Читать книгу Хроники Мастерграда. Книги 1-4 - Олег Белоус - Страница 7

По узкому, темноватому коридору, едва освещенному бойницами-окошками, впереди двух телохранителей с тяжелым сундуком в руках, шел высокий и худой, словно жердь, человек в немыслимом для России семнадцатого века костюме из века двадцатого – начальник планово-промышленного управления администрации города Петр Семенович Рожковский. Лицо надменное, но, если приглядеться, в глубине глаз видна опаска. Во дворе его возвращения поджидала охрана – десять бойцов в экспериментальных доспехах. Штампованные из легированной стали кирасы с наплечниками, наручи и поножи – легкий доспех, аналогичный древнеримскому, плюс морион с забралом из многослойного стекла. Защита не абсолютная, но сильно уменьшила уязвимость бойцов. Если предки поведут себя неправильно – порвут.

Грозный вид латной пехоты внушал надежду на безопасность посольства, но вдруг не успеют прийти на помощь?

Морион – шлем эпохи Ренессанса с высоким гребнем и полями, сильно загнутыми спереди и сзади

В конце коридора у двустворчатой, обложенной медными бармами двери истуканами замерли стрельцы, в ладонях до белизны костяшек зажаты массивные бердыши. Хищно сверкают бритвенно-острые лезвия. Длинные алые кафтаны, лица, до глаз заросли густыми, окладистыми бородами – все это придавало им звероватый и внушительный вид.

Пришельцы приблизились, стрельцы поспешно раздвинули бердыши, украдкой окинув подозрительными и испуганными взглядами.

Вчера на утренней оперативке в кабинете, Соловьев объявил, что пришла пора устанавливать торговые связи с русским государством и, что оптимальным станет контакт с купцами Строгановыми. Как торговцы, они наверняка заинтересуются уникальными городскими товарами, в ответ смогут продать продовольствие, соль, льняные и конопляные ткани, смолу, поташ, деготь и канифоль. Чтобы к купчишкам ехал сам Соловьев – слишком много чести, поэтому поедет… мэр, оглядывая ежащихся чиновников, выдержал поистине мхатовскую паузу. Задумчивый взгляд остановился на женщине – начальнике торгового управления. Мысленно поморщился. Хотя налаживать торговлю – ее обязанность, но бабу не пошлешь к предкам, слишком опасно, да и не поймут. Слишком сильны еще домостроевские порядки. Взгляд устремился дальше и остановился на Петре Семеновиче. «Поедет начальник промышленного управления», – наконец, объявил. Было страшно, но еще больше боялся не выполнить указание Соловьева и вылететь с волчьим билетом из администрации. На следующий день утром, мрачный посол города садился в вертолет.

Рожковский зашел в просторное помещение, залитое ровным светом из низеньких окон под сводами. Вкусно пахло свежими пирогами. Петр Семенович непроизвольно сглотнул голодную слюну – утром кусок в горло не полез. Под образами, за длинным, покрытым вышитой скатертью столом, на веницийских с высокою спинкою стульях сидели именитые гости Строгановы. На столе холодная закуска: блюда с салатами из варенных овощей с мясом и фруктами, многочисленные пироги, заманчиво блестели тарелки со студнями – постные с горохом, репой, солеными грибами, и скоромные – с зайчатиной, с мясом, с лапшой. Отдельно кувшины с иноземным вином. Словом, первая перемена блюд согласно «Росписи к царским кушаньям».

 Роспись к царским кушаньям – одна из старейших русских кулинарных книг. (1611—1613 гг.).

Гость (гости) – название крупных купцов до введения купеческих гильдий, иноземный купец. 

Глава знаменитого рода – Григорий Дмитриевич, встретил внимательным и напряженным взглядом. Прикидывал, что ждать от таинственных пришельцев. Крепкого телосложения, с по обычаю длинной, седеющей бородой, в высокой шапке, отороченной мехом черно-бурой лисицы и богатом кафтане, из-под которого выглядывала вышивка рубашки, он производил внушительное впечатление. Рядом с хозяином дома с настороженными лицами застыли великовозрастные сыновья. Телохранители зашли следом, поставили перед столом ящик, поклонились и вышли. Любопытные взгляды Строгановых скользнули по поклаже и вновь устремились на посла пришельцев.

Как себя вести Рожковского проинструктировал настоятель Храма Живоначальной Троицы. Первым делом он размашисто перекрестился на иконы в красном углу светлицы. Хозяева дружно поднялись с мест и слегка склонились перед гостем. Рожковский коротко кивнул в ответ. Особо религиозным он себя не считал, хотя после Переноса посещал храмы регулярно. Деланно безразличный взгляд старшего Строганова на миг остановился на щепоти, которой крестился пришелец. На лице главы рода не дрогнул ни один мускул, только мысленно сплюнул – крестился тремя перстами по никонианиновски! Незваные пришельцы еще у крылатого корабля продемонстрировали, как взрываются хитрого устройства гранаты и возможности скорострельных мушкетонов и только после продемонстрировали образцы привезенных товаров. Оружие и товары настолько поразило и впечатлили фактических хозяев Пермского края, что они согласились выслушать пришельцев в приватной обстановке и пригласили их предводителя на пир честной в резиденцию.

Мушкетон – особый род короткоствольных ружей для кавалерии или моряков. 

Пальцы главы рода Строгановых скользили по деревянным бусинкам четок привезенных из святого града Иерусалима. По старшинству начинать разговор предстояло именно ему.

– Гость именитый, присаживайся, отведай яств наших, – дождавшись, когда пришелец расположиться на свободном стульце, продолжил, – Все же никак не возьму в толк, откуда град взялся на берегу Вельки. Сто раз ходили казачки, но город великий там не видели!

Русский язык семнадцатого века хотя и отличался от того, каким пользовались попаданцы, но все же вполне понятен. Рожковский досадливо нахмурил брови:

– Григорий Дмитриевич, я же вам уже объяснял. Господь наш Вседержатель, – при этих словах посланник города повернулся к иконам и осенил себя крестом, – совершил чудо, перенеся наш город в ваш мир.

Мужчины за столом еще раз внимательно пронаблюдали, как крестился пришелец, никониан Строгановы не любили, но слишком ослепительные перспективы разворачивались перед купцами. Синхронно повернулись к красному углу, на иконы, осенили себя крестом. В душах купцов алчность боролась с неприязнью к никонианам и, победила.

– Ну пусть будет так, – Григорий Дмитриевич согласно кивнул, – нет ничего невозможного для Господа нашего, – и вновь осенил себя крестом, – Возможно и сие чудо.

Помолчали, Надетый Рожковским под рубашку кевларовый бронежилет болезненно врезался в тело, то ли плохо подогнан, то ли мал. Но не раздеваться же, чтобы поправить!

Пришелец поднялся из-за стола, вытащил из сундука оббитую алым бархатом коробочку, положил на стол перед старшим Строгановым.

– Виктор Александрович Соловьев, глава нашего города, жалует вас набором столовых приборов, – сел обратно.

