Читать книгу Мы люди… Мост - Олег Моисеенко - Страница 8

Приближалась весна, она будоражила, звала, вселяла надежды на новое и радостное. Почти всех в семейном лагере и лагере военных можно было видеть возле землянок. Около Степана почти всегда вертелся Змитрок, старался помочь ему управиться с коровой и конем, а животные тоже жаждали движения и свободы.

Степан запрягал коня в сани – надо было подвезти стожок сена, что он присмотрел, когда возвращался из Сергеевки; чей этот стожок, он не знал, но что делать, если корма оставалось всего дня на два-три. Змитрок взялся за самую ответственную работу – заправить дугу в оглобли саней, а Степан украдкой наблюдал за этой нехитрой, но ответственной операцией по упряжке лошади в сани и с радостью отмечал: молодец внук, уже сам сможет, если надо, запрячь коня.

– Ну, Змитрок, тебя уже скоро можно в партизаны брать – коня запрягать умеешь, – радостно улыбаясь, произнес Степан и чуть не упал, поскользнувшись на кочке, укрытой подтаявшим снегом. – Вот скажи, чуть не упал! Мало что скользко в бахилах, так еще и весна глаза ворует.

– Дед, а как это весна «глаза ворует», – удивленно спросил Змитрок.

– В такую пору, когда весна наступает, ты на снег или вверх смотришь, и глаза сами прижмуриваются, а то и закрываются – так она и ворует их. Ты, Змитрок, оставайся дома – будешь матери помогать. Да за коровой смотри, напоишь ее вечером водой, может, найдете, что в воду подмешать. Я вернусь, скорей всего, завтра к вечеру.

Змитрок надеялся, что дед возьмет его с собой и разрешит ему ехать с винтовкой, а получилось совсем наоборот: опять надо с сестрой быть, да вот еще и корову обихаживать, – но деду перечить не стал.

Степан доложил Лукину, что надо ехать за сеном, и попросил взять с собой Петьку Чижа – мало ли что может быть, дорога неблизкая. Получив согласие, они выехали сразу после обеда, намереваясь найти стожок к ночи.

До места, где предположительно стояли стожки сена, они благополучно добрались еще засветло. Надо было съезжать с дороги и двигаться по заснеженной целине. Степан решил остановиться и найти подъезды к одному из стожков. Коня он остановил под разлапистой сосной, что росла вместе с березой у самой дороги. Петька разминал ноги, а Степан закинул за плечи винтовку и прошел несколько шагов вперед.

Он ощутил мир тишины и таинственных звуков природы, а в глаза бросились следы, оставленные на слабо наезженной и присыпанной снегом дороге; дальше они сворачивали в сторону, куда намеревался двинуться и сам Степан. Похоже, прошло человека два-три, и видно, что не военные: шли беспечно, шаркали ногами, хотя один след мог принадлежать человеку еще молодому.

Степан, размышляя и прислушиваясь, стоял минут пять, он чувствовал, что люди здесь недалеко, может быть даже возле стожков, и тихо пошел назад. Петька, увидев Степана, насторожился. Он уже рисовал благостную картину, как они подъедут к стожку, перекусят и заваляться спать до утра в сене, а конь от сена никуда не пойдет, но планы, похоже, резко менялись.

Съехав чуть с дороги, Степан оставил сани под Петькину ответственность, а сам вернулся к следам на дороге. Небо нахмурилось, задувал ветерок, может и снежок посыпать. «Что заставило людей прийти сюда в ночи?» – вертелась в голове мысль, но тревоги она не вызывала, и Степан довольно быстро почувствовал, что люди совсем рядом, вон у того стожка, который выделялся на снегу в нескольких шагах. Он снял с плеча винтовку, взял ее в руки, быстро и шумно зашагал к стожку.

Там зашевелились, и раздался тревожный, но негромкий женский голос:

– Ты кто такой? Что тебе здесь надо?

