Читать книгу В тени двух богов - Олег Красин - Страница 4

Часть первая
Философия пса

Оглавление

Вилла родителей, где жил Марк, находилась на Целии неподалеку от дома Регина. Это был один из семи холмов города, который издавна облюбовала римская знать. Район со времен республики стал модным среди патрициев из-за живописности и малонаселенности, здесь не было скученности и толчеи большого города, сюда не доносился гомон и крики толпы, отвратительные запахи римских улиц.

С высоты холма Марк не раз обозревал великолепие мировой столицы: видел гигантский амфитеатр Флавиев, начало форума, упирающегося в Капитолий, новые термы Траяна. Вид Рима, могучего, прекрасного, неудержимо тянущегося вверх, как растет живой организм – покоряя вершины и дали, навсегда врезался в его память. Он много раз будет вспоминать свой Целий: теснящиеся на склонах могучие дубы, воздух, полный цветенья весны и юности, теплое солнце над головой.

Прадед Марка Регин рассказывал ему, что на Целии останавливался один из известных римских полководцев, победитель Ганнибала Сципион Африканский со своими когортами. Здесь шествовали триумфаторы, гордящиеся победами во славу Рима, тащившие следом повозки с золотом и пленниками захваченных земель. Прадед старался привить Марку гордость за Рим, а что лучше всего заставляет гордиться как не победы предков?

Целий, Целий, его Марк будет помнить всегда.

Многое связывало его с этим холмом. Здесь, на родительской вилле, он рос под присмотром матери. Отец Анний Вер, в честь которого Марк получил свое имя, умер рано, и он его помнил смутно. Собственно, фрагментов этих воспоминаний было всего два: отец в железных доспехах и пурпурном плаще подле матери, держащий ее за руку, а второй…

Отец гуляет по саду возле виллы. Он в белоснежной тоге. Стоит раннее утро и солнечный свет, водопадом стекающий с чистого синего неба, целиком заливает сад. От влажной земли медленно поднимается молочный туман, поглощающий коричневый стволы, зеленые ветки, листья и постепенно скрывающий отца. Его белая тога сливается с белым дымом, как будто фигура Марка Анния Вера удаляется вглубь сада. Марку кажется, что он видит красочную картину, которую заливают молоком. Это делают духи сада назло ему, чтобы скрыть отца. Туман все сильней и выше. Он видит отца по пояс, по грудь, вот остается одна голова, но и та полностью исчезает за плотной пеленой…


Тем не менее, Марк чувствовал подспудную благодарность своему родителю за его мужественность, за то, что он любил мать, не обижал ее. Наверное, поэтому она и не вышла замуж, хотя женщины ее круга, оставшись вдовами, недолго хранили верность покойникам. А некоторые разводились и с живущими мужьями, снова выходя замуж по три-четыре раза. Такие поступки в Риме не осуждались, скорее, были привычными.

Здесь в Целии, поскольку прадед не признавал пользы общественных школ, началось домашнее обучение Марка.

Музыку ему преподавал греческий кифаред Андрон, с которым Марк учил еще и геометрию. Музыкант-геометр, что могло быть страннее? Но удивительные люди часто встречались любопытному мальчику. А может он один видел необычное в том, что остальные считали делом обыденным?

А еще Марк учился живописи у другого странного субъекта, тоже грека, Диогнета.

– Держи руку мягче, не напрягай кисть! – учил тот Марка. – Искусство подобно природе: расплывчатые штрихи заменяют четкие линии, пустое пространство заполнено внутренним воздухом. Отсюда и рождается тайна. Посмотри на скульптуры, укрытые тогами, столами или плащами. За мягкими складками угадывается человеческая плоть, живая душа, хотя и облеченная в мрамор. Это тайна оживления непостижимая и вечная, но мы, греки, все-таки предпочитаем обнаженное тело, с красотой которого ничто не может сравниться.

– А разве поэт Луцилий не осуждал наготу? – поинтересовался Марк, изучавший сатиры Луцилия с грамматиками.