В открытой коробке золотом блеснули ложки, вилки и ножи. В светлице повисла звенящая тишина. «Неужели, это все злато», – потрясенно подумал глава рода. Подарки впору царю. Несколько секунд завороженным взглядом рассматривал содержимое коробки, затем зло глянул на сыновей с отвисшими челюстями. Младшие, заметив взгляд отца, постарались принять безразличный вид. Старший Строганов недовольно крякнул, резким движением захлопнул коробку и придвинул поближе к себе. Двигалась она легко. «Значит, не злато, оно тяжелое, – понял Григорий Дмитриевич, – но почему сверкает словно злато? Непонятно… Потом разберусь что это». Низко наклонив голову.

– Лепо, уважил, гость дорогой. Порадовал подарком драгоценным, – сказал степенно и тихо.

– По нраву ли тебе, Григорий Дмитриевич, наши товары? – учтиво кивнув, поинтересовался посланец города.

Глава рода пробежался пальцами по бусинам четок, блеснул огромный зеленый камень с кольца на пальце и кивнул собственным мыслям.

– Привезены тобой на дивном летучем корабле товары, хороши, особливо топоры, пилы и лопаты железные, и цены невеликие. Тебе, Петр Семенович, позавидуешь, хороши мастера в твоем городе. Опять же, зеркала огромные, не хуже веницийских, искусно изукрашенные шкафы холодильные, но уж больно много просишь за них, надо бы сбавить цену. Слишком дорого! – глава рода Строгановых досадливо поморщился. – Ты влезь в нашу шкуру. Налоги внеси в царскую казну, работникам заплати, да воеводам, да что воеводам, каждому дьяку посул занеси. А торговлишка совсем захирела. Как жить? А? Надо бы скидку.

Для производства невероятной по меркам семнадцатого века новинки – газоэлектрического холодильника, попаданцы воспользовались давно известной технологией, несложной и легко воспроизводимой. Охлаждение достигалось за счет испарения аммиака из смеси водорода, аммиака и воды. Горелка подогревала водно-аммиачный раствор в абсорбере, в нем за счет нагрева аммиак растворялся водой и двигался дальше по трубкам до испарителя. В испарителе аммиак испарялся из водно-аммиачной смеси и охлаждал пластины испарителя и морозильную камеру холодильника. Другим дорогостоящим новшеством стали зеркала больших размеров, до этого монопольно производимые венецианцами. Стекольного завода в городе не было, но в окрестностях были месторождения известняков, кварцевых песков и соленые озера. Имея сырье, развернуть полукустарное производство зеркал и оконных стекол оказалось несложным, благо специалисты, ранее работавшие на стекольном производстве, нашлись. Несколько недель шли опыты по литью стеклянной массы, по всем правилам на слое расплавленного олова, пока не удалось добиться приемлемого качества зеркал.

Рожковский досадливо поморщился: прибедняется один из самых богатых людей в Московском царстве, ишь, какой камень блестит на руке, стоит, наверное, умопомрачительных денег. Но коммерция – это не его стезя, даже торговаться на базаре доверял жене. Благо в помощь дали профессионала – чиновника торгового управления администрации.

– Со мной прилетел Петр Соломонович, это он показывал вам товары, все разговоры о скидках, это с ним.

Григорий Дмитриевич недоуменно поднял брови:

– Жидовин что ли?

Рожковский вспомнил слегка навыкат глаза Петра Соломоновича, в которых казалось, отражались все страдания его народа:

– Наверное, я точно не знаю, – посланец города нервно щелкнул суставами пальцев.

Глава рода Строгановых недовольно искривил блеклые, пергаментные губы, ноздри слегка раздулись. Московские цари с подозрением относились к славившимся склонностью к торговле евреям и не позволяли им селиться на русских землях. Мало того, что пришелец проклятый никонианин, так еще нехристя притащил. Такой партнер для торговли Григория Дмитриевича не радовал.

Глава рода огладил бороду, но не успел что-либо сказать, как в разговор вмешался старший из сыновей:

– Летучий корабль продашь? – бросил быстро и энергично и уперся испытывающим взглядом в лицо пришельца, – за него никакие деньги не пожалеем!

Посланец города пожевал сухими губами, стараясь получше подобрать слова и откинулся на спинку кресла:

– Нет, продать не можем. Возможно, когда-нибудь позже. Воздушные корабли сложны в изготовлении и управлении, их у нас у самих немного.

– Жаль, жаль, – покрутил головой наследник именитого купеческого рода, кривовато улыбаясь, – а говоришь, что друзья нам и царству русскому.

Нервным движением посланец города вытащил платок и торопливо вытер потный лоб, щелкнул суставами пальцев. Как-то нехорошо идут переговоры. Такого агрессивного напора от Строгановых он не ожидал.

Старший Строганов скривился и бросил недовольный взгляд на отпрыска. Не гоже, чтобы сын поперек отца слово молвил. Ужо погорю, опосля! Кашлянул, привлекая внимание.

– А мушкетоны скорострельные и брони, кои на стрельцах ваших?

«Хотя бы здесь не полностью отказываем», – подумал посланец города и откликнулся с небольшой заминкой:

– Скорострельные продать не можем, но мушкеты вскоре начнем продавать столько, сколько вам понадобиться. По качеству будут гораздо лучше, чем у свейских, галантских и аглицких немцев, но вполовину дешевле, то же и по доспехам. Летать сюда на воздушном корабле дорого, так что ждем вас с ответным визитом к нам на ярмарку.

Григорий Дмитриевич, машинально перебирая бусинки четок, задумчиво смотрел куда-то выше глаз посла. Жаль, что пришельцы не согласны продать летучий корабль и скорострельное оружие. Царевна Софья готовила новый поход на Крым, так что если поклониться ей оружием и кораблем, то благодарность была бы гарантирована. Говорят, есть на Урале гора магнитная, царевна охотно пожаловала бы землицей вокруг нее. Поставить там доменные печи, железа можно будет выплавлять много. А его на Руси мало, и потому оно весьма дорого и прибыль обещала давать великую. Впрочем, даже та партия товаров, которую пришельцы привезли для показа, при перепродаже обещала гигантские барыши. А когда запахло хорошей прибылью, купец пойдет на многое…

Григорий Дмитриевич внимательно посмотрел на собеседника, потом пообещал:

– Приедем. А что возьмешь в обмен на товары свои, кроме злата-серебра?

– Нужны шкуры и шерсть, интересуют поставки соли и серы.

Строгановы переглянулись, уж чего-чего, а соли у поднявшихся на соледобыче купцов полные склады, а опустеют, то недолго добыть.

– Еще нужны ткани разные, деготь, смола, нефть, купим олово, свинец, медь, – продолжил посланец города.

– Это возможно, а что такое нефть?

– Черная горючая жидкость, вытекает из земли, ее еще персы привозят, есть она и в русской земле.

– Ну коль есть она в русской земле, то расскажи, где она вытекает, привезем ее тебе.

