревянных крестах свинцового цвета краской даты рождения и смерти, у обоих погибших попаданцев – 1689 год. Мэр подошел, помолчал у могил. Петелин стоял позади, скорбно глядел на последние прибежища бойцов.

– Царство вам небесное пацаны, – Петелин сказал негромко и с горечью.

Мэр обернулся, смерил офицера взглядом.

– Не рассусоливай старлей, это война, а войны без потерь не бывает! – бросил резко и отвернулся.

Потом коротко поклонился могилам и поднялся на стену форта. Долго и со странным выражением лица разглядывал в бинокль следы отгремевшего сражения. Одно дело читать отчеты о нем, совсем другое – увидеть собственными глазами зловещий, обгоревший лес, весь в черных проплешинах мертвой, обуглившейся земли, почувствовать горький запах гари и смерти.

Потом приехали на карьер. В сопровождении свиты, с настороженным лицом прошелся. Ну, что они без его руководства натворили? Оказалось, что не все так страшно, как предполагал. В сущности, казахи мало что успели испортить. Технику поцарапали – так это мелочи. Вместо непригодных к эксплуатации палаток и тентов, остатки отправили в переработку, собрали новые. И, главное, все готово к добыче угля. Наконец, покачал головой и, повернувшись к сопровождавшим, благодушно бросил:

– Изрядно… Молодцы. Нужно помочь с чем-нибудь?

– Спасибо, Виктор Александрович, но думаю справимся своими силами, осталось только разобраться с двумя бульдозерами, думаю, завтра заведем их. Вот только вахтовка, ее только в разборку, спалили, ироды! – с нескрываемой горечью поизнес Иван Иванович.

Соловьев понимающе кивнул:

– Ждите, послезавтра придет конвой, будет вам новая вахтовка…

На обратном пути в форт Соловьев самодовольно улыбался. Ему есть чем гордится. Оставалось только дождаться пока дойдет железная дорога и можно отправлять первый уголь в город. И все это благодаря его мудрому руководству!

Оглушительный рев среднеазиатских труб, возвещавший о прибытие казахского хана, хотя и ожидался, но застал врасплох. Соловьев, в окружении свиты ожидавший у стен форта, от неожиданности вздрогнул. В глазах плеснулось недовольство и тут же исчезло. «Да чтоб вас!» – тихо ругнулся про себя и поднял к глазам бинокль.

Тауке-хан прибыл на переговоры по-азиатски пышно. Из густых зарослей с противоположной стороны реки появились, сверкая на солнце сталью и железом доспехов, девять всадников. В руках трепетали на ветру белоснежные флаги с неразличимой на расстоянии картинкой. Следом колонной шли тридцать человек в нарядных, голубых халатах. А позади них на необычайной красоты гнедом скакуне с белой звездочкой на лбу, завязанными в узлы гривой и хвостом, ехал хан в атласной белой шубе на соболях. Дальше, на конях не хуже, толпой рысили беки и султаны свиты, в халатах с золотыми и серебряными узорами. Чистейших кровей племенные скакуны от избытка резвости грызли стальные удила, пританцовывали. Позади, не отставая ни на шаг от хана и приближенных-охрана, из верных батыров и телохранителей – нукеров.

Ханская ставка – огромная белая юрта, украшена с варварской пышностью. На стенах – драгоценные ковры из далеких стран. На полу – узорные ширдаки, покрытые шкурами барсов, тигров и медведей. Хан, поджав словно прорубленные топором злые губы, сидел впереди расположившихся по-турецки придворных беков и султанов. В узких глазках ничего не разобрать.

Два часа прошли в представлении участников и взаимных претензиях, только немного замаскированных восточными славословиями. Договорились только, что за беспрепятственный пропуск орды в степи хан заплатит по десять голов скота за каждого воина. Хотя насилие – плохой аргумент для обеспечения верности слову, Соловьев уже готов был плюнуть на все перспективы заключения торгового договора и аренды мест месторождений и силой добиться своих целей. Сложность была в том, что стоит кочевникам откочевать подальше, где гарантия, что они станут соблюдать вырванные силой обещания?

Наконец, добрались до сути дела. Хан повелительно махнул рукой. Бесстрастный и неподвижный, подобно степному божку, каких бесчисленно разбросано по курганам бесконечной Великой Степи, визирь по имени Абулхаир, ожил. Из халата появился пергаментный свиток, расстелил его на ковре между своим повелителем и повелителем непонятных русских. Это оказалась карта. Соловьев и оба его заместителя нагнулись. Хан отчертил ногтем место на краю:

– Эта река на день пути к северу издавна принадлежала племени табын, а вы самовольно построили здесь крепость, – помолчал и закончил угрожающе, – Это земля казахов. Повелеваю вам, уходите. Уходите мирно, пока разрешаю.

Придворные одобрительно зашушукались.

Соловьев пристально взглянул в желтоватые, суровые глаза повелителя казахов. Умный и жесткий взгляд узких монгольских глаз подтверждал характеристику хана, как твердого и умного правителя. Согласно справке, Тауке-хан популярен в народе, жесткий и властный, сумел подавить междоусобную рознь и объединить под собственной властью большинство родов Степи, и, самое главное, прагматичный политик, понимающий выгоды торговли и мирного сосуществования, к тому же больше всего обеспокоен противостоянием джунгарам.

По лицу Соловьева пробежала саркастическая усмешка. Ответил жестко, собирая напряженные и глубокие морщины у рта, впиваясь взглядом в каменно-спокойное лицо хана:

– Это земля наша! Не вам, побежденным, решать чья она! А если что-то не нравится, ну что же, продолжим войну и тогда ни один воин назад в степи не вернется.

После перевода бурный гнев ударил в голову Тауке-хана, глаза налились кровью. От далеких предков вокруг казахская земля! В юрте повисла угрожающая тишина, вдалеке нудно тарахтел движок электростанции. Донесся далекий собачий брех. Рука хана невольно сползла к рукояти длинного, изукрашенного алыми рубинами, хорасанского кинжала, подвешенного к поясу, но так и не коснулась его, в последний момент он удержался от опрометчивого поступка.

«Поспешное решение, да еще под влиянием гнева, первый враг повелителя. Мой род происходит от Чингиз-хана, потрясшего Вселенную. В шестнадцать лет я собственными руками зарезал сына самого Жумадек-батыра. О, Аллах, почему я должен терпеть выходки проклятого уруса?» И сам себе ответил на риторический вопрос. «Потому что с востока, где восходит солнце, навис проклятый Могулистан. Казахско-джунгарская война длится полвека, но Аллах никому не дает решительного перевеса, в битвах побеждаем то мы, то враги, но они покорили множество принадлежащих нам городов и народ казахов изнемог и нуждается в помощи». Пришельцы могли стать прочным намордником для зарящихся на казахские степи волков! И еще: тогда месть хунтайши джунгар Галдану, который разбил казахское войско и захватил сына в плен, станет реальной. Была еще одна причина, ее хан таил даже перед самим собой. Шайтан-урусы с летающих арб могли вновь обрушить на головы славных батыров грохочущую смерть. Это страшно, очень страшно. Уж таиться перед самим собой не имело смысла.

Хунтайши – титул повелителя Джунгарии.

Эти урусы не походили на виденных ханом ранее, они не испытывали никакого почтения и трепета перед родовитым владыкой степи. Главный урус никак не реагировал на гнев повелителя казахов и выглядел безучастным. Лысый визирь, который сидел за левым плечом главного уруса, изменился в лице. Зато второй, в одеждах того же цвета, что и воины урусов, зло сверкнул глазами. Хан смотрел угрюмо: воевать не мог, слишком смертоносно оружие урусов, но и пойти на уступки просто так не мог, это стало бы потерей лица перед своевольными степными беками и султанами. С другой стороны, раз не удалось добыть чудо-оружия пришельцев, значит, надо договариваться.

