Читать книгу В тени двух богов - Олег Красин - Страница 9

Всю весну и лето император Адриан провел на Востоке, по большей части находясь в Афинах.

Галатия и Киликия, Египет и Иудея. Он не очень любил Азию. Крикливые, корыстные, наглые ее народы, люди в которых трудно было найти присущую эллинам восприимчивость к возвышенному и изящному, раздражали цезаря.

Находясь в аравийских песках или горах Кападдокии, в высохшем под солнцем городе Александрии, среди оливковых рощ Финикии, он нередко обращал свой взор в сторону Греции, туда, куда стремились облака, текущие по синему небу. Там, над вершиной Олимпа, где обитали величественные боги, эти облака осыпались теплым дождем, смягчающим суровость небожителей. Там, готово было осыпаться и его сердце, сердце императора Рима, если бы он оказался на древней земле Эллады.

Но обстоятельства мешали воссоединению души Адриана с божественной и неповторимой греческой аурой. Всему виной оказалась Иудея, непокорная и стойкая в своих заблуждениях, которые с точки зрения Рима виделись варварскими и требующими искоренения.

Началось все два, а может, три года назад. В своем стремлении эллинизировать Восток Адриан, возможно, зашел слишком далеко. Он принял закон о запрете кастрации, невольно затронувший евреев, которым теперь не разрешалось совершать обрезание. А ведь это один из важных обрядов их религии.

Затем он, Адриан, решился переименовать Иерусалим, священный города для каждого еврея, в Элию Капитолину, поскольку казалось, что его важность после разгрома войсками Тита восстания в этих землях существенно снизилось. Город, как представлялось Адриану, уже утратил былое значение религиозного центра всей Иудеи и на Храмовой горе он намерился возвести святилище Юпитера Капитолийского.

Члены совета Адриана тоже не возражали против подобных мер: ни префект Рима Регин, ни префект претория Турбон, ни ближайшее окружение императора, куда входили известные юристы Публий Цельс, Сальвий Юлиан, Нераций Приск. Даже его секретарь Авидий Гелиодор, выходец из Сирии, которому по происхождению были близки народы Азии и тот не нашел аргументов против. Может он и схитрил, ведь сирийцы всегда выступали антагонистами евреев.

Поэтому, получив одобрение со всех сторон, на волне славы и успеха своего блестящего правления, Адриан не задумывался о последствиях.

Но разве можно предугадать, что придет в голову этим сумасбродным людям, фанатикам веры? Ведь божественный Тит почти шестьдесят лет назад, казалось, навсегда уничтожил ростки сопротивления. Однако глухо скрытое и опасное недовольство, таившееся в недрах народа Иудеи, должно было рано или поздно прорваться наружу, подобно лаве Везувия.

Иудеи только ждали своего мессию, предсказанного в Ветхом Завете, и такой мессия явился. Адриану доложили, что его звали Варкохеба38, что значило «Сын Звезды», а сам себя Варкохеба именовал князем Израиля. Правда, наместник Тиней Руф сообщал, что у мессии есть и другое прозвище: Бен-Козива, сын лжи. Но к Руфу у цезаря доверия мало.

Префект претория Турбон, которому подчинялась служба фрументариев – собирателей людских тайн, сообщал, что наместник вел себя не вполне достойно, и чашу терпения иудеев переполнили приставания Руфа к некоей новобрачной. Будто ему оказалось мало продажных женщин.

С этим Руфом еще предстояло разобраться.

Теперь, после четырех лет кровопролитной войны, в которой римляне потеряли немало опытных воинов, несколько легионов, Адриан восседал перед городом Бетаром на белом коне в доспехах, пурпурный плащ – символ имперской власти, развевался за спиной. На нем, по обыкновению, не было шлема, ведь он никогда не покрывал голову, ни зимой, ни летом. Вокруг на конях застыла небольшая свита.

Раскаленное августовское солнце горело на небосклоне, прогревая воздух, серые камни, далекие горы. Стояла тяжелая жара, какая бывает в этих местах в начале августа и Адриан чувствовал ее удушающие, сдавливающие грудь объятья. Он боялся, как бы у него опять не пошла носом кровь.