Прошло три необычно теплых и солнечных для весеннего Урала дня. Посольство попаданцев к купцам Строгановым благополучно вернулось и привезло в до отказа забитом паллетами вертолете МИ-26 тяжелые холщовые мешки с солью, огромные связки выделанной кожи, меха и немного слитков меди, свинца и олова. С цветными металлами в русском царстве семнадцатого века было плохо, в основном импортные, и потому дорогие. Отдельно в пилотской кабине лежал неподъемной тяжести мешок с монетами – плата за изделия городской промышленности. Серебро предназначались на закупку у иноземных торговцев необходимых попаданцам товаров.

Теперь ход за купцами Строгановыми, попаданцам остается ожидать первого русского каравана.

Город, его промышленность, жили и приспосабливались. С озер, расположенных всего в полусотне километров севернее, прибыл автомобильный караван с грузом соли. Чтобы обеспечить город регулярными поставками наняли местных башкир и население двух недавно появившихся в тех местах русских острогов. Соль, кроме использования в пищу и в качестве консервирующего средства, служила исходным сырьем для выработки кальцинированной соды, хлора, хлорной извести, каустической соды и в производстве десятков других веществ и материалов.

Построенная на территории заброшенного в постсоветское время завода, на другой стороне Вельки, дала первую продукцию экспериментальная мартеновская печь, что резко снизило нагрузку на электропечь моторного завода. Сырье, пока не пошли железо и сталь от строящегося металлургического кластера в районе Магнитки, давали городская свалка и пункты металлоприемки. Рядом с печью дымил трубами небольшой цементный заводик и кирпичное производство. Хотя степень механизации на них оставалась низкой, первоначальные потребности города в строительных материалах они закрыли.

Жизнь горожан стремительно менялась. По телевидению объявили, что запасов реагентов для очистки воды на фильтровальной станции водоканала хватит на три-четыре недели. Ее продолжат хлорировать и фильтровать, но для питья она станет непригодной. Готовясь к этому, коммунальные службы экстренно рыли и обустраивали по несколько колодцев в каждом городском районе.

Горожане по-разному приняли изменения. Недовольных было множество и, для этого были весомые основания. Помимо карточной системы, ее большинство считало неизбежным злом, людей страшно злило распределение дефицитных лекарств, прежде всего антибиотиков и инсулина. Их выделяли «нужным» людям: ученым, промышленникам, рабочим дефицитных профессий и приближенным к администрации. Это обернулось валом смертей среди пенсионеров и тяжелобольных людей. Бывшие мелкие бизнесмены тоже были недовольны –в один миг они стали из почти хозяев жизни простыми рабочими или крестьянами. Многочисленные магазины, ларьки закрылись, а их хозяевам и продавцам пришлось устраиваться на появившихся словно грибы после дождя, заводах, фабриках и новых сельскохозяйственных предприятиях: от животноводческих ферм до тепличного хозяйства. А этого не хотелось! Город подспудно кипел, словно закрытый котел с неисправным манометром. Взорвется и разнесет все вокруг или пронесет? Никто не знал…

Регулировщица, так прозвали женщину горожане, была тихой сумасшедшей. Говорили, что в юности с головой у нее было все в порядке. Семья, дети. Никто, кроме психиатров, не знал, какое событие привело к тому, что ее разум утонул в пучине безумия, но однажды горожане увидели на обочине дороги женщину с немного скуластым татарским лицом, в по-цыгански длинной, опрятной юбке, она суматошно размахивала руками и карикатурно подражала действиям полицейского-регулировщика. Из-за этой фобии она и получила прозвище. Горожане привыкли к регулировщице, машины мчались по улицам, не обращая на нее внимания. Только изредка кто-нибудь из водителей нажимал на автомобильный сигнал, и тогда раскатистый звук пролетал по улицам города, а женщина безмятежно улыбалась. Никто и никогда не видел ее агрессивной, так что даже дети подходили к ней без боязни. Женщина всегда находила горсть конфеток для угощения.

Беспощадное полуденное солнце нависло над городом, палило не по-детски, но с запада стремительно неслись косматые тучи. В переулках, впадающих в центральную площадь, сгущались иссиню-черные тени. Лужи на площади, после ночного дождя, на глазах исчезали, почти ощутимо парили. Вокруг никого, словно город вымер. Изредка промелькнет прохожий или промчится машина и опять оглушительная тишина. Даже ветер притаился, словно в испуге. Перед парадным входом в кроваво-красное, старинное здание городской администрации, привычно скучали два автоматчика в серой форме национальной гвардии. До конца смены оставался час. Один из гвардейцев скорчил страдальческую гримасу – форменный ботинок ощутимо давил. Он наклонился и ослабил шнурки. Вроде стало легче. «Дурак! Говорила же мама, разноси вначале! Вот и страдай теперь!»

Когда выпрямился, перед ним стояла женщина в темной и грязной одежде. На мертвенно-бледном, в подтеках высохшей грязи, лице отпечаток безумия, и выражение усталой обреченности. Она тихо бормотала под нос и не отводила взгляд от дверей администрации.

Охранник вздрогнул и невольно скосил взгляд направо и налево. Только что никого не было! Он мог мамой поклясться в этом! Она что перенеслась сюда по воздуху?

Через миг узнал. Да это же регулировщица! Облегченно выдохнул. Ну надо же! Привидится всякая чушь!

– Ты чего это? – но сумасшедшая не ответила. Медленно, затем все быстрее закрутилась, подобно исполняющему ритуальный танец турецкому дервишу. На лицах охранников стало заметно как пытаются сообразить, что делать, не привыкшие к размышлениям мозги. С одной стороны, регулировщица тихая, а танцевать перед администрацией никто не запрещал, даже сумасшедшим. С другой, несколько дней тому назад неизвестные развесили по городу листовки с призывами к вооруженному восстанию против тирании Соловьева. Коммунальщики потом до вечера срывали их с заборов. Кто это сделал, сколько полицейские не искали, но так и не нашли и национальных гвардейцев на случай волнений населения застращали и заинструктировали до слез.

Охранники так и не решили, как поступить, как регулировщица рухнула в лужу на асфальте.

– Ааааа! – в кровавые клочья разрывая тишину, громко и страшно закричала – завыла женщина, пронзительный звук хорошо слышен в самых дальних уголках площади. Несколько ворон с злобными криками сорвались с деревьев, закружили над несчастной. Гулкое эхо откликнулось:

– Ааааа….

Несколько человек остановились, неуверенным шагом направились к регулировщице.

– Ты, это, – сказал неуверенно один из охранников, – давай прекращай, не положено тут, – но лежащая женщина продолжала истошно выть.

Женщина затихла, жалобно всхлипнула напоследок, опираясь на руки, медленно поднялась. Лицо в подтеках от грязи и непрерывно льющихся по щекам слез производило ужасное и дикое впечатление, ничем не напоминало прежнюю тихую городскую сумасшедшую. Волосы всклокочены, глаза горели дьявольским, фанатичным огнем достойным самого Фомы Аквитанского ((около 390 – около 460 гг.) – святой, проповедник, богослов и историк родом из римской провинции Аквитания (на границе Галлии с Испанией). Только что площадь пустовала, а вот уже около администрации толпа, в основном по случаю рабочего времени любопытствующих стариков и детей. Женщина повернулась и обвела людей безумным взглядом, сухенькие кулачки вознеслись к небу. «Ой!» – громко воскликнула маленькая, опрятная старушка в первом ряду, и прикрыла ладошкой в черной перчатке рот. Проезжающие мимо машины на миг притормаживали, затем мчались дальше.

