Читать книгу Обителей много - Ольга Небелицкая - Страница 13

Сны начали сниться Кольке, когда ему исполнилось семь лет.

Обычные сны, он, конечно, видел и раньше. Но вот такие – яркие, плотные, похожие на цветное кино, в которых он словно путешествовал, отличались от обычных. Колька пару раз даже попадал во сне в знакомые места. Он никогда не был в Петербурге, но папа летал туда и рассказывал про белые ночи и особенные мосты. Мосты через реку по ночам разводили, чтобы под ними могли проплыть грузовые баржи и другие крупные корабли. Кольку так поразила эта идея, что в одну из ночей он увидел во сне сливочное небо незнакомого города, острый шпиль какого-то собора и взметнувшиеся вверх пролеты мостов. Увидел потом в кино город, сразу узнал. Тут можно было бы придумать простое объяснение: наверное, Кольке и раньше доводилось видеть изображения Петербурга, но мозг запрятал память об этом поглубже, а потом она во сне и всплыла.

Но как тогда объяснить мир с каменными деревьями? Мир с поющими синими животными?

Однажды Колька увидел что-то совсем фантастическое, для описания чего у него и слов подходящих не нашлось. Огромные стеклянные сооружения, светящиеся изнутри, все разного размера, словно гигантские кристаллы. И между ними летали какие-то аппараты, тоже как будто стеклянные и тоже светящиеся. И сам он в том сне находился внутри такого летательного аппарата, и дух захватывало от скорости и легкости управления. И Колька лавировал между кристаллами, успевая разглядеть внутри них движущиеся тени. Так и не понял: населяли тот мир живые существа или сами эти кристаллы живые. Откуда это всё появилось у него в голове?

Колька начал вести дневник, чтобы не забывать увиденное во сне. Он прятал дневник на дне старого бабушкиного сундука. Колька не боялся, что кто-то из домашних будет рыться в его вещах – мама и папа даже в его комнату без стука не заглядывали. Просто ему самому так было спокойнее. Словно можно вытащить всё непонятное из своей головы и хотя бы на время убрать в сундук. И запереть.

Пугающий сон начал сниться Кольке позже, когда ему было около девяти.

Колька не любил страшные сказки и истории.

Папа читал ему много книг в раннем детстве, и библиотеку Левандовские собрали великолепную – мало в каком доме в те годы на полках стояли не только советские тома «Детской литературы» и «Мира приключений», но и отдельные переводные издания Толкина, Льюиса, Кинга, Азимова, Саймака, Шекли, Нортон, Брэдбери и многих других авторов. Колька взахлеб читал и приключенческие новеллы, и фэнтези, даже научную фантастику: что-то ему было не по зубам, но очарование от слога и сюжета поймать удавалось. Он откладывал книгу, только если история становилась слишком мрачной. В Кольке не было свойственной многим детям тяги к ужасам. Даже «Легенду о Тиле Уленшпигеле» он не дочитал из-за слишком живого и подробного рассказа о пытках и кострах.

Поэтому когда Колька во сне впервые попал в мертвый мир, он растерялся и перепугался.

Пепельным он называл его про себя. Он слышал на зубах скрип пыли и чувствовал, словно из легких откачали воздух, но не просто оставили вакуумную пустоту, а заменили мертвым ядовитым газом, несовместимым с жизнью.

Там были и пустоши, были и строения, горы и равнины, Колька несколько раз попадал во сне в разные точки этой вселенной и волей-неволей собрал у себя в голове ландшафтный пазл.

Самый сильный страх в нем вызывал город, находящийся в низине между двумя горами. Что-то почти полностью разрушило часть домов. Колька никогда не видел вблизи ни последствий землетрясения, ни разрушенных взрывами городов; он не мог предположить, кто нанёс этой местности такой страшный урон. Но обломки военной техники на улицах – машины с колесами, гусеничные танки, покореженные стволы гигантских орудий – позволяли предположить, что разрушения были делом рук человеческих.

Или не-человеческих?

Колька отчаянно боялся даже смотреть в сторону завалов и руин зданий, потому что где-то же должны быть трупы тех, кто не пережил эту страшную бойню. Трупы или скелеты. Он осторожно ступал по обломкам, перелезал через машины, жался к обочинам и всякий раз с отчаянием думал только об одном – как бы скорее проснуться. Что-то было странное в этом умершем городе. Что-то одновременно и манило Кольку вглубь – туда, где дома выглядели менее разрушенными – и отталкивало, заставляло покрыться испариной. Всякий раз в этом сне мальчик заходил чуть дальше. По знакомой улице было идти не так страшно. Серые стены, серые улицы, серые обломки – всё покрывала серая пыль.

После пробуждения Колька обычно плакал и молился.

И всякий раз задавал себе один и тот же вопрос: почему там, внутри сна, он может вспомнить себя, знает свое имя, но не помнит маму с папой и не может молиться? Будто завеса падает на его память.

Тот же сон он увидел после вечера, когда исчезла Дина.

Во сне он был одет в одежду, в которой бегал на автостанцию накануне: в бежевые шорты с накладными карманами и серую футболку с надписью «It’s a beautiful day» поперек груди. На ногах были коричневые кожаные сандалии – Колька посмотрел на правую ногу, на левую… что-то смутно шевельнулось в голове… ремешок. Он наклонился и проверил оба ремешка: на месте, не порваны! Но почему они должны быть порваны?.. Пляж, дорожка… цикады… Дина!

Кольку словно током ударило, он подскочил. Он вспомнил события последнего вечера.

