Читать книгу Обителей много - Ольга Небелицкая - Страница 16

Хотелось бы проснуться прямо сейчас, всегда хотелось проснуться отсюда как можно скорее, открыть глаза, увидеть, как ветер колышет занавеску, пошевелить кончиками пальцев на ногах – убедиться, что он живой, что он дома. Почувствовать запах жареного бекона и кофе. Услышать, как из папиного кабинета доносится музыка.

Но Колька стоял перед распахнутой дверью и вслушивался в липкую темноту. Она была именно такой: вязкой, душной. Казалось, что если он зайдет внутрь, то вымажется весь в чем-то чернильно-слизистом, что будет потом не отмыть.

Колька зашел в просторный холл.

Тусклый свет снаружи сюда почти не попадал. Колька едва различал очертания стен и… лифт? Там лифтовые кабины? Он осторожно пошел вглубь помещения. Шаги хрустнули по бетонной крошке.

Несколько раз нажал на кнопку лифта – не работает. Зачем он вообще сюда забрел, не лучше ли сбежать обратно, хотя бы на холм к деревьям, чтобы спокойно дождаться пробуждения? Пить хотелось всё сильнее, неприятная пульсация в голове усиливалась.

Колька перевел дух и с силой потер виски. Хотел повернуть к выходу, но что-то привлекло его внимание в левой части холла, за колоннами. В абсолютно пустом помещении на полу темнел какой-то предмет. Рядом начиналась и уходила тугими спиралями вверх белая лестница. Колька задрал голову. Высоко. Странно, снаружи здание не казалось высоким. Он подошел еще ближе, чтобы рассмотреть лежащий на полу предмет.

Если бы у него внутри была сигнализация, какую ставят на автомобили, она бы взвыла сейчас дичайший визгом, на пределе того, что может вынести человеческое ухо. Колька пошатнулся, и ему пришлось присесть на корточки, чтобы не рухнуть лицом в бетонный пол. Он сжал кулаки так, что ногти вонзились в мягкие основания ладоней.

То, что лежало на полу перед ним, никак не могло, не имело права оказаться здесь, но всё же оно – было.

Он сидел на корточках, зажмурившись изо всех сил, вдавливая подбородок в колени, желая только одного – расколоть голову о твердый пол или стену, чтобы заглушить волну боли и ужаса. Пустота внутри, пустота снаружи, и Кольке казалось, что он падает в черную бездонную пропасть, в которой нет и больше никогда не будет ни цвета, ни запаха, ни звука. Всё, что останется – падать, бессмысленно размахивая в пустоте руками и хватая бетонные осколки.

Осколки.

Колькино сознание ухватилось за это слово. Кто его сказал? Когда? Почему? Было что-то, связанное с его снами и его реальной жизнью.

Хлеб.

Колька сделал глубокий вдох и почувствовал стопами твердость пола. Он сидит на корточках. Пол. Так, почему хлеб? Почему осколки? Запах бензина. И хлеба. Вместе. Колька продолжал сидеть, покачиваясь, с закрытыми глазами.

Отец Дмитрий. Он говорил про осколки изначального мира, разлетевшиеся по вселенной после того, как человек повредил свою природу.

Вот оно. Миры. Другие. Этот – не мой, я не принадлежу ему. Я принадлежу другому миру – тому, где запахи хлеба и бензина, где цветут вишни и абрикосы, где звон колоколов – их два, маленький и большой, и когда они звонят, это всегда как разговор родителя с деткой, так мы шутили с мамой.

Мама.

Колька осторожно открыл глаза. Вокруг было так же тихо. Он выдохнул. Разжал кулаки. На ладонях отпечатались иссиня-черные полукружия от ногтей, в одном месте кожа процарапалась до крови.

Он встал. Хорошо, этот долбаный мир – не его, не Колькин, но и предмет, лежащий у основания серой лестницы, тоже не принадлежит этому месту.

Не может принадлежать. Он хорошо знаком Кольке: черный, бликующий. Пальцы сами потянулись в сторону ручки Дининого чемоданчика. Сколько раз он хватал эту ручку, хрупкую на вид, но такую прочную на деле, выдвигал и следил, чтобы дурацкие маленькие колесики, которым комфортно катиться по мостовым Киева, Берлина и Вены, не путались в жесткой деревенской траве и не спотыкались о камни.

Чемодан лежал на боку, как маленький раненый зверь, и из его треснутого нутра выглядывало что-то светлое. Динины вещи. Кольке не хотелось вглядываться в эту рану, как будто это было неприлично. Как будто он стоял над трупом умирающего животного и проявлял неуместное любопытство. Он даже поймал себя на желании прикрыть чемодан, спрятать от посторонних глаз.

Колька перевел взгляд на лестницу. Похоже, чемодан упал – или его сбросили – сверху.

Что ж, значит, ему тоже придется подняться наверх. Голова больше не кружилась. В конце концов, сон это или осколок другого мира, он все равно проснется в своей кровати, разве не так?

Колька стал подниматься. Ступал осторожно, после каждого пролета замирая и прислушиваясь, не доносятся ли сверху какие-то звуки. Его шаги шелестели, эхом разносясь по всему холлу. Какая здесь необычная акустика! Как будто любой звук усиливается многократно, отражаясь от стен.

Колька добрался до самого верха и увидел дверь. Странная дверь выбивалась из холодного серого убранства. Доски кто-то будто наспех выпилил из фанеры, а после выкрасил дверь в ярко-зеленый цвет. Нелепость этого зелёного цвета в окружающей обстановке что-то напомнила Кольке. Какое-то воспоминание зазудело на дне сознания.

Но думать было некогда. Колька протянул руку, взялся за круглую ручку – в последний момент чуть не отдернул пальцы, словно боялся обжечься, – и осторожно повернул. Дверь бесшумно открылась. Колька увидел помещение, скупо сбрызнутое светом, – похоже, что через стеклянный купол сверху. На диване напротив двери кто-то сидел и при Колькином появлении привстал и обернулся.

Последнее, что увидел мальчик перед пробуждением, – обращенное к нему бледное лицо Дины.