Автоматчики застыли в нерешительности. С одной стороны, происходило явное нарушение порядка, с другой, их задача – охранять вход в администрацию, а на него никто не покушался.

– Придут, – громко произнесла женщина, делая странные пассы руками, – Придут! – проорала изо всех сил и гулкое эхо загуляло по центральной площади, отражаясь от невысоких зданий на противоположной стороне.

– Злая вода обрушится на город, за ней с неба падут огненные вихри, голод и мор, – вещала, в дикой ярости сотрясая сухенькие кулаки над головой.

Толпа замерла. В голосе «пророчицы» столько убежденности в собственной правоте, что не поверить невозможно. Еще несколько минут она красочно описывала предстоящие городу несчастья, и люди не выдержали. Несколько старух с испуганными лицами лихорадочно омахивали себя крестом. Сердца многих, слишком многих, сжались от ужаса: неужели устами сумасшедшей женщины говорит Всевышний, неужели это правда?

Грозные зловещие тучи закрыли пламенный шар солнца. Потемнело. В глазах людей, один за другим, загорался огонек безумия. Сам факт необъяснимого с точки зрения науки Переноса, расставание с двадцать первым веком, родственниками и друзьями, житейские трудности, надломили психику слишком многих и бросили множество неверующих или только формально считающихся православными, в объятия церкви. А с другой стороны – сделали людей легко внушаемыми. О причинах Переноса возможно только гадать, но версия о том, что это Божья Воля, была самой популярной.

В окне на втором этаже, где находился кабинет Соловьева, мелькнуло бледное лицо и исчезло. Люди все подходили и подходили.

– Городу недолго стоять! Ибо погряз он в грехах тяжких и блуде! И корысти! –сурово и громко вещала безумная пророчица, от внимания людей наливаясь вдохновением.

Тяжелый взгляд словно поджигал толпу, готовую внимать каждому слову самозванной пророчицы.

– Это он виноват в Божьем гневе, Соловьев, антихристов приспешник, – указующий перст указал на окно кабинета мэра.

Возбужденная толпа безмолвно смотрела на пророчицу, а черные, как смертный грех, вороны летали над головами, громко и зловеще крича.

– Быть городу пусту! Быть пусту, быть пусту! К черту в Преисподнюю провалится! Как появился, так и сгинет! И место его не найдут, окаянного!

Слушатели волновались, бросая гневные взгляды на администрацию, то и дело слышались то мужские, то женские истеричные голоса:

«Спасите нас! Покарать отступников! Смерть Соловьеву!»

Крики становились все громче, смешались с разноголосым детским плачем, и, наконец, тяжело хлопнула массивная дверь администрации. Люди обернуться на шум. Начальник национальной гвардии, на миг замер, оглядел толпу. Потом повернулся к караульным на входе и яростно проорал что-то гневное, неслышное за беспорядочным шумом толпы. За охрану здания администрации и мэра отвечала не полиция, а он.

Решительно кинулся в плотное скопище вокруг новоявленной пророчицы. Послышался многоголосый возмущенный ор, замелькали предусмотрительно взятые зонтики – люди не расступились и не пропустили. Пророчица продолжила вдохновенно вещать. Автоматчики, «вдохновленные» начальником ожили, скинув оружие с плеча, ринулись вслед за ним. Несколько национальных гвардейцев выскочили из дверей и бросились помогать.

Трехэтажный мат, отчаянные крики. Свалка.

«Бах» – гулкий пистолетный выстрел загулял долгим раскатистым эхом над площадью.

«Трататах!» – никто не успел ничего понять, как вслед за выстрелом, автоматная очередь громом ударила по барабанным перепонкам.

– Аааааа! – убили, – над площадью полетел пронзительный и одновременно пробирающий до глубин души женский крик. Настроение толпы, в единый миг изменилось на дикую панику, толпа разбежалась. Истошно голося так, что резало уши, старики, старухи, дети испуганными мышками сталкиваясь, спотыкаясь и падая на асфальт, помчались прочь. Вновь поднимались, все в грязи, бежали. Прошли считанные секунды, и площадь обезлюдела. Перед дверью администрации остался десяток растерянных вооруженных людей в форме национальных гвардейцев. На асфальте сиротливо лежал на половину раскрытый зонтик.

Недвижное тело доморощенной пророчицы лежало в луже в десятке шагов от дверей администрации. На блузке, напротив сердца, набухала темная клякса. Застывшие глаза смотрели в нахмуренное, серое небо, только на востоке, из прорыва в тучах, выглядывал ультрамариновый, политый косыми солнечными лучами клочок неба. Кровь стекала в лужу розовыми ручейками, постепенно растворяясь и тая, рядом блестел вороненой сталью ствола переделанный из газового в боевой пистолет. Начальник гвардейцев присел перед ней, осторожно приставил два пальца к шее, тщетно – женщина мертва. Досадливо крякнул, поднялся под вопросительными и умоляющими взглядами подчиненных и отрицательно покачал головой. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Голову готов дать на отсечение, его люди не стреляли, а автоматную очередь дали вверх!

В противоположном углу площади, откуда открывался прекрасный вид на все происходящее, но густые тени от деревьев не позволяли ничего рассмотреть, прятался автомобиль с затонированными стеклами. В глубине салона угадывался человеческий силуэт и светился огонек сигареты. Когда площадь опустела, стекло с водительской стороны поползло вниз, дымящийся бычок огненным светлячком вылетел, зашипел в луже. Тихо загудел мощный двигатель, автомобиль неторопливо сдал назад и вывернул на соседнюю улицу.

***

Великая Степь – колыбель, периодически выплескивающая на просторы Евразии молодые и жадные до славы и добычи кочевые народы, простиралась от южных отрогов Урала на севере, на юг до жарких пустынь Хивы и гор Копетдага. Весна в степи – лучшее время. Еще нет летней, удушливой жары. Вольный ветер катил по степному разноцветию неспешные травяные волны, переходящие от бледно-зеленых в сиренево-фиолетовые. Но больше всего целеного и алого. Весна – время цветения тюльпанов. Красота неописуемая! Великая Степь огромна. Караван, выйдя по весенней степи с Южного Урала, переступит стены древних городов Средней Азии спустя много недель трудного пути, когда беспощадное солнце уже превратит все вокруг в высушенное преддверие ада.

