Читать книгу «Спартак». Хроники возрождения». Книга четвертая. 1979 год. Восхождение - Олег Медведев - Страница 20

«Не могу умолчать, что за двенадцать лет моей работы в «Спартаке» ни одно расставание с игроком не выливалось в конфликт, конфронтацию, попросту говоря, в скандал. Если футболисту предлагалось поискать другую команду, он сознавал, какими его проступками, плохо отразившимися на качестве и содержании игры, вызвана необходимость расставания. Не могу назвать ни одного имени, с которым была бы связана тяжба. Таких просто не было…»461, – не без доли назидательности сообщит в своей книге «Моя жизнь в футболе» Бесков, словно забыв об уходах Ловчева, Хидиятуллина, Романцева, которые обсуждала в свое время вся страна. Причем не им «предлагалось поискать другую команду». Они уходили сами – от тренера, из «Спартака». Романцев – на тот момент вообще из футбола…

«Вообще, если наше поколение взять, то никто не ушел нормально, все покинули «Спартак» с какой-то обидой. Правда, в отличие от нынешнего поколения, никто не бросал в адрес команды публичные обвинения…»462, – заметит Георгий Ярцев. Да, тяжб и шумных скандалов действительно не было. Футбол был другим. Иными этическими нормами руководствовалась пресса. Другими были воспитание и нормы поведения. Не принято было в те времена выплескивать эмоции на страницы газет. Но громкие, даже скандальные расставания – были. И конфликты – были. И обиды. «Для меня есть два Бескова. Первый – Бесков-тренер. Второй – Бесков-человек…»463, – проведет разделительную черту много лет спустя в своей книге мемуаров Олег Романцев и отрежет: «К Бескову-тренеру я отношусь с большим уважением…»464, не выразив никак своего отношения к человеческим качествам Константина Ивановича. И это умолчание скажет больше любых слов…

Попытки разобраться в природе конфликтов, которыми тренерская судьба Бескова была богата, предпринимались неоднократно. Самая, пожалуй, масштабная и разносторонняя, пусть и не бесспорная – блистательное эссе Александра Нилина «Судьба и характер». Если задуматься, есть во всех частных, вроде бы, конфликтах, на которые щедра была тренерская судьба Константина Ивановича, нечто общее, ускользающее от взгляда, если позволить себе погрузиться в эмоции каждого конкретного человеческого столкновения. И чтобы понять их природу, требуется взглянуть на всю тренерскую работу Бескова несколько шире.

Быть может, приблизиться к разгадке удалось Михаилу Якушину, заметившему однажды: «Вот кто терпеть не может никакого вмешательства в тренерские дела со стороны! В таких случаях в нем говорит гордость за свою профессию, которой он и в самом деле владеет в совершенстве…»465. «Бесков человек не меняющийся, его футбольные идеалы и взгляды сложились раз и навсегда. И если ты их когда-то узнал, можешь издали следить за его работой и обязательно найдешь подтверждения тому, что тебе известно. С Бесковым не получаются споры, его убежденность как крепость, он готов обороняться, даже если на него не нападают. Должно быть, к этому его вынудила многотрудная тренерская жизнь с незаслуженными обидами и непониманием окружающих. То и дело кто-то отзывается о нем как о «невозможном» человеке. Что ж, Бескову есть что охранять и есть от кого защищаться. Это нельзя не уважать…»466, – это уже наблюдения Льва Филатова.

Репутация Бескова как человека «невозможного» складывалась годами. И корни ее следует искать в конфликтах не только с игроками. Александр Нилин, размышляя о Бескове, обратит внимание на известное дон-кихотство тренера в многочисленных столкновениях как раз с сильными мира сего в нашем футболе: «В постоянных конфликтах Бескова с игроками, с начальством, с окружающими, рискнувшими заспорить с ним или просто не согласиться и, тем самым, немедленно осложнить с ним отношения, многие склонны видеть только нетерпимость, болезненность самолюбия, а то и попросту самодурство. Не отрицая с такой уж решительностью этих обвинений, я все-таки обратил бы внимание и на безоглядную смелость, проявляемую им в конфликтах, где сила – так ли уж во всех случаях на его стороне? Да будь он всегда сильнее, начиная с кем-либо ссориться, неужели бы так часто оказывался бы не у дел, без места?..»467.

