Читать книгу Обителей много - Ольга Небелицкая - Страница 18

С тех пор, как Алиса со своим Игорем переехали в прабабушкин дом, Дина стала полновластной хозяйкой комнаты.

Теперь, чтобы войти к ней, нужно было предварительно приоткрыть дверь и убедиться, что тебя по голове не двинет тяжелый рулон бумаги или что дверь в принципе откроется, а не уткнется в завалы папок и стопок рисунков и чертежей. Дина, как и Алиса до нее, проводила большую часть времени за столом у окна. Но если у старшей сестры нужные для работы вещи были аккуратно разложены и развешаны по комнате, и она не глядя протягивала руку и доставала нужный моток ниток или тесьму, у Дины в комнате царил хаос.

– Творческий беспорядок, – вздыхала Ханна Борисовна, когда ей приходилось, словно с кочки на кочку по болоту, перемещаться между стопками вещей.

– Бардак, – кратко резюмировал Юрий Викторович.

Удивительно, что Дина, как и сестра, могла не глядя протянуть руку – жесты у них были идентичны, хоть они о том не знали, – и вытащить из-под завалов необходимую вещь.

Со стороны Нахамкисов неслась привычная брань, хохота в этот день слышалось меньше. Обычно они орут как торт, думала Дина, быстрыми движениями набрасывая на листе бумаги чертеж. Или как слоеный салат. Слой такой, слой другой. Она на секунду замерла, покусывая длинную челку, потом рука с карандашом задвигалась в два раза быстрее. Хохот и брань, хохот и крепкие словечки, а наверху – всегда хохот… и тишина.

Дина ухмыльнулась: всегда понятно, что они делают, когда тишина, – на листе проступили очертания дома, у которого каждый этаж был немного не похож на предыдущий формой и размерами окон, – секс они делают, ага. Троих спиногрызов уже заделали, и выпирающий живот Нахамкис-жены намекал на то, что очередной малыш не заставит себя долго ждать.

– Се-кас, – вслух произнесла Дина, крайне довольная собой, и несколькими взмахами карандаша водрузила на дом покатую крышу.

Но сегодня что-то пошло не так. Торт не складывался, в нем явно не хватало слоев, во время которых Нахамкис-жена заливается смехом, откидываясь назад и сквозь ресницы поглядывая на обожаемого муженька, – Дина не могла это увидеть из своей комнаты, но отлично представляла, – брани было больше обычного. Наконец и женский голос включился в поток ругани и стал настойчиво возражать.

Дина не выдержала.

Она одним движением перемахнула через стол и подоконник и оказалась на балконе. Оттуда было видно открытое окно Нахамкисов, возле которого стояли супруги. Раскрасневшийся муж кричал:

– А я говорю, не встанет, там сантиметров сорок, не больше, и шо, ты хочешь-таки ту бандуру по лестнице впендохать сюды, шоб она у тебя в дверях застряла на повороте, чи шо? Надо доски урезать и по частям носить, и я потом на месте значит сколоцкаю.

– Ой, вы посмотрите на него, – взвилась жена, – сколоцкает он! Да ты себе ногу не сколоцкай, как в прошлый раз, когда за инструмент взялся. Я говорю, позови людей, значит, шоб таки нормально замеры сделали, шоб по-людски, специалист посмотрел, и он пусть и колоцкается тут, а ты не лезь.

– Я и без замеров вижу, шо не встанет, зачем мне людей звать, ты чем ентим людям платить хочешь, икрой своей или биточками? У малого штаны на жопе драные, а у Ксанки ранец в школу не собранный, а я еще спецьялистов кормить-таки за свои кровные должен?

Дина прищурилась.

Ей было хорошо видно нехитрое убранство комнаты, у окна которой разгорелся спор. Нахамкисы затеяли перестановку и ремонт, чтобы небольшая жилплощадь хоть как-то успевала за скоростью, с какой у них отпочковывались малыши.

Она быстро что-то прикинула в уме и крикнула через двор:

– Дядь Кость, а там не сорок получается, а поболе, давай покажу!

Нахамкисы разом замолчали и уставились на девочку. Потом Нахамкис муж с недоверием спросил:

– А почем видишь оттуда? Я тут с рулеткой все углы облазил.

Жена фыркнула и толкнула его в бок.

– Это ж Дина, котька, – она ежели не в участке и не мутузит пацанов до кровей в заварухе, то чертежи чертит. Пущай идет, она тебе сейчас тут живо всё насчитает, и… колоцкаться не придется. – И она звучно хохотнула, слегка облокачиваясь на подоконник и взмахивая ресницами.