Воздух наполняли тысячи птичьих свистов и криков, тоскливо, мертвенно пахли подсыхающие на жарком солнце травы. На ярко-голубом небе, немного ниже яростно пылавшего золотого круга солнца, неподвижно висели ястребы, распластав крылья и устремив хищный взгляд в траву. Ветерок с юга гнал черную, перистую тучу. На сотни километров ни следа присутствия цивилизации, только на одиноком холме вонзался в чрево неба шпиль сторожевой вышки. У ее подножия застыли два багги, несколько человек вокруг, сидя на земле, обедали.

Петелин, развалившись на заднем сиденье автомобиля, со смутной печалью во взгляде ковырял в зубах соломинкой и рассматривал успевшую изрядно надоесть картину весенней степи. Проверку часовых он совместил с доставкой обеда.

«Дзинь» – громко звякнуло позади. Александр непроизвольно вздрогнул и обернулся. Водитель пинал пустую консервную банку, словно настоящий футбольный мяч, по утоптанной солдатскими ботинками площадке вокруг вышки.

«Дзинь» – банка пролетела между столбами, на которых стояла сторожевая вышка, в импровизированные ворота и блестящей молнией промелькнула мимо гордой, словно вырубленного топором, физиономии рядового Магомедова. Привалившись к столбу спиной, он энергично работал ложкой над котелком с супом. Банка скатилась вниз по пологому склону и затерялась в ковыльных зарослях.

Кавказец стремительно побагровел.

– Э! – крикнул с легким гортанным акцентом и отложил в сторону котелок, – Я тут хаваю! Петров, ты что, не видишь куда бьешь? Чуть не поперхнулся из-за тебя!

– Да что тебе сделается? Ты же в бронежилете, – схохмил водитель, но, глядя на еще больше покрасневшего кавказца, повинился, – Извини, я уже понял, что у вас в Махачкале за такое морду бьют! – и сделал такое сконфуженное лицо, что дальнейшие ругательства застряли у аварца в глотке.

А насмешник не унимался:

– Особенно на улице Хизроева…

Магомедов несколько мгновений сидел набычившись, потом безнадежно махнул рукой. Дескать, что с дурака возьмешь? Пододвинул ближе котелок и с удвоенной скоростью замелькал ложкой.

– Сибгатуллин, – крикнул в сторону вышки Александр, – поел? Пора ехать, хорош копаться словно в ресторане! Забирайте кашу, и мы поехали.

– Нет еще! – раздалось сверху.

– Кашу? – Магомедов заинтересованно поднял голову от котелка. – Что, правда? А какую?

– Гречневую, – Александр скривился, – Но, ты особо не рассчитывай на кашу, там больше мяса, чем той гречки.

– Аааа, – протянул разочарованно кавказец.

И столько в лице обиженного, почти детского разочарования, что Александр не удержался, насмешливо фыркнул.

Магомедов подозрительно покосился, потом поднялся с жесткой травы и подошел к автомобилю.

– Санек, насыпь… эту кашу, – попросил водителя, протягивая пустой котелок.

– Тащ. старший лейтенант! – хриплый крик с вышки прозвучал громом среди ясного неба, – Всадники, – голос дрогнул, – Много, тысячи, сюда скачут! С оружием.

Все замерли. Стала слышнее скрипучая, привычная музыка кузнечиков и сверчков. Суслики оглашали степь свистом. Природе и дела нет до глупых разборок людей, почему-то считающих себя разумными.

– Ни хрена себе каламбурчик… – хрипло прошептал Александр. «Вот и соседи из Казахстана появились и, вряд ли с дружественными намерениями». Он не считал себя слабонервным– стрелял и убивал. В него стреляли, видел погибших, но сейчас затрясло, но скорее от возбуждения, чем от страха. Так волнуется рожденный для битв волкодав перед первой схваткой не на жизнь, а на смерть. Подождал секунду и вновь обрел утраченное самообладание.

– Сейчас поднимусь, разберемся что там за гости, – сказал нарочито спокойно.

Одним движением выпрыгнул из машины и взлетел по скрипучей лестнице наверх, в кабину.

На шее караульного болтался бинокль, ошалелый взгляд застыл на командире.

– Тащ. старший лейтенант! Это что, война с местными? – воскликнул, сверкая возбужденно глазами.

– Посмотрим, бинокль дай! – Александр протянул руку, – Где противник?

Солдат ткнул пальцем на юг. Петелин повернулся.

Километрах в трех от вышки, из-за неприметного холма, каких в степи тысячи, выплескивалось на равнину что-то черное, но подробности не различишь, слишком далеко. Поднес бинокль к глазам: плотная толпа всадников, в клубах степной пыли, бодро рысила к вышке; сверкали доспехи и наконечники поднятых в небо копий железом и сталью; рты раскрыты в, несомненно, угрожающих воплях. Александр перевел бинокль дальше. На горизонте – густые толпы всадников, гораздо многочисленнее, чем первая группа. Тысячи, тысячи и тысячи. А попаданцев на карьере всего несколько десятков. Хватит ли сил продержаться до получения помощи из города? Перед внутренним взглядом возникли окровавленные тела кочевников на окраине туземной деревни. Неужели и он будет так лежать, никому не нужный и забытый?

Страх ледяной рукой сжал горло, и тут же жгучая волна злости горячей волной смыла его в самые дальние глубины души. Адреналин яростно заклокотал в венах. Гадюками на скулах загуляли желваки. Ты искал шанс отличиться? Получи и распишись! На губах появилась злобная ухмылка. Драка? Пусть будет драка! Ты же этого хотел: проверить себя в деле, тот, первый бой в деревне не в счет! Тогда он всего лишь следовал за ситуацией.

Александр повернул бинокль на передовую группу конников, часть приняла правее, в сторону брода. «Это уже опасно. Отрежут от лагеря и рано или поздно посекут стрелами. К тому же играть в Робин Гуда комбат запретил. Все, уходим в лагерь. Главное, все сделать правильно…»

Наклонился над перилами кабины и приложил ладони «домиком» ко рту.

– Уходим в лагерь! – крикнул вниз.

Когда караульный оказался на земле, схватился за периллы. От скоростного спуска сердце рухнуло вниз, как в далеком детстве, когда слетал по ледяной горке к замерзшей реке.

Порядок действий по тревоге тренировался многократно. Солдаты уже сидели в азартно урчавших двигателями машинах и ждали командира. Едва Александр запрыгнул в багги, автомобили, яростно ревя моторами, понеслись к подножию холма. Свежий, напоенный ядреным запахом степных трав ветер, ударил в лицо, норовя сбросить с багги все плохо закрепленное.

Машины, выглядевшие футуристично даже для привычного ко всему двадцать первого века, спустились с холма, побуксовали в песке, добавили газу и запрыгали по разнотравью. На лицах нешуточный азарт. Война, испытания в охотку и удовольствие. Рукава закатаны до локтей, воротники расстегнуты. Где вы кочевники? Только попадитесь – покрошим в капусту! Навстречу летели алые маки, превращая весеннюю степь во что-то сказочное. Только непонятно, сказку с добрым концом или кровожадное фэнтези.

Йес! – согнул руку в залихватском жесте Александр. Его переполняла хищная радость от осознания самого факта, что смог предугадать действия кочевников.