Прикрывая ладонью глаза от слепящего света, он смотрел на последний оплот еврейского сопротивления – крепость Бетар. Перед ним открывалась впечатляющее зрелище достойное кисти художника: посреди небольших возвышенностей, опаленных южным солнцем, серо-желтых камней, блеклых зеленых деревьев лежала иудейская крепость, выстоявшая длительную осаду, но захваченная благодаря неожиданной помощи самаритян. Когда изнуренные долгой и бесплодной осадой римские легионы уже собирались отступить, именно они пришли на помощь и помогли узнать, где находится тайный проход в крепость.

Адриан внимательно рассматривал высокие мрачные стены, частично пробитые таранами и разрушенные мощными катапультами, длинный, тянущийся вдоль них ров, заполненный трупами легионеров. Они лежали вповалку в сверкающих на солнце доспехах, и красные плащи покрывали многих, словно готовя к погребальному костру. В небо над крепостью поднимались черные дымы пожаров, занимавшихся сразу в нескольких местах.

Войска римлян вошли в Бетар всего несколько часов назад на девятый день ава39 по иудейскому календарю. Из города доносились громкие вопли убиваемых мужчин-защитников и сверху сыпались их тела, похожие на мертвых птиц, падающих из разоряемых гнезд. Слышались стенания женщин, которых тащили победители. За стенами города гремели глухие удары, словно кто-то колотил в огромный барабан.

Из разбитых ворот уже показались испуганные жители: мужчины, женщины, дети, истощенные и грязные, с трудом передвигающие ноги. Их вели охранники, выделенные от каждой когорты. Скоро иудеи превратятся в рабов, в живой товар. Богатая добыча!

В последнее время с этим было трудно. Империи требовалось почти пятьсот тысяч рабов ежегодно, но завоевания закончились, и захваченные на море пираты не могли покрыть всех потребностей. Последним императором, удовлетворившим нужды государства, оказался Траян, захвативший большую добычу в Дакии. А сейчас, он, Адриан, поможет Риму.

Кроме всего прочего, он еще и преподаст евреям урок: уже дано указание стереть с лица земли почти тысячу поселений в Иудее, около пятидесяти крепостей. Будут казнены и распяты многие. Он зальет кровью эту выжженную, скупую землю, раскрасит ее небо красным цветом в соответствии со своими предпочтениями, как художник, создающий эпическое полотно. Кровь и земля, что может быть эпичнее? Его произведение будет не хуже Энеиды Вергилия – таким же величественным и запоминающимся.

Меж тем толпа плененных евреев приближается. Их зло толкают, подгоняют охранники, вызывая крики и шум. Евреев ведут на рынки Теребинта, в город Газу, часть их отправят в Египет. Их столь много, захваченных сегодня и плененных ранее, что цены на рабов уже опустились и сравнялись со стоимостью лошадей.

– А где новоявленный иудейский царь, этот презренный пес? – интересуется Адриан у приближенных. – Я хочу видеть его.

– Цезарь, мои люди ищут Варкохебу! – подает голос наместник Тиней Руф, сидящий на коне чуть позади императора. Он в позолоченных латах, которые поблескивают на солнце, разряженный, как павлин. Начавшийся разговор позволяет ему выдвинуться немного вперед, чтобы не заставлять цезаря оборачиваться.

– Я желаю, чтобы этот разбойник понес заслуженное наказание! – твердо произносит Адриан и обращает свой взгляд на Руфа. – Ты хорошо мне послужил Квинт! Осталось воздать должное за твою преданность.

Благосклонная улыбка трогает его губы, впрочем, она быстро тает в седеющей бороде и Тиней Руф теряется в догадках: как и каким образом, его отблагодарит император. Даст новые земли? Деньги? Или позволит пройти рядом с собой во время триумфа в столице?

Он чувствует волнение, некий подъем, ведь, как-никак они добились победы в этой изнурительной и кровопролитной битве, в долгой войне. Ему пришлось немало отступать и сдавать иудеям одну крепость за другой, но теперь конец, Рим победил! Конечно, остался некий осадок, который омрачает предстоящий триумф. Иудеи обвиняют его, Тинея Руфа в своих бедах, будто он распахал их священную Храмовую гору в Иерусалиме и собрался поставить там храм Юпитеру Капитолийскому вместе с огромной статуей императора Адриана. Однако он, Тиней Руф всего лишь выполнял указание принцепса. Разве дисциплина и исполнительность когда-либо ставились в вину?

Еще евреи говорят о его сладострастии, сравнивают с блудливым ассирийцем Олоферном домогавшимся красавицы Юдифи. Нет, он, Тиней Руф, не более похотлив, чем все остальные мужчины, облеченные властью.