Соловьев многозначительно держал мхатовскую паузу, сделавшую бы честь настоящему актеру, внимательно наблюдая за покрасневшим от бешенства оппонентом. Ему придавали уверенности перед лицом разъяренного хана профессиональный телохранитель с пистолетом Глок-17 в плечевой кобуре в углу шатра.

Наконец Соловьев слегка наклонил голову:

– Уважаемый хан, не стоит сорится. Я приготовил небольшие подарки в знак моего к вам уважения, – сказал совсем другим, уважительным тоном, прикладывая руку к сердцу, – Предлагаю пройти, осмотреть их.

В сущности, дары были простой формальностью и стоили для города сущие копейки, но для восточных людей важна форма. Даже если их нагибают, это необходимо делать вежливо и с учтивостью.

Дождавшись, когда переводчик переведет по-казахски, русский поднялся с подушек. Незаметно прикоснулся к затекшим мышцам и жестом предложил выйти из юрты. На лице хана одна за другой пробежали эмоции: нежелание, угрюмость и, наконец согласие.

Хан поднялся, за ним потянула на выход свита. Вещи на большем ковре, расстеленном прямо поверх травы, потрясли хана, много повидавшего в полной приключений жизни. Еще немного, и он бы пораженно замер бы перед ними, подобно черной кости. Огромные, в пол, зеркала, их в Великую Степь привозили из чудовищно далекой Венеции, и они были чудовищно дороги, холодильный шкаф, по передней стенке которого ползли строки из Корана, написанные золотом. Когда его открыли, то, к удивлению хана, внутри, несмотря на жаркий день, лежали куски белоснежного льда, будто только что привезенные стремительным гонцом из алтайских гор. И было то, что любезно сердцу настоящего воина, от чего хана цокнул языком, а в глазах появился восторженный блеск. Искусно изготовленные стальные доспехи, их в упор не пробила бронебойная стрела, выпущенная по приказу повелителя казахов нукером, а скорострельная аркебуза производства пришельцев только вмяла металл, но не пробила. И подаренный пистолет с карамультуком. Не такой, как у воинов урусов, но настолько же лучше имевшихся у казахов, насколько сабля дамасской стали превосходит грубое изделие простого степного кузнеца. Выстрелом из этого карамультука телохранитель урусского вождя играючи поразил летевшего высоко в небесах степного орла, чем вызвал бурный восторг казахов. Стоимость подарков была заведомо выше цены земли, занятой пришельцами.

Когда переговорщики возвратились в юрту, хан окончательно успокоился.

– Хорошо урус, дары хороши. Я дарю эти земли тебе, но при одном условии, – заявил, усевшись на подушку.

По земельному закону казахов – «Жер дауы» – хан обязан компенсировать потери рода Табын и предоставить им другие пастбища и водопои, но выгода от сотрудничества с городом перевешивала любые издержки.

«Ну вот, дурашка, – думал Соловьев, – а ты сопротивлялся». Степь попаданцам была неинтересна, нужны были конкретные места под рудники и полоса земли под железную дорогу к городу.

История обладала колоссальной инерционностью, словно вязкая и плотная вата, в которой глохнет звук и, после появления города попаданцев, не успела измениться. Справку о плачевном состоянии дел у южных соседей Соловьев читал в первые дни после Переноса. В 1680 году повелитель Джунгарии Галдан Бошогту завоевал Кашгар и Яркенд, в следующем году предпринял успешный поход на Сайрам. В 1681 году совершил поход в Семиречье и Южный Казахстан. Казахский правитель Тауке-хан потерпел поражение, а его сын попал в плен. Затем, в 1682 году, Галдан подчинил Турфан, где правил Абдурашид-хан, потом Хами, кара-киргизов и разорил Ферганскую долину. В результате походов 1683—1684 годов джунгары захватили Сайрам, Ташкент, Шымкент, Тараз. Казахо-джунгарские войны длились столетие и исчерпали возможности казахов к сопротивлению, поставив их на грань физического уничтожения. Именно это стало главной причиной их добровольного вхождения в состав Российской империи. Этим обстоятельством Соловьев и планировал воспользоваться. Предложить казахскому хану помощь в борьбе с джунгарами в обмен на мясо, необходимое чтобы дожить до нового урожая, установление торговых связей и аренду месторождений. Мысленно ухмыльнулся. «Нас слишком мало. Со всеми потенциальными врагами одни не справимся, силенок не хватит, да и боеприпасы закончатся гораздо раньше. Значит надо действовать мирными средствами – приручить вождей аборигенов, заставить их соревноваться между собой в стремлении получить наши товары и нашу помощь. А казахам мы долго, десятилетия, будем нужны в качестве щита против джунгар. Значит будем бить в больную точку».

– И каком же? – негромко спросил Соловьев.

– Вы продадите нам летающие арбы и скорострельные мультуки.

Соловьев отрицательно покачал головой и скрестил руки на груди. Еще чего не хватало, дикарям, любым, хоть русским, хоть казахским, хоть серо-буро-малиновым, продавать современное оружие. Не бывать такому!

– К сожалению уважаемый хан, это невозможно, таким оружием будет вооружена только наша армия. Но мы готовы продать вам холодное оружие, доспехи и мушкеты, наподобие вам подаренного.

Хан недовольно засопел, ладони легли на колени, но спорить не стал.

К плечу Соловьева склонился визирь в одежде, цвета воинов пришельцев, и прошептал на ухо. Тот согласно кивнул и обратился к казаху:

– Скажите, хан, ведь вы знали о нас и возможностях нашего оружия. К вам дошли беглецы из города?

Когда переводчик закончил говорить, Тауке-хан недовольно нахмурился, но скрывать очевидное глупо. По действиям казахов даже слепой поймет, что они знакомы с возможностями оружия пришельцев, но и расставаться с доставшимися ему беглецами из города он не собирался.

– Да, дошли, – хан буркнул недовольно.

– В таком случае, вы знаете, откуда мы пришли, – Соловьев остановился потом, выделив голосом последнюю фразу, закончил, – Это наши люди, их необходимо вернуть.

Градоначальник замолчал, рассматривая лицо царственного собеседника, на котором вновь полыхала смесь удивления и злости.

– Урус, я не могу это сделать, даже если бы захотел. Они умерли, и, как полагается мусульманам, до заката солнца их похоронили.

«Врет, – хмыкнул про себя Соловьев, – впрочем, что могут знать недоучившиеся студенты? Все, что могли – рассказали и больше не опасны. Пусть прозябают в средневековых аулах, раз выбрали такую жизнь». Соловьев несколько мгновений с едва заметной усмешкой смотрел в закаменевшее лицо повелителя казахов.

– Кхы, – тихо кашлянул за плечом Тауке-хана визирь и продолжил надтреснутым, старческим голосом, – Разреши сказать, о повелитель?

– Говори, верный визирь!

Визирь почтительно наклонил голову в сторону хана и заговорил негромко, обращаясь к главе попаданцев:

– Престарелый хунтайши Галдан вновь собирается в поход на владения казахов. Если вы поможете отвадить волка от нападений на наши земли, мы готовы заплатить. Если мы нанесем поражение основным силам Галдана, то ойратским гарнизонам в Сайраме, Ташкенте, Шымкенте и Таразе придется оставить наши города.