– Давай к броду! – прикоснулся к плечу водителя, тот безмолвно наклонил голову.

Вытащил из разгрузки рацию, вызвал лагерь.

Оповестив о нападении, приказал провести срочную эвакуацию и запросить помощь у города.

Обернулся назад. У холма замелькали всадники, лошади вставали на дыбы, бесились, сбрасывали наездников. На земле образовалась куча-мала из лошадей и наездников. По губам Александра промелькнула мстительная улыбка – не зря захватил с собой несколько бухт колючей проволоки. А нечего соваться туда, где не знаете безопасной дороги, жаль, что обещанных мин не успели подвести. Промышленность города изготовила экспериментальную партию противопехотных мин, на взрыватели пошли капсюли-детонаторы из двадцать первого века. Если мелкосерийные партии порохов и бризантной взрывчатки получить удалось, то с производством инициирующих взрывчатых веществ, на основе азида свинца и гремучей ртути, химики продолжали экспериментировать.

До реки оставалось не больше километра, когда из неглубокой котловины, формой, напоминавшей суповую тарелку выскочили всадники. Расстояние метров сто.

Александр похолодел. Пахнуло опасностью, даже не опасностью – смертью!

Руки действовали сами, на одних вбитых в подкорку рефлексах.

– Огонь! Мать вашу!

«Трата-та-та», – длинная, патронов на тридцать, очередь почти в упор прошла по толпе, вышибая из седел, поднимая на дыбы ржущих в испуге лошадей. Потом забил прицельно, по несколько патронов.

«Тратата», – грохотал сзади автомат Магомедова.

Под дикое ржание, грохот оружия и людские крики мгновенно возник завал из бьющихся в агонии лошадей, раненых и убитых людей. И, конечно, растерянность, паника – все, спрессованное в мгновения.

Передние всадники падали в траву, а задние уже разворачивали испуганно храпящих, встающих на дыбы коней, но ни времени, ни простора для маневра у них не осталось.

Звонко щелкнул, отсоединяясь, магазин автомата, Александр торопливо нащупал новый, вставив в ствольную коробку, передернул затвор.

«Тра-та, Тра-та» – вновь застрочил автомат.

«Вжик!» – просвистело над ухом, щеку обдало холодком. Из пола торчало и хищно трепетало белоснежное оперение стрелы. Острый укол страха кольнул и тут же пропал смытый досадой на собственную трусость и вспышкой ненависти.

И вдруг стрелять стало не в кого. Бьющиеся в агонии людские тела и конские туши, лежащие по одному и грудами. Несколько счастливчиков, нахлестывая коней, скрылись за холмом.

Меньше чем за минуту попаданцы расстреляли по несколько магазинов.

Александр повернулся. Магомедов, оскалив зубы, словно разъяренный алабай, торжествующе проорал со слегка гортанным акцентом:

– Получили, бычье!

Стрелы кочевников никого не задели. «Молодец, чертяка аварский, – думал офицер с невольной симпатией. После боя с грабителями Селинного, солдат был готов с командиром хоть в огонь, хоть в воду.

«Отбились! И я жив!» – нахлынуло такое острое, кристально-чистое счастье, что Александр едва не заорал от переполнявших эмоций.

Был ли у кочевников шанс? Безусловно! Полсотни тугих монгольских луков способны за минуту выпустить сотни стрел. Нашпигуют стрелами, как ежиков иголками, и скажут, что так и было! Подвело их то, что не ожидали увидеть врагов и луки лежали в налуче, а автоматы – вот они, в руках. В любых других условиях багги если бы и прорвались, то с потерями.

– Ходу, ходу! – крикнул Александр.

Вновь весенняя степь понеслась навстречу багги.

Влажный ветер принес пряные запахи тины и пряный дух рыбы, а дорога вильнула и пошла по пробитому бульдозером спуску к броду, меж вековых, смыкавшихся в вышине огромных деревьев, крутому и опасному, так что водитель волей-неволей сбавил скорость. Показался берег: заросли камыша, зеленая, извилистая кайма тины. На другом берегу, на холме, белели деревянные стены форта попаданцев, над воротами на порывистом ветру плескался бело-сине-красный, российский флаг. Здесь самое опасное место. Если кочевники выставили засаду, попаданцам несдобровать! Александр развернулся назад и взял под прицел раскидистые деревья на спуске в долину. Один за другим автомобили въехали в реку, с ревом помчались, разбрызгивая ледяные алмазы капель.

Кортеж успел добраться до середины брода, когда вверху замельтешили всадники в халатах, но спуститься вниз вслед за попаданцами враги не рискнули. Стрелы взмыли вверх задырявили с громким плеском воду. Александр сморщился от досады – кочевников прикрывали стволы деревьев. И стрелять удобнее, сверху вниз, в отличие от попаданцев, вынужденных целится круто вверх, к тому же с ежесекундно подбрасывающего, подобно норовистой кобыле, автомобиля. Выцелил фигуру в сером халате.

«Тра – та – та», – расцвел на секунду огненный цветок на конце ствола. Попал – не попал, за деревьями не видно.

Торопливо перевел прицел на следующего врага. Со стен недалекого форта стреляли – прикрывали бросок товарищей.

«Тра – та – та», – вновь короткая очередь.

Багги вырвались из воды, победно ревя, понеслись по петляющей по крутому склону дороге вверх. Александра прижало назад, он огрызался по мельтешившим на другой стороне кочевникам короткими очередями. Стрелы с противным свистом дырявили землю.

Автомобиль с ревом завернул за поворот, стены форта исчезли и только приближающийся грохот выстрелов подсказывал – спасение близко. Наконец, машины поднялись на такую высоту, что стрелы перестали долетать. За очередным поворотом вновь показались трехметровые сосновые стены форта м защитниками на стенах: солдаты и добровольцы – вооруженные рабочие, разразились ликующими криками. Тяжелые деревянные ворота стремительно распахнулись. С победным: «Фа-фа» автомобили ворвались на территорию форта и встали перед линией палаток. Александр снял каску, рука провела по насквозь мокрым, словно после марш – броска, волосам. Запоздало затрясло от выплеснувшего в кровь адреналина. Но форс дороже всего! Правая рука согнулась в локте:

– Йес!

Соскочил на землю и повернулся к автомобилю подчиненных, и словно мороз пробежал по коже. Водитель второго багги – Сибгатуллин, с ужасом смотрел на пассажира – стрелка. Лицо его покрывала меловая бледность, остекленелый взгляд направлен вверх, в безразличное небо, из подключичной впадины в узком, не прикрытом бронником промежутке, на две трети длины войдя в тело, торчало древко стрелы. Вокруг по старой, почти до белизны застиранной форменной куртке, расплылось тусклое, мокрое пятно. Магомедов мертв, мертвее не бывает. Попади стрела парой сантиметров в сторону, то, скорее всего, не пробила бы металл бронника, но судьба полностью израсходовала лимит везения. Внутри Александра словно оборвалась невидимая гитарная струна. «Доигрался, стратег я хренов, не уберег бойца. Все-таки добили Магомедова».