Таких поражений вне футбольного поля выпало Бескову до обидного много. И сколько драгоценного времени вычеркнули, украли они из его тренерской судьбы, сколь многое еще не позволили сделать для футбола. Ведь зачастую даже в конфликте с игроком тренер не был априори сильнее. В профессиональной биографии Бескова не раз бывало, что частный, казалось, конфликт с футболистом приводил к куда более масштабному столкновению. И игроки, заручившись поддержкой руководства команды, свергали неугодного тренера, как это случилось в том же столичном «Торпедо», позднее и в московском «Динамо». Однако вновь и вновь Бесков в схожих обстоятельствах почему-то стоял на своем, укрепляя собственную репутацию конфликтного человека, проигрывая очередной бой и начиная все сначала на новом месте. И, думается, ссылаться здесь только на сложный характер и болезненное самолюбие Бескова было бы слишком просто. Отстаивание собственного понимания тренерской профессии, обостренное чувство собственной высшей футбольной правоты, защита этой своей правды, нежелание тратить время и силы на споры с недостойными, некомпетентными оппонентами – не в этом ли следует искать корни большинства конфликтов Бескова?..

Как правило, все сводится, однако, к самому простому, можно сказать, бытовому объяснению – у Бескова, говорят, был тяжелый характер. Часто самое простое бывает единственно верным. И все-таки, думается, не в этом случае, хотя каждый очередной конфликт Бескова лишь укреплял его репутацию человека деспотичного, вздорного, душевно скупого, часто несправедливого, а зачастую и вовсе жестокого по отношению к футболистам. Характер у Константина Ивановича действительно был, мягко говоря, специфическим, в чем довелось лично убедиться и автору. Более того, с годами характер этот претерпевал изменения, и не в лучшую сторону. Свидетельство тому – как Бесков из Старшего, как его называли за глаза в «Спартаке», со временем превратился в Барина. Старший – несомненно, уважительное, хотя и чуточку фамильярное, сокращение от «старший тренер». Так пользующихся авторитетом руководителей часто называют «шеф» или «босс». Прозвище Барин, тем более, в те, советские еще времена, носило однозначно негативную коннотацию, а дипломатичная версия ее происхождения, озвученная Сергеем Родионовым, положа руку на сердце, не выдерживает никакой критики: «Константина Ивановича окрестили так за манеру одеваться. Он даже на тренировку выходил в белой рубашке, галстуке. Щеголь. Но я бы не сказал, что с футболистами держался по-барски…»468. Дело, конечно, в личностных проявлениях. Щедрый на меткие характеристики Нилин, изящно играя со смыслами, найдет очень точное название для своей книги – «Невозможный Бесков», вкладывая в это неоднозначное определение все его возможные оттенки. Чем, кстати, вызовет вполне понятный гнев своего героя и его ближайшего окружения…

«Нормальный, нормальный я…»469, – жестко, как особо подчеркнет беседовавший с Бесковым Станислав Пахомов, ответит Константин Иванович на прямой вопрос журналиста, как бы он мог одним словом определить свой характер. И добавит: «Думаю, мне удается сочетать доброту и жесткость… <…> Да, я могу себя назвать добрым человеком…»470. А на замечаение, что, дескать, говорят, что с ним бывает тяжело общаться, отшутится: «Нет. Если б было тяжело, от меня жена давно бы убежала…»471.

Свидетельства тесно работавших с ним людей говорят, впрочем, об обратном. «Своим авторитетом он подавлял любого…»472, – заметит бывший врач команды Юрий Васильков. «Константин Иванович считал, что в любом деле разбирается лучше всех. Учил и Дорошина (водитель командного автобуса с 1978 года – прим. автора), и меня, и врачей. Даже Николая Петровича!..»473, – вспоминал много лет проработавший администратором «Спартака» Александр Хаджи. Обычно деликатный Анатолий Исаев, недолго выполнявший роль помощника Бескова, и вовсе был неожиданно резок: «Он же никого не уважал. Считал себя выше собеседника…»474. Александр Нилин, во время работы над своей книгой «Невозможный Бесков» и одноименным фильмом некоторое время тесно общавшийся с Константином Ивановичем и сохранивший для истории немало любопытнейших наблюдений, заметит: «Что же касается воздействия в обыденной жизни, то здесь сложнее: общение с Бесковым чаще всего затруднено бывает именно из-за силы его биополя. Он давит, он подчиняет собеседника, особенно зависимого в чем-то от него, хотя Бесков и как проситель, говорят, не меняет привычек, не изменяет себе, не тушуется ни перед кем и в расчет не берет, что у должностного лица, к которому он сейчас обращается, могут быть и другие дела и намерения…»475.