Но улыбка цезаря… Руфу кажется, что она недобрая.

Из ворот разрушенной крепости в это время выехали два всадника и во весь опор понеслись к императору. В подъезжающих узнали командующего легионами Юлия Севера и легата Тита Матениана, недавно получившего триумфальные одежды за победу.

Поскольку наместник Руф показался свою несостоятельность на военном поприще, Адриану пришлось привлечь к войне Юлия Севера как самого опытного из полководцев. Его вызвали из Британии, и благодаря примененной им тактике сначала удалось вытеснить мятежников из крупных городов, а потом рассеять их по горам и пещерам.

– Великий цезарь, мы привезли голову Варкохебы, – воскликнул Юлий Север, и театральным жестом поднял вверх окровавленный мешок, отвязав его от седла. Затем он раскрыл его. По земле покатилась отрубленная голова черноволосого бородатого человека, у которого были выколоты глаза, рот плотно сжат.

Адриан наклонился в седле, рассматривая все, что осталось от поверженного противника.

– Так вот ты какой, князь Израиля, – произнес он достаточно спокойно, будто не хотел выказать особого интереса. С другой стороны, почему он должен проявлять его? Адриан повидал немало побежденных врагов: распятых на крестах, с отрубленными головами, с раздробленными конечностями, ведь при императоре Траяне приходилось воевать повсюду.

– А где же тело самого мятежника? – поинтересовался кто-то за спиной принцепса.

Это был относительно не старый, ему еще не исполнилось тридцати пяти, посланец Сената Луций Цейоний Коммод. Сенат сообщал, что будет не против, если Адриан в честь победы над Иудеей объявит свой триумф и широко отпразднует это событие в Риме.

Адриан присматривался к Цейонию.

Он давно знал его семейство по Тибуру, где вилла Цейониев находилась относительно недалеко от резиденции принцепса. Знал он и мать Коммода Плавтию, которая была горячей штучкой. Она сменила трех мужей. Первый, отец Цейония, Адриану был достаточно хорошо известен, и он его уважал. Благодаря отцу несколько лет назад сыну дали пост претора, пост незначительный, но ответственный с точки зрения начала карьеры. Затем, уже после смерти отца, молодому Луцию стали поручать более важные дела.

Этому уже поспособствовала Плавтия, обольстительная женщина, пытавшаяся очаровать и его, Адриана. Он был тогда молодым, сильным, обаятельным, вхожим во двор Траяна и с матерью Цейония у них мог завязать любовный роман, все способствовало этому. Но жена императора Плотина уже подобрала ему в невесты Вибию Сабину, и он не мог пуститься по волнам любовных утех с замужней матроной. Хотя, злые языки и утверждали, что Цейоний Коммод его сын.

Адриан вновь посмотрел на молодого мужчину, который при определенных обстоятельствах мог бы стать его сыном. Курчавые волосы, высокий рост, любезная улыбка, приятная речь образованного человека, знающего эллинскую и римскую литературу. Все, как у него, Адриана. Этот Цейоний оказался еще и знатоком кулинарии, именно он придумал тетрафармакон – кушанье, так полюбившееся императору.

Но низкий лоб, веселая пустота в глазах и примитивные рассуждения. Нет, он поверхностен этот Цейоний Коммод, не обладает глубиной разума и широтой взглядов, присущих ему, Адриану.

– Да, где его тело, Север? – поддержал Луция Цейония император. – Конечно, достаточно и головы, но все же, я хотел бы посмотреть на него полностью.

– Великий цезарь, тело мы нашли в одной из пещер, тут неподалеку. Мятежник пытался скрыться вместе со своими спутниками, но был нами обнаружен. Часть из них мы перебили, остальных захватили. Говорят, среди пленных оказался еврейский толкователь законов иудаизма, священник. Зовут его Акива. Шпионы доносят, что именно он является одним из подстрекателей восстания против Рима.

– Акива? – переспросил Адриан.

– Да, – подтвердил вступивший в разговор легат Матениан. – Шпионы нам сообщили, что провозгласил царем-мессией Варкохебу именно этот Акива. Он же пустился в путь по Иудее и проповедовал вражду Риму, призывал к восстанию, собирал деньги.

– Евреи в эту войну оказали нам ожесточенное сопротивление, – задумчиво произнес Адриан. – Даже божественному Титу не приходилось сталкиваться с такой повсеместной и отчаянной борьбой. Самария, Галилея, Голан и Ашкелон. Только в Кесарии пожар восстания оказался слабым. Говорят, это, благодаря христианам, которых Варкохеба принуждал отказаться от своей веры и примкнуть к мятежникам. Что же произошло, что случилось с этим народом?