Беки и султаны на время превратились в безмолвные статуи, боясь прослыть неприличными.

«Все правильно, – думал хан, – если не удалось завладеть оружием из будущего, то следует самих пришельцев сделать союзниками и навсегда закрыть Джунгарские ворота».

Джунгарские Ворота – горный проход между Джунгарским Алатау с запада и хребтом Барлык с востока, соединяет Балхаш-Алакольскую котловину и Джунгарскую равнину. Представляет собой плоский и широкий (более 10 км) коридор длиной около 50 км.

Соловьев несколько секунд раздумывал, а точнее, изображал задумчивость. Ну что же, на ловца и зверь бежит. Значит, выбьем из казахов дополнительные бонусы».

– Если вас устроит цена, я готов обсудить условия предоставления военной помощи. Нам нужен скот, установление торговых связей и аренда месторождений. И еще, – Соловьев оглядел казахов хищным взглядом и продолжил спокойным, размеренным голосом, так не соответствующим содержанию речи, – нам необходимо золото.

Позади Соловьева кто-то судорожно вздохнул от неожиданности, но мэр ухом не повел, продолжая сверлить лицо хана пристальным взглядом. «Все городу, а золото мне, мне… бескорыстно пусть дураки работают!»

Тауке-хан внимательно и оценивающе посмотрел в глаза собеседника и поджал губы. В ухо, обдавая горячим дыханием, зашептал визирь. Хан полузакрыл узкие щелочки глаз – мать его была ойратской наложницей и это было наследство от нее, затем тщательно выверенным жестом согласно склонил голову, дав возможность урусам рассмотреть бархат и волчий мех покрытого вышивкой борика (казахский головной убор). Цена велика, но результат оправдывал ее.

Вечером, когда уставшие, но довольные переговорщики вышли из юрты на ужин, соглашение в общих чертах было готово. Город получал все необходимое ему для выживания, Соловьев – золото, а казахи – обязательство города послать в экспедицию к Джунгарским воротам батарею тяжелых минометов с мотострелковым взводом прикрытия. А гарантией от вероломства кочевников стал наследник Тауке-хана. Он отправлялся к пришельцам из будущего в «гости» до тех пор, пока отряд попаданцев не вернется назад.

***

Полдень следующего дня. В городе душно и жарко. Никак не желавшую вступать в свои права весну неожиданно сменило жаркое лето, и даже вездесущие воробьи куда-то исчезли, попрятались по укромным местам.

– Соловей-разбойник! Уходи! –проник усиленный громкоговорителем голос сквозь открытое окно в зал заседаний администрации, где за длинным, монументальным столом собрались городские и, оставшиеся в составе объединенного Собрания сельские депутаты вместе с чинами администрации и городскими журналистами. Виктор Александрович запнулся на полуслове, раздосадованный взгляд упал на окно. Внизу густеющая толпа. Над головами самодельные транспаранты с надписью: «Соловьев, уходи!» Потом – на противоположный край длинного стола, где злорадно скалился Романов. Под скулами опухли и катнулись желваки.

– Так что, – немного ошеломленно закончил фразу мэр, – к осени город может не опасаться нашествия аборигенной армии любой численности.

В напряженной тишине слышался только мегафонный голос с призывом к мэру уйти да крики полицейских, требовавших разойтись. Введенный в городе режим чрезвычайного положения запрещал любые собрания и демонстрации, но осмелевшая толпа не подчинялась.

Глаза Романова хищно сверкнули, вздохнул тяжко, словно бросаясь головой в омут, рука потерла внезапно, как назло, зачесавшийся нос и взлетела вверх. Глупцов среди депутатов, кто бы стал таскать для него каштаны из огня, не нашлось – слишком битые жизнью и опытные. Хочешь не хочешь, а пришла пора брать инициативу на себя. Председатель Собрания – Виктор Серебро, посмотрел на мэра, потом с видимой неохотой выдавил из себя:

– Пожалуйста, Федор Владиславович.

Романов поднялся с видом разгневанного народного трибуна. Обвела депутатов глазами, и одних его взгляд зажигал, других словно клеймил раскаленным железом.

– Мой вопрос немного не по теме, я хочу спросить вас, Виктор Александрович, – сказал Романов вкрадчиво, не отрывая взгляд от деланно-спокойного лица мэра, – до каких пор вы будете прессовать честных бизнесменов и мешать директорскому корпусу вытаскивать город из клоаки, в которой по вашей милости он очутился? – с каждым словом тон менялся, набирал силу и негодование.

Соловьев побелел от гнева. Взгляды его и депутата столкнулись словно лезвия шпаг, смертным холодом повеяло от незримого удара. Оба поняли, что сегодня все решиться. Власть и город могли принадлежать только одному.

Таких необоснованных и крутых претензий к градоначальнику не ожидали. Директор электростанции заинтересованно посмотрел на Соловьева: не все скоту масленица. Ну и как будет выкручиваться из ситуации, когда открыто бросили вызов? Смутные слухи о недовольстве среди бизнесменов доходили и до него, а о брожении умов простых горожан он знал не понаслышке…

Очередное заседание Собрания депутатов было заурядным и отличалось от других только тем, что по настоянию оппозиционеров на него пригласили мэра. Депутаты изъявили желание задать ему вопросы о текущем положении в городе.

Виктор Серебро потер длинный, словно клюв, нос, нерешительно – свежевыбритый подбородок и посмотрел на запястье. Массивный швейцарские часы показывали двенадцать дня – пора, потом на депутатов и приглашенных, вроде все в сборе. Взгляд в сторону градоначальника, тот прикрыл глаза – дескать начинай.

Постучал ручкой по столу, жиденький седой хохолок на голове, который словно кто-то выщипал, затрепетал в такт. Дождался, когда шепотки прекратились, торжественно провозгласил:

– Кворум есть. Десятое заседание объединенного Собрания объявляется открытым. Повестка дня, уважаемые депутаты, роздана, какие будут предложения?

– Утвердить, – слегка напряженным голосом предложил Романов, он сидел на противоположном конце стола, рядом с городским знаменем. Почесал переносицу и тут же спрятал руки под стол. Проклятые нервы! Руки подрагивали. Депутаты, в том числе кучковавшихся возле Романова оппозиционеры, до этого сидевшие с апатичными выражениями на лицах, оживились, закричали: «Утвердить!»

Виктор Серебро, слегка прищурившись, бросил на вечного бузотера испытывающий взгляд. Дескать, что ты опять затеваешь? Немного помедлив, поставил предложение на голосование. После того как депутаты единогласно подняли руки, предоставил слово для ответа на вопросы главе города.

Невнятный гул шепотков быстро сошел на нет.

Соловьев неторопливо вытер платком со лба липкий пот, тяжело поднялся и прошел за трибуну. Минувший месяц здорово укатал, глаза ввалились, мешки под ними стали больше, но уверенность в собственных силах не уменьшилась. Несколько листков с подготовленными для него помощниками цифрами, легли на трибуну. Градоначальник аккуратно подравнял их и выжидательно посмотрел на председателя Собрания.

– Виктор Александрович, – начал тот, – у меня здесь письменный запрос депутата Менькиной. Виктор Серебро на миг прервался, бросил быстрый взгляд на крашенную в блондинку монументальную даму, таких называли гранд дамами в уголке. Женщина величественно склонила увенчанную монументальным шиньоном голову.

Серебро опустил длинный нос в листок в на столе, прочитал, хмыкнул.