– Четыре черненьких чумазеньких чертенка, – пробормотал муж, окидывая взглядом тонкую фигурку с балкона напротив. – Ну валяй, лохматая, помоги, а ты, – он повернулся к жене, – Галюнь, пирожков нам накрути? С абрикосами.

За свои двенадцать лет Дина трижды успела побывать в милиции.

Не то чтобы ее считали закоренелым преступником или сбывалось пророчество Тани Павловны про колонию. Просто участковый Абрамкин – бывший сослуживец и закадычный друг Юрия Стоянова – самолично взялся за перевоспитание малолетней чертеняги и регулярно извлекал ее из-под пинающейся и орущей пацанвы. Чаще всего он просто отряхивал девчонку, убеждался, что кости целы, и отводил домой. Там Юрий Викторович, сокрушенно вздыхая, доставал из серванта бутылочку пятизвездочного «Шустова», и остаток вечера они с другом сидели за столом. Юрий Викторович изливал душу, что девка, конечно, рисует и чертит как бог – Юрий Викторович не особенно верил в Бога и не знал, как тот может рисовать, но никакое другое сравнение в голову не шло, – но что делать с Дининым шилом в заднице и с острым как бритва языком, он не знает.

– Вот старшая совсем другая, – он подливал коньяк в рюмки, – тихая, и всё сама. И порядок держала, и училась на отлично, и шитьем на хлеб с маслом заработала, и мужа вон со столицы привезла, и всё молча, по-тихому.

– А ты, Юрка, раньше времени не грусти, – отвечал товарищ, покручивая между пальцев папироску. – Главное, отдай ее в школу какую рисовальную, пусть чертит там до одури, глядишь, и толк будет.

– Да ее ж выпрут после первого словца! – Юрий Викторович поперхнулся, вспомнив замысловатые словесные конструкции, которыми дочь вполне могла шокировать одесских моряков.

– А то и не выпрут, – возразил инспектор, – ты ее проекты видал? Она мне одного разу в участке такой рисунок сотворила – как, значит, милиция будущего должна выглядеть.

– И как?

– Да как космический корабль, с окнами такими, – инспектор сделал в воздухе неопределенный жест. – И всё такое плавное и белое, и камеры для преступников – такие, я б сам жил в камерах тех.

Оба захохотали.

– А шило – дело неплохое, как посмотри. Пробивная девка у тебя, Юр, растет.

– Пробивная, – согласился Стоянов, – асфальт бы головой не пробила. Мы же на Слободке7 чуть ли не прописались, нас там каждая собака знает. За три года разрыв связок на ноге, перелом руки – хорошо левой, если б не рисовать месяц, от она взвыла бы, – два сотряса и один противостолбнячный укол. – Тут Стоянов не выдержал и усмехнулся: – Это она на спор ночью на кладбище сходила.

– И что кладбище?

– Да нишо! Вернулась хромой: от такенный ржавый гвоздь из ноги вытаскивали. Это сейчас смешно, а тогда переполоху было… А ушибов и порезов сколько! А с дерева когда грохнулась – за котом опять полезла – думали, спину переломает, обошлось. Поседею напрочь, – Юрий Викторович провел рукой по наполовину седой голове, – или облысею.

Плыл теплый одесский вечер – под звон хрусталя и янтарный плеск коньяка, под запах абрикосового повидла и свежей сдобы. Юрий Викторович стучал по столу кулаком, инспектор слушал, уперев локоть в стол, где-то мелким писком орал котенок, где-то выводила скрипочка, а в соседней комнате сидела за столом Дина Стоянова.

Никто не знает, как именно рисует Бог и что он рисует, и вряд ли он размазывает чернила по носу и ругается как докер в одесском порту; Дину эти вопросы не волновали, ей только хотелось уместить на лист бумаги совершенные линии и невозможные формы, которые рождались у нее в голове.

Возможно, Бог в этот вечер спустился в одесский дворик, чтобы послушать, о чем судачат Таня Павловна с Нахамкис-женой, чтобы улыбнуться животу под ситцевым платьем, чтобы вдохнуть запахи повидла и сдобы, чтобы невидимой рукой подтолкнуть застрявшего в щели котенка. Возможно, он замер на миг возле Дининого стола, наблюдая за движениями маленькой руки в чернильных пятнах. Возможно, его удивили точность и быстрота наброска.

– Так что рисование рисованием, – твердил, распаляясь, в кухне Юрий Викторович, – а я хочу, чтобы эта оторва хотя бы до совершеннолетия дожила. И чтоб с целыми руками-ногами.

Кто знает, возможно, завороженный Дининой работой Бог услышал и эти слова. Кто знает.