– Нагота ничего не скрывает и в этом ее притягательность, – заключил Диогнет.

Марк во все глаза смотрел на наставника-грека, впитывал, слушал, наблюдал. Диогнет многому учил его. Он был не таким как грамматики Александр из Котиеи или Тит Прокул. Те заставляли читать литературу, заучивать отрывки из латинских и греческих авторов, произносить вслух пространные им самим сочиненные речи, а потом разбирать. Например, Марку пришлось придумывать текст выступления Катона перед Сенатом. Или некролог спартанскому царю Леониду, погибшему в сражении с персами.

Упражнения грамматиков будили воображение, казались Марку интересными, но Диогнет их высмеял.

Этот большой, лобастый, жилистый художник, вообще оказался великим скептиком. Марк подозревал, что в Греции Диогнет посещал школу киников17 и потому носил длинную нечесаную бороду, простой убогий плащ. Смеясь, он сам говаривал о себе, что живет подобно собаке и что свободен от обладания бесполезными вещами. «Я – истинный пес», – ухмылялся он.

От него Марк узнал, что доверять людям могут только сильные личности, герои, не боящиеся ничего, кроме богов. А потому, чем меньше доверяешь, тем становишься сильнее. Такой вот парадокс. Особенно нельзя полагаться на кудесников, на разного рода гадателей и вещателей, являющихся самыми настоящими шарлатанами, ибо они присвоили право предсказаний, принадлежащих лишь Паркам18. «Их заклинаниям грош цена, – говорил о них жестко и насмешливо Диогнет, – их нужно гнать от себя, словно грязных и вонючих псов, чумных больных».

Узнав о давнем пристрастии Марка к разведению перепелов, свободный художник-философ безжалостно высмеял и это мальчишеское увлечение. Безобидные птички вызвали у него презрительный смех. «Философы, – нравоучительно заметил он, – не разводят птиц, они их едят».

Да, Диогнет учил его многому, помимо живописи. Из-за него Марк начал питаться одним лишь хлебом и спать на полу, на жестких шкурах, ведь через это прошел его учитель, так воспитывались настоящие эллины.

Наверное, увлечение киниками зашло слишком далеко. Как и все мальчики его возраста, Марк оказался чересчур доверчив и податлив чужому влиянию, он превратился в мягкую глину в руках греческого ваятеля. Хорошо, если бы они были достойными, благородными, но руки философа-киника? Истинного пса?

Нет, строгая и внимательная Домиция Луцилла не хотела, чтобы ее ребенок превратился в пса. В сенатора, в консула, в достойного сына Рима – это да. Но в пса – категорически нет! Влияние, которое оказывал Диогнет на Марка, показалось ей слишком агрессивным, преждевременным, и в итоге ненужным.

Она обратилась к Регину, признавшему ее доводы вполне справедливыми, и художника-философа отставили от обучения. Впрочем, Марк воспринял эту новость довольно спокойно. К тому времени он уже переболел юношеским увлечением бедностью, когда подлинный мир, природа выглядят антиподом патрицианской жизни и присущей ей роскоши, когда кажется, что в рациональной простоте заключается некий смысл, а материальная нищета не означает духовной бедности.

Однако философия пса Диогнета не пропала даром. Где-то в глубине души она прочно засела, томила, ставила непростые вопросы. Она, эта философия, могла стать противоядием от окружающей жизни. Подобно тому, как царь Боспора Митридат принимал яд в маленьких дозах, чтобы не быть отравленным, взгляды Диогнета могли избавить от ощущения тягот и несправедливостей бытия.

Но только не сейчас – мать все правильно решила. Когда-нибудь в будущем, возможно, он вспомнит о словах бунтаря.

17

Киники (от греч. κύων – собака) – одна из греческих философских школ, последователей Сократа, проповедовавшая простоту, уход от условностей.

18

Парки – римские богини судьбы.

В тени двух богов

Подняться наверх