Читать книгу Проблемы законности и справедливости в уголовном судопроизводстве России - Олег Ярошик - Страница 5

Вредные последствия отсутствия в современном правоприменении требований статьи 20 УПК РСФСР, предусматривающей всестороннее, полное и объективное, прежде всего досудебное, следствие и отсутствие в статье 6 УПК Российской Федерации (назначение уголовного судопроизводства) требований о необходимости обеспечения правильного применения закона и условий, исключающих привлечение к уголовной ответственности и осуждение невиновных.

В силу военно-политической ситуации в стране и мире в целом, когда на первый план выходят международный терроризм, наркотрафик, пограничная и трансграничная преступность, российское общество подошло к пониманию того, что необходимо поднимать авторитет армии, защитить защитников Отечества своего.

Д.А. Медведев.

Количество оправдательных приговоров может служить объективным критерием, говорящим об эффективности функционирования судебной системы.

Д.А. Медведев.

Следователи и оперативные работники должны собирать доказательства так, чтобы не было нарушения законодательства. Иначе будут оправдательные приговоры, и тогда не надо обижаться на суд.

В.М. Лебедев.

Исключительно правильные слова. Однако практика российского правоприменения говорит, к сожалению, совсем о другом. Эта практика свидетельствует о хаосе в правоприменительной деятельности. О глубоком системном кризисе. И почему так происходит, не знает никто. Хотя, если совсем недавно обратиться к главному защитнику всех обездоленных, пострадавших и потерпевших в Российской Федерации, уполномоченному по правам человека В. Лукину, по поводу «зазора между декларацией и жизнью, который очень и очень велик», следует услышать и понять, что «наша демократия – развивающаяся, и ничего обидного в этом нет».29

Когда же некоторые руководители Следственного комитета России (и почему-то именно «репрессивного и одиозного», как его рисуют в прессе, Следственного комитета, а не Генеральной прокуратуры государства победившей демократии, которой «за прошедшее время накоплен уникальный опыт осуществления правозащитной деятельности» 30 говорят о необходимости всестороннего, полного и объективного расследования как прямой обязанности нынешнего следствия, их упрекают в попрании демократии, стремлении к отжившему и вредному и ни много ни мало к возврату к прошлому (и даже сталинизму).

Согласно статьи 20 когда-то действовавшего очень «репрессивного» УПК РСФСР «суд, прокурор, следователь и лицо, производящее дознание, обязаны принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выявлять как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства. Суд, прокурор, следователь не вправе возлагать обязанность доказывания на обвиняемого. Запрещается домогаться показаний обвиняемого и других участвующих в деле лиц путем насилия, угроз и иных незаконных мер».

Ранее задачами уголовного судопроизводства являлись «быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден…» (ст. 2 УПК РСФСР).

Однако в ст.6 УПК Российской Федерации (назначение уголовного судопроизводства) уже отсутствует требование о необходимости обеспечения правильного применения закона, условий, исключающих привлечение к уголовной ответственности и осуждение невиновных.

В то же время в п.2 ч.1 ст. 6 УПК утверждается о защите личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод, а в ч.2 той же статьи – об отказе от уголовного преследования невиновных и освобождения их от наказания, реабилитации каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию.

Однако действующий УПК, в отличие от УПК РСФСР, не содержит требований, обязывающих следствие собирать и проверять доказательства, свидетельствующие о невиновности гражданина.

По мнению профессора А.Д.Бойкова, «некоторые расширения возможностей адвоката-защитника по собиранию доказательств и ведение судебного контроля законности отдельных процессуальных действий органов уголовного преследования вовсе не ставит в равное положение противостоящие стороны. Отказ же от принципа объективности, всесторонности и полноты, обязывавшего и следователя и прокурора выявлять обстоятельства не только обвинения, но и защиты, ставит обвиняемого в сложное положение».

В настоящее же время УПК не требует объективности, беспристрастности, выяснения обстоятельств, как уличающих лицо в совершении преступления, так и оправдывающих его.

В результате органы расследования убеждены, что они обязаны собирать и исследовать только доказательства, подтверждающие версию обвинения, забывая не только о принципе состязательности, но и о всех других принципах уголовного процесса. В результате правоприменительная практика становится крайне произвольной и даже антигосударственной.

Суды же, проявляя односторонность в исследовании и оценке доказательств, так называемый обвинительный уклон, под любыми предлогами необоснованно и немотивированно отклоняют аргументированные ходатайства защиты о выяснении обстоятельств, имеющих существенное значение для объективного рассмотрения дела и принятия законного и обоснованного решения по существу.

Из уже давно забытого прошлого

Информация к размышлению

Многоопытный и умудренный жизненным и профессиональным опытом следователь прокуратуры Е. Леонов так расследует причастность к совершению тяжкого преступления злодея в исполнении Караченцова:

– «Случайностей много, совпадений, нелепостей»,

– «Ты защищай, доказывай, спорь со мной. Будем проверять версии»,

– «Если здесь работы и на год, это меньше, чем осудить невиновного на 15 лет»,

– «Обвинять и не проверять все до конца мы не имеем права».

Это давно забытый фильм «Длинное, длинное дело…» Сейчас мы смотрим другие фильмы, где говорят: «Здесь нет бреда, есть информация, оценка которой зависит от того, кому и зачем она нужна» («Ментовские войны-5»).

Из следственной практики

Вниманию читателя представлены материалы дела в отношении гражданина Российской Федерации, значимого должностного лица еще более значимой организации полковника С.

Дело интересно тем, что либо военная прокуратура государства проявила должную или вопиющую принципиальность, либо речь шла об умышленном вредительстве должностных лиц современного правоохранения, прежде всего из ложно понятых интересов государственной службы.

Впрочем, внимательному читателю судить об этом всем предоставлено право самостоятельно.

В ходатайстве защиты по делу о дорожном происшествии в отношении действующего сотрудника весьма важного и очень значимого управления ФСБ Российской Федерации полковника С. было указано, что предъявленное ему обвинение не соответствует материалам уголовного дела, противоречит им и, более того, опровергается некоторыми материалами дела, в связи с чем это обвинение является преждевременным, незаконным и необоснованным.

Такая ситуация объяснялась тем, что расследование уголовного дела по факту ДТП или в отношении полковника С., что в процессуальных документах изначально было непонятно, осуществлялось предвзято, односторонне, с грубыми процессуальными нарушениями, которые свидетельствовали о том, что следствие проводилось исключительно в интересах других лиц.

Так, первый следователь по делу пришел к С. домой со «своим адвокатом» (Сейчас это, наверное, в порядке вещей!?), которого он ему настоятельно рекомендовал, и который, по заявлению следователя, должен был обеспечить соблюдение процессуальных норм… Для объективности…

Второй адвокат, также «назначенный следствием» (или навязанный следствием? Кстати, «бывший военный прокурор», во всяком случае, так он представился неискушенному в этих делах математику С.) весьма уверенно и безапелляционно утверждал, что «опроверг как надо пять экспертиз» и «все в интересах своих клиентов», а в то же время говорил наивному доверителю: «торопливость защиты в данном случае является преждевременной»; «дождемся окончания следствия, а вот потом…» (Прим. авт.: Весьма похожи методы, формы и способы защиты, точнее ее полное отсутствие, на поведение «защитника» по делу Лабзиной, Брянск).31

А что потом-то?

Следователи по этому делу тоже постоянно менялись. Но это уже можно было понять. Хотя как понять вот это? Следователь военной прокуратуры гарнизона был колоритен: оранжевая футболка, золотые (или нет?) «котлы» (часы в переводе с юридического на русский), джинсы и легкая небритость, граничащая с состоянием определенного синдрома. Усталая озабоченность и небрежная злость. Типа: «Ну чего ты мне там не по делу еще придумал?»

Ситуация на контрасте. Полковник ФСБ прибыл на значимый для него допрос в придуманном и совсем недавно пошитом для них черном мундире, при всех знаках отличия (Один из знаков своих потерял от волнения в коридоре репрессивного органа… Долго искал… Не нашел… Кто-то прибрал чекистский знак).

Между тем, по его уголовному делу уже вторым следователем, более скромным, а потому незаметным и не столь колоритным, были утрачены некоторые следственные документы, связанные с назначением и производством автотехнических экспертиз. При этом о назначении экспертиз назначенному следствием злодею С. объявлялось под протокол тогда, когда постановления о назначении экспертиз и уголовное дело уже давно были направлены экспертам. Эти методы следствия повторяются практически в каждом сегодняшнем уголовном деле… С постановлениями о назначении экспертиз и заключениями экспертов он при этом знакомился дважды – уже третьим следователем, и, как оказалось, первоначальные протоколы были утеряны. Так, в материалах дела имелось сопроводительное письмо начальнику экспертного учреждения о направлении протокола ознакомления обвиняемого и его адвоката с постановлением о назначении АТЭ, однако этот протокол в материалах дела отсутствовал. Злодей С. был готов представить следствию копию этого протокола с зафиксированным его обоснованным письменным заявлением, однако следствию все это почему-то совсем не понадобилось…

Таким образом, при проведении исследования эксперты были лишены возможности ознакомиться с ходатайствами С., имеющими существенное значение. (Прим. авт.: Смотрите в этой части судебную практику Президиума Ставропольского областного суда). Возможно, эксперты заявили бы какие-нибудь ходатайства, например, о предоставлении им каких-нибудь там дополнительных материалов…

Защитник злодея обосновано утверждал, что нарушение процессуальных прав обвиняемого в этой связи влечет признание заключений экспертов недопустимым доказательством по уголовному делу и исключению этих доказательств из совокупности имеющихся.

В ходатайстве защиты было написано, что очевидно, в результате именно этих нарушений эксперты-автотехники не смогли прийти к ясным, понятным и обоснованным выводам, прежде всего по месту столкновения ТС.

Таким образом, истинные обстоятельства ДТП по настоящее время должной и обоснованной экспертной оценке не подвергались.

Следственный эксперимент, проведенный в дневное время, т.е. в условиях, полностью не соответствующих обстоятельствам ДТП, не может быть и не мог быть признан допустимым доказательством.

Один эксперимент следователь проводил в дневное время, а в проведении другого, невыгодного обвинению, отказывал по надуманным основаниям, которые были изложены в заявлении обвиняемого.

Кроме того, следователем умышленно были указаны исходные данные, не соответствующие действительности, что свидетельствовало о заинтересованности следствия в исходе дела. Так, указание видимости – туман 250-500 м, полученных из аэропорта Быково, т.е. видимости для самолетов, находящихся в воздухе (!?), безусловно повлияло на выводы проведенной в интересах обвинения экспертизы. Однако эта заданная для АТЭ видимость – один километр от земли – имеет значение для «Аэрофлота» и к дорожно-транспортной ситуации и Правилам дорожного движения на земле, а не в воздухе никакого отношения не имела.

Между тем, на схеме ДТП видимость при ближнем свете фар автомобиля составляла 25-30 метров. Именно эти данные обязан был учитывать следователь и предоставлять их эксперту в качестве исходных, однако не сделал этого.

Фальсификация ли это? Злонамеренное злоупотребление служебным положением? Стремление создать искусственные доказательства обвинения из ложно понятых интересов службы? Или должное расследование в условиях состязательности сторон?