Ликующие крики смолкли, тишину нарушали только урчащие на холостом ходу двигателя. Тяжелым шагом подошел к погибшему, ладонь закрыла глаза. Судорожно сглотнул слюну. Подошел Иван Иванович, сочувственно хлопнул офицера по плечу и безмолвной глыбой застыл рядом. Перед мысленным взглядом Петелина стремительно пролетели месяцы совместной службы. Бывало разное, но, в сущности, неплохой парень, смелый, верный, и если и были у него «кавказские закидоны», то совсем немного.

– Прощай… вац (брат по-аварски), – прошептали побелевшие губы.

Подбежал штатный медик: мужчина с курчавой шевелюрой и повязкой с красным крестом на куртке.

– Разберитесь… – Александр сказал не глядя ему в глаза. Дел много. Горевать и переживать станем, когда победим – в условиях осады власть в поселке менялась, главным становился Александр.

– Дежурный! – рявкнул молодой офицер, выплескивая боль и ярость наружу. – Ко мне!

Подбежал дежурный – сержант Тихонов, с растерянно-бледным лицом замер перед телом погибшего товарища. После нового начальственного рыка опомнился и связно доложил, что рабочие и солдаты охраны укрылись в форте, успели эвакуировать даже большую часть техники с разреза. А из города сообщили, что помощь придет в течение часа – полутора.

Александр забросив автомат за спину, поднялся по узким ступеням на стену и приготовился стрелять. Рядом с гладкоствольной «Сайгой» в руках встал мерзавец, с которым у Александра была стычка в вертолете. Офицер угрюмо покосился, но промолчал. Непроницаемая, тревожная тишина, высоко в небе повис черный крестик степного стервятника. То ли наблюдает, то ли высматривает добычу. Солнце зашло в облака и словно воспламенило их, окрасило в кровавый цвет Александр не верил в приметы, но цвет небес невольно напомнил о предстоящем бое. Было страшно. Но больше всего боялся не справиться, ошибиться. Он командир и от правильности его приказов зависело многое. Если не все.

А еще он хорошо помнил слова Оли, что Соловьев не посмеет отказать герою и значит он не имеет права не справиться.

Возможная атака со стороны брода Александра не беспокоила. Пара сотен метров под кинжальным огнем тридцати автоматов и гладкостволов рабочих на узком броде остановит орду любого размера…

Слуги проворно расстелили на лесной подстилке ковер, почтительно сложив руки крестом на груди, поклонились и отошли. Тауке-хан – повелитель всех казахов, грузно опустился на ковер, сел по-турецки. Не глядя протянул в сторону свиты руку, султан Ералы с почтением вложил в ладонь подзорную трубу и с поклоном отступил в сторону.

– Приступайте, – хан, поднес трубу к глазам и застыл загадочным степным божком.

Тревожные, резкие звуки: заунывный вой среднеазиатских труб – сигнал к бою, в клочья разорвал туго натянутую тишину. Звуки плыли и плыли в теплом, прозрачном воздухе, пока с другой стороны реки не откликнулось звонкое эхо. И все пришло в движение. Среди высоких деревьев на беззаконно захваченном урусами берегу замелькали пешие лучники. Не меньше нескольких сотен перебрались через неширокую реку где-то поблизости, за пределами видимости со стен форта. Кочевники использовали традиционные подручные средства: плоты‑салы из камыша и тальника, надутые бычьи желудки и высушенные тыквы. Неровный ряд из нескольких сотен лучников приблизился к стенам на пару на расстояние уверенного поражения. Хан с довольным видом хлопнул ладонью по ковру. За спиной одобрительный гул голосов придворных. Ай, молодцы!

Но не успели они поднять луки, как послышались выстрелы, и они начали падать. Хан помрачнел. Хм. Похоже, сведения о невиданно дальнобойном оружии урусов, правдивы.

По неслышной команде стрелки разом вскинули луки, потянули тетиву к уху. С легким щелчком стрелы с шуршащим свистом ушли в небо, закладывая дугу.

– Шух! Шух! Шух! – пронзительно свистели тяжелые стрелы, пронзали брезент армейских палаток, впивались в металл автомобилей, пронзали тент кузовов, глубоко впивались в утоптанную до каменной твердости вертолетную площадку.

– Огонь по готовности, – выкрикнул офицер.

«Тра-та- та» – в ответ коротко взрыкивали автоматы солдат. «Бах-Бах» – солидно поддерживали ружья рабочих. Противник нес потери – уже несколько десятков окровавленных тел лежали на земле, стонали раненные. Попаданцы стреляли метко – не зря перед командировкой каждый день жгли на стрельбище дефицитные боеприпасы.

По неслышной команде лучники скрылись за стволами деревьев. На миг выскочив, метали стрелу и тут же прятались – словно знали возможности оружия двадцать первого века.

Хан раздраженно махнул рукой и вновь взревели трубы.

Из леса вышли вооруженные неуклюжими карамультуками (длинноствольные фитильные ружья азиатских народов) отряды. Построились неровной шеренгой в несколько рядов, установили свои «монстров» на подставки и попытались дать по крепости залп, но не тут-то было! На стрелков обрушился сосредоточенный огонь автоматов и ружей. Прошло десяток секунд и, передние ряды рухнули, кто-то замертво, кто-то бился в агонии. Следующие попятились, яростно размахивая ружьями и крича с угрозой, скрылись в лесу.

Сказать, что хан зол, это не сказать ничего. Он был в бешенстве. Подумать только, привел целое войско и застрял у маленькой крепостицы с гарнизоном несколько десятков человек! Просто уму непостижимо!

Перестрелка, с явным преимуществом попаданцев продолжалась, на форт падал густой ливень стрел.

– Шух – пропела очередная стрела. Раздался короткий и болезненный крик рядом заставил Александра повернуться.

Бывший национальный гвардеец, схватился за плечо, из которого торчало древко стрелы. Вокруг нее на рубашке стремительно расплывалось темное пятно. Во взгляде страдание.

– Помоги, – прохрипел, следом из горла вырвался короткий стон.

Это враг, тот человек, которому Александр желал зла. Тот, кто избил его. Подлец и негодяй. Он страдает, он ранен, ведь я же этого желал обидчику? Хотел отмщения? Так вот же оно! Я удовлетворен?

И в то же время – это человек не струсил, встал в бою рядом. Значит боевой товарищ.

Имеет ли он право, несмотря на все, что между ними, отказать ему в помощи?

– Аккуратно хватайся за меня, – Александр, осторожно обхватил раненого за талию. Спустил со стены и довел до металлического кунга, где доктор развернул импровизированный медпункт и пряталось немногочисленные женщины, потом бегом вернулся обратно.

На опушке лежали целые кучи мертвых тел, когда на противоположном берегу, на дороге к броду, показались скачущие вниз упряжки с пушками на передках. За ними бежали артиллеристы в длинных, серых халатах. Александр не стал проверять на какое расстояние пробьют средневековые монстры и приказал снайперам проредить пушкарей. Считанные секунды и упал один пушкарь, второй, третий – словно свинцовая метла прошла по артиллеристам. Уцелевшие поспешно спрятались под защитой деревьев, а повозки остановились на полпути.