Колька огляделся. В этот раз он стоял почти в центре ненавистного города. Он знал этот перекресток: если повернуть направо, он поднимется по склону. На этой улочке будет меньше разбитых машин, и идти там не так страшно. А потом улочка упрется в холм, и по тропинке можно вскарабкаться наверх. Холм покрывала жесткая, будто пластиковая, желтая трава. Деревья стояли без листьев и выглядели так, словно из них ушли все соки. Может, так и было. Мертвая роща. Кольке не хотелось прикасаться к этим стволам. Казалось, от прикосновения деревья могли попадать друг на друга, подобно костяшкам домино. Но на этом холме, по крайней мере, не было построек и обломков недоброй техники, предназначенной для убийства живых существ. Колька часто старался добраться сюда, чтобы коротать среди мертвых растений время до пробуждения.

Если пойти прямо, он выйдет к центральной площади. К тому, что от нее осталось. Мальчик вздохнул и попытался перебраться через покореженный кузов машины, перегородившей ему дорогу. Голубой металл, тронутый коррозией и покрытый пепельной пылью, выглядел блекло и мертво. На боковой двери машины виднелись глубокие борозды, похожие на царапины. Колька поморщился. Выглядели они так, будто гигантское чудовище царапнуло по машине лапой в попытке ее догнать и схватить.

Колька перекатился через капот и пошел дальше по улице.

Свет здесь всегда был одинаковый: тусклый, серо-сумеречный. Колька вертел головой, пытаясь определить источник света, но не мог. Он никогда не видел, чтобы небо в одной части было светлее, чем в другой – ни намека на восход или закат. Казалось, небесные светила превратились в мумии и где-то замерли, отдавая последнее тепло.

Колька дошел до угла дома, и его глазам открылась площадь.

Когда-то посреди, видимо, был сквер с памятником, но сейчас там торчал опустевший постамент, рядом с которым валялась бесформенная груда камней. Площадь окружали невысокие строения. Они странно кривились и нависали над центральным сквером. Всё вместе было похоже на раззявленную пасть столетней старухи. Редкие толстые стволы без листьев – то, что осталось от зеленых насаждений возле памятника, – усиливали сходство, напоминая гнилые пеньки зубов.

Но что-то выбивалось из общей картины. Кольке казалось, будто боковым зрением он видит движение слева. Он резко поворачивал голову – и видел неподвижные мрачные строения.

Колька почувствовал, будто волоски на его теле встали дыбом. Он знал, как гудят линии электропередач и какое странное чувство испытываешь рядом с ними. Здесь было что-то похожее. Никаких проводов он не видел, но гудение и напряжение в воздухе усиливалось по мере продвижения вперед. Заныли десны, они как будто чесались изнутри. Захотелось зажмуриться и зажать руками уши. Колька остановился и помотал головой.

Он еще никогда не заходил дальше этой площади. Даже когда некоторое время назад его стало словно притягивать в центр города, когда к тошнотворному ужасу сновидения добавилось ощущение чужого присутствия, он сюда не добирался.

Но что если пришла пора разобраться, что за чертова подолбень тут происходит и зачем ему это постоянно снится?

Колька никогда не употреблял ругательных слов даже мысленно. В семье было принято выражать сильные чувства не через грязные слова, а через обозначения эмоций. Если Колька злился или был расстроен, он изо всех сил кричал «я злюсь!», и этот вопль – на выдохе, так что потом саднило горло, – волшебным образом освобождал его от неприятного напряжения внутри. Конечно, его ушей не миновали обороты, которыми сдабривали речь соседи. Из Колькиных ровесников один Йося не употреблял регулярно крепкие словечки. Хотя как раз с Йосей они как-то в уголке сада шепотом тренировались повторять то, что слышали от одноклассников. Хохотали до колик – Колька вздохнул и протер глаза руками – и чертова подолбень была в тот день самым безобидным словом из набора ругательств.

Но здесь произошла – или продолжает происходить? – именно она, долбаная чертова подолбень. И какое это всё имеет отношение к нему, к Кольке?

Колька почувствовал внутри мертвого воздуха какие-то потоки. Это не было похоже на ветер, скорее на силовое поле. Его словно подталкивало влево, влево поворачивать было проще, а чтобы двигаться прямо или вправо, приходилось преодолевать небольшое сопротивление. Звон в ушах усиливался.

Колька решил поддаться. Он начал обходить площадь по периметру слева. Ему показалось, будто краем правого глаза он видит то ли мерцание, то ли движение. Как будто ему подмигнул целый дом! Колька остановился как вкопанный и посмотрел на ближайшее к нему здание.

Забор из гофрированной жести окружал территорию у дома. Окна зияли чернотой, но, к своему изумлению, Колька заметил, что чернота прячется за абсолютно целыми оконными стеклами. Это было первое здание в этой тухлой реальности, не выглядевшее разрушенным или изрядно пострадавшим. На заборе висела какая-то табличка, но Колька уже протянул руку, открыл калитку – она поддалась быстро, без скрипа, словно только и ждала его протянутой руки – и вошел внутрь.

Здание походило больше на бизнес-центр – Колька видел такие в Одессе, чем на жилой дом. Все стекла – целехонькие – выглядели так, будто их недавно помыли изнутри и снаружи. Дверь покрывала пленка, что означало, что дверь установили недавно.

Колька похолодел. Язык прилип к гортани, во рту пересохло, и Колька впервые за время своего пребывания в этом месте почувствовал жажду. И не просто жажду: каждая клеточка тела завопила «воды!», словно он был деревцем, которому отсекли корни. Колька вспомнил деревья на холме. Он прижал ладони к щекам, словно опасаясь пальцами ощутить жесткую древесную кору. Щеки были мягкими, но пальцы слушались плохо и с трудом сгибались в суставах, Кольке даже померещилось, что они поскрипывают, как заржавевший механизм.

Он с трудом заставил себя протянуть руку вперед и взяться за дверную ручку. Сделал шаг вперед… и открыл дверь.