Кроме того, в этом же постановлении следователь указал буквально следующее: «Заявленное ходатайство о проведении проверки показаний свидетеля обвинения на месте удовлетворению не подлежит, так как данное следственное действие обязательным не является, воспроизвести исходные погодные условия по состоянию на 25 ноября 2006 г. не представляется возможным». Подобный довод следствия не выдерживал никакой критики ни с точки зрения установления истины и обстоятельств ДТП, ни с точки зрения закона.

При отсутствии экспертных выводов о месте столкновения ТС, противоречивых показаний о том – кто из водителей совершил выезд на встречную полосу движения, при наличии показаний единственного свидетеля обвинения, который скрылся и появился на месте происшествия спустя более полутора часов и заявил, что он видел в зеркало заднего вида движение автомобиля в условиях ДТП (ограниченная видимость, темное время суток и т.д.), в связи с чем его показания весьма сомнительны, следователь был обязан провести следственный эксперимент на видимость в погодных и дорожных условиях, соответствующих обстоятельствам данного ДТП.

С. указал, что убежден в том, что если бы следствием не были отклонены ходатайства как необоснованные, объективно были бы проверены все его доводы, тогда не произошло бы привлечения его к уголовной ответственности. Таким образом, доводы С. не противоречили обстоятельствам ДТП, имели обоснованную аргументацию и подтверждались совокупностью согласующихся доказательств. Неустранимые же по настоящее время противоречия лишь подтверждали доводы С.

Проведенные экспертные исследования не дали ответа на вопрос о месте столкновения ТС, однако, следователь, не обладая специальными познаниями в области автотехники, присвоил себе функции эксперта, которые в этой части опровергали выводы следствия о виновности обвиняемого.

С. указал, что по настоящее время следователь не проверил его доводы, свидетелей защиты не допросил, и не дал никакой оценки важным, имеющим значение для дела обстоятельствам, и при этом предъявил С. обвинение в совершении преступления, основываясь лишь на показаниях двух свидетелей, которые не могли быть достоверными с учетом условий и обстоятельств происшествия.

В ходе расследования настоящего дела следствием также было утрачено объяснение свидетеля Леонова, которое он давал в ГИБДД, что могло быть подтверждено. На вопрос С. следователь пояснил, что этот свидетель в материалах дела отсутствует (!?). Ранее же С. заявлял ходатайство о допросе этого свидетеля, которое было оставлено без рассмотрения. Третий же следователь по делу пояснил, что в деле находятся лишь те материалы, которые он получил от прокурора (!?).

Почему же документы в отношении свидетеля защиты Леонова оказались утрачены? Почему он до сих пор оказался не допрошен? Может быть потому, что этот очевидец, не заинтересованный в исходе дела, сумел полностью опровергнуть надуманную версию обвинения.

С. указал, что следователь вызывал его чуть ли не ежедневно в тот период, когда он находился на амбулаторном лечении и испытывал серьезные проблемы со здоровьем, что подтверждено документально. Подобные действия следователя свидетельствуют о его заинтересованности в исходе дела как минимум из ложно понятых интересов службы.

Ходатайство защиты было удовлетворено. Следователь вынес постановление о назначении комплексной экспертизы, однако указал в нем дословно те же исходные данные, которые ранее им были изложены в постановлениях о назначении трех уже проведенных АТЭ. Этот вопрос имел принципиальное значение для исхода дела, так как в постановлении о назначении экспертизы показания свидетеля защиты указаны не были, эксперимент также не проводился, а видимость была указана по справке метеоцентра аэропорта для самолетов, а не по данным, зафиксированным в протоколе осмотра места происшествия. Последнее также имело важное значение для дела, так как среди других по ходатайству защиты эксперту был поставлен вопрос:

«Возможно ли, с водительского места автомобиля, двигавшегося со скоростью 70 км/ч, т.е. около 20 м в сек., в темное время суток на неосвещенном участке дороги, в условиях тумана и моросящего дождя видеть, что столкновение ТС произошло на стороне движения автомобиля «ВАЗ». Позволяют ли зеркала заднего вида на автомобиле свидетеля обвинения в вышеуказанной ДТС определить расположение места столкновения ТС относительно краев проезжей части дороги или других ее элементов?»

В результате военный следователь вынес так называемое постановление о дополнении (!?) уже назначенной экспертизы, которое требованиями самого демократичного в мире УПК вообще было не предусмотрено. Односторонность следствия и его заинтересованность проявились также и во время допроса свидетеля защиты, кстати, сотрудника милиции, в связи с чем защитой было сделано заявление о недопустимости действий следователя. Следователь, допрашивая свидетеля Леонова в течение часа, оказывал на свидетеля защиты недопустимое психологическое воздействие, подвергая сомнению правдивость его показаний и сомневаясь в его искренности, требуя от него дачи необходимых обвинению показаний и необъективно и неправильно фиксируя эти показания в протоколе допроса. (Аналогичная ситуация возникла при допросе свидетеля Потапова по делу о ДТП в отношении водителя Сороколетова). При этом следователь заявлял свидетелю защиты о том, что четыре проведенные по делу экспертизы не дали ответа на вопрос о месте столкновения ТС, в связи с чем свидетель якобы дает ложные показания, за которые он будет нести уголовную ответственность. Между тем, как указал С. в своем ходатайстве, ему было достоверно известно, что по делу проведены три экспертизы. Четвертая комплексная экспертиза по ходатайству обвиняемого С. уже была назначена и, уголовное дело находилось у экспертов, которым протокол допроса свидетеля защиты Леонова даже не был предоставлен обвинением.

Вышеизложенные обстоятельства свидетельствовали о необъективности, односторонности следствия в сборе и оценке доказательств, что является недопустимым.

В замечаниях к протоколу допроса свидетель защиты Леонов, проявляя определенное мужество и принципиальность, собственноручно пояснил, что ДТП произошло на полосе движения автомобиля под управлением С., что опровергало зафиксированный следователем ответ свидетеля в протоколе допроса (вопрос был зафиксирован следующим образом: «Уточните, видели ли Вы непосредственно момент столкновения указанных автомобилей, ответ в редакции следователя был зафиксирован следующим образом: «Нет»). Вышеизложенные обстоятельства вызвали у защиты непонимание методов и тактики проведения допроса и поведения следствия. Очевидно, что именно в этом проявились заинтересованность следователя в исходе дела.

Защита письменно обратила внимание следователя на предвзятость выяснения обстоятельств дела, давление на свидетеля и неточный и неправильный протокол допроса свидетеля, не соответствующий его показаниям. Кроме того, во время допроса следователь не вел его протокол, однако потом лишь исправлял набранный на компьютере текст, что дало основания защите полагать, что следователем уже были зафиксированы текст протокола допроса, вопросы следователя и ответы допрашиваемого свидетеля, что также является недопустимым. Очевидно, именно этим объясняется предвзятость следователя, его уход из кабинета «советоваться», после чего он во время продолжения допроса потребовал возобновления протокола допроса, который к тому времени уже был подписан сторонами. Обвиняемый и его защитник при таких обстоятельствах отказались продолжать допрос и заявили письменные возражения на незаконные действия следователя. В последующей жалобе прокурору адвокат просил учесть вышеизложенные обстоятельства и обеспечить объективное расследование. Надо сказать, что заместитель прокурора МВО – начальник Следственного отдела прокуратуры округа объективно изучил дело и дал соответствующие письменные указания.

Экспертное исследование полностью подтвердило доводы обвиняемого и его защиты. Дело было прекращено за отсутствием в действиях обвиняемого состава преступления. Однако следователь по делу полковника ФСБ С., именно тот, в оранжевой футболке, в нынешних органах не потерялся. Наверное, потому, что курс и генеральная линия у него были правильные. Современные. Сегодняшние. Отвечающие требованиям целесообразности.

Велика и неприглядна, крайне отвратительна роль в этом деле некоторых должностных лиц военной прокуратуры одного из гарнизонов МВО, которые, таким образом, любыми путями хотели загнать (по другому не скажешь) это весьма сомнительное дело на недостоверных сфальсифицированных доказательствах в суд для рассмотрения по существу. Кстати, и судьи гарнизонного суда, рассматривая жалобы обвиняемого и его защиты в порядке ст.125 УПК, и действительно очень искренне сочувствуя при этом, поддерживали обвинение, оставляя эти жалобы без законного и должного рассмотрения, точнее рассматривали их формально, не по существу, а значит – незаконно, необоснованно и несправедливо.

Один из руководителей Центра ФСБ России задавал свои профессиональные вопросы автору, недоумевая и искренне пытаясь понять логику поведения военных следователей, истинные причины такого поведения, а главное, методы и цели этих нынешних следователей и их глубоко надзирающих прокуроров.

Вопрос «Куда мы катимся в правоприменении и почему?» – повис в воздухе.

К чести тогдашнего начальника (наверное, еще старой закалки и формации) Следственного отдела военной прокуратуры округа, отменил он постановление о привлечении в качестве обвиняемого (крайне редкий и фантастический случай в нынешней практике), дал он указание проверить, выяснить и учесть все доводы защиты, назначить и провести по делу повторную экспертизу. Так дело в отношении полковника ФСБ за отсутствием состава преступления в его действиях было прекращено…

Как-то очень похоже это уголовное дело по своей гибельной настойчивости на дело в отношении командира атомной подводной лодки капитана 1 ранга Лаврентьева…

Карательное какое-то следствие, еще более непонятное какое-то уж очень настойчивое правосудие.

«Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений», – писал К.П. Победоносцев в статье «Великая ложь нашего времени» (1884 г.).

Из следственно-судебной практики

Другой пример современного досудебного следствия и государственного обвинения – это уголовное дело в отношении командира и матроса АПЛ «Нерпа», которое, как зеркало, отражает современные особенности российского правосудия.

Версия несовершенного программного обеспечения управления общекорабельными системами следствием не рассматривалась вообще. Следствие даже не пыталось изъять и провести экспертизу программного продукта. Разработчик системы (фирма-производитель) ОАО «Концерн НПО «Аврора» отказался предоставить комиссии ВМФ России свои компьютерные наработки по причине «коммерческой тайны». В материалах дела отсутствовали какие-либо данные о том, что следствие пыталось найти тех, кто несет ответственность за поставку некондиционного фреона, смешанного на две трети с ядовитым тетрахлорэтиленом, вообще не предназначенном для тушения огня.

Информация к размышлению

По данным открытых источников, экономия фирмы, поставившей флоту эту смесь, составила 5,5 млн. рублей. Ремонт лодки обошелся в 1,9 млрд. и 20 человеческих жизней. Реальной ответственности никто не понес. В том числе и за нечестный (!?) бизнес.

2011 год. Объединение «Маяк» в Челябинской области, являющееся ведущим предприятием ядерного оружейного комплекса России, закупило у выигравшей тендер консалтинговой компании 30 тонн огнетушащего порошка для автоматической системы тушения. Выяснилось, что из 30 тонн 25 – фальсификат. Пишут, что скандал дошел даже до прокуратуры и Госдумы, но был по-тихому замят. Фирма-поставщик понесла лишь ответственность рублем, ей всего-то… не оплатили сомнительную поставку…

Следственный эксперимент по настоящему уголовному делу доказал полную несостоятельность и версии следствия, и чистосердечных признаний (случайно ввел семизначный (!) код команды на подачу огнегасителя), от которых назначенный виновником матрос отказался на первых заседаниях суда.