– Прошу вас пояснить что у нас с запасами продовольствия? Избирателей товарища Минькиной беспокоит вопрос, хватит ли припасов чтобы без проблем дождаться нового урожая.

Менькина, как и Виктор Серебро, состояли во фракции, на поддержку которой опирался градоначальник, и о «каверзном» вопросе мэра предупредили заранее.

– Спасибо за важный для горожан вопрос, – Соловьев наклонил голову и сдержанно улыбнулся, – спешу развеять всяческие домыслы и слухи по поводу продовольственного вопроса. Самое главное: с учетом выкупа казахов – пятидесяти тысяч голов скота, а также ожидаемого через месяц прибытия торгового каравана с грузом зерна от Строгановых, могу с уверенностью заявить, что сумеем прокормить население города до нового урожая без уменьшения карточных норм. К сожалению, перекос в сторону преобладания мясных продуктов до осени устранить не получится.

Что еще делается. Администрация активно закупает скот у кочевников, работают охотничьи и рыболовецкие партии. Посевную заканчиваем. Горюче-смазочными материалами селяне для нее обеспечены. Ну и в июле ожидаем первый урожай овощей и фруктов из пригородного тепличного комплекса. По птицефабрикам и свиноферме. Обе птицефабрики сдаем на днях, свиноферму – в конце месяца, планируем после их выхода на полную мощность на сто процентов закрыть потребности города в мясе птицы, свинине и куриных яйцах. По молоку – часть полученных у кочевников коров пойдет на фермы, надеемся, что дефицит молока и молочных продуктов уменьшиться к августу.

Романов громко и демонстративно хмыкнул, мэр внимательно посмотрел на него, но не стал поддаваться на провокацию и отвернулся. Подошла секретарь и поставила на трибуну открытую пластиковую бутылку с водой и стакан. Соловьев благодарно кивнул и посмотрел на депутатов. Ответ не вызвал оживления, в общих чертах депутаты были в курсе дел и только журналисты городского телевидения засуетились. Желающих задать вопросы больше не находилось, Соловьев обвел взглядом исподлобья сосредоточенные лица депутатов и слегка нахмурился. Как правило депутаты интересовались каждой мелочью, особенно настроенные оппозиционно, даже их лидер, Романов, молчал, словно его не интересовал мэрский отчет и только глаза беспокойно шарили по стенам, будто ожидал чего-то.

Руку поднял Александр Владимирович, седовласый, крупнотелый директор городского автобусного предприятия, ну и заодно депутат собрания. Он считался нейтральным, но месяц тому назад в критической ситуации поддержал Соловьева. Председатель собрания кивнул. Мужчина поднялся, зверски пошевелил солидными усами под запорожца и солидно откашлялся в кулак.

– Расскажите, пожалуйста, что у нас по освоению природных ископаемых и особенно как обстоит дело с нефтью, – сказал неожиданно тонким голосом, – Меня, как транспортника, тревожит обстановка с дизельным топливом. Если по машинам с бензиновым двигателями вышли из положения переоборудованием на газогенераторы, то запасы дизельного топлива ограничены и при самом экономичном использовании к осени они закончатся.

– Спасибо за вопрос, Александр Владимирович. Действительно, обеспечение горючим крайне значимо для выживания города – Соловьев кивнул благожелательно.

Хотя вопрос и не «постановочный», но мэр привычно держал под контролем основные направления деятельности администрации, да и в лежащих перед ним документах основные цифры были, поэтому ответ не затруднил. Пошуршал бумагами, вот они, нужные сведения, не торопясь налил в стакан воды, отпил.

– На разведку нефти отправлены две экспедиции: одна на север, в район будущего коркинского разреза. По архивным сведениям там нефть расположена близко под поверхностью земли и на запад, на территорию Башкирии. Обе экспедиции благополучно достигли своих районов и приступили к разведывательному бурению.

– Пользуясь случаем, проинформирую вас об освоении и других месторождений.

– На сегодняшний момент главным для нас является уголь. Что сделано: разрез вскрыт, по плану к концу июня к нему подойдет железная дорога и город получит первый уголь. Попутные изыскания в полосе железной дороги обнаружили залежи глины в районе, где в будущем стоял поселок Берлин. Она оказался вполне пригодной не только для производства кирпича, в том числе огнеупорного, но и черепицы и глиняной посуды.

– Что по железу. Произведена разведка горы Магнитной, севернее будущего Магнитогорска. Это уникальное месторождение. По архивным данным запасов руды там до 500 млн тонн, останется даже потомкам. На месте развернуто строительство рабочего поселка металлургов, организована добыча руды и возводится экспериментальная доменная печь. К сожалению, даже с учетом разбираемых внутригородских путей рельсов до Магнитки не хватит. Поэтому дорога туда пойдет второй очередью, после того как начнем производить собственные рельсы.

Мэр рассказывал, а скромно устроившийся на «галерке» директор электростанции, едва заметно поморщился. Не все так благостно, как излагал градоначальник, есть и серьезные проблемы. Самое главное, и его, и остальных директоров напрягала мелочная опека администрации.

– Что касается экспедиции в район будущего Карабаша, то она наладила контакты с несколькими общинами староверов и проводит изыскания меди…

Виктор Серебро покосился на Романова и его приятелей. Какие-то подозрительно тихие. Неясные слухи о готовившейся на заседании буче доходили и до него, и до градоначальника.

Когда мэр закончил обрисовывать перспективы освоения природных ископаемых Урала, слово взял председатель Собрания:

– Еще вопросы Виктору Александровичу, – предложил, но их вновь не последовало. Непонятная пассивность оппозиции не на шутку напрягала. Что они задумали? Соловьев бросил хмурый и оценивающий взгляд на депутатов-оппозиционеров. В зале повисла тягостная тишина. Наконец, руку поднял прежний соратник градоначальника, его он в далекие девяностые называл по-простому Равиль. Когда предоставили слово, депутат с самым дружелюбным выражением лица спросил:

– Виктор Александрович, расскажите, что с производством оружия?

– Считаю неплохо! – начал мэр громко и демонстративно уверенно, – Что уже выполнено. В лабораториях сельхозакадемии произведено три тонны аммонала, получен бездымный порох и немного больше трех килограммов гремучей ртути, опыты по созданию других инициирующих взрывчатых веществ продолжаются. Полученной взрывчатки хватило для снаряжения нескольких сотен осколочных и фугасных авиабомб и тысячи минометных мин. В дальнейшем планируем передачу производства взрывчатых материалов на строящийся в Сосновке химический комбинат. Что еще сделано. В оружейном цехе бывшего моторного завода из газовых баллонов изготовлены две батареи неплохих, по отзывам военных, минометов, третья ожидается в ближайшие дни. Изготовлены и испытаны ручные огнеметы, они показали обнадеживающие результаты. По авиации: заканчивается изготовление третьего гидроплана. Также продолжаются проектные работы по производству прототипов орудий и винтовок по типу Берданки. Выход их на испытания ожидаем к осени, после начала производства патронов и снарядов для них. К сентябрю вооруженные силы города с учетом мобилизации составят полторы тысячи вооруженных автоматическим оружием военных, полицейских и прочих, и до двух с половиной тысяч вооруженных гладкоствольными и нарезными ружьями, бронетехника – до двадцати пяти БТРов, и до тридцати бронированных УРАЛов. Воздушные силы: помимо вертолетов, до четырех гидросамолетов и нескольких мотодельтапланов. Так что…

Полным праведного гнева взглядом Романов обвел примолкших депутатов, поднялся во весь немалый рост:

– А последние события вокруг угольного разреза вообще не входят ни в какие рамки! Соловьев вместо того, чтобы истребить орду и, покарать казахские становища отпустил их! Вот, скажем стал бы недоброй памяти Сталин отпускать немцев в сорок пятом? Да боже ты мой, конечно нет! А как поступает Соловьев? Просто диву даешься, какой он добрячок, отпускает казахов, и более того, отдает им на съедение взвод наших солдат, которые после всего произошедшего будут проливать кровь за своих несостоявшихся убийц и насильников! Я обращаюсь к градоначальнику: почему не отомщены погибшие солдаты? Почему не дает казахам и джунгарам друг друга взаимно уничтожить, чтобы мы спокойно забрали казахские степи?