«Не могу представить себе Бескова не то, что кричащим, даже повысившим голос. Это вовсе не значит, что он не может сказать резкие, обидные слова. Но все это – ровным голосом, и во фразе, как правило, длинной и обстоятельной, обязательно будут и подлежащее, и сказуемое, и придаточное предложение…»476, – такой характеристики удостоит Бескова в своей книге «Центральный круг» Валентин Иванов. «Константин Иванович никогда не срывался на крик. Он просто говорил с таким пренебрежением, что это не могло не оскорблять…»477, – подтвердит Евгений Ловчев. При этом «…Бескову не нужно было кричать – сама тональность была предельно уничижительной…»478, – заметит Ловчев. – «А говорил он очень ехидно, это невозможно передать словами…»479.

«Ни в коем случае не должен тренер заявлять футболистам: «Вы играть не умеете». Знаю примеры, когда тренер именно таким образом глубоко оскорблял своих игроков. Можно сказать: «Дорогой Вася (Юра, Сережа)! Из десяти твоих передач восемь приводят мяч в ноги соперникам. Сколько раз ты сегодня вступал в единоборство, столько раз проиграл его. Пять попыток сделал отобрать мяч у противника, удалась лишь одна. При переходе от обороны к атаке ты выпал из общих действий команды, потому что был пассивен…». И парню, как говорится, крыть нечем. Факты, статистика – все зафиксировано. Остается резюмирующий вопрос: «При такой стабильно слабой игре можем ли мы с тобой, именитым и принесшим команде много пользы в свое время, продолжать сотрудничество?»480, – очень правильные вещи излагал Константин Иванович на страницах своей книги «Моя жизнь в футболе». Однако реальный, не книжный Бесков был другим.

«…Унизить Бесков мог запросто. <…> Любимым словом у Константина Ивановича было «бездарный», причем он в лицо говорил: бездарный игрок, бездарный пас…»481, – сетовал Геннадий Логофет. «Надо просто знать Бескова. Потом он остывал. Но в момент горячки мог сказануть всякое!..»482, – философски заметил по этому поводу Валерий Гладилин. «Константин Иванович умел формулировать. Любил пройтись по вагону, когда после неудачных матчей команда на поезде возвращалась в Москву. Зайдет в купе, прищурится: «Сергей, сколько сегодня забил?» – «Ноль» – «Сколько отдал голевых?» – «Ноль» – «Значит, кто ты сегодня? Ноль целых ноль десятых!». Возразить нечего…»483, – рассказывал Сергей Родионов. Запомнилась ему и другая фраза Бескова: «Медведя в цирке за год учат на коньках кататься! А ты пятнадцать лет занимаешься футболом и не способен в элементарной ситуации отдать передачу…»484. Причем, похоже, Константин Иванович искренне не понимал, что слова его могут обидеть и даже унизить: «Все зависит от того, как ты скажешь. Если в полушутку – любой нормальный человек воспримет это адекватно. А обидные слова, конечно, задевают, я их и не произносил…»485.

Мог Константин Иванович едко высказаться и, что называется, за глаза: «В 77-м проспал отъезд на тренировку Женя Сидоров, Бесков говорит: «Ждать не будем!» – а на реплику, что Сидоров – игрок основного состава, прозвучало: «Основного состава чего – цеха, завода?»486, – вспоминал Евгений Ловчев. Регулярно устраивал публичные взбучки, и это очень задевало Вагиза Хидиятуллина: «Одна черта у Константина Ивановича не нравилась – для него было нормальным чихвостить человека при всех. Пришел в команду защитник Саша Бокий, отец троих детей. А нагоняи от Бескова получал, как ребенок. Я удивлялся и думал про себя – ну, не надо же при всех, он взрослый человек, можно вызвать в кабинет и сказать, что считаешь нужным. И это не будет для него так унизительно…»487.

Впрочем, не всегда нужны были даже слова. Виктор Пасулько подметил: «Самое страшное было, когда он молчал. Это значило, что Бесков в крайней степени разъяренности. К нему в это время нельзя было обращаться…»488. «У него был жесткий характер, но ни разу не видел, чтобы он на кого-то кричал. Только играл желваками в гневе…»489, – поделился наблюдениями Владимир Федотов. «Матом он никогда не ругался, но мало кто мог выдержать его тяжелый взгляд. Я это испытал на себе, когда отношения между нами испортились…»490, – вспоминал Александр Бубнов. Хорошо знаком этот взгляд был и Вагизу Хидиятуллину: «В критические минуты лишь губы в струну сжимал, смотрел исподлобья…»491.

Бесков вообще был, что называется, человеком настроения: «Он был в этом плане переменчив. Если оно было хорошим – ладил со всеми. В противном случае под горячую руку ему мог попасться кто угодно…»492, – констатировал Бубнов. – «От черного до белого у Бескова был всего один шаг. Если сегодня он тебе говорит, что ты – Пеле, а завтра, что ты – г… Это очень сильный перепад. Эти перепады были связаны с его настроением, психикой. Когда Бесков был в хорошем настроении, он со всеми очень вежливо разговаривал. А как он умел с женами футболистов общаться! Но когда у Бескова было плохое настроение…»493.

«Вообще мы Бескова настолько хорошо изучили, что сразу чувствовали его настроение…»494, – рассказывал Хидиятуллин. – «И знали, что если он появляется на базе в кожаном пиджаке и галстуке, губы в струнку – хорошего не жди…»495. В команде это настроение тренера называли «будет бить тревогу»: «Построит команду, обведет тяжелым взглядом, выберет жертву и начинает: «Я не зря тревогу бил!». Буря могла грянуть на ровном месте. Ладно бы, вызвал человека – и дал по шапке. Но нет, обязательно надо прилюдно напихать…»496. Если же Бесков приезжал в буквальном смысле без галстука, повода для волнений не было: «А если в красном спортивном костюме – значит, настроение нормальное…»497.

«Константин Иванович, как все талантливые, творческие люди, человек сложный. Он обладает потрясающим умением держать в постоянном напряжении всех, кто рядом. Работа с ним в «Спартаке» была сродни круглосуточной вахте в операционной, где ни на секунду нельзя расслабляться…»498, – так образно охарактеризовал работу с Бесковым врач Юрий Васильков. Александр Нилин, в свою очередь, полагал, что это была осознанно избранная линия поведения: «…Как-то летом в Тарасовке, наблюдая за футболистами, выполняющими заданное им тренером упражнение, Константин Иванович заметил, что хороший игрок умеет разобраться в ситуации, а вот отличный еще и в состоянии сам ее создать. Будучи когда-то именно таким игроком, Бесков, видимо, перенес привычку создавать ситуацию и на тренерскую свою работу…»499.

«Когда он хотел команду «вздернуть», разозлить – знал, за какие ниточки дергать. Зная мою эмоциональность, мог легко меня спровоцировать, чтобы я бучу поднял прямо на собрании. Упрекал: «Подкаты не делаешь, в борьбу не идешь» – «Как не делаю?! Да у меня с половины ж… кожа сошла!». И понеслось. Я говорил, что полузащита не помогает, начиналась горячая дискуссия – а ему только этого и надо…»500, – вспоминал Вагиз Хидиятуллин. Но это, так сказать, рабочий момент. Бесков, однако, постоянно «создавал ситуации» и за рамками учебно-тренировочного процесса, в быту, в повседневной жизни команды.

«Константин Иванович был человеком непредсказуемым. Сейчас так, через пять минут – уже по-другому…»501, – вспоминал Юрий Гаврилов. «У Бескова можно нарваться на оглушительную взбучку буквально ни за что! Любая мелочь выливалась едва ли не во вселенский скандал…»502, – рассказывал Георгий Ярцев и вспоминал, как Бесков гнал их с Хидиятуллиным из комнаты: «Нам он говорил: «Пойдите, погуляйте, чего валяетесь?». Мы одеваемся, выходим на улицу. А навстречу идут Гаврилов с Шавло. И узнаем, что их он увидел на дороге и сказал: «Вы здесь до простуды, что ли, собираетесь гулять? А ну-ка, пошли в номера!»503. Похожая трагикомичная история, со слов Олега Романцева, приключилась с Гавриловым, которого Бесков в день игры сперва застал за игрой в шахматы: «Ты чего тут расселся? Надо об игре думать, а не о шахматах. Иди прогуляйся…»504, через некоторое время встретил у речки: «Ты что тут расхаживаешь, энергию тратишь? У нас такая серьезная игра, а ты ходишь туда-сюда…»505, а потом, обнаружив в номере, вновь обрушился на него: «Ты что лежишь? У тебя же ноги затекают. Как ты вечером играть будешь?..»506.

«Лишь позже я понял, что такой вот постоянный прессинг не был придурью, а стал фирменным бесковским отношением к спорту, системой, в которой игрок не должен быть спокоен, а должен постоянно находиться в напряжении…»507, – заметит впоследствии Евгений Ловчев: «Приемы обращения с футболистами, когда в команде не должно быть все спокойно, когда обязательно должны тлеть очаги недовольства, были выстраданы тренером его многолетним опытом…»508.

«Видите ли, когда на сборах в той же Тарасовке проводишь уйму времени, то случиться могло всякое. Иногда вспыхивала искра недопонимания, какие-то мелкие ссоры и стычки. Мы-то, игроки, между собой практически не ругались. Конфликт подчас на ровном месте вызывал, к примеру, Константин Иванович…»509, – заметил Ярцев. А братья Старостины, Николай и Андрей, напротив, конфликты пытались погасить: «Вот тут ненавязчиво, достаточно мудро «разруливали» ситуацию великие братья, основатели «Спартака». Они «тушили», нивелировали любую вспышку. И футболисты продолжали общаться, как ни в чем не бывало. Это, поверьте, особое искусство. При одном только появлении Старостиных в Тарасовке мы улыбались, хандру, если таковая случалась, как рукой снимало…»510.

Напротив, даже просто само появление Константина Ивановича вызывало напряжение: «Бесков создал в «Спартаке» специфическую атмосферу. Уйдя из команды, я нечасто приезжал в манеж в Сокольниках – а когда приезжал, то слышал: «Тс-с… Сейчас Бесков будет здесь проходить». Все его боялись, что противоречило спартаковским нравам, воспитанию, ауре…»511, – утверждал Евгений Ловчев. Анатолий Исаев подтвердил: «Он идет, а народ, как его завидит, разбегается. Иначе подойдет и начнет: не то одел, не так причесался. У нас в «Спартаке» таких людей отродясь не было…»512.

Общение с Бесковым было зачастую непростым испытанием даже для людей, от него никак не зависящих. «Перепады настроения Бескова, резкие и в самом коротком разговоре, осложняют и самую спокойную беседу с ним – он не умеет быть долго нейтральным. Любое неосторожное, не совпавшее со строем его чувств и ходом мысли слово может вызвать у него реакцию, сразу выбивающую собеседника из седла. Он окончательно теряет интерес к не увлекающему его больше разговору, отвлекшись на пришедшую ему в голову мысль, немедленно поглощенный ею целиком. Непривычного к манере Бескова собеседника это смущает, коробит, подавляет, обижает, зачастую обращает в тайного, а то и явного недоброжелателя в дальнейшем…»513, – вспоминал Александр Нилин. А Лев Филатов, повторимся, заметит: «С Бесковым не получаются споры, затеешь – и недалеко до ссоры…»514. Свое эссе о Бескове, которое здесь процитировано, Лев Иванович завершил словами: «Поэтому я и не искушаю судьбу, встреч с ним не ищу и дружескими глазами наблюдаю издали за его футбольной деятельностью…»515, назвав свои заметки необычайно тонко – «Дружба без встреч».

Мало кто в команде, по воспоминаниям спартаковцев разных поколений, мог не то, чтобы вступать в споры, а вообще открывать рот в разговоре с Константином Ивановичем. Как заметит Олег Романцев, «…возражать Бескову смысла не было. Если ты рискнул, он тебе начнет по полчаса рассказывать про все твои прошлые ошибки. Как у Крылова: «Да помнится, что ты еще в запрошлом лете мне здесь же как-то нагрубил: Я этого, приятель, не забыл!». Поднимет свои тетради с желтыми от старости страницами и начнет зачитывать:

– А вот здесь ты помнишь, как ты играл? А здесь? У меня все записано…»516.

Нередко общение строилось через капитана – сперва Романцева, позже Рината Дасаева – в силу статуса в команде и их личных качеств. «При общении с Бесковым я все же старался строить разговор конструктивно. Всегда же можно найти правильные слова, доводы, подобрать время для разговора…»517, – вспоминал Романцев. По словам же Дасаева, «…он знал, что ребята верят мне, а я им, и после ухода из футбола Романцева сделал меня посредником между собой и игроками…»518. Доводилось вратарю и спорить с тренером: «Изредка – на правах капитана. Переубедить его было почти нереально. Например, у Бескова были довольно однообразные тренировки. Это утомляло. Когда он видел, что уже «наелись», вызывал игроков, советовался. Мог что-то поменять в тренировочном процессе. Но проходило немного времени – и снова все возвращалось…»519.

Перечить Бескову по футбольным вопросам было невозможно. «Если Бесков начинал говорить, перебивать его было нельзя. Как учитель в школе, он ненавидел пререкания…»520, – вспоминал Александр Мостовой. Как рассказывал Георгий Ярцев, «…мы с Хидиятуллиным в том «Спартаке» чаще всего спорили с Бесковым, поэтому и получали больше всего подзатыльников…»521. Хидиятуллин вообще частенько по молодости проявлял норов по любому поводу. Ярцев припомнил трагикомичную ситуацию, «…как однажды на обеде в Тарасовке Бесков ни с того ни с сего стал вслух зачитывать команде заметку из «Науки и жизни» о вреде жареного картофеля. Прослушав лекцию, Вагиз на глазах у тренера отправился… за добавкой этой самой картошки…»522. «Ему кто мог возражать? Хидиятуллин. Сорокин – в силу характера… Наверное, Ярцев в свое время. Остальные сидели и слушали…»523, – подтвердит Борис Поздняков. «В свое время я тоже нередко оставался недоволен работой Бескова. Но повлиять на ситуацию не мог и ограничивался лишь ворчанием…»524, – признается Сергей Родионов.

«50 лет в футболе» – это был его главный тезис. И нам оставалось только соглашаться…»525, – констатировал Бубнов. И с годами все это только усугублялось. «Спорить с Бесковым рисковал только Дасаев, может, иногда Хидиятуллин. Но уж точно не молодежь…»526, – вспоминал о времени, когда он начинал карьеру в «Спартаке», Александр Мостовой. Причем Дасаев, по его словам, был на особом положении: «На разбоpax игр никому не позволялось говорить лишнего – а он мог… Вагиз мог резко ответить тренеру, но Бесков сразу ставил его на место, не давал особо высказаться, как Дасаеву. Константин Иванович знал, что Хидя способен сказануть лишнее. Если Дос мог поспорить-посмеяться, то Хидя порой был готов вспылить и огрызнуться. Поэтому Бесков моментально его осаждал. Буба, Александр Бубнов, казался более конструктивным… Он тоже пытался на разборах отвечать Бескову, но в долгие дискуссии с тренером не лез, уступал…»527.

«Когда Дасаев или Хидиятуллин говорили, что не согласны с ним, он предлагал им пройти к демонстрационной доске и высказаться. А потом все равно доказывал, что они не правы. Или так поворачивал дело…»528, – вновь из воспоминаний Бубнова. – «Иногда ответ был крайне лаконичным: «Помолчи!». Продолжать Бескову не требовалось, потому что все понимали, если не будешь молчать, очень скоро в «Спартаке» тебя не будет. Вот все и молчали. Говорить можно было только в тех случаях, когда он задавал вопрос. Да и то, нужно было тщательно подбирать слова, не дай бог, ляпнешь то, что не понравится Бескову…»529.

Особняком тут можно назвать только Юрия Гаврилова, человека редкого обаяния. «При очень сильных деспотических проявлениях Бескова, Гаврилов был единственным человеком, кто мог ему противоречить, а посему единственным просветом, который скрашивал частенько обстановку в команде. Он тонко улавливал моменты, когда можно пошутить и сказать что-то Константину Ивановичу…»530, – считает Юрий Васильков. Александр Бубнов соглашается – и не соглашается: «Гаврилов умел все перевести в шутку, и на него никто никогда не обижался. Кроме, пожалуй, Бескова…»531. По словам Бубнова, «… он с ним разговаривал так, как другие говорить либо не могли, либо боялись. Гаврилов возражал, как правило, с юмором, что Бескова еще больше злило…»532.

Другой известный в нашем футболе шутник и хохмач Валентин Бубукин утверждал, что у Константина Ивановича вообще были проблемы с чувством юмора: «Болезненно он переносил любые шутки. Уже значительно позже мы ездили ветеранами на игры в Израиль. Гуляю я по базе, а на лавочке сидят Бесков, Яшин и Царев. И тут Константин Иванович говорит:

– Валь, есть какой-нибудь новый анекдот?

Меня чуть инфаркт не хватил, еле откачали. А в те времена, когда он нашим тренером был, мы боялись смеяться даже в своем кругу…»533.

Версия Бубнова представляется более убедительной: «Он не любил, когда шутили на темы, которые он считал серьезными. Или, что еще хуже, над ним самим…»534. А шутки Гаврилова порой граничили с дерзостью. Бесков, как рассказывал Леонид Трахтенберг, «…на мелкие травмы игроков реагировал фразой: «О, у меня это было. Лечится баней». Повторялось так часто, что однажды затянул: «У меня это было…» – как раздался голос Гаврилова: «Константин Иванович, когда же вы играли, если у вас все это было?!». Народ упал, а Бесков махнул рукой: «Да ну тебя, Гаврила!..»535. «Когда Гаврилов дерзил Бескову, тот иногда даже краснел от обиды и возмущения…»536, – вспоминал Бубнов. Спасало одно: «На самом деле, Гаврила никого никогда не хотел обидеть, и никому зла не желал…»537. Ну, правда, как можно обижаться всерьез на Гаврилова…

«Как ни парадоксально, с Бесковым гораздо легче было общаться после поражений, чем после побед. Мы шутили, что когда проигрывали, он слезал с Эвереста и опять начинал работу, засучив рукава. И становился таким, каким мы его знали в 77-м. Мы-то в такие моменты думали: ну, все, сейчас будет такой разбор полетов, что разорвут нас в клочки, которые будут летать по Тарасовке. А получалось противоположное…»538, – заметил однажды Вагиз Хидиятуллин. «Старший никогда не пребывает в состоянии благодушия. Даже если все складывается как нельзя лучше – есть очки, идет игра, от поздравлений нет отбоя. Напротив, в такие моменты он еще более сосредоточен, деятелен, даже задирист…»539, – Ринат Дасаев в своей книге «Мы все – одна команда» будет очень деликатен. Задирист, это мягко сказано: «Игрокам расслабляться не давал. После победных матчей старался не хвалить. Наоборот, мгновенно опускал с небес на землю…»540, – уточнит Юрий Гаврилов и вспомнит показательную историю: «…Мы ехали из Киева в поезде. Выиграли мяча в три, настроение хорошее… Бесков пошел по вагону, заглянул в наше купе. <…> Всем «напихал» – и тут я не усидел: «Константин Иваныч, в чем дело-то? Мы разве проиграли?» Он терпеть не мог, когда ему в противовес начинали говорить. Обычно все затихали, выговорится, уйдет – ну, и ладно. А я не любил молчать. Бесков насупился: «Ты картину видел, «Иван Грозный убивает своего сына»?» – «Видел. А причем здесь Иван Грозный?» – «Запомни: я тебя породил, я тебя и убью…». И ушел…»541.

«…За Константином Иванычем такое водилось – если выигрываем, его распирает изнутри. Эмоции не сдержать, чтобы все поняли – исключительно его заслуга…»542, – заметит Гаврилов: «…Если команда выиграла – сразу: «Я вам все рассказал!»543. Александр Нилин не без оснований полагал, что Бескова преследовало известное ощущение недооцененности: «Спартаковцы по лидерскому своему характеру воспринимали возвращенное первенство как должное. Они полагали, что тренерский талант Бескова помог вернуть по праву им принадлежащее. Бескову же, котировавшемуся и прежде, как великий тренер, но тренер-неудачник, поскольку к столь впечатляющей победе он еще никогда ни одну из тренируемых им команд не приводил, Бескову-победителю важно было признание, что всю игру «Спартака» он поставил принципиально по-новому. С него, хотелось бы ему, вероятнее всего, услышать, «Спартак» и начинается как команда мирового класса…»544.

«…Ни разу не слышал, чтобы Бесков вслух признал свою ошибку. Не такой он был человек, чтобы, допустим, на разборе сказать: «Извините, виноват». Но это – Бесков, и глупо было ждать от него, что он изменится…»545, – из воспоминаний Хидиятуллина. «Ошибок он признавать не умел. Это был, пожалуй, главный его недостаток…»546, – согласится Гаврилов. Никита Симонян рассказывал о том, что в случае поражения «…Старостин почти всегда считал, что не угадали с составом. Или не угадали с заменой. Константин Иванович Бесков по этому поводу обычно говорил ему: «Бросьте заниматься самобичеванием! И с составом мы угадали, и установку я сделал правильную, просто футболисты не выполнили того, что им надлежало выполнить»547. Михаил Якушин об этой бесковской черте тоже был прекрасно осведомлен: «Иногда он обижается на футболистов и выражает недовольство как-то по-детски: «Я им говорю, а они не выполняют…». Тренер, конечно, должен проявлять выдержку и уметь владеть собой в самых острых ситуациях, чтобы не обидеть, не дай бог, зря своих игроков. Сколько времени ведь потом придется потратить, чтобы восстановить былые отношения!..»548.

Деликатность, выдержка, стремление не обидеть – это, конечно, не про Бескова. Как заметит Евгений Ловчев, «…не мог он с людьми ладить, как бы хорошо ни складывалось, начинал их «душить». Подозрением, взглядом…»549. Однако это была «кухня» команды, не видимая болельщикам, до которых долетали лишь отголоски внутренних трений. Публичный же образ Бескова был убедителен, суров, монументален, по-своему красив. Репутация жесткого, «невозможного» тренера складывалась, прежде всего, вследствие вроде бы нелогичных и преждевременных, на непосвященный взгляд, расставаний с игроками. Не всегда понятны были они и специалистам. «…Ротация спартаковских кадров вызывала и суровую критику. Спортивный психолог Р. Загайнов прямо заявил корреспонденту журнала «Физкультура и спорт», что Бесков «не наделен душевной щедростью», «несправедлив к ветеранам», поскольку, отчисляя спортсменов, исходит из концепции «этого требует футбол»…»550, – напомнит Аркадий Галинский.