Результаты эксперимента признали даже специалисты производителя, подтвердившие: матрос мог активизировать систему ЛОХ только при условии несовершенства системы управления лодкой.32

Ранее ряд общественных организаций, в том числе ветеранов Тихоокеанского флота (в званиях до контр- и вице-адмиралов включительно) выступили в защиту обвиняемых. Офицеры-отставники указывали на то, что в магистралях системы пожаротушения фреон почему-то оказался смешан с ядовитым тетрахлорэтиленом, что и привело к гибели людей. Соответственно, судить надо тех, кто причастен к попаданию в систему данного газа, а не стрелочников – трюмного машиниста и командира, делают вывод флотские офицеры.33

По мнению ветерана подводного флота А. Горбунова, «следствием все было сделано по минимуму. Упустили огромное количество важных экспертиз. Не была сделана химическая экспертиза. Основной ошибкой следствия является то, что оно отказалось выяснять причинно-следственную связь между некачественным фреоном и гибелью людей. Несмотря на заявления специалистов о том, что фреон в чистом виде не может служить причиной смерти, этот вопрос даже не рассматривался. Причина отказа матроса от показаний не ясна… Зная методы работы Военного следственного комитета, нетрудно предположить, что давление было… Непроработанность программного обеспечения, отсутствие в России тренажеров данной системы – все это в совокупности привело к аварии. Главное, что никто так и не стал разбираться в истинных причинах аварии, и она может повториться. Только на борту уже не будет профессионала Лаврентьева, и спасать людей и корабль будет некому. По мнению же обвинения, вина капитана состоит в том, что он не обеспечил должный уровень подготовки личного состава. На самом деле виновных двое – это разработчик противопожарной системы и ее поставщик».34

А теперь несколько слов о другом уникальном цинизме. Через два дня в распоряжении следствия оказалась телеграмма и пояснительная записка А.Г. Головастикова, ведущего сдаточного механика заказа 201 «Борей» (АПЛ «Юрий Долгорукий»), который сообщал о фактах несанкционированного срабатывания арматуры системы ЛОХ, причины которых были не выяснены. Он также сообщал об установлении программных ловушек после повторного срабатывания. Следствие не дало никакой оценки этой информации, посчитав, что нештатные ситуации на Юрии Долгоруком (система управления ОКС «Радий)» не имеют никакого отношения к трагедии на «Нерпе». Лодки разные! Однако система управления ОКС Радий на АПЛ «Юрий Долгорукий» – аналог СУ ОКО «Молибден-И» на «Нерпе»!

Разработчик всех этих систем – НПО «Аврора», заинтересованные специалисты которого и дали заключение о надежности системы «Молибден-И».

Проблемы с автоматикой существуют практически на всех головных заказах ВМФ РФ. На лодке «Санкт-Петербург» (Проект «Лада») корабельная автоматизированная система «Литий» стала поводом для конфликта между промышленностью и военной приемкой. Как минимум один раз АПЛ «Санкт-Петербург» имела все шансы повторить судьбу «Нерпы»: система «Литий» зависла и перегружалась три минуты в тот самый момент, когда лодка шла в подводном положении полным ходом. Если бы система управления кораблем отключилась во время совершения маневра (например, всплытия или погружения), последствия могли быть драматичнее.

После ЧП на «Нерпе» были заблокированы отсечные стойки автоматизированной системы управления кораблем на всех лодках проектов «Борей» и «Ясень». Эти проекты считаются будущим морской составляющей ядерной триады России. Их курирует лично президент страны. Толку только нет. Точные причины сбоя систем на АПЛ «Нерпа» и «Юрий Долгорукий» до сих пор не установлены. Никакой оценки этим фактам следствие не дало, сведений о нештатных ситуациях на других лодках не затребовало. Вместо этого следователи ограничились версией о «человеческом факторе», противоречащие этой версии факты не исследовались, а вещественные доказательства исчезли из материалов дела. (Прим. авт.: А ведь все версии должны быть выдвинуты, расследованы и объективно оценены. Вызывают сомнение и методы следствия: почему именно специалисты «Авроры» ткнули пальцем в человеческий фактор – матроса? Почему именно этим специалистам были поручены исследования о надежности системы? Чтобы следствие было гладким (необходимость обосновать одну версию, самую удобную?).

Весьма похожи эти методы на те, которые применялись следствием при расследовании другого весьма сомнительного уголовного дела, в отношении КВС (командира воздушного судна), совершившего недавнюю аварийную посадку в порту Домодедово).

Такое следствие само по себе является преступным, так как является посягательством на обороноспособность государства, а значит – на его безопасность и национальные интересы. Кроме того, не является ли подрывом государственности утрата веры прежде всего в правосудие и закон, точнее, его применение? Однако следователи всегда могут оправдаться наличием действующего УПК – их руководства к действию по выявлению и изобличению виновных лиц, которое они понимают буквально, выборочно и произвольно. И еще – весьма изобретательно… А там вот, в суде, при рассмотрении и дела, в условиях состязательности… И так далее…

Добивайтесь установления объективной истины, опять же в условиях состязательности сторон, декларированной сегодняшним уголовно-процессуальным законом. Да вот только работник судебной системы (именно так, а не федеральный судья) должен обладать небывалыми мужеством и волей, а не инстинктом самосохранения, чтобы, рассматривая дело по существу, принимать объективные и действительно законные решения.

Не ищите в деле обвинительных улик…Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного Террора.

В. Лацис.

Для расстрела нам не нужно доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем. Вот и все.

А. Гольдин.

Тогда как же оценить доводы военных прокуроров (государственных обвинителей) по поводу «отсутствия сведений о существовании» «Журнала замечаний и предложений по СУ ОКС «Молибден-И» как такового? Как расценить эти доводы и с позиции здравого смысла, и с точки зрения закона, а главное – с позиции интересов государства. Что важнее – дело «вытащить» любыми средствами или все-таки установить истину? И если истину, то какую? Ведь изъятый в ходе досудебного производства «Журнал замечаний», невыгодный обвинению и по сути полностью опровергающий это построенное обвинение, кто-то из должностных лиц вынул из дела, спрятал или даже уничтожил.

В этой связи вспоминается фильм «Случай в квадрате 36-80» из теперь уже далекого прошлого. Помните? «Хваленый компьютер фирмы Кью» сломался, после чего пошли несанкционированные запуски ракет с американской АПЛ. Наш тогдашний океанский флот и его дальняя авиация предотвратили трагедию и спасли мир.

Здесь же речь идет несколько о другом. Как можно так расследовать дело, если речь идет о системных неполадках в работе аппаратуры автоматизированной системы управления кораблем на всех лодках проектов «Борей» и «Ясень», которые считаются будущим морской составляющей ядерной триады России. И которые курирует лично президент страны. Или президенту не докладывают? Тогда вновь возникает вопрос – а на кого вы работаете, уважаемые прокуроры? Не выполняете ли вы свой служебный долг, исходя из ложно понимаемых интересов своей службы и действующих требований Уголовно-процессуального кодекса, чем причиняете своими действиями особую опасность и особый вред охраняемым законом интересам обороноспособности государства и его безопасности.

Является ли такое следствие проведением враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации как иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в форме особо квалифицированного подрыва обороноспособности РФ и ее Военно-морского флота (см. статью 275 УК РФ – «Государственная измена»). Или же речь идет всего лишь о каком-то излишне ретивом исполнении служебных обязанностей вопреки интересам службы и правосудия, то есть о деятельности, осуществляемой из ложно понятых интересов службы? Так что же это за деятельность? Медлительность по недомыслию, преступная халатность или все-таки государственная измена?

Трудно и невозможно понять, что дело «Нерпы – это повод установить объективную истину в причинах неполадок и неисправностях государственной важности, имеющих весьма далекие последствия? Вместо этого вы выделяете материал и направляете его в УМВД города, где находится завод-изготовитель. И все…

Информация к размышлению

Система управления «Молибден-И» была опытным образцом военной техники. Межведомственных испытаний она не проходила. Основной разработчик системы умер в самый разгар монтажа на корабле. Сведения о допущенных специалистами-наладчиками ошибках при монтаже системы документально подтверждаются «Журналом замечаний и предложений по СУ ОКС «Молибден-И», который вели операторы системы – члены экипажа лодки. С мая по октябрь 2008 года в Журнале зафиксировано 55 неисправностей и сбоев системы. Последний – за 19 дней до выхода в море. Очень любопытная судьба у этого Журнала. Сразу после аварии Журнал был изъят, что подтверждается протоколом обыска. А потом Журнал исчез.

Вот что написано в кассационной жалобе военных прокуроров: «…Сведения о существовании данного журнала как такового, его изъятии органами предварительного следствия в уголовном деле отсутствуют…» (Прим. авт.: В переводе с юридического на русский это означает: «На нет и суда нет. Журнала как такового в природе не было никогда, а значит, и речи ни о чем нет. Виноваты-то злодеи»).

Какие могут быть в связи с этим комментарии? В условиях состязательности сторон все средства хороши, а применяемые методы являются единственно правильными?

Однако один комментарий все-таки имеется. Слепое повиновение действующим ошибочным приказам и инструкциям (Приказ № 100 бывшего Главкома ВМФ о возложении ответственности на сдаточного капитана в нашем случае), кодексам и указаниям (действующий Уголовно-процессуальный кодекс и сложившаяся на протяжении последних лет его применения порочная и вредная так называемая следственно-судебная практика) никогда не способствовало укреплению государственных интересов.

Автор подчеркивает, не законным правам и интересам граждан (каким-то там командиру лодки и его матросу), а интересам – государственным.

За месяц до выхода в море на заводские испытания командир АПЛ пишет пророческие письма в три адреса: первому заместителю гендиректора завода-изготовителя, ведущему военпреду заказа и начальнику ТУ ТОФ. Выполнял ли этим командир лодки требования Приказа № 100, за невыполнение которого его же и предали суду? Так кого надо было сажать в действительности?

«Корабль к выходу на ЗХИ в настоящий момент по системе «Молибден-И» – не готов… Система не обеспечивает живучесть корабля и имеет ряд конструктивных недостатков… Указанные недостатки в работе системы «Молибден-И» в случае аварийной ситуации на корабле в море в подводном положении способны привести к гибели корабля и экипажа».