Он посмотрел в глаза градоначальника и молча мерил его взглядом: волнение среди присутствующих возрастало, и сердца бились все сильней. Произнес раздельно и твердо:

– Каждый здравый человек должен задать себе вопрос: что это, глупость или уже предательство?

Соловьев растерянно застыл. Да, этот волк далеко пойдет, если не остановить. Огляделся. Лица депутатов: враждебные, безразличные, ошеломленные. Он вдруг почувствовал, как же он одинок, чертовски одинок и это тянется слишком давно и вдруг залился нервным, продолжительным смехом.

– А вот и не надо смеяться! – взвизгнул Романов и схватился за горло. Не пристало будущему владыке города визжать словно баба, – Изволь отвечать на вопросы депутатов!

Депутат по имени Равиль едва заметно поморщился, популизм он не переваривал, а призывы вырезать казахов, людей одной с ним веры, были ему неприятны. Болезненно-желтое лицо председателя Собрания еще больше побледнело. Отчаянный взгляд скользнул по словно каменному лицу градоначальника, что-то решив для себя, торопливо постучал ручкой по столу:

– Вопросы не по регламенту заседания! – Серебро затряс общипанным хохолком на голове.

Но не тут-то было! Вошедший в раж Романов досадливо отмахнулся рукой, а его сторонники – депутаты дружно и громогласно зашикали, что председателя, если тот нарушает свободу слова, как выбрали, так и переизбрать могут. Поднялся шум, взвинченные крики. Виктор Серебро побагровел, как варенный рак, которых он очень уважал к пиву, и замолчал.

«Лезешь на чужую полянку Федюня? Ой зря, ой зря. Это мое, а свое я никому не отдам, горло перегрызу! – подумал немного успокоившийся Соловьев и поднял руку. Постепенно установилось относительная тишина:

– Хорошо, я отвечу на нелепые обвинения.

Романов присел и откинулся в кресле поудобнее, сузившимися глазами внимательно наблюдая за мэром.

– Ты говоришь о Сталине, так вот он за такой демарш тебя мигом приставил бы к стенке. Теперь о твоем фашистском предложении устроить казахам геноцид. Я уже не говорю о моральной стороне дела, посмотрим к чему это приведет. Остатки казахов побегут от джунгар в том числе к нам, на Урал. Нужна нам «горящая» граница? Нет. Этого ты добиваешься? А? А вот если поможем, подсадим на несколько десятилетий на военную помощь, взамен получим места под рудники и железную дорогу, караванные пути и рынок сбыта товаров. Большего нам не нужно. Вот тут предлагают вырезать казахские становища и забрать степи себе… Какими ресурсами? Гоняться за аулами по бескрайней степи на вертолетах или автомобилях, тратя невосполнимые моторесурсы и горючее? Полная глупость и бесполезная растрата ресурсов! А какими силами Федор Владиславович предлагает занять несколько тысяч квадратных километров степи? Городским батальоном и парой сотен казаков? Это демагогия, которую я отвергаю и…

Мужчина по правую руку от Романова с болезненно худым и злым лицом, напоминающим крысиную морду, выкрикнул с места:

– А почему военные одни отбивались от казахов, где была твоя хваленая национальная гвардия? Вместе с тобой жировала, когда солдаты жизни клали за город? Чувствуешь личную ответственность за погибших ребят?

– Вы не правы, – резко бросил начальник пожарного поезда, от негодования густые брови высоко поднялись, – Каждое подразделение должно выполнять собственные задачи. Национальная гвардия – охранять важные объекты, военные – бить врагов на дальних подступах.

Романов оглядел притихших депутатов. Затаились и ждут, чья возьмет. Необходимо усилить натиск.

– Виктор Александрович считает всех вокруг дураками? – поднялся с кресла и ядовито поинтересовался, – Пока ресурс техники не израсходован, а соседи о наших проблемах не знают, как раз самое время уничтожить орду и занять степи. Только тогда соседи поймут, что надо сохранять с нами мир. Переговоры – это все для слабых. Пленный хан и мертвые батыры куда весомее аргумент, чтобы убедить сохранять мир!

Соловьев отвернулся, посмотрел в окно, внизу верные гвардейцы отгоняли толпу от входа в здание администрации. Вызвать гвардейцев и арестовать наглеца Романова и его прихвостней? Не вариант пока на улице волнуется и бушует недовольная толпа. Верные гвардейцы сейчас заняты на улице, их не вызовешь. Тем более, что это будет незаконно, а военные и прочие силовики и так не слишком довольны заключенным с казахами миром. Придется терпеть… пока.

– Истратить ресурсы… А если кто-нибудь из соседей посчитает по-другому и попробует захватить город, чем мы станем отбиваться? Твоими расчетами? – съехидничал градоначальник.

Кар, кар! – перебила ворона с ветки липы напротив открытого окна. Федор Владиславович нервно вздрогнул и бросил раздосадованный взгляд на улицу.

– Ты только что, только что рассказывал об огнеметах и минометах или и это ложь? Почему эти достиженья городской промышленности не применили против орды? – голос Романова задрожал от праведного негодования.

Спор, крики. Из отдельных восклицаний и возгласов нельзя понять ни единого слова. Давно древние стены особняка, в котором размещалась администрация, не знали таких страстей. Часть депутатов и галерки громко возмущались, другие молчали или безуспешно старались утихомирить разбушевавшихся коллег. Председатель Собрания вновь призвал депутатов к порядку, но тщетно. Громкие крики и угрозы приверженцев Романова заставили его замолчать.

– Это экспериментальная техника, и ее не успели опробовать и доставить на разрез!

Депутаты и приглашенные продолжали галдеть. Романов обвел окружающих холодным, змеиным взглядом. Сейчас или некогда! Поднял руку, на указательном пальце сверкнул перстень с кроваво-красной точкой рубина, гаркнул резко и властно:

– Тихо!

Все замерли, в наступившей тишине стали хорошо слышны доносящиеся из открытого окна призывы и рев толпы.

Лидер мятежных депутатов злобно посмотрел на мэра. Крикнул запальчиво, выставив обличающе палец и, глотая от волнения буквы:

– Твоими, твоими усилиями разорено множество мелких предпринимателей, горожане уже голодают! Ты понимаешь это? А что творится с дефицитными лекарствами? Их выдают только нужным тебе людям, а простые горожане, особенно пожилого возраста, гибнут сотнями! Наконец совершенно невозможный случай: двадцать пятого мая твои клевреты убили мирно протестующую гражданку Ригматулину. Ты можешь пояснить, кто и зачем ее убил?

Оглушительная тишина, казалось, слышен бешенный стук сердец. Романов обвел взглядом ошеломленных депутатов.