– Я уже докладывал принцепсу, что такие фанатики как Акива способствовали разжиганию войны, – вмешался в разговор наместник Руф. Ему было жарко, лицо блестело от пота. – Религия – вот, что подвигло иудеев на восстание.

Адриан на сей раз неприязненно окинул взглядом своего наместника и обратился к полководцу Северу:

– Видимо, иудеям показалось ничтожно малым наказание, которому их подверг божественный Тит и цена теперь должна быть намного больше. Как писал Вергилий: «Нельзя, чтобы к войнам таким ваши души привыкли!»40 Евреев надо рассеять по свету, и тогда исчезнет их вредная религия.

«Законы Рима, – думал Адриан, – оказались мудрее иудейских, а наши легионы – сильнее их отрядов. И вообще, народ Рима смог стать более великим и могучим, потому что учился у других. Мы вобрали в себя культуру Греции и Египта, к своим богам присоединили их богов и получили защиту во всех замыслах и деяниях. Зевс и Гера, Юпитер и Юнона, Кибела и Мирта. Что может сравниться с их мощью? Разве иудейский бог может? Ведь он один, так же, как и у христиан. И оттого они слабы».

– Где пещера? Я хочу видеть поверженного врага, – произнес Адриан и тронул коня.

– Цезарь, там еще бродят враги. Наши легионеры не всех отловили. Это опасно! – возразил Север.

– Ничего, – Адриан оглянулся на свиту, – меня сопровождают опытные войны. Вот, к примеру, наш Руф. Он достаточно храбр, чтобы поразить жалких иудеев, если они попадутся по дороге. Не правда ли, наместник?

– Конечно, император! – смешался Тиней Руф, не ожидавший обращения к нему Адриана.

– Ведь если три года показывать евреям спину, то надо же увидеть и вражеское лицо, – добавил Адриан, сверкнув глазами. – Особенно, после разгрома противника, когда уже ничто не грозит. Не так ли, дорогой Квинт?

– Я… – начал было наместник, но раздраженный император не стал его слушать, он поехал вперед и рядом с ним пристроились легаты Север с Матенианом, чтобы показывать дорогу.

– Кажется, ты попал в немилость, Тиней, – заметил мимоходом Цейоний Коммод, не любивший наместника за его высокомерие.

Однажды в Риме, надменный Руф, которого переносили в паланкине по узким улицам города, приказал рабам – рослым каппадокийцам, чтобы те никому не уступали дорогу. И когда им попались навстречу носилки с Коммодом, они грубо оттеснили его рабов в сторону. Цейоний заметил, как шевельнулась занавеска на паланкине, как из-за нее выглянула холодная, высокомерная физиономия наместника Сирии.

Сейчас это лицо стало другим: Руф потерял былую самоуверенность и превратился в жалкого субъекта, от которого все отвернулись.

В пещере, куда Адриан вошел в сопровождении легатов, свиты и охраны, было удивительно тихо. Крики и брань, вопли побежденных, черные дымы в небе и запах гари, все это осталось там, за стенами. Здесь веяло прохладой, сырые стены неровно освещались горящими факелами, но было достаточно светло, чтобы охватить взглядом всю пещеру.

Император заметил сбоку несколько трупов евреев, валявшихся вповалку. В дальнем полутемном углу, отдельно ото всех, лежало еще одно тело. Он подошел ближе. Позади столпилась свита; в небольшом пространстве под низкими сводами слышалось шумное дыхание людей.

На камнях лежал обезглавленный человек в грязной, запачканной кровью тунике. Он был небольшого роста, задравшаяся материя обнажила короткие волосатые ноги с голыми ступнями. Башмаков на бывшем князе Израиля не оказалось. Возможно, тут уже побывали воры и вынесли все, что подвернулось под руку.

– Вот это и есть Варкохеба, великий цезарь, – произнес Юлий Север и голос его прозвучал глухо под сводами пещеры.

Сзади повеяло ветерком, заколыхались тени от пламени факелов.

– Кто там идет? – спросил Адриан, но ему не успели ответить.

Раздвигая собравшихся, вперед выступил высокий центурион из пятого Македонского легиона. Он вывел следом за собой хилого, оборванного старца с седыми пейсами и всклокоченной бородой. Руки его были связаны кожаным ремнем, которым обычно подпоясывали тунику.