Лаврентьев требует от НПО «Аврора» разработать программу испытаний «Молибден-И» и провести их в полном объеме с участием экипажа. Представители разработчика «Молибден-И» НПО «Аврора» и КБ «Малахит» отнеслись к требованию командира формально. Они лишь провели работы по устранению замечаний…

А через три года после аварии на «Нерпе», когда дело находилось на рассмотрении в суде, на лодке вновь произошло ЧП. 5 марта 2011 года в 0 часов 38 минут в системе пресловутого «Молибдена-И» произошел сбой, в результате которого без команды оператора сработала сигнализация перепада давления в трубопроводах системы ЛОХ…Подачи огнегасителя в отсек не произошло лишь потому, что после ноября 2008 года управление системой ЛОХ на «Нерпе» было переведено в ручной режим. Как в ноябре 2008-го автоматически регистратор событий на «Молибдене-И» зафиксировал подачу команды как если бы ее набрал оператор системы, то есть человек. На этот раз специальная комиссия пришла к четкому выводу о том, что причина несанкционированного срабатывания системы ЛОХ – в некачественном программном обеспечении общекорабельного компьютера. Руководитель комиссии потребовал от НПО «Аврора» предоставить программное обеспечение на экспертизу. На что получил категорический отказ с формулировкой: «Это наша интеллектуальная собственность». Именно на основе расшифровки показаний автоматического регистратора был привлечен к уголовной ответственности матрос экипажа лодки. Можно добавить, и явки с повинной, полученной от него после его задержания…

Руководитель ВСУ СК РФ по ТОФ В. Грунин поясняет, что причиной отмены ранее оправдательного приговора стали грубые нарушения уголовно-процессуального закона и адвокатской этики, допущенные стороной защиты. К примеру, адвокаты заявляли, что матроса принуждали к признанию вины, хотя признательные показания он давал в присутствии своих защитников. Так присяжных склонили к мнению о якобы «заказном» характере дела. Матрос и вовсе был представлен «жертвой произвола» правоохранительных органов. К тому же распространялись небылицы в СМИ, что во второй отсек был подан ядовитый газ тетрахлорэтилен вместо безопасного хладона (фреона), что и послужило якобы причиной гибели людей. Правда в том, что оба эти вещества одинаково воздействуют на человека. Фреон лишь быстрее тетрахлорэтилена вытесняет кислород, потому он и используется в системах пожаротушения. Установлено, что люди на «Нерпе» погибли не от отравления, а от нехватки кислорода. Учитывая, что огнегаситель был подан матросом внезапно, многие не успели воспользоваться дыхательными аппаратами. К таким выводам пришли эксперты.

Следующие мифы защиты в том, что причиной трагедии явилось несанкционированное срабатывание автоматики подводной лодки. Но на «Нерпе» установлена регистрационная аппаратура, которая фиксирует все параметры работы приборов и действия экипажа. По ее данным было выяснено, что команда на подачу огнегасителя во второй отсек АПЛ «Нерпа» была набрана с пульта управления, которым воспользовался матрос. Лаврентьев же утверждал, что в трагедии виновата установленная на лодке «сырая» аппаратура. Но такие высказывания из уст офицера прозвучали лишь после того, как он был привлечен в качестве обвиняемого по уголовному делу. Лаврентьев не принял должных мер к обучению экипажа. А матрос, будучи неосведомленным о принципах и предназначении установленной на «Нерпе» новой техники, внезапно для находящихся на лодке людей включил систему пожаротушения, что и привело к трагедии.35 В интервью «Известиям» военный прокурор ТОФ С. Коломиец заявил, что «факт отравления людей ядовитым огнегасителем – самое распространенное заблуждение… Люди погибли не от отравления, а от удушья – нехватки кислорода. Из каких именно компонентов состояла огнегасящая смесь, в данном случае не имело значения, поскольку она вытеснила кислород».

Доводы обвинения убедительны, однако российская пресса приводит не менее убедительные доводы и прямо называет происходящее откровенной диверсией против государственных интересов. В тексте предъявленного Лаврентьеву обвинения говорится: «…погибли в результате асфиксии (удушья) в замкнутом пространстве в сочетании с острым ингаляционным отравлением веществом, входящим в состав огнегасящего вещества из системы пожаротушения». Оказалась, только один эксперт – заведующий отделением медико-криминалистической экспертизы 111 ГГЦСМиКЭ МО РФ – безапелляционно утверждает, что «токсическое воздействие входившего в состав огнегасящего вещества тетрахлорэтилена в данном конкретном случае не проявилось ввиду очень быстрого наступления смерти от асфиксии (удушья). Для токсического воздействия тетрахлорэтилена необходима определенная временная экспозиция, которой в данном случае не было, иными словами, смерть от удушья наступила гораздо быстрее, чем она наступила бы от возможного отравления тетрахлорэтиленом… Наличие тетрахлорэтилена в составе огнегасящего вещества в данном случае никак не повлияло на причину и скорость наступления смерти. Наличие в составе смеси огнегасящего вещества только хладона 114В2 в данном случае привело бы к таким же последствиям…»

Однако этот вывод не разделяют эксперты, проводившие по делу комиссионную физико-химическую экспертизу…36

Информация к размышлению

Неграмотный и плохо подготовленный командиром Лаврентьевым матрос случайно ввел в общекорабельный компьютер 12-значный код команды на запуск системы, т.е. случайно нажал 12 клавиш в единственно правильной последовательности? Тогда за что судят командира лодки? Наверное, при ТАКИХ обстоятельствах в действиях командира вообще отсутствует состав преступления.

Наличие на флоте неоднократных нештатных ситуаций с хладоном без смертельных исходов? Следствие обязано это учитывать и проверять в рамках объективного расследования.

Достоверность и обоснованность экспертных исследований, особенно заключений так называемых «своих экспертов» – тема отдельного и весьма серьезного разговора.

Признательные показания в присутствии защитников, от которых подозреваемый (обвиняемый) впоследствии отказывается (как написано в газетах, когда у него появляется «нормальный адвокат»)?Как сказал в свое время Г. Резник, «каждая профессия имеет право на своих негодяев».

В этой связи вспоминается следующий пример. Некий Гончаров, ранее неоднократно судимый, в том числе за совершение ранее умышленного убийства, был предан суду вновь именно за умышленное убийство. В содеянном он признался в присутствии некоего адвоката, который «закрепил признание выходом на место совершения преступления». Казалось бы, все более чем ясно. «Вор должен сидеть в тюрьме».

Однако по делу был вынесен оправдательный приговор, судьей, кстати, в прошлом, работником следствия милиции. В чем дело? Мастерство опытного адвоката Ступинской ЮК Московской области Бычкова А.Д., в прошлом работника прокуратуры РСФСР, простого следователя и судьи, который, работая по делу по назначению, т.е. абсолютно бесплатно, сумел отстоять невиновность своего подзащитного. Среди прочих оказалось, что первый адвокат, этот сподвижник карательных органов, в те дни убедительного скорого раскрытия тяжкого преступления даже не был дежурным, его вызвали работники милиции для придания весомой убедительности полученным признаниям и их закреплению с помощью «защитника».

За последние 20 лет через пенитенциарную систему прошли 10 % взрослого населения страны. В СИЗО, тюрьмах, колониях побывал каждый десятый ее житель. Сегодня в СИЗО и колониях содержится 681 тыс. человек. 20 % заключенных в России, по подсчетам экспертов, – жертвы судебных ошибок, 50 % – сами бывшие потерпевшие, 15 % – детдомовцы и сироты.

Между тем, правительство России внесло в Госдуму законопроект, который разрешит судьям требовать более жестких обвинений для подсудимого. Если суду покажется, что следствие слишком мягко обошлось с подсудимым, дело может быть возвращено назад для работы над ошибками. Соответствующие поправки предлагается внести в УПК. Вопрос, на самом деле, принципиальный, что важнее для суда: оставаться над схваткой и прощать следователям доброту, а адвокатам – зубастость? Или решительно бросить более тяжелый камень на весы обвинения, когда зла на подсудимого не хватает?. 37

А предыдущий председательствующий по делу «Нерпы» военный судья В. Федоров был уволен по выслуге лет. Пресса пишет, что ему было всего-то 45, и он вполне мог оставаться военным судьей до своего 60-летия…

Очевидно, в нарушение принципа объективности и беспристрастности при произнесении напутственного слова он «…спросил у присяжных, смотрели ли они фильм «Двенадцать» (сюжет которого построен на убеждении присяжных заседателей в вынесении оправдательного вердикта) и привел им его в пример надлежащей, по его мнению, работы присяжных заседателей, сказав им подумать, как это делали присяжные в фильме» (из жалобы прокурора и последующего за ней постановления Военной коллегии ВС РФ об отмене приговора, дословно).

Кроме того: «Стороной защиты при допросах свидетелей задавались наводящие вопросы с целью доведения до присяжных сведений об участии подсудимых в спасении членов экипажа и сдаточной команды АПЛ «К-152» в период возникновения на ней аварийного происшествия. При этом подсудимый Лаврентьев Д.Б. прибывал в зал судебного заседания и участвовал в прениях сторон в военной форме с наличием на ней орденских планок, что прямо указывало на имеющиеся у него государственные награды…»

Вот такое вот правосудие… Чего-то как-то очень грустно становится…

Атомную лодку, в период следствия и находясь под мерой пресечения, оказывается, сдавать (имеются ввиду ходовые и государственные испытания построенной лодки) можно и жизнью рисковать при этом тоже можно, а в суд надо было приходить в гражданской одежде, скрывая свою принадлежность к Флоту. Так сказать, в целях объективности и беспристрастности.

В общем, «Мои люди кровь проливают на поле брани, а вы – чернила на допросах» (В. Гафт, фильм «О бедном гусаре замолвите слово»).

Можно выделить следующие признаки такого правосудия:

– полное отсутствие выяснения обстоятельств, имеющих определяющее значение для обеспечения национальной (государственной) безопасности страны – преступная халатность, слепое выполнение ненадлежащих приказов и преступных указаний, или просто недомыслие должностных лиц всех уровней, званий и степеней;

– уголовное досудебное производство по делам таких категорий при отсутствии полноты, объективности и всесторонности выяснения всех обстоятельств дела, подлежащих доказыванию; расследование лишь одной версии, выгодной почему-то обвинению; получение признательных показаний; воздействие на свидетелей защиты; многочисленные фальсификации доказательств; преступная умышленная утрата (уничтожение) доказательств, не «вписывающихся» в версию обвинения и опровергающих ее; выделение из уголовного дела материалов исключительной важности и их направление для продолжения расследования при заведомом отсутствии должной организации и условий их какой-либо проверки и выяснения;

– судебное производство, направленное исключительно на подтверждение доводов обвинения;

– настойчивое отстаивание в дальнейшем любыми путями и способами предъявленного необоснованного обвинения (обжалование оправдательного приговора в случае его вынесения) как угроза национальной безопасности России.

Давно пора признать, что отсутствие требований объективности в уголовном судопроизводстве уже очень давно является угрозой государственной безопасности России и ее национальным интересам.

Вниманию читателя были представлены два уголовных дела. Одно – в отношении действующего полковника Федеральной службы безопасности России. Другое – в отношении более чем действующего командира атомной подводной лодки Военно-морского Флота России. Сколько государство потратило, прежде всего денежных средств, на подготовку и опыт этих «штучных» людей? Сколько и что государство потеряло, уничтожая этих людей?

Что объединяет эти надуманные уголовные дела? Прежде всего, один и тот же подход, одна методика в расследовании. Антигосударственный подход, необъективный, одиозно настойчивый в своем расследовании и даже зачастую лишенный здравого смысла. Кого и зачем мы шельмуем? С какой целью? Чтобы обеспечить вынесение обвинительного приговора, умышленно «теряем» (уничтожаем) вещественные доказательства, подтверждающие невиновность командира атомной подводной лодки? Выделяем материалы, имеющие значение для безопасности государства, и направляем их в ОВД, тем самым преступно блокируя расследование халатности, вредительства или диверсии? Так на кого мы таким образом работаем?