Не один Тауке-хан искрошил себе зубы в бессильной ярости. Все воины войска доведены до последней стадии терпения и жаждали дотянуться до глоток ненавистных ублюдков, спрятавшихся в крепости.

Внезапно опушка ожила. Из-под защиты деревьев и густого кустарника выбежали густые толпы воинов, тащивших лестницы и огромные осадные щиты. С диким визгом бешенной волной накатили на стены. Это было красиво и страшно.

«Трата-та, бах! Бах!» – захлебывались от ярости автоматы и ружья пришельцев.

– Огонь! – перекрикивая шум боя яростно орал Александр. Лица у бойцов потные, напряженные и злые, полны решимости устоять перед натиском.

С каждой секундой все больше фигурок в серых халатах рушилось, пятная кровью, на землю. Наконец кочевники не выдержали, так и не добравшись до стен, мутным прибоем откатились назад под защиту леса. На земле перед стенами

Густо взмешенная земля перед стенами завалена десятками, если не сотнями трупов. Они лежали густо, так что порой не видно было земли, в различных позах, зачастую непристойных и страшных. Стонали, кричли раненые, кто мог, отползал под защиту деревьев. Стрельба из крепости прекратилась. Подранков не добивали, не из гуманизма, а из соображений экономии боеприпасов и создания проблем орде с ранеными: воевать не могут, но требуют и еды, и ухода.

Ситуация застыла в неустойчивом равновесии. Прошел час. Весеннее солнце жгло не по-детски, зной стремительно нарастал. Бойцы с ненавистью смотрели на небо, вытирались от липкого и горячего пота. По приказу Петелина повар разнес фляги с приготовленным утром компотом, но это помогла мало. Жара нарастала. Лучники перестали показываться из-за деревьев – слишком опасно и метали стрелы из глубины леса по площадям, но и попаданцы опасались высунуться из-под защиты стен.

Еще двоих раненых рабочих эвакуировали в медпункт. У одного легкое ранение – стрела пробила руку, а второго ударила в спину.

Александр связался по радио с городом. Орал и яростно требовал назвать точное время прилета авиации, но в ответ только указание держаться и ждать.

День стекал к исходу, когда еле слышный, низкий гул, откуда-то с севера заставил Александр поднять голову к небу. Вскоре он стал отчетливее. Между пухлых, пронизанных солнцем кучевых облаков появились черные точки. Облегченно выдохнул. «Наконец-то!» Первыми тарахтели самолеты попаданцев, а позади, нагоняя, рубила винтами воздух пузатая махина Ми-26.

– Наши! –взлетел над фортом ликующий крик.

Самолеты достигли речной долины, закружились над фортом, заходя в хвост друг другу. Вертолет, грохоча моторами завис над рекой. Появление железных птиц ошеломило кочевников, они затаились, словно перепуганная мышь под веником.

Летчики сориентировались на местности – где враг, а где свои, самолеты снизились, один над противоположным берегом реки, второй над укрывавшим лучников лесом с «попаданческой» стороны.

С неба, навевая дикий ужас в суеверные души кочевников, обрушился такой изматывающий душу вой, подобный сиренам немецких «лаптежников» времен второй мировой, что даже попаданцев пробрало холодом. Для пущего страха самолеты оборудовали сиренами, вот только пикировать самоделки не могли, впрочем, это и не нужно. Неторопливо распахнули люки. Черные мячики авиационных бомб убийственным градом понеслись к земле, вызывая желание пригнутся, словно они летят к тебе.

«Бах! Бах! Бах!» – резкие, глухие взрывы ударили по барабанным перепонкам. Стена дыма, смешанного с огнем и землей, поднялась над лесом. Заверещали осколки. Стены форта затрясло от близких взрывов, Александра обдало ослабленной взрывной волной. Взрывы все гремели и гремели: то близко, в лесу, то подальше, то далеко, на правом берегу реки. На земле воцарился ад: языки пламени пожирали деревья, все окутал дым, на земле – с корнем вырванные стволы.

Первые, ошеломляющие секунды прошли и грохот разрывов, и вой сирен уже не казались такими страшными, как вначале, сквозь содом звуков он стал различать и рев моторов, и взрывы бомб разных калибров, и то, где они рвались, левее или правее

Александр поднялся во весь рост. Душа замирала от страха и восторга.

Победа? Он справился, они отбились!

– Победа! – изо всех сил проорал Петелин в небо, выплескивая в него все, что скопилось в душе за бесконечно длинный день. Он выжил! Блаженная улыбка расплылась на измазанном грязью лице. Кругом не менее радостные лица. У них все получилось!

Самолеты, опустошив фюзеляжи, полетели назад, гул двигателей постепенно затих вдали.

Солидно прострекотав винтами, к противоположной стороне реки, где укрылась основная часть орды, подлетел вертолет. Из открывшегося люка вновь посыпались бомбы, но в гораздо большем количестве.

«Бах! Бах! Бах!» – выросли из земли новые огненные цветы.

Отбомбившись, вертолет снизился над фортом, приземлился подняв белесую пыль к небу. Когда пыльное облако развеялось и перестали пластать воздух винты, открылась дверь и упала лестница. На землю попрыгали бойцы в доспехах, в них они выглядели не солдатами российской армии, а какими-то терминаторами из одноименного фильма. Последние четверо вынесли трубы и опорные плиты двух минометов и ящики с минами – их в экспериментальном порядке изготовили на моторном заводе.

Александр пожал руку командиру прибывших бойцов, потом распорядился об их размещении.

В лесу стояла кладбищенская тишина – ошеломленные звери и птицы, те из них, кто уцелел, безмолвствовали. Десятки дымов поднималось в небо, слабый ветер сносил их к форту, неся запах горящего дерева и тошнотворную вонь сгоревшей плоти. Уцелевшие деревья, в рваных ранах, кровоточили своей древесной кровью. Тела погибших при попытках штурма кочевников взрывами разметало по полю, на траве вперемежку лежали трупы, окровавленные фрагменты человеческих тел: руки, ноги, туловища и шмотья халатов. Реальность войны – это совсем не то, что в голливудском кино. С экрана не почувствуешь запаха смерти – крови, вонь развороченных человеческих внутренностей и кислый смрад сгоревшей взрывчатки.

Совесть Александра не терзала: правильно ли поступает, убивая кочевников. Они первые начали. Это пусть интеллигентки пускают сопли по поводу слезы ребенка, а мы на удар по щеке ответим добрым хуком!

Прошел почти час и на вражеском берегу выехал из леса к реке всадник с белым флагом.

Следующим утром приблатненный скончался. «Жил как сволочь, а погиб с оружием в руках, как человек», – с невольным уважением думал Александр. Перед лицом смерти старые счеты выглядели смешными. Еще пятерых не защищенных доспехами рабочих посекло стрелами. Из подчиненных Петелина больше никто не пострадал.