Соловьев катнул желваками, побагровел, медля с ответом. Выпил стакан воды, пошуршал бумагами. Градоначальника с почти диктаторскими полномочиями публично обвиняют в немыслимых грехах, а он ничего не может сделать в ответ. Немыслимо! Несколько мгновений вглядывался в лицо врага, пытаясь отыскать хоть какие-то следы эмоций, помимо «праведного» гнева, оскалился в ответ:

– Идет следствие, но полиция уже установила, что гвардейцы не стреляли в женщину, выстрел произвели из толпы.

Взгляд Романова на мгновение вильнул в сторону, но тут же уперся в лицо мэра. По губам депутата мелькнула язвительная ухмылка. Бросил зло в лицо Соловьева:

– Такой ответ меня не устраивает! Что, пытаешься отвести ответственность за преступление от своих подчиненных? А может ты сам и приказал совершить убийство, и поэтому покрываешь душегубов? А?

Широко разводя руки, словно хотел обняться с Романовым, но обниматься и не подумал, Соловьев ответил жестко, буравя потемневшим взглядом заклятого врага:

– Ты с ума сошел? Это наглое вранье и попытка замарать власть преступлением, которое она не совершала.

Взгляд Романова вновь вильнул в сторону. Какое-то время в потрясенном страшным обвинением зале царила полная тишина, потом мятежный депутат произнес глухо:

– Ты тиран… Тебе противопоказана абсолютная власть и поэтому я предлагаю отменить Постановление: «О сложившейся экстраординарной и чрезвычайной ситуации в городе». Вместо этого принять решение о реорганизации власти.

Глаза, с наглинкой, Романова блеснули торжеством, править в городе будет он!

– Пожалуйста, Александр Павлович, – Романов кивнул депутату – «крысе».

Проворно вскочив, тот открыл папку на столе перед ним, на свет появились листки с ровными строчками жирных букв. Торопливо пробежал по депутатам, оставляя каждому по листку. Десяток строк, поражали непосвященных, словно громом. Проект, в случае принятия, не только отбирал чрезвычайные полномочия у градоначальника, но и передавал исполнительную власть в руки Собрания, фактически превращая мэра в ничего не решающую марионетку.

«Даже проект заранее заготовили, мрази, – думал Соловьев, – Тихий дворцовый переворот? Неужели не понимают, что на тонущем корабле это приведет к гибели всего экипажа, и инициаторы переворота пострадают в первых рядах?» Руки на трибуне до белизны сжались в кулаки, но, внимательный наблюдатель угадал бы во взгляде не страх – нет, но толику неуверенности, несомненно. «Нет… Это мой город, я не дам его погубить! Этому уроду только бабки важны, на любое г_вно пойдет ради них. В бараний рог урода согну!»

– Голосуем! Кто за? – решительно, не давая опомниться депутатам, воскликнул глава мятежников и первый поднял руку. Обежал взглядом депутатов, двенадцать «за» – недостаточно для принятия решения. Подвел Равиль, он отвернулся и не стал голосовать. Лица мятежных депутатов вытянулись.

Соловьев, хлопнул ладонью по трибуне, все обернулись на звук. Едко хохотнул, замолчал.

– Ай, Моська! Знать она сильна что лает на слона! – Взгляд, немигающий и многообещающий не отрывался от на врага.

«Черт, черт! Романов сжал губы в тонкую линию, лицо сморщилось от досады. Весь спектакль, все усилия по убеждению и немалые деньги, потраченные на подкуп депутатов, оказались напрасными. А потом, вдруг, морщинки на лбу разгладились, глаза сузились, черты лица растянулись и, он залился в истеричным, с сумасшедшинкой смехом, блеснули ненатурально ровные, белоснежные фарфоровые зубы. Внезапно замолчал.

– Да-а… Страшно смешно. Пойду погляжу, что скажет на это, – ткнул рукой в сторону улицы, – народ, и кто будет смеяться последним!

Романов вскочил с места.

– Попомню тебе! – бросил вместе с ненавидящим взглядом, словно пролаял, в сторону Равиля. Выбежал из помещения, ни на кого не глядя, гулко хлопнула дверь.

– Хуш (пока по-татарски), Федюня… – с откровенной насмешкой бросил вслед, холодно оскаливаясь, Равиль. Он то знал, что вовремя предать, это даже не предать, а предвидеть.

Приверженцы мятежника переглянулись. Отступать некуда. С вытянутыми, угрюмыми лицами, один за другим поднялись, вереницей поплелись на выход. Гремели буйные крики с улицы. Директор электростанции внутренне поаплодировал хорошо отрепетированному спектаклю. «Ну что же, теперь Соловьев будет осторожнее, а то возгордился, ни с кем не считается».

Председатель Собрания Виктор Серебро, неожиданно вскинулся, ручка глухо простучала по столу. Обведя растерянным взглядом оставшихся депутатов, откашлялся:

– Нда… Вот оно как… Заседание провозглашается закрытым.

Первым среагировал Соловьев, подхватил бумаги с трибуны и быстрым шагом выскочил в дверь. Гневно рванул ворот рубахи, вполголоса матерно помянул Романова, в руке блеснул металлическими боками телефон. «С кем вздумали тягаться? Со мной? Порву, уродов!» По экрану торопливо пролетел список абонентов. А… вот тот, что нужен: начальника ФСБ.

– Константин Васильевич, я это! Значит так, делай что хочешь, но копни мне Романова, до самых глубин его подлой душонки, копни. Ты меня понял? Считай это самым приоритетным заданием!

В объявленном оппозицией бессрочном митинге Романов участвовать не стал. Зная дальнейшее развитие событий, зачем нарываться на случайную пулю? Себя, родимого, он любил и берег от ненужных опасностей. Его дело организовать полезных идиотов, а затем прийти на готовый результат и сорвать плоды победы! Подставить других, а самому получить выгоду – давно стало стилем жизни. Как обычно, устроился наблюдать за событиями в спокойном месте в противоположном конце площади, напротив здания администрации, где под густыми ветвями деревьев машина почти незаметна.

Заполненная до отказа людьми центральная площадь старинного уральского города бурлила под палящим южноуральским солнцем необузданными страстями и долго сдерживаемым гневом. Вместе с разоренными мелкими предпринимателями, на площади были родственники тех, кому не досталось жизненно-важных лекарств, городские чудаки, кому до всего есть дело, да мало ли тех, кому городская власть за месяц после Переноса наступила на любимую мозоль? Теплый, порывистый ветер нес горький запах перегретой степной пыли, людского пота и чего-то горького. Колыхал самодельные плакаты с самыми разными призывами к городской власти: от безоговорочных требований уйти в отставку до справедливого распределения дефицитных лекарств и помощи малому предпринимательству и тогда казалось, что плакаты, словно белесые барашки волн гневного океана, несутся над входившей в азарт разношерстной толпой, с размаху бьются о грузовик посредине площади, словно о волнорез.

Таня подвигала плечами, ввинчиваясь в плотной толпу поближе к середине. Душно и тесно, но она готова терпеть. Ларек она закрыла, в нем и торговать то почти нечем. Если сравнить с ассортиментом до Переноса, то на глаза наворачивались слезы: несколько видов газированной воды, чипсы, печение и конфеты, копчености рыбные и мясные – все доморощенной выделки. А оптовые склады давно закрыты постановлением градоначальника. Нет, Танюша, конечно, понимала, что город оказался в крайне сложном положении с продуктами питания, но черт возьми, почему никто не входит в ее положение? Если раньше ларек давал пропитание ее семье и двум, торговавшим посменно девушкам, то сейчас ей одной не хватало. Почему власть не обращает внимание на мелкий бизнес? Им что ложись и помирай? Вот и пришлось ради пропитания устроиться кладовщицей на муниципальных складах, а мужу водителем на «маршрутку» Он и сейчас работал в смену.