Лучше бы весь этот весьма ретивый аппарат, все эти возможности этих умелых государственных служащих сосредоточить бы на расследовании действительно и, наверное, более значимых дел, требующих безусловного профессионализма, выявления преступного умысла и вредительства, закрепления доказательств диверсионной деятельности, например, при всех многолетних, многочисленных, систематических, а потому и не менее очевидных авариях в ракетно-космической отрасли страны.

«Послушай, может быть, мы чего-то недопонимаем, может, так надо?» – растерянно спрашивал чекист Эйбоженко своего несгибаемого товарища Коршунова в фильме «По тонкому льду».

19 сентября 2013 года Военная коллегия Верховного Суда РФ оставила оправдательный приговор в отношении командира и матроса атомной подводой лодки «Нерпа» без изменения. Однако многочисленные вопросы остались. Тем более те, которые совсем не расследовались

Из давнего исторического прошлого

Прежде всего, необходимо отметить, что начало функционирования суда было связано с периодом широкого применения репрессий. В те годы многие работники правосудия были поставлены перед нравственным выбором, а военные судьи – в особенности. Так, к подсудности военных трибуналов были отнесены так называемые дела о контрреволюционных преступлениях (измена Родине, шпионаж, террористические акты, диверсии), причем совершенных не только военнослужащими. Военная юстиция, таким образом, была поставлена на передовые рубежи «борьбы с врагами народа» и, надо признать, вписала немало черных страниц в свой исторический формуляр.

Но не все судьи слепо и покорно подписывали карательные приговоры. Были и такие, как А.И. Мазюк, Л.Я. Плавнек, Я.С. Жигур, А.Ф. Козловский, А.Г. Сенкевич и др. – кто в меру своих возможностей пытался противостоять произволу властей с самого начала, рассматривал следственные дела, руководствуясь законностью, а не политической целесообразностью. Первый председатель суда военный юрист 1 ранга Даниил Федорович Данченко был одним из них.

Его арестовали 30 мая 1938 года. Неделей раньше были арестованы командующий Северным флотом К.И. Душенов, член военного совета флота П.Л. Байрачный, начальник политуправления П.М. Клипп.

Что же вменялось в вину председателю военного трибунала Северного флота Д.Ф. Данченко? Из обвинительного заключения следует, что, «являясь участником антисоветского военного заговора на Северном флоте с 1937 года, Данченко проводил контрреволюционную подрывную деятельность во флоте. Как секретарь партучреждений, на протяжении всего периода скрывал преступную контрреволюционную деятельность участников заговора Душенова, Байрачного Клипа, Грибоедова и других».

Находясь под следствием, Д.Ф. Данченко 18 февраля 1939 года пишет заявление в ЦК ВКП(б) и лично И.В. Сталину, в котором сообщает, что дело, «возбужденное против нескольких десятков командиров Северного флота», является провокацией, направленной на разгром командного состава флота. Пишет он в заявлении и о том, «как подтасовывались, извращались факты, как избивался командный состав с целью добиться подписей в протоколах допроса», о том, что «ни одному документу в проведенном следствии нельзя верить, сколько бы подписей там не было». Апеллируя к высшему партийному органу, Данченко, в частности, сообщает, что «с таким делом выходить в суд нельзя, т.к. оно сплошь состоит из фальшивых показаний и проведено незаконными методами».

В борьбе за истину Д.Ф. Данченко проявил мужество, стойкость и упорство, веря в то, что справедливость все-таки восторжествует.

Дело по обвинению Д.Ф. Данченко 28 января 1940 года было проверено Главной прокуратурой ВМФ. В ее постановлении отмечено, что ни один пункт обвинения, предъявленного Д.Ф. Данченко, материалами расследования не подтвержден, а установленные следствием единичные случаи нарушения норм Уголовно-процессуального кодекса РСФСР (внесение поправок в протокол судебного заседания и описательную часть приговоров), не повлекшие за собой каких-либо вредных последствий, не могут расцениваться как уголовно наказуемое преступление.

Председатель военного трибунала Северного флота, военный юрист 1 ранга Д.Ф. Данченко

Не потеряв человеческого достоинства после двадцатимесячного содержания в различных следственных изоляторах, Д.Ф. Данченко был освобожден из-под стражи.

Менялись задачи, подсудность и процессуальные формы деятельности судов, но неизменным оставались высочайшие компетентность и ответственность судей.

Стойкость, объективность и справедливость, несмотря на оказанное давление со стороны командования и партийных органов, проявил при рассмотрении уголовного дела в отношении командира подводной лодки «Б-37» капитана 2 ранга А.С. Бегебы председатель военного трибунала Северного флота полковник юстиции Федор Дмитриевич Титов.

Как явствовало из материалов дела, утром 11 января 1962 года в Полярном на борту дизельной подводной лодки Б-37, стоявшей у пирса Екатерининской гавани, взорвался боезапас – 12 боевых торпед. В результате самой крупной катастрофы в истории российского подводного флота число жертв на Б-37 и стоявшей рядом С-350, а также на пирсе торпедно-технической базы составило 122 человека.

Обстоятельства катастрофы Б-37 изучала правительственная комиссия, которую возглавил Главком ВМФ С.Г. Горшков. В нее входила большая группа ученых под руководством академика А.П. Александрова. Были выдвинуты 24 версии, но в итоге сошлись в одном: детонацию боезапаса спровоцировал объемный пожар в торпедном отсеке, истинную причину возникновения которого установить не удалось.

Министр обороны, маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский доложил Первому секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущеву и Президиуму ЦК, что в случившемся непосредственно виноват командир Б-37 капитан 2 ранга Бегеба, уцелевший в этой аварии. Он был отдан под трибунал, а целый ряд руководителей, в том числе командующий флотом адмирал А.Т. Чабаненко, освобождены от занимаемых должностей.

«…Многое пришлось пережить, передумать, пропустить через сердце, чтобы сделать единственно правильный и обоснованный вывод. С одной стороны – тяжелейшая катастрофа с многочисленными человеческими жертвами и огромным материальным ущербом, решение высшего партийного органа, приказ министра обороны, выводы командования ВМФ, мнение ученых во главе с таким авторитетом, как академик А.П. Александров, наконец, материалы органов следствия. С другой – требования закона обоснованно и объективно определить, в чем конкретно состоит вина командира в случившейся катастрофе», – вспоминал о длительном процессе принятия решения в беседе с автором этой статьи Ф.Д. Титов.

В результате судебного разбирательства не было подтверждено, что допущенные А.С. Бегебой нарушения находились в причинной связи с катастрофой и наступившими последствиями.

В связи с этим 22 июня 1962 г. военный трибунал Северного флота под председательством Ф.Д. Титова оправдал Анатолия Степановича Бегебу по обвинению в совершении преступления, предусмотренного пунктом «а» ст. 260 Уголовного кодекса РСФСР, за отсутствием в его действиях состава преступления.

Оправдательный приговор вызвал бурную реакцию. На следующий день Ф.Д. Титов был вызван к командующему Северным флотом адмиралу В.А. Касатонову.

Впоследствии Федор Дмитриевич вспоминал: «Я еще не успел доложить о своем прибытии, как адмирал, стуча кулаком по столу, набросился на меня: «Вы что, решили Президиум ЦК учить?! Вы выбили у меня из рук рычаг, с помощью которого я хотел повернуть всю работу командиров по искоренению недостатков в службе, укрепить дисциплину! Вы что, решили быть умнее тех, кто был в госкомиссии, умнее прокуратуры флота, проводившей следствие по делу?!»

Председатель военного трибунала Северного флота (1958–1963) Ф.Д. Титов

Эту тираду командующий закончил тем, что заявил: «Такой приговор не соответствует действительности и по протесту военной прокуратуры флота будет отменен, а Бегеба все же будет осужден…»

Я тоже вспылил и заявил: «Что вы на меня кричите, ведь я вам в своей работе не подчинен!»

Тогда Касатонов, топнув ногой, буквально закричал: «А кому же вы подчинены?»

«Я подчинен советскому правосудию!»

В тот же день последовал звонок от Председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР генерал-лейтенанта юстиции В.В. Борисоглебского, который попросил Ф.Д. Титова изложить мотивы, по которым суд оправдал подсудимого. Еще через несколько дней в трибунал позвонили по поручению главы государства Н.С. Хрущева. Судя по всему, на связи был юрист, поскольку он попросил зачитать ему текст приговора. После звонивший сказал, что в документе, поступившем в ЦК от Генпрокурора, все изложено несколько иначе, и потребовал прислать копию приговора.

Судьи и служищие военного трибунала Северного флота: председатель трибунала полковник юстиции Ф.Д. Титов, заместитель председателя полковник юстиции В.П. Маслов, члены трибунала: подполковники юстиции Н.Д. Пивень, Л.Ф. Хазанов, С.А. Дроздов, И.И. Маркизов, Ф.Н. Бежин (Североморск, 7 ноября 1962 г.)

23 августа 1962 года кассационный протест военного прокурора Северного флота на приговор, которым был оправдан бывший командир подводной лодки Б-37, рассмотрела Военная коллегия Верховного Суда СССР. Проверив материалы дела и обсудив доводы кассационного протеста военного прокурора, коллегия нашла оправдательный приговор в отношении А.С. Бегебы законным и обоснованным, так как выводы суда, изложенные в приговоре, полностью соответствовали установленным по делу данным.38

Из воспоминаний генерал-майора юстиции в отставке Титова Федора Дмитриевича:

«Решение Президиума ЦК КПСС, приказ министра обороны и мнение нового командующего флотом вызвали необходимость обстоятельного, объективного и очень взвешенного изучении материалов следствия, поэтому к этой работе я привлек самых опытных судей Военного трибунала.

После доклада прокурора флота полковника юстиции Титкова и моего содоклада было принято решение о предании командира подводной лодки Б-37 капитана 2-го ранга А.С. Бегебы суду Военного трибунала и о проведении судебного процесса в Полярном. После этого уже не обвиняемому, а подсудимому было предъявлено обвинительное заключение, а также разъяснено, что в процессе рассмотрения дела в судебном заседании у него имеется право на защиту. По просьбе Военного трибунала Мурманская коллегия адвокатов выделила своего представителя для защиты подсудимого, но после нескольких минут общения от его услуг пришлось отказаться, так как адвокатом была женщина, у которой не было ни малейшего представления о специфике подводного флота. В результате Бегеба заявил, что в суде будет защищать себя сам, и ему были разъяснены все правовые нормы, которыми он имеет право пользоваться как защитник».

22 июня 1962 года

ПРИГОВОР ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

Предварительным следствием Бегебе предъявлено обвинение в том, что он, являясь командиром подводной лодки Б-37, преступно-халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей, систематически нарушая требования Корабельного устава и наставлений Военно-морского флота.

11 января 1962 года вопреки требованиям ст. ст. 271 и 272 КУ ВМФ ушел с корабля сам и отпустил командира электромеханической боевой части (БЧ-5) подводной лодки инженер-капитан-лейтенанта Якубенко. В результате этого оставшиеся на корабле старший помощник командира капитан-лейтенант Симонян и командир моторной группы инженер-лейтенант Тагидний, не допущенные к самостоятельному управлению кораблем, не могли обеспечить полноценное руководство по осмотру и проворачиванию оружия и технических средств.