– А вы кто такие? – тоже негромко и спокойно прозвучал голос Степана, и наступила минутная тишина – видно, там думали, что ответить.

– Мы беглецы, шли в Сергеевку да заблудились.

– Вы не бойтесь, я такой же беглец.

Это оказалась женщина с двумя детьми лет по четырнадцать-пятнадцать, дочкой и племянником. Возле стожка они устроили подобие шалаша, накрытого сеном, где можно было укрыться от непогоды. Женщина рассказала, что бежали из Высокого, там немцы устроили облаву, забрали много молодых людей, брали и таких, как ее дочка, погрузили в машины и увезли в район – говорят, паровозом дальше к германцам направят.

Рассказ был сбивчивым, она начинала говорить о семьях полицаев, те своих детей увезли уже давно куда-то, о своем свекре, что остался сторожить хату, о том, как было страшно убегать и они еле успели скрыться, хорошо, сосед предупредил. А потом заговорила, что придется сюда переносить свой скарб и жить здесь, в лесу – полицаи и немцы в лес побаивались заходить, – и неожиданно спросила:

– А от кого ты убегаешь и прячешься? И откуда у тебя ружье?

Степан поведал, что они прячутся по лесам еще с осени, а без ружья в лесу никак, то зверье попугать надо, а если что, защита от полицаев и немцев тоже нужна – у них сейчас сила, но и жить под такой властью невозможно.

Дальше разговор их пошел более спокойно и мирно, словно уже между давно знакомыми людьми. Степан узнал, что в этих местах покосы жителей Высокого, здесь они уже давно ставят стожки, а стожок, в котором они остановились, складывал ее свекор. Степан рассказал, что приехали они сюда за сеном: летом не было никакой возможности накосить, вот и заставляет нужда искать брошенное, но раз это стожки людские, то утром придется ехать искать дальше. Женщина, видно, почувствовала, что прибывшие к ним люди плохого не сделают, сказала, что два крайних стожка можно уже забирать – не стало тех людей, и горестно вздохнула.

Пока Степан вел разговоры, Петька беззаботно спал, зарывшись в стожок. Надо было подумать о ночлеге и охране – время-то военное, мало ли что. Степан решил Петьку не будить, а бодрствовать сам. Он подложил сена коню, привязал его вожжами к березе, а когда вернулся к шалашу, там уже спали.

В лагерь они вернулись во второй половине дня. Сложив сено и накормив корову, Степан направился в лагерь военных, к Лукину: надо было доложить о прибытии, а главное, сообщить об облаве, которую устроили немцы в Высоком.

Лукину об облаве уже доложил Федор, он вернулся с Ваней из Калиновки – ходили за продуктами, там им и рассказали об этом. В землянке Лукина был Грушевский, они радостно приветствовали Степана, но его вид и замкнутость несколько омрачили их радужное настроение.

Докладывал Степан неторопливо, высказывал свои предположения и замечания, а в конце сказал:

– Надо спасать людей, иначе прощения нам не будет.

Тихо стало в землянке, а от последних слов Степана у Грушевского по телу пробежала мелкая дрожь, вызвав неприятный зуд на коже в местах зарубцевавшихся ожогов. Он заговорил первым:

– Да, сидеть нам нельзя, людей силой увозят в Германию, в рабство. Мы военные и должны помочь людям, иначе – ты прав Степан – они нам не простят.

Лукин молчал, он понимал горячность окрепшего после длительного выздоровления комиссара, только, кроме горячности, надо бы рассчитывать на имеющиеся силы, а они совсем скудные. Можно, конечно, напасть на полицейский гарнизон в Высоком и сложить там свои головы, но тогда и этого лагеря с людьми не будет – их не пощадят. Надо обсудить ситуацию со всеми. Он встал и, прервав Грушевского, резко произнес:

– Давай, комиссар, собирай кого нужно сегодня сразу после ужина – и будем решать, что делать.