– Цезарь, я распорядился привести Акиву, священника иудеев. Мы о нем уже говорили, – пояснил Матениан.

– Ах, да этот мятежник!

Император с любопытством посмотрел на испачканное грязью и сажей лицо изможденного долгой осадой человека и язвительно спросил:

– Что старик, не помог вам ваш бог, ваш Иаве41?

Но Акива не отвечал, он смотрел вниз, под ноги, и его губы двигались, как будто произносили слова молитвы. А может, так и было, может, он молился своему богу, имя которого евреям нельзя произносить вслух. Но Адриану можно, ведь он не иудей.

Потеряв к Акиве интерес, Адриан вновь вернулся к убитому Варкохебе. Присмотревшись, он увидел на теле мятежника нечто необычное: там, где должна был шея, что-то шевелилось, казалось, что плечи покойника приподнимаются, движутся, словно предводитель повстанцев еще не умер до конца, и достаточно приставить к телу голову как он оживет. На миг Адриану стало жутко.

– Огня сюда! – крикнул он.

Подбежал легионер с факелом, и теперь все увидели, что плечи Варкохебы обвивает большая гадюка, такая же светло-желтая, в темных пятнах, как окружающие их стены и камни под ногами.

– Смотрите! – воскликнул Север. – Это посланец их бога. Еврейский бог сам его убил, наказав за лживость и вероломство.

Старик что-то пробормотал едва слышно.

– Что ты говоришь? – повернулся к нему Адриан и приказал: – Переведите кто-нибудь.

Один из сирийцев, состоящих в охране императора, доложил:

– Он говорит, что бог не убивал Варкохебу, он пришел за его душой, как за душой праведника, чтобы поместить ее в сокровищницу престола славы.

Адриан нахмурился.

– Бог хочет забрать на небо его душу? Тогда отрубите голову этой змее! Руф, – он отыскал глазами среди свиты фигуру наместника, – Руф, подойди сюда! Тебе доверяется великая честь, сразить посланца иудейского бога.

Перед Руфом тут же расступились, и он вынужден был выйти вперед. Возле тела Варкохебы наместник остановился, неуверенно извлек меч из ножен и принялся суетливо тыкать в голову гадюки. Змея угрожающе зашипела, сползая с тела убитого, но наместник все никак не мог попасть в ее небольшую плоскую голову с раздвоенным язычком. Казалось, его сковал ужас: одно дело прогневить своих богов, которых можно умаслить, принеся им богатую жертву, и другое дело чужой, неведомый бог. Он, Тиней Руф, не знает, какие жертвоприношения принимает этот Иаве. Да и примет ли от него?

– Ты долго ли будешь упражняться, Квинт? Мы уже утомились, – насмешливо бросил Адриан, которого позабавила раскоряченная фигура наместника, стоявшего на полусогнутых ногах.

Старик опять что-то пробормотал упрямым, громким голосом и, не дожидаясь вопроса императора, сириец перевел:

– Он говорит, что бог покарает того, кто убьет эту змею.

Замечание непокорного мятежника рассердило Адриана, и он, могучий, похожий на величественную монументальную скульптуру Траяна, стоявшую на Форуме, навис над тщедушным стариком:

– Покарать здесь могу я один и никто другой! Запомни!

В пещере повисло молчание, которое нарушалось только кряхтеньем Руфа. Цейоний Коммод, стоявший все это время в стороне, решил вмешаться.

– Великий цезарь, позволь мне сразить иудейского посланца!

Мрачный, гневно сверкающий глазами Адриан, махнул рукой и Коммод, подойдя к змее, ловко отсек ее голову. После этой сцены император обратился к Акиве:

– Ты будешь казнен, старик, страшной казнью.

– Разговаривающие с богом не боятся жестокости, – ответил тот отрешенно.

– Гордец! С богами надо не разговаривать, богов надо просить и слушать, о чем они говорят.

Адриан запахнул на себе пурпурный плащ, словно невыносимый, смертельный холод пронзил его тело и отправился к выходу из затхлой пещеры, к горячему солнцу, к свежему воздуху, пусть даже и пропитанному гарью войны, к тем приятным и изящным вещам, которые ждали его возвращения в Афинах.

Уже на выходе он на мгновенье остановился, произнес не оборачиваясь:

– Отправьте легионы к Мертвому морю, там остались последние мятежники. А с этого иудея снимите кожу. С живого!