Во время возникшего на подводной лодке 11 января 1962 года около 8 часов 20 минут пожара Бегеба не выполнил долг командира, как это предусмотрено ст. 156 Корабельного устава ВМФ и ст. 13 Наставлений по борьбе за живучесть подводной лодки (НБЖ ПЛ-16).

Зная, что в лодке осталось много людей, в главный командный пункт лодки он не спустился, обстановку не выяснил, личный состав на борьбу за живучесть корабля не возглавил и занялся выполнением второстепенных, не столь важных в создавшейся обстановке вопросов и, по существу, самоустранился от командования кораблем.

Личный состав, лишенный руководства и не подготовленный к борьбе за живучесть корабля в сложных условиях, не мог организовать свои усилия в этом направлении и устремился в сторону кормы, ища спасения.

От происшедшего вскоре взрыва погибло большое число людей, и затонули 2 подводные лодки: Б-27 и стоявшая с нею рядом С-350.

В нарушение ст. 126 Корабельного устава Бегеба недостаточно осуществлял контроль за состоянием организации службы, оружия и технических средств, вследствии чего на подводной лодке Б-37 по вине личного состава имели место 2 аварии: в 1960 году – попадание воды в боевую торпеду и вывод ее из строя и в 1961 году – попадание воды в аккумуляторную батарею. Кроме того, Бегеба не проявил надлежащей требовательности к своему старшему помощнику капитан-лейтенанту Симоняну в части сдачи им зачетов на допуск к самостоятельному управлению кораблем.

В суде Бегеба показал, что 11 января 1962 года перед подъемом флага Якубенко доложил ему о необходимости сходить на судоремонтный завод № 10 по делам службы, и Бегеба согласился с этим, однако разговора о том, что Якубенко сошел с корабля для этой цели во время проворачивания, не было. Это обстоятельство подтверждается показаниями Якубенко, который пояснил, что после разговора с Бегебой он вскоре обратился к старшему помощнику Симоняну за разрешением сойти с корабля для того, чтобы отправиться на завод, и о своем уходе с корабля вскоре после подъема флага Бегебе не докладывал. Таким образом, утверждение Бегебы о том, что он не знал об отсутствии Якубенко на корабле во время проворачивания, находит подтверждение.

В части своих действий во время пожара на лодке Бегеба показал, что в тот момент, когда он примерно в 8 часов 20 минут направился с причала на лодку, то увидел, как из ограждения рубки повалил густой дым. Он тут же доложил об этом по телефону начальнику штаба эскадры контр-адмиралу Юдину, который в этот момент находился в комнате оперативного дежурного, и сразу же догадался пройти в центральный пост или на мостик лодки, но из-за дыма, валившего под напором изнутри лодки, пройти в нее не смог. В этот момент через дверь ограждения рубки вышел старшина 1-й статьи Параскан, лицо которого было в копоти. Бегеба спросил у Параскана, что случилось, и поскольку тот ничего не ответил, то, не задерживаясь возле него, побежал к кормовому отсеку с тем, чтобы проникнуть в лодку через 7-й отсек. При этом Бегеба, увидев на крыше ограждения рубки матроса Черкасова, который нуждался в помощи, приказал матросам поднять его оттуда и сам принял в этом участие. Пока матросы открывали люк 7-го отсека, Бегеба снова пытался проникнуть в лодку через верхний рубочный люк, но, войдя в дверь ограждения рубки, из-за едкого густого дыма был вынужден выйти оттуда и в этот момент ощутил толчок, а затем оказался в воде за бортом лодки. Эти объяснения Бегебы находят подтверждение в показаниях рада свидетелей. Так, свидетели Денисов, Барщиков, Вязников, Букин и Потапов показали в суде о том, что Бегеба сразу же после возникновения пожара позвонил по телефону и кому-то доложил о пожаре, а после этого он побежал на лодку. Свидетель Сидельников показал, что Бегеба после доклада о пожаре по телефону бросился в лодку, открыл дверь ограждения рубки, из нее повалил дым, поэтому пройти в лодку он не мог. Свидетели Барщиков и Потапов пояснили, что во время пожара они также пытались проникнуть в лодку, но из-за густого дыма сделать этого не смогли. Свидетели Денисов и Потапов показали, что Бегеба приказал им вскрыть люк 7-го отсека, что они успели лишь развернуть кремальеру люка и в этот момент взрывом были выброшены за борт.

По заключению экспертов в суде, Бегеба в сложившихся условиях мог осуществить связь с личным составом только кормовых отсеков лодки и лишь через люк 1-го отсека, так как проникнуть в центральный пост и на мостик было невозможно.

Таким образом, Военный трибунал находит, что Бегеба пытался проникнуть в лодку, выяснить обстановку и возглавить борьбу за живучесть корабля, однако сложившиеся условия и быстротечность событий (от момента возникновения пожара до взрыва прошло не более 4-5 минут) не позволили ему выполнить это.

Военный трибунал находит также, что в данном случае Бегеба поступил правильно, лично доложив о пожаре по телефону. Бегеба в суде показал, что он решил немедленно доложить о пожаре по телефону оперативному дежурному, чтобы быстрее получить помощь береговых средств тушения пожара, а также ввиду того, что телефон прямой связи с оперативным дежурным находился в двух шагах и поблизости от себя Бегеба в тот момент никого не видел. Свидетели Денисов, Барщиков, Вязников, Букин, Потапов и Сидельников пояснили в суде, что на доклад о пожаре по телефону Бегеба потратил очень мало времени. По заключению экспертов в суде, действия Бегебы как в части личного доклада командованию о пожаре, так и в целом последовательность его действий в процессе пожара являются правильными.

Из заключения экспертов усматривается также, что допуск старшего помощника командира корабля к самостоятельному управлению кораблем является элементом подготовки его к должности командира и не связан с полноценным исполнением обязанностей старшего помощника при стоянке корабля в базе. На должность старшего помощника командира подводной лодки Б-37 Симонян назначен незадолго до происшествия на лодке, и поэтому вменять в вину Бегебе, что он не проявил к Симоняну надлежащей требовательности в части сдачи им зачетов на самостоятельное управление кораблем, оснований не имеется.

Исходя из изложенного, указанные выше эпизоды обвинения, предъявленные Бегебе предварительным следствием, подлежат исключению как не нашедшие подтверждения в процессе судебного следствия.

Что касается других эпизодов обвинения Бегебы, предъявленных ему предварительным следствием, то в процессе судебного разбирательства установлено, что они имели место, но не в том объеме, как об этом сказано в обвинительном заключении.

Бегеба 11 января 1962 года после подъема флага, когда личный состав стал опускаться вовнутрь подводной лодки, т.е. приблизительно в 8 часов 1-2 минуты, ушел на плавказарму № 82 (ПКЗ-82), стоявшую у 4-го причала непосредственно за кормой подводной лодки Б-37, и возвратился оттуда к своей лодке примерно через 8-9 минут, т.е. около 8 часов 10 минут, а не в 8 часов 20 минут, перед самым появлением дыма из ограждения рубки подводной лодки, как об этом сказано в обвинительном заключении.

Возвратившись к подводной лодке, Бегеба на лодку не пошел, а остался на причале и находился там в течении 10 минут до возникновения пожара.

Это обстоятельство подтверждается показаниями как самого Бегебы, так и свидетелей Букина, Денисова и Барщикова. Бегеба показал, что после подъема флага он ушел на ПКЗ-82 по естественным надобностям, пробыл там 3-4 минуты и не позже 8 часов 10 минут возвратился на 3-й причал, с которого в течение примерно 10 минут наблюдал за ходом проворачивания механизмов на внешней части подводной лодки.

Свидетель Денисов, являвшийся 11 января 1962 года верхним вахтенным и находившийся в тот момент на 3-м причале около подводной лодки Б-37, видел, как Бегеба после подъема флага уходил от подводной лодки в сторону ПКЗ-82, а затем увидел его на причале возле лодки до начала пожара.

Свидетель Букин показал, что он приблизительно в 8 часов 10 минут видел Бегебу, когда он возвращался к подводной лодке от ПКЗ-82, и разговаривал с ним. Это обстоятельство подтвердил и свидетель Барщиков.

Своими действиями Бегеба допустил нарушение статей 184 и 271 Корабельного устава ВМФ тем, что, уходя с подводной лодки на короткое время, он не сообщил об этом своему старшему помощнику капитан-лейтенанту Симоняну и тем самым не оставил его на это время за себя, а также тем, что, возвратившись к подводной лодке в тот момент, когда личный состав занимался осмотром и проворачиванием оружия и технических средств, остался на причале и на лодку не зашел.

Судом установлено, что в подготовке личного состава подводной лодки Б-37 к борьбе за живучесть корабля имели место недостатки, однако, как это видно из показаний свидетелей Журавеля и Сверчкова, а также Бегебы, они не носили столь серьезного характера, чтобы можно было сделать вывод о неподготовленности личного состава для борьбы за живучесть корабля в сложных условиях. В частности, недостатки, отмеченные при проверке этого вопроса на подводной лодке Б-37 штабом 21-й бригады подводных лодок 27 декабря 1961 года, были устранены к 3 января с.г., а 10 января эта лодка сдала задачу № 1 с оценкой «хорошо».

О достаточном уровне подготовки личного состава свидетельствует и тот факт, что в 1961 году подводная лодка Б-37 непрерывно находилась в числе кораблей первой линии, успешно выполняла поставленные задачи, более 80 дней несла боевое дежурство и в январе с.г. готовилась к автономному плаванию на полный срок.

Тщательное исследование в суде обстоятельств катастрофы, прорыва газов под большим давлением и мгновенного вывода из строя значительной части личного состава, а также скоротечность событий не позволили оставшимся в живых до взрыва людям кормовых отсеков осуществить борьбу за живучесть корабля и их спасение. Такой вывод подтверждается, в частности, тем фактом, что, как это видно из заключения экспертной медицинской комиссии (том II, л.д. 192), из 40 трупов, извлеченных из подводной лодки Б-37, в 29 случаях непосредственной причиной смерти явилось острое отравление окисью углерода.

Утверждение обвинительного заключения о том, что личный состав лодки, лишенный руководства и не подготовленный к борьбе за живучесть корабля, не мог организовать свои усилия в этом направлении и устремился в сторону кормы, ища спасения, сделано лишь на том основании, что матросы Чехов, Дураков, Панченко, Литвинов и Ярмухаметов покинули боевые посты и выбрались на верхнюю палубу через люк 7-го отсека.

В суде, однако, установлено, что Панченко, Дураков и Ярмухаметов находились у своих заведовании в 7-м отсеке. Литвинов – в корме 6-го отсека, а Чехов струей воздуха при возникновении пожара был отброшен в 5-й отсек; когда он пришел в чувство и, ощутив едкий дым, надел противогаз, то взрывом был выброшен в 6-й отсек, откуда затем и выбрался наверх через люк 7-го отсека.

Таким образом, самовольного оставления личным составом своих постов и сосредоточения в корме в действительности не было.

