Читать книгу Патриархат: истоки и древность - Павел Соболев - Страница 6

В 1950-60-е научные издания наполнились работами на тему равенства в обществе бушменов, неприятия у них насилия и отсутствие конкурентности. Но последующие исследования всё меньше рисовали этот утопический образ, каждый раз выявляя новые неприглядные черты. Уже к середине 1980-х в научном сообществе созрела потребность в ревизии данных бушменологии, и часть авторов признали, что действительно пересмотрели свои взгляды, так как в середине века находились под влиянием романтических настроений. «Большинство из нас в той или иной степени участвовали в распространении утопических представлений о культуре», писали Коннер и Шостак в знаменитой статье «Этнографический романтизм и представление о природе человека» [174]. Новые данные показали, что у бушменов, ещё недавно считавшихся мирными, в действительности наблюдается почти такой же высокий уровень убийств, как и в США, и есть неравенство полов. «Поведение мужчин, безусловно, во многих случаях было доминирующим и принудительным по отношению к женщинам, а традиционная система выдачи замуж девочек, не достигших половой зрелости, за взрослых мужчин (даже тех, у которых уже была одна жена) создавала сложную сексуальную политику», переосмысляли Коннер и Шостак культуру народа. У бушменов упоминалось и о физическом, и о сексуальном насилии.

Даже Ричард Ли, приложивший чуть ли не главные усилия в идеализации бушменов в 1960-70-е, в более поздних работах высказывался уже сдержаннее, специально подчёркивая, что женщины их не участвуют в принятии публичных решений наравне с мужчинами, а уже в начале 1990-х заявил, что определённая степень неравенства по признаку возраста и пола наблюдается во всех обществах и ни одно из них не является чисто эгалитарным. В 2013-м Ли вспоминал свои исследования 1960-х: «Меня привлекла характеристика безобидности, и я был расположен поверить в неё. Это, казалось, соответствовало образу «благородного дикаря» Руссо, взгляду на «примитивов», которому я в то время симпатизировал. Но мои ранние полевые интервью выявили постоянные и косвенные ссылки на прошлое !кунг, которое явно не было «благородным» и не соответствовало безобидному имиджу» [178, p. 125]. Обычно бушмены охотились на крупную дичь с помощью отравленных стрел. Но оказалось, что отравленные стрелы были столь же популярны и в выяснении внутригрупповых отношений. Исследователей озадачило это: почему мужчины не сражались стрелами без яда, чтобы снизить риск убийства? На этот вопрос один из бушменов дал простой ответ: «Мы стреляем отравленными стрелами, потому что у нас горячие сердца, и нам очень хочется кого-нибудь убить». Ли описал случай, когда бушмены жестоко наказали соратника за убийство троих человек: на злодея устроили засаду и серьёзно ранили. «Пока он умирал, все мужчины стреляли в него отравленными стрелами, пока, по словам одного информатора, «он не стал похож на дикобраза». Затем, когда он умер, все женщины и мужчины подошли к телу и пронзили его копьями».

Все эти дискуссии, саморазоблачения и парадигмальные сдвиги в западной антропологии в целом прошли мимо постсоветского пространства, оставляя значительную часть даже образованного его общества в иллюзиях насчёт пресловутого «первобытного коммунизма», миролюбия и равенства полов.

В 1982 году Джеймс Вудбёрн написал знаменитую статью «Эгалитарные общества», где подробно изложил принципы равноправия у некоторых народов охотников-собирателей. Он удивлялся, как эти общества систематически устраняют какие-либо различия в социальном статусе, используя определённые механизмы «выравнивания». «Здесь нет разрыва между богатством, властью и статусом, нет терпимости к неравенству», восторженно писал Вудбёрн. Статья эта сразу стала популярной, если не сказать, культовой: в последующие десятилетия на неё ссылались тысячи учёных всего света. При этом в статье был нюанс, который мало кто заметил в потоке цитирований и в стремлении доказать, что есть охотники-собиратели с равенством полов (а значит, «и в древности было так»). Незамеченной осталась маленькая оговорка Вудбёрна: «Я исключил из этого смелого утверждения отношения между мужчинами и женщинами. На самом деле формальные отношения между мужчинами и женщинами в этих обществах весьма разнообразны… Но так как я уже говорил конкретно об отношениях между мужчиной и женщиной, я решил оставить их сегодня вне обсуждения. В настоящей статье все общие утверждения, которые я делаю об отношениях, должны быть приняты, если не указано иное, как относящиеся только к взрослым мужчинам».

Всего четырьмя предложениями Вудбёрн просто вычёркнул женщин из собственной концепции «эгалитарных обществ». Мимоходом антрополог сослался на свои прежние работы, где он подробно рассказывал о реальных взаимоотношениях полов в этих «эгалитарных обществах». К примеру, о хадза, в изучении которых Вудбёрн фактически был пионером, он писал в одной из них: «Большая часть обычаев хадза сосредоточена на агрессивной сексуальности мужчин. В отсутствие важных прав на движимое или недвижимое имущество большое внимание уделяется соперничеству между мужчинами за сексуальные права над женщинами» [235]. Там же Вудбёрн описывал случаи изнасилований. Вудбёрн как никто знал, что о равенстве полов у хадза говорить сложно.

Вудбёрну вторит и Кристофер Боэм, в первой же главе книги «Иерархия в лесу» прямо заявив, что понятие «эгалитарное общество» не означает равенства полов, но именно равенство среди мужчин. «Меня интересует политическая жизнь группы, а не семьи», пишет Боэм. Мимоходом он делает интересное замечание, как столетиями для видных философов образцом демократических идеалов выступала Древняя Греция, где полноправные граждане-мужчины выступали на равных, но при этом факт жёсткого угнетения женщины в том же обществе мало кого интересовал.

Феминистские антропологи в связи с этим заметили: когда в науке идёт речь о «зарождении социального неравенства», то, как правило, говорится сугубо о том, когда одни мужчины начали господствовать над другими мужчинами. Мужское господство над женщинами выпадает из этой схемы. Но почему? Не потому ли, что подчинённое положение женщин в рамках всей человеческой культуры мыслится как нормальное или даже естественное?

В неявном виде учёные часто демонстрируют такой подход: приниженное и даже откровенно угнетённое положение женщин у разных традиционных народов либо просто проходит мимо их взора, либо же вызывает желание как-то оправдать такое положение дел. Вот несколько примеров. Советский австраловед Владимир Кабо в книге «Первобытная доземледельческая община» (1986) описывал тасманийцев следующим образом: «О положении женщины в тасманийском обществе пишут многие очевидцы, и все сходятся в одