Читать книгу Мы люди… Мост - Олег Моисеенко - Страница 6

Возвращаясь назад в лагерь, Степан решил посетить Варвару и поговорить с ней о переезде в отряд, как просил его Грушевский.

К Варваре он пришел поздно ночью, она быстро открыла ему дверь и тут же стала угощать салом. Отрезов небольшой ломтик и положив его на хлеб, начала чистить головку чеснока.

– Вот, заработала у богатых людей, – прервала она молчание.

Степан чувствовал, что Варвара что-то недоговаривает, и ожидал неприятного для себя разговора, который она завела издалека, рассказав, почему не пошла на сход, на котором он выступал перед односельчанами.

– Вот, видишь, Степан, подошла пора – и открылся ты нашим людям, по-разному о тебе заговорили. Одни сказывают, что стал ты каким-то чужим, неприветливым, забрал в лес своих и прячешь их от беды, а как остальным быть? Другие говорят, что каким был ты людским человеком, таким и остался. И я так думаю о тебе. Одно, Степан, для меня загадкой остается: как ты взял на себя грех с этими Кириками?

В хатке установилась тишина, только размеренно тикали ходики да на печи коротенько пропел свою песенку сверчок. Степан вздохнул и глухо произнес:

– А ты знаешь, Варка, не чувствую я за собой греха за этих Кириков. Много об этом передумал, а вины моей нет. Когда убежал от них да скитался по лесу, возникло, Варка, во мне необъяснимое чувство – не знаю, как тебе об этом сказать… Другим я стал в лесу, будто не хожу я, а летаю над землей и все звуки слышу, которых раньше и не замечал. Когда подходил к твоему двору, мне представлялось, что в бане кто-то есть; было слышно, как кто-то дышит, как ты его смазываешь своими леками. А как я на дуб лазил и высматривал их двор – все слышал, что там делается. Не помню, как туда меня ноги приносили, как и что там было, – все стерлось из памяти… Зимой я одного немца хотел в плен взять. Я его не трогал, мысли не было никакой плохой, а когда притащил – он оказался мертвым. Вот за это вину свою чувствую, хоть, клянусь тебе, Варка, не было у меня мысли его убивать. Потом, когда бой завязался возле Калиновки с предателями, нескольких я застрелил – и опять вины не чувствую, Варка, а почему так получается – ответить не в моих силах. Видно, все мы люди и разное нам дано.

Степан шумно выдохнул, возле иконы затрепетало пламя лампадки и исчезло. Варвара молчала, она ждала продолжения разговора – и не ошиблась.

– В лагере организовали небольшую больницу, главной над ней определили Алесю. Она предложила перевезти тебя туда, вот Роман и попросил меня зайти к тебе и передать его просьбу насчет переезда. Очень просил.

Варвара вздрогнула, вся сжалась – она не ожидала такого предложения, а отвечать надо было. «Пришел и твой черед высказать свои думы», – кивая головой, заключила она.

– Скажу тебе прямо, Степан, не могу я сейчас податься к вам в лес. Если кому понадобится моя помощь, завсегда готова помочь, как бы там ни было, а поехать не могу. Здесь тоже люди в горе живут, им тяжко, Степан. Вам там трудно, на вас как на зверей охотятся и немцы, и полицаи, всякие козни строят, только не получится у них ничего, пока люди вам в деревнях помогают, а они на вас надеются, что хоть какая защита от вас будет, и помогают вам. Я и полицаев лечу, и всех, кто меня просит хворь «на сухое болото отправить». Все мы, как ты говоришь, люди, так и передай Роману. И вы там его берегите, это моя личная просьба, Степан, к тебе. Я тоже чувствую, когда ты к моей хатке подбираешься, так что посматривай за ним – горячий он, не жалеет себя… Давно, Степан, у нас с тобой такого разговора не было, спасибо тебе.

– И тебе спасибо, Варка. Мне идти надо, дорога неблизкая.

Он засобирался и, выйдя за дверь сеней, исчез.

Варваре уже несколько ночей подряд во снах приходила сюда, на подворье, мать, стояла, улыбаясь, у калитки, хотела что-то сказать и тут же убегала. Появлялась матушка Марина, будто что-то искала молча, потом возникал красивый сад, похожий на сад в имении Грушевских, и она бежала навстречу тому, кто должен был появиться там, за поворотом. Конечно, это Вацлав. Но появлялся гестаповец Отто, стоял и, улыбаясь, указывал рукой в сторону. Там возникал огромный овраг, Варвара поворачивалась и хотела бежать, но ноги не слушались; она цеплялась руками за ветки кустов, позади слышался громкий и жуткий смех. В этот момент Варвара просыпалась, становилась на колени перед иконой и начинала молиться; жизнь вокруг останавливалась, уходили страхи и беспокойство, приходил сон.

Утром она выходила во двор, ноги сами направляли ее к лесу, а мысли набегали одна на одну, смешиваясь в клубок вопросов и ответов. Варвара чувствовала, что разговор со Степаном и сны были как-то связаны между собой. Может, ей надо было послушать его совета и уйти в лес, увидеть Романа? Матушка Марина унесла какую-то тайну, связанную с Вацлавом; ничего ей не рассказала и мать. Что стало с ребеночком, которого она родила? Никто ей не сказал, где он похоронен, а спросить у людей не давал стыд: ей приходилось слышать о себе, что она нагуляла дитя, вот оно и померло. Это были страшные для нее слова.

Матушка Марина всячески успокаивала и защищала ее:

– Ты, милая, не думай плохого ни о себе, ни о людях – не к тебе эти слова относятся. Бог дал – Бог и взял, его это промысел, и не нам судить дела его. – И тут же добавляла: – Все мы люди.

Варвара успокаивалась, дневные заботы, людские беды и радости уносили те мысли и стыд далеко-далеко.

Сейчас стыда не было, сейчас перед глазами возникали лучи похожих родинок на животе Романа и Вацлава. Только в набегавшие мысли вмешивался разговор ветра с ветвями деревьев, и можно было слышать их шепот: «Сын твой вырос, взрослым сделался, не посрамил тебя, воином стал, со злой силой схватился, раны опасные получил. Выходила ты его, от нечестивых спасла. Пусть он своей дорогой идет, встретит женщину достойную, да будет между ними любовь и согласие».

Зашатались деревья, прекратился шепот, дохнуло холодом, и Варвара заспешила к своей хатке, пришло успокоение и душевное спокойствие, и с мыслью: «Здесь мое место, здесь, что Бог пошлет, смиренно приму», – она вошла в хатку.

Радостную весть тогда принес Степан в отряд: сразу мог отряд увеличиться на три человека – получалось, можно было формировать целое боевое отделение. Пришлось ему еще раз пройти неблизкий путь в Сергеевку, но уже вместе с Устименко и Ваней. Долго они тогда беседовали с молодыми парнями, вначале поодиночке, а потом собрались все вместе. Устименко предложил им, пока зима, оставаться в деревне, узнавать о полицаях и немцах, аккуратно выяснять настроение людей. Эти сведения пусть собираются у Виталия, а его, когда нужно, попросит зайти к себе тетка Глаша. И нужно быть очень осторожными.

В конце беседы Устименко представил Ваню со словами:

– Если что, вот он и придет за вами, будет ваш командир, – отчего Ваня радостно заулыбался.