И все-таки, наверное, не все и здесь так уж однозначно. Безусловно, каждый конфликт был окрашен специфическими чертами характера и личности Бескова. Однако не следует забывать и о любопытном наблюдении, которым поделился как-то Эдуард Стрельцов: «Не раз я замечал, что при конфликте Бескова с тем или иным ведущим игроком большинство поначалу держит сторону игрока. Но почти всегда окончательная правота оказывается на стороне Бескова. Причем со своей человеческой точки зрения игрок вроде бы прав, но как футболист он в результате обязательно проигрывал, обострив отношения с Бесковым…»551. Действительно, перебирая имена покинувших «Спартак» вроде бы до срока футболистов, едва ли удастся назвать хоть одного, кто бы раскрылся по-новому, заиграл бы ярче после ухода из команды. «Руководить и решать в команде имеет право лишь один человек – тренер. И только время может дать ответ на вопрос – прав ли он был, принимая то или иное решение. Ведь сколько уже в «Спартаке» за время работы в нем Константина Ивановича и Николая Петровича случалось – уход Прохорова, Ловчева или Хидиятуллина, расставание с Гладилиным, приглашение ими безвестных игроков из второй лиги и списанных из высшей… И тогда многим казалось, что это ошибки руководства, которые непременно ослабят команду и дорого ей обойдутся. Но время показало, что ошибались-то как раз те, кто так думал…»552, – скажет Ринат Дасаев. И неизбежно, принимая во внимание эту высшую футбольную правоту Бескова, вновь и вновь задаешься вопросом – только ли характер и эго Бескова, о которых слагали легенды, лежали в основе всех тех конфликтов?

Парадоксально другое. «Если мы рассуждаем о моей доброте и справедливости, то лучше поговорить с теми людьми, которые со мной работали. Но не с эмоциональными, а, скажем так, с нормальными людьми. И не сразу, а только через какое-то время. Ибо сразу, едва перестав быть игроком и став тренером, человек не может объективно оценивать…»553, – заметил однажды Валерий Лобановский, которого, как и Бескова, также нередко называли диктатором, даже деспотом по отношению к игрокам. И если последовать его совету, то обнаруживаешь, что правоту Бескова со временем нередко признают даже те, кто уходил от него с обидой. «Константин Иванович – очень жесткий человек. Мало кто уходил от Бескова, не обидевшись. И только с возрастом начинаешь осознавать, что, может быть, Бесков и был прав? Обиды забываются. За плечами остается огромная жизненная школа…»554, – скажет Георгий Ярцев. – «Некоторые сетовали на тяжелый характер наставника? А, между прочим, насколько я заметил, у людей, прошедших школу Бескова и ставших затем тренерами, тоже проявлялись черточки того самого, знаменитого характера. Да-да, это, видимо, неизбежно. Когда становишься по ту сторону барьера – наставнического, – испытываешь совсем иные ощущения, чем в бытность игроцкую. Я сам, как понимаете, через это прошел…»555.

Даже то, что казалось придирками, занудством, чудачеством, с опытом открывается с другой стороны. «Чемпионат мира, стоят 18 лучших футболистов страны. И Бесков начинает показывать, как «щекой» отдать пас! Мы посмеивались над ним, а теперь понимаю – какие же были балбесы. Сейчас запрещаю своим ребятам останавливать мяч шведкой и отдавать пяткой. До тех пор пока в совершенстве не научатся принимать «щечкой»…»556, – рассказывал Сергей Андреев. «Боялись его теоретических занятий, которые шли часами. Жизнь, правда, доказала правоту Константина Ивановича…»557, – это уже слова Александра Корешкова. «А как-то я обиделся на него. Играли с «Торпедо», счет 1:1, Бесков в перерыве заходит в раздевалку и ругается, ругается. Я голову поднял, мы столкнулись глазами – и этого было достаточно, чтобы он переключился на меня. «Такой-сякой, по воротам не бьешь!» – «Константин Иваныч, так я же забил!». А удар хороший получился, причем правой, «неродной». – «Что ты мне про правую говоришь? Ты левой должен забивать!». И горечь тогда была, и обида. А сейчас думаю: какой же я дурак был. С таким ударом то здесь пытался отдать, то там. Сам должен был бить! Почему мало бил?..»558, – рассказывал Эдгар Гесс. Как заметит Ринат Дасаев, «…да, его нельзя назвать легким человеком, и определение Бескова как диктатора, пожалуй, справедливо. Тогда мы про себя могли ворчать, но теперь понимаем, что он был прав, и говорим ему «спасибо»…»559.

Быть может, просто было дано Константину Ивановичу видеть в футболе чуть дальше и зорче других?..