На подводной лодке Б-37 действительно имели место случаи попадания забортной воды: в 1960 году – в торпеду и в 1961 году – в отдельные элементы аккумуляторной батареи, однако данные случаи, как это видно из заключения экспертов в суде, относятся к аварийным происшествиям, а не к авариям, как об этом указано в обвинительном заключении. Хотя непосредственным виновником этих происшествий Бегеба и не являлся, в то же время в силу требований ст. 126 КУ ВМФ он как командир корабля несет ответственность за боевую подготовку, состояние оружия и технических средств и за воспитание личного состава, по вине которого произошли указанные выше аварийные происшествия.

Исходя из изложенного, Военный трибунал находит, что в своей служебной деятельности Бегеба допустил грубые нарушения требований Корабельного устава ВМФ, в частности, ст. ст. 126, 184 и 271, однако, эти его действия не могут служить основанием для вывода о том, что Бегеба преступно-халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей, так как допущенные им нарушения не носили систематического характера и не добыто данных о том, что они повлекли за собою тяжелые последствия.

На основании всего вышеизложенного и руководствуясь ст. ст. 303 и 316 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, Военный трибунал Северного флота приговорил: Бегебу Анатолия Степановича по ст. 260 п. «а» УК РСФСР оправдать. Меру пресечения в отношении его – подписку о невыезде – отменить. Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную коллегию Верховного суда Союза ССР в течение семи суток со дня провозглашения приговора.

Подлинный за надлежащими подписями.

Из воспоминаний генерал-майора юстиции в отставке Титова Федора Дмитриевича:

«В Москве я сразу же поспешил в кабинет Виктора Валерьяновича (Борисоглебского – ред.). От него узнал, какой переполох поднял оправдательный приговор не только в Генеральной прокуратуре, но и среди всей юридической общественности столицы. В головах многих не укладывалось, как Военный трибунал флота осмелился принять решение об оправдании командира подводной лодки Б-37, несмотря на выводы государственной комиссии, решение высшего партийного органа и министра обороны.

– До ознакомления с материалами шестимесячного уголовного дела, – ответил я, – у меня не было оснований сомневаться по поводу решений этих авторитетных органов, но после тщательного изучения всех собранных материалов возникли сомнения в виновности Бегебы. Отдаю себе отчет, что в случае отмены приговора вышестоящим судом могу быть исключенным из партии, разжалован в воинском звании и уволен с военной службы.

Под конец нашей беседы генерал Борисоглебский спросил, есть ли у меня какие-либо просьбы в связи с поступившим в Военную коллегию протестом военной прокуратуры Северного флота. Высказал два пожелания. Первое: рассмотреть протест под его личным председательством. Второе: в составе суда желательно участие постоянных членов Военной коллегии, а не запасных, периодически привлекаемых из военных трибуналов округов, флотов, групп войск. Впоследствии все мои просьбы были учтены. На прощание Виктор Валерьянович крепко пожал мне руку, пожелал хорошего отдыха, порекомендовал не думать об этом деле и заверил, что все будет рассмотрено по закону и по совести.

Находясь в санатории, я, как ни старался, не мог отвлечься от тревожных размышлений. в голову постоянно лезли мысли о том, как надлежит устраивать свою дальнейшую жизнь, если под сильным давлением власть предержащих оправдательный приговор в отношении Бегебы будет отменен. Единственное, что вносило определенное успокоение, так это эпизод, случившийся в последний рабочий день, накануне отъезда из Североморска. Когда я уже передал все дела своему заместителю полковнику В.П. Маслову и собирался пойти попрощаться со своими сослуживцами, в кабинет вошла секретарь и попросила принять трех капитанов 1-го ранга. Хотел переадресовать их Василию Павловичу, но мне сообщили, что посетители настаивают на персональной встрече и много времени не займут. Вошедшие немолодые офицеры, как по команде, опускаются передо мной на колени, низко кланяются, и один из них говорит:

– Мы пришли к вам, товарищ полковник, чтобы отдать дань уважения суду, выразить свою признательность по поводу принятого справедливого решения в отношении командира подводной лодки и заявить: благодаря вам мы убедились, что есть еще справедливое правосудие. Спасибо вам за это и низкий земной поклон.

Надо ли говорить, что после постоянной нервотрепки и мощного давления со стороны всех вышестоящих инстанций подобная сцена произвела на меня сильное впечатление, на глаза навернулись слезы, я еле-еле выдавил из себя слова благодарности, пожал каждому руку, и моряки вышли из кабинета. Позже я очень сожалел, да и сейчас сожалею, что, растерявшись и расстроившись, не поинтересовался их фамилиями и занимаемыми должностями…»

Из Определения Военной коллегии Верховного Суда СССР

Военный прокурор Северного флота в своем протесте указывает, что оправдательный приговор в отношении Бегебы является неправильным, и просит отменить его, а дело направить на новое судебное рассмотрение в ином составе судей по следующим мотивам.

Суд необоснованно не усмотрел вины Бегебы в том, что в день катастрофы он отсутствовал сам на проворачивании оружия и технических средств, а также отсутствовал при этом механик корабля Якубенко. Давая Якубенко согласие на уход по делам службы на завод, говорится в протесте, Бегеба должен был предупредить Якубенко, что нельзя уходить с проворачивания механизмов, а когда уходил с корабля сам, то должен был убедиться, все ли на месте и не ушел ли механик Якубенко.

В отсутствие Бегебы за командира оставался старший помощник Симонян, а за Якубенко – командир моторной группы Тагидний, не допущенные к самостоятельному управлению. Не были также допущены к самостоятельному управлению командиры 3-й и 4-й боевых частей, рулевой и торпедной групп корабля.

При таком положении Бегеба, возвратившись из плавказармы, куда он ходил по естественным надобностям, должен был немедленно идти в подводную лодку для наблюдения за проворачиванием оружия и технических средств, а не прохаживаться по пирсу. Если бы Бегеба был на лодке, то он, указывается в протесте, своевременно обнаружил бы возгорание БЗО в торпедах и принял бы меры по борьбе за живучесть корабля. Именно халатное отношение Бегебы к своим служебным обязанностям повлекло за собой наступление тяжких последствий – гибель почти всего личного состава корабля. По показаниям оставшихся в живых Тараскина, Чехова, Литвинова, Дуракова и Ярмухаметова, никакой борьбы за живучесть во время пожара личным составом не велось, никаких команд по этому вопросу не подавалось, и спаслись они только потому, что самовольно оставили посты и поднялись наверх.

Суд признал, что действия Бегебы после возникновения пожара на лодке были правильными. Этот вывод суда основан на заключении экспертизы, «наспех составленном во время перерыва судебного заседания» и не соответствующем обстоятельствам, установленным в процессе предварительного следствия и судебного заседания. Правильным является, говорится в протесте, заключение экспертов на предварительном следствии о том, что Бегеба «обязан был спуститься в лодку, оценить обстановку и возглавить с главного командного пункта борьбу личного состава за живучесть, а при невозможности – организовать спасение личного состава». Между тем Бегеба, пока он звонил по телефону о пожаре дежурному, упустил время на это, в результате чего он не смог попасть в центральный пост и возглавить личный состав. Звонить же по телефону мог и верхний вахтенный Денисов, который почти одновременно с Бегебой подбежал к телефону.

При возникновении пожара Бегеба проявил полную бездеятельность, он не только не смог попасть в центральный пост и возглавить борьбу за живучесть, но, занимаясь второстепенными вопросами, никаких команд к спасению личного состава не подавал и оказался, как указано в протесте, «в воде между корпусом подводной лодки и стенкой пирса… не в результате взрыва, а еще до взрыва неизвестно по какой причине».

Военный трибунал, признав, что Бегеба допускал нарушения требований Корабельного устава, не усмотрел в этом преступно-халатного отношения Бегебы к исполнению служебных обязанностей. Между тем установлено, что во время пожара 11 января 1962 года личный состав корабля не вел никакой борьбы за живучесть, большое количество офицерского состава лодки не было подготовлено к самостоятельному управлению, до катастрофы на подводной лодке Б-37 было много аварий и поломок по вине личного состава. Именно эти обстоятельства: неподготовленность личного состава, низкая организация службы и большая аварийность – подтверждают, что командир корабля Бегеба не раз или в отдельном случае допустил халатность, а она допускалась им систематически и в конечном итоге привела к тяжким последствиям, выразившимся в гибели большого количества личного состава, что и дает основания утверждать, что Бегеба совершил преступление, предусмотренное п. «а» ст. 260 УК РСФСР.

Проверив материалы дела и обсудив доводы кассационного протеста военного прокурора, Военная коллегия находит оправдательный приговор в отношении Бегебы законным и обоснованным, так как выводы суда, изложенные в приговоре, полностью соответствуют установленным по делу данным.

Протест подлежит отклонению по следующим обстоятельствам. Как видно из показаний в суде подсудимого Бегебы и свидетеля Якубенко, которые косвенно подтверждаются показаниями допрошенного на предварительном следствии свидетеля Сидельникова, Якубенко отсутствовал на проворачивании оружия и механизмов по разрешению не Бегебы, а старшего помощника командира подводной лодки Б-37 Симоняна, поэтому, хотя отсутствие на корабле инженер-капитан-лейтенанта Якубенко во время проворачивания механизмов и снижало контроль и качество осмотра и проворачивания технических средств электромеханической боевой части, это обстоятельство не может быть вменено в вину Бегебе.

Расследованием причин катастрофы на подводной лодке Б-37, произведенным специальной комиссией, назначенной министром обороны, не установлено, что катастрофа произошла из-за неподготовленности или отсутствия при проворачивании механизмов кого-либо из командиров боевых частей и групп, поэтому следует признать правильным заключение экспертизы о том, что руководившие проворачиванием оружия и технических средств старший помощник командира Симонян, командиры боевых частей и групп и их заместители были подготовленными офицерами и отвечали требованиям, предъявляемым к ним.

При наличии таких данных не может быть вменено в вину Бегебе и то, что он в течение нескольких минут после отправления естественных потребностей и до возникновения пожара находился у лодки на причале, а не в центральном посту.

Как сказано в ст. 271 КУ-59: «…Осмотром и проворачиванием оружия и технических средств руководят командиры подразделений под общим руководством старшего помощника командира и под наблюдением командира корабля». Устав, таким образом, не определяет, откуда именно командир наблюдает за регламентными работами.

По этому вопросу непосредственный начальник Бегебы, командир бригады подводных лодок Щербаков в суде заявил: «…Командир во время проворачивания и осмотра механизмов и оружия может быть и на мостике, иногда он может быть и на причале. Командир должен наблюдать за ходом проворачивания, он осуществляет общее руководство. С причала он мог видеть выдвижные устройства, шпилевое устройство; с причала можно наблюдать, чем занимается личный состав, находясь на палубе».

Ничем по делу не опровергнуты показания Бегебы в суде, в которых он суду рассказал, что, возвращаясь с плавказармы «…сразу же подошел к корме лодки. Это было около 8 час. 10 мин. Дальше шел по кромке причала в районе подводной лодки Б-37 и наблюдал за своим кораблем. Осматривая борт, палубу, останавливался, как и любой командир проверяет свой корабль со всех сторон».

С учетом этих показаний Щербакова и Бегебы, заключений экспертиз следует признать, что, поскольку в это время еще не было никаких данных о том, что на подводной лодке начался пожар, тот факт, что Бегеба сразу же не прошел внутрь корабля, нельзя расценивать как преступную халатность, допущенную им.