В кузове грузовика, посредине площади, стоял с мегафоном в руке один из покинувших Собрание оппозиционных депутатов:

– Город в опасности, Соловьев предал его! – кричал визгливо.

– Уууу, – толпа поддержала оратора дружным и невнятным гулом, недолго гулявшим эхом среди окружающих площадь старинных, помнящих еще купцов первой гильдии и статских советников, домов. Стая голубей сорвалась с крыш, закружила над людским морем в глубоком, сатиновом небе.

– Зажравшаяся клика Соловьева!

– Аааа, – отзывалось эхо, словно поддерживая оратора.

– Продался казахам! – толпа вновь дружно взревела.

Федор Владиславович прикусил губу и досадливо поморщился. «Что же пошло не так? Выступал хорошо, убедительно, но все равно не хватило голоса, чтобы отобрать у Витьки власть! Равиль сволочь…» Жаль, что нельзя подписать под переворот военных или ментов, не пришлось бы ломать комедию с народными протестами. Отношения с военными не сложились, с полицейскими отношения тоже не ахти. Романова они на дух не переносили, но считались с ним как с одним из крупнейших предпринимателей города. А тут еще эти, на митинге, рассусоливают. «Достали, сколько можно разогревать толпу? Ладно… как говориться терпи, казак, атаманам будешь. И он будет атаманом, несмотря ни на что!» Раз положился на вольных и невольных помощников и, открыто не вмешивается в происходящее, придется ждать.

Тонкая линия защитников администрации – национальных гвардейцев, сиротливо жалась к стенами администрации. Стоило кому-нибудь из демонстрантов приблизиться к незримой границе – паре метров до оцепления, следовал требовательный рык гвардейца – отойти. Пока их слушались, но, наверное, охрана молила всех святых, чтобы возбужденная толпа не пошла на штурм. Остановить гвардейцы могли, только стреляя на поражение. Причем не факт, что это сдержало бы толпу, а не раззадорило. Переделанного охотничьего оружия на руках у населения несколько тысяч стволов и, хотя в толпе его никто не держал открыто, но и поручиться, что демонстранты безоружны, никто не мог. Толпа – это большой ребенок. Толпа – зверь страшный, злой и глупый и, если найдется тот, кто умеет ею манипулировать, она способна на многое. Она усредняет людей, растворяет в себе личность так же, как вода растворяет соль и, тихие домохозяйки превращаются в хамоватых уличных торговок, а интеллигенты тупеют и дичают. Психологи давно установили: хватит двадцати пяти процентов тех, кто дошел до критической точки, и тогда у всей толпы срывает башню, тогда-то и происходят общественные катаклизмы, вплоть до революций. Понимали это и сотрудники администрации, в окнах второго и третьего этажа мелькали бледные, словно маски Арлекина, лица мужчин и женщин.

На обоих выходах замерли патрульные полицейские машины; гаишники с полосатыми жезлами в руках никого не впускали и разворачивали назад автомобили. Многозначительно застыли здоровенные Икарусы, из окон изредка выглядывали полицейские. Дальше две пожарные автоцистерны, за ними белел кузов машины скорой помощи. Перед автомобилями спецслужб неторопливо прохаживались, изредка поглядывая в сторону митинга и, о чем-то разговаривая, полицейские чины. Похоже, что силовики решили не вмешиваться.

Очередной оратор закончил пламенную речь, неловко спрыгнул на асфальт и растворился в толпе. Паузой воспользовались защитники администрации. Усиленный громкоговорителем голос уведомил о том, что митинг незаконен, и потребовал разойтись, возбужденная толпа привычно ответила презрительным.

В кузов забрался новый оратор: вечный бузотер Иван Алексеевич, поднял громкоговоритель. Узнать его могли только близкие люди. Он отрастил клочковатую бороденку с изрядной проседью, переоделся в приличный костюм и, похоже, не с похмелья. Новый облик, как он считал, делал похожим на трибуна будущей революции. Записной скандалист, мечтал о власти и больших деньгах и ждал только удобного повода вывести недовольных на улицы, а если за это еще заплатят, то он готов на все!

«Наконец-то!» – подумал Романов, глаза прищурились. Долго телился! С такими, как Иван Алексеевич, он любил иметь дело – они прекрасно подходили на роль баранов во главе стада, которые поведут его хоть куда. На бойню? Значит на бойню! Федор Владиславович, нащупал в бардачке пачку сигарет, закурил и открыл дверь, тонкая, серая струйка дыма, тая, потянулась в небо.

Оратор, воинственно встопорщив черно-пегую бороденку, сходу обвинил власть и градоначальника. Ветер переменил направление, и то, что он выкрикивал толпе невнятным, словно во рту каша, голосом, стало хорошо слышно.

– Горожане! Город в опасности! – оратор настойчиво вдалбливал в головы митингующих, – Соловьев жулик и вор, он грабит всех нас! Этна, хотим мы погибнуть?

Он так громко и заразительно кричал, что, казалось, по всему миру раздавались дьявольские слова.

– Нет! – вспыхнуло, заштормило людское море.

– Этна, после Переноса его никто не выбирал, поэтому он права не имеет руководить! Мы, народ, должны выгнать его!! Верно я говорю? Правильно?

– Правильно!

– Выгнать! Осточертел!

– Из-за него люди гибнут!

– Верно!

Толпа под руководством оратора громко и дружно заскандировала, заводясь все больше и больше:

– Соловей-разбойник – уходи!

– Уходи, уходи, уходи! – тревожно отозвалось эхо, новые стаи голубей закружили над бушующим людским морем.

Глядя на площадь, где десятки «соратников» воплощали в жизнь его замыслы, Федор Владиславович сильнее ощущал собственное одиночество. Хотя какие они «соратники», так, пушечное мясо. Использовал по пути к власти и выбросил, как резиновое изделие номер два!

Дверь администрации распахнулась, на оцепленный гвардейцами тротуар вышел глава города, как обычно уверенный в себе, в повседневной темно-серой «двойке» и с мегафоном в руке. Позади на голову возвышался шкафообразный телохранитель.

– Жители города, – перекрывая грозный шум толпы, раздался хорошо поставленный, уверенный голос Соловьева, толпа постепенно замерла.

Первым опомнился оратор в кузове автомобиля.

– Этна, бей тирана! – истошный крик пролетел над площадью.

Толпа взорвалась, словно тротил от искры детонатора, единодушным воплем. Частым градом посыпались в мэра и национальных гвардейцев предусмотрительно прихваченные тухлые яйца, камни, все что попадалось под руку.

Телохранитель выскочил вперед, но недостаточно проворно. Что-то желто-склизкое мелькнуло перед лицом мэра, расплылось на пиджаке и поплыло гнилостно-серными струйками по штанам. Телохранитель попятился, прикрывая рукой лицо и, тесня Соловьева к двери, из-за накаченного плеча мелькнуло безгранично растерянное лицо градоначальника. Едва захлопнулась массивная дверь, с глухим стуком забарабанил в нее град увесистых камней.

Толпа озверела, как вкусивший первую кровь маньяк. Да полно, те ли это мирные люди, которые собирались здесь утром? В них не осталось ничего человеческого. Лица перекошены, зубы по-волчьи оскалены, а в руках оружие от ножей до охотничьих ружей. Сейчас будут убивать. Штормовой волной толпа ринулась на тонкую цепочку оцепления и в единый миг разбросала кровавыми брызгами оцепление, топча не удержавшихся на ногах неудачников.