Лукин, лежа с мрачным настроением на нарах, поджидал свой командный состав. Ему хотелось настроить их на деловой разговор, без криков, упреков и самобичеваний, а это зависело от первых сказанных им слов перед собравшимися, вот он и обдумывал эти первые слова. Послышались голоса, в землянку вошли Грушевский с Устименко. Увидев лежащего командира, они замолчали в некоторой растерянности.

– Что остановились? Проходите, садитесь! – воскликнул суховатым голосом Лукин; тут же появился Федор. – Все в сборе или еще кого будем ждать? – не меняя позы на нарах, продолжил командир.

– Больше никого не приглашали, товарищ майор, – в тон ему ответил Устименко.

Лукин встал и, разминаясь, сел на свое привычное место.

– Товарищи командиры стрелкового полка Красной армии, вместе с красноармейцами нас наберется одно стрелковое отделение – вот и все наши наявные силы. Нам надо решить, как правильно распорядиться этими силами, чтобы внести свой вклад в разгром ненавистного нам врага и его приспешников. За нас это никто другой не решит. – Свою речь Лукин оборвал так же неожиданно, как и начал.

В землянке повисло тягостное молчание. Устименко уже не раз прокручивал в голове их возможные действия и все время натыкался на единственную проблему: такими силами, даже если придет пополнение, можно нападать на небольшие команды полицаев, одиночные немецкие машины или мотоциклы, можно попробовать изготавливать мины и устанавливать их на дорогах, – а дальше у него возникала картина боя в окружении.

Федор оставался под впечатлением разговора с Артемом в землянке, где жила Фрося с детьми: «Не дадут нам немчура и полицаи отсиживаться в этих местах. Скоро они нас здесь нащупают и начнут гонять по лесу. Встали мы против них, а они этого не любят. А полицаи – они хуже немцев, им пути назад нет. И у нас иного пути нет, кроме как силой мериться». Такой получился странный разговор, и он продолжился здесь, у Лукина.

Грушевскому хотелось побыстрее высказать свою мысль о необходимости показать людям, что они солдаты и умеют сражаться с этой нечистью, и тогда люди поверят им и пойдут за ними, но молчание других сдерживало его порыв начать разговор первым. Молчание затягивалось.

– Разрешите курить, товарищ майор? – доставая из кармана приготовленный для всех курцов Артемом самосад, произнес Устименко.

Лукин кивнул головой в знак согласия, и через минуту-другую над дощатым столом уже поднимались сизые пасмы дыма.

– Надо искать Ивана Захаровича и с ним планировать нападение на полицаев в Высоком или Заречье, а за время поисков призвать отобранное в деревнях пополнение и поучить его военному делу, – словно скрепляя пазы бревен землянки, выложил свои предложения Устименко.

– Кого направим на поиски председателя колхоза? – как бы уже соглашаясь с предложением начальника штаба, задал вопрос Лукин.

– Лучше всего направить Веньку с Зиной, они все ходы и выходы в лесах знают, а еще Иван говорил о каком-то ветеринаре в Дубровице – может, он что подскажет, – вступил в обсуждение Федор.

– Дельное предложение, – заметил Лукин. Кивнул головой и Устименко. – Надо будет с ними обстоятельно поговорить да легенду для них придумать на всякий случай. Поход их будет непростым. Поручается тебе, комиссар, с ними провести беседу, а потом еще раз обсудим этот вопрос и наметим, когда отправляться им в разведку.

Казалось, пора было заканчивать дебаты, но голос снова подал Федор. Не отпускала его мысль о полицаях из Лотошино, он ее и высказал. В землянке повисло молчание, но оно не было тягостным, предложение воспринималось как отдушина в накопившемся недовольстве от неопределенности и собственной неполноценности.

– А хорошо бы и правда погонять полицаев да напомнить им о Красной армии, – с радостной улыбкой произнес Грушевский.

Его шумно поддержали остальные.

– Давайте дождемся, когда вернутся наши разведчики от Ивана Захаровича, тогда и будем планировать такую операцию, – завершил Лукин обсуждение важных для полка вопросов.