В протесте явно неосновательно утверждается, что заключение экспертизы в суде о том, что действия Бегебы после возникновения пожара были правильными, дано наспех во время перерыва в судебном заседании. Данное утверждение представляется неубедительным уже по одному тому, что из протокола судебного заседания усматривается, что все эксперты, в том числе и те, которые ранее участвовали в даче заключения на предварительном следствии, в зале суда находились во все время процесса, они участвовали в исследовании всех доказательств по делу и просили на дачу заключения 3 часа.

Это время судом им было предоставлено. Через 3 часа 30 минут эксперты представили суду единодушное заключение и ответили суду на все поставленные участниками процесса вопросы, в том числе и на вопросы государственного обвинителя. При этом никто из экспертов не заявил, что времени для подготовки и дачи заключения им было недостаточно.

Что же касается существа заключения экспертов на суде, то следует отметить, что правильность его полностью находит подтверждение и в показаниях свидетелей Щербакова, Денисова, Барщикова и Потапова, правдивость и добросовестность которых в протесте сомнению не подвергаются и из которых видно, что Бегеба, после того как он позвонил по телефону оперативному дежурному, сделал все, чтобы спуститься в подводную лодку и возглавить личный состав, однако, виду скоротечности развивавшихся событий и по не зависящим от него причинам сделать этого не смог.

Тот факт, что Бегеба, звоня по телефону оперативному дежурному, якобы «упустил время» на то, чтобы попасть на лодку, не может быть поставлен ему в вину, так как, помимо заключения, показаниями в суде начальника штаба эскадры подводных лодок контр-адмирала Юдина, принявшего лично сообщение Бегебы о пожаре, установлено, что в данных конкретных условиях Бегеба имел право лично принять меры к оповещению оперативного дежурного, так как находился ближе всех, рядом с телефоном, и затратил на сообщение считанные секунды, после чего побежал на корабль. В частности, свидетель Юдин суду показал: «Так как события разворачивались очень быстро, источники и причины их были неизвестны, то, как начальник, я не могу его (Бегебу) обвинить в том, что он доложил о пожаре лично». В суде показаниями свидетелей Денисова, Щербакова, Барщикова, которые в тот день, когда произошла катастрофа, в силу служебных обязанностей были наверху подводной лодки или рядом с ней на причале, установлено, что как только они услышали из рубки хлопок, увидели дым и бросились к лодке, то вместе с ними на лодке оказался и Бегеба (уже успевший сообщить о пожаре по телефону), который сначала пытался проникнуть в рубку корабля, а затем отдал команду открыть люки концевых отсеков, т.е. принял меры к тому, чтобы оказаться внутри корабля. Все они бросились к люкам, но открыть последние до взрыва не удалось.

При наличии таких показаний очевидцев поступков Бегебы и его действий после возникновения пожара следует признать, что утверждение протеста о том, что Бегеба при возникшем на лодке пожаре проявил бездеятельность и оказался в воде неизвестно по какой причине еще до взрыва, является несправедливым, не соответствует материалам дела и ничем не мотивируется и в самом протесте.

Военный трибунал правильно признал, что, хотя Бегеба и допускал отдельные нарушения требований Корабельного устава, однако эти нарушения не являются результатом преступно-халатного отношения Бегебы к исполнению служебных обязанностей.

Этот вывод суда подтверждается не только заключением экспертизы и показаниями свидетелей, допрошенных в суде, но и такими объективными данными, что, несмотря на отдельные недочеты в подготовке личного состава, подводная лодка Б-37 под командованием Бегебы много и хорошо плавала: она больше, чем другие подводные лодки эскадры, 85 дней в 1961 г. находилась в готовности № 1, курсовые задачи личным составом лодки выполнялись успешно, срывов выхода лодки в море не было; корабль, как один из лучших, был допущен к стрельбе на приз командующего Северным флотом, а непосредственно перед катастрофой личный состав подводной лодки Б-37 готовился к автономному дальнему плаванию в Атлантику, что поручается только лучшим кораблям.

Из карточки поощрений и взысканий Бегебы и его последней аттестации начальниками видно, что наряду с отдельными взысканиями, как правило, не связанными с халатностью или небрежностью Бегебы к исполнению своих прямых служебных обязанностей, Бегеба имел и ряд поощрений, характеризуясь как способный и перспективный офицер-подводник, достойный по своим деловым качествам к выдвижению на высшую должность. Достаточно отметить, что за несколько дней до катастрофы на лодке он был награжден ценным подарком «за успехи в боевой и политической подготовке, безаварийную эксплуатации механизмов, постоянное поддержание боеготовности и высокую воинскую дисциплину на корабле».

На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 45 и 49 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, Военная коллегия определила:

Приговор военного трибунала Северного флота от 22 июня 1962 года в отношении Бегебы Анатолия Степановича оставить без изменения, а кассационный протест военного прокурора того же флота – без удовлетворения.

Подлинное за надлежащими подписями.

Из воспоминаний генерал-майора юстиции в отставке Титова Федора Дмитриевича:

«К 23 февраля 1963 года неожиданно для всех мне было присвоено очередное воинское звание – генерал-майор юстиции, полгода спустя был подписан приказ о назначении на должность начальника организационно-инспекторского отдела Военной коллегии Верховного суда СССР. Когда я пришел попрощаться с командующим Северным флотом, Владимир Афанасьевич тепло поблагодарил за пятилетнюю службу в Заполярье и сообщил, что Военный совет решил организовать в мою честь прощальный обед.

В воскресенье 24 сентября 1963 г. ровно в 14 часов все приглашенные собрались в салоне командующего. После того как были произнесены первые тосты, встреча приобрела неформальный характер и мой сосед за столом Семен Михайлович Лобов, отношения с которым всегда были хорошими, наклонился ко мне и сказал полушепотом:

– Всем ты, Федя, хороший парень, только вот Бегебу зря оправдал…

Адмирал Касатонов краем уха уловил эту фразу, встал из-за стола, разумеется, и мы все повскакали, наполнил свой бокал и сказал:

– Должен вам сообщить, что оправдательный приговор по делу Бегебы обсуждался в самой высокой инстанции страны и был признан обоснованным, правильным. Верховный суд не случайно его утвердил, отклонив протест военной прокуратуры. Давайте еще раз поднимем тост за Федора Дмитриевича и пожелаем ему здоровья и успехов в дальнейшей службе на высоком посту по руководству работой военных трибуналов!

Так вот оно в чем дело-то: оказывается, копия приговора, отправленная в ЦК КПСС, была там изучена, и выработанная по ней позиция повлияла и на решение Военной коллегии, и на присвоение мне генеральского звания, и на назначение на вышестоящую должность.

Так завершились споры и пересуды по поводу оправдательного приговора по делу командира подводной лодки 641-го проекта Б-37 211-й бригады 4-й эскадры подводных лодок Северного флота капитана 2-го ранга Бегебы».

Перипетии суда над Бегебой весьма впечатляют, и надо было обладать поистине железным характером и непоколебимой верой в правильность своего решения, чтобы, не боясь гнева первых лиц страны, отстаивать свою точку зрения, как полковник юстиции Титов! Что ж, во все времена были смелые и честные люди, были честные и смелые судьи, не признающие конъюнктуры, а твердо стоящие на страже законности и человечности.39

Информация к размышлению.

Трагические параллели

18 июля 1942 года у причала в Николаевске-на-Амуре в Хабаровском крае находились две готовые к выходу в море подводные лодки Щ-118 и Щ-138 Тихоокеанского флота. В семь утра, за несколько часов до выхода лодок в море на боевую службу раздались два мощных взрыва, и Щ-138, которая считалась самой современной на флоте, затонула в течение 10-ти секунд. Вторая лодка была серьезно повреждена. Загруженная полностью боеприпасами баржа «Славянка», находившаяся в десятке метров от лодок и пришвартованная к тому же причалу, взрывной волной была отброшена на несколько десятков метров к центру бухты, где затонула на мелководье.

В документах расследования было указано, что если считать взрыв результатом диверсии, необходимо признать, что время и место для диверсии было выбрано исключительно расчетливо и грамотно.

Между трагедиями в Николаевске и Полярном ровно двадцать лет, однако обстоятельства событий в июле 1942 года почти как две капли воды похожи на столь же трагические события в январе 1962 года, вплоть до деталей.

Впрочем, в последствиях двух катастроф есть и существенное различие. В 1962 году версия о диверсии в Полярном была отвергнута почти сразу, в то время как в 1942 году в Николаевске она была признана наиболее вероятной… Мирное время – это одно, и совсем иное – время военное… 40

«Взрыв на Щ-139 не является случайностью или результатом халатности, а представляет собой преднамеренное действие». Из данных протокола осмотра корабля заместителем ОКР «Смерш» ТОФ и следователем ОКР и заключения экспертной комиссии по факту гибели подводной лодки Щ-139 26 апреля 1945 года в бухте Ракушка залива Владимир Ольгинского района Приморского края. 41

К сведению читателя

Противники инициатив выдающегося американского экономиста и политического деятеля Линдона Ларуша за справедливый мировой экономический порядок и научно-стратегическое сотрудничество затеяли против него судебные дела, в результате которых он отсидел тюремный срок 5 лет (1989-1994 гг.).

Бывший министр юстиции США Рамсей Кларк отметил, что дело Ларуша показало «куда больше фактов умышленного одурачивания и безнравственности обвинения с использованием полномочий федеральной власти, чем какой-либо другой инициированный правительством США судебный процесс, о котором я знаю».

К сведению читателя

Депутат Госдумы О. Нилов в весеннюю сессию (2014 года) намерен внести законопроект, приравнивающий «злонамеренные» преступления сотрудников силовых органов, при совершении которых были превышены служебные полномочия, к государственной измене. Высшей мерой наказания за преступления подобного рода, согласно документу, будет являться пожизненное лишение свободы. Как пишут некоторые издания, постановка вопроса пожалуй, верная, хотя и запоздалая. Однако уже сейчас из пояснений возникают сомнения в потенциальной эффективности законопроекта. Так, Нилов отмечает: «В данном случае мы имеем в виду не халатность или бездействие сотрудников правоохранительных органов, которые непредумышленны и могут явиться следствием различных не зависящих от человека причин».

Можно ли утверждать, что изложенные в настоящей статье проблемы будут предусмотрены в настоящем законопроекте? Вряд ли.

Можно ли утверждать вообще, что этот законопроект сегодня станет законом? Весьма сомнительно.

Главная проблема не в замедлении темпов развития страны, которого не существует, а в нелепости нескончаемого потока плохо продуманных реформ, проведение которых превращается в некий миф о развитии России. Удручающим подтверждением тому служат инициативы теперь уже бывшего министра образования и науки Ливанова по реформированию Академии наук и все системы научного развития. И то и другое ныне на грани краха. Научное сообщество разрушено. И это в тот момент, когда стране необходим экономический рывок, чтобы оторваться от дна кризиса, где страна находится на протяжении последних восьми лет. Не хочется оглашать возникающую уверенность, что происходящее не случайно, в системе управления страной есть силы, олицетворяющие осознанное разрушение достижений советского прошлого, выдающейся науки, лучших в мире здравоохранения и образования. Крах этих составляющих, сделавших страну великой и неповторимой, не может быть случайностью.

О.М. Попцов