Дверь то ли не закрыли, то ли штурмующие сумели с ходу ее выбить, но спустя десяток секунд толпа ворвалась внутрь здания. Часто забухали приглушенные толстыми стенами звуки выстрелов. Где-то на краю обезумевшей толпы изо всех сил работала локтями, но не в силах сдвинуться и на сантиметр, отчаянно орала маленькая женщина по имени Таня. За страшные секунды, когда толпа превратилась в монстра, она успела миллион раз проклясть себя за то, что пришла на митинг.

Романов засиял торжествующей и высокомерной улыбкой, кулак с размаху ударил об раскрытую ладонь. «Все получилось! Пипец тебе, Соловьев», – подумал, прищуренными глазами наблюдая за бушующим людским морем.

– Внимание! Ваша демонстрация незаконна, – от входа на площадь, где стояли силовики, раздался усиленный мегафоном густой, «булгаковский» бас, – немедленно разойдитесь и прекратите нарушать общественный порядок! В противном случае мы будем вынуждены применить силу. Повторяю, немедленно разойдитесь!

Из открытых дверей автобусов выпрыгивали на асфальт полицейские: в черных шлемах, с блестящими на солнце металлическими щитами и резиновыми дубинками в руках они выглядели грозно и страшно. Пробегали мимо полицейского чина с мегафоном и выстраивались в длинную шеренгу от одного края площади до другого. За ними – линия солдат-контрактников с автоматами наизготовку. Обе пожарные машины подъехали к ближе, из люков на кабине вынырнули бойцы в боевой одежде, короткие лафетные стволы в руках угрожающе зашевелились, разгоряченной толпе обещая холодный душ.

Ноги похолодели, по спине потекла липкая струйка. «Суки! Суки! Все-таки выступили за Соловьева! Ненавижу! Приду к власти, убью!» – Романова затрясло. До боли сцепил зубы. Миг тому назад торжествовал победу, а вот уже в полной заднице. Перед мысленным взором замаячила противная татарская морда Равиля с ехидной улыбкой, тот словно спрашивал: ну что, добыл власть, неудачник? На секунду мысли в голове исчезли, как будто там осталась только вата. Ничего не осталось, кроме злости – холодной, рассудочной, звериной.

Толпа по-разному прореагировала на действия силовиков. Большая часть буйных исчезла в здании. Оставшиеся на площади, более вменяемые, затихли, некоторые уже поспешно пробирались к выходу, желающих связываться с силовиками оказалось мало.

– Этна, долой, – дал петуха оратор с кузова машины, – мэра в отставку!

– Долой, – вяло отозвалась толпа, но далеко не так дружно, как минутами раньше.

Несколько камней по большой дуге полетели в направлении тонкой шеренги полицейских. Большинство, не долетев пары метров, врезались в асфальт, покатились к шеренге, парочка с металлическим грохотом ударила в подставленные щиты. Это стало последней каплей.

Полицейские синхронно ударили дубинками по металлическим щитам, одновременно шагнули на отшатнувшихся в испуге людей. Над толпой взлетели панические крики.

Первые каменно-крепкие струи брандспойтов вонзились в плотную массу людей, растворяя и размывая толпу, как горячая вода размывает кусок сахара. Сбивали с ног крепких мужчин, тащили по мокрому асфальту словно по льду. Крики, полные паники, окрепли, слились в животный, полный боли вопль. Им вторили вороньи крики, целой стаей, черные как Преисподняя, вестники смерти кружились над площадью. Геометрически ровный строй стальных щитов приблизился к мятежникам. И начался кровопролитный бой, достойный кисти великого баталиста Верещагина – «Апофеоз войны».

Полицейские дубинки, палки и арматурины мятежников с сочным звуком врезались в мясо, в плечи, в головы плечи – по чему попало. Ожесточение достигло максимума, избивали не разбирая мужчина это или женщина, или старик, пока окровавленный человек не падал или не убегал.

Битые стекла бутылок на асфальте, окровавленные лица. Выхаркиваемые на асфальт осколки зубов.

Давка, разъяренный мат, истеричные бабьи крики, перемежались запоздалыми криками в мегафон: «Разойдись! Приказываю разойтись

Мужчина с багровым лицом с утробным криком, какой испускают мясники при рубке туши, вздымает железную палку и бьет полицейского по голове, дубина отскакивает от подставленного щита.

С размаху получает «демократизатором» по плечу, с хрипом рушится под ноги неумолимо шагающим полицейским.

Девица с бланшем под глазом с безумным криком прыгает на полицейского, пальцы сведены судорогой, вопьется в глаза, вырвет. Полицейский бросил щит навстречу, девица летит назад, сбивает с ног женщину, пропадает в толпе.

Кирпич разлетается мелкими осколками, врезавшись в закрытое забрало шлема. Словно подрубленный, боец рушится, стена щитов смыкается над провалом, шеренга неумолимо продвигается вперед.

Оратор в кузове машины не стал ожидать чем закончиться бой и незаметно исчез среди убегающих.

– Господи, господи, спаси и сохрани! – Танюша шептала побелевшими губами молитву. Сама она каким-то чудом пробралась сквозь толпу к закрытым воротам частного дома и прижалась к ним спиной. Девушка становилась все бледнее и бледнее; лицо, в обрамлении коротких русых волос, казалось чуть ли не зеленым.

Организация закономерно побеждала хаос. Большая часть демонстрантов с паническими криками бежала на второй выход, полицейские им не препятствовали, или кинулись в переулки между окружавших площадь домов. Только малая часть слишком злых или глупых сопротивлялась.

В здании администрации затихли звуки стрельбы. С тем или иным результатом, но бой там, в отличие от площади, закончился.

Романов кусал тонкие, побелевшие губы и не отрывал взгляда от картины никогда не виданного в городе события – разгона демонстрации. Слишком нежные и неспособные держать удар среди бизнесменов вымерли еще в девяностые. Руки нащупали сигаретную пачку, спичка чиркнула по коробке – сломалась, со второй закурил и начал привычно прикидывать, как перевернуть ситуацию в собственную пользу.

Между тем шеренга полицейских, за ней неторопливо ехали пожарные машины и шли вооруженные солдаты – контрактники, почти приблизилась к противоположному краю площади. Еще немного, и все закончится. Огонек недокуренной сигареты метеором вылетел из салона автомобиля на асфальт. Романов торопливо вытащил телефон, найдя знакомый номер, нажал кнопку и поднял мобилу к уху.

– Это я, узнал? – спросил невидимого абонента. – Как он?

Последовала пауза, потом Романов изумленно охнул.

– Как жив?! – произнес растерянно.

Спустя несколько мгновений прохрипел в телефон:

– До связи, – и положил трубку. В углу рта появилась злая складочка.

С размаху ударил кулаком в раскрытую ладонь:

– Черт! Он выжил, выжил! –вновь и вновь восклицал задыхаясь от ненависти, глаза в полутьме автомобиля горели напряженным красным огнем. На покрытой лужами площади, под палящим солнцем слабо шевелились окровавленные демонстранты, на асфальте – обрывки одежды, осколки стекла, камни, а посреди площади памятником стоял одинокий грузовик. Из здания администрации национальные гвардейцы выволакивали первых арестованных мятежников, а шеренга полицейских одновременно повернула назад. «Пора сматываться, но еще не вечер! Не получилось так, получится по-другому! Но дома лучше не появляться, а то загребут».

У успешного переворота много родителей, у провалившегося – ни одного родственника…

Почти беззвучно автомобиль завелся и сдал задом, выезжая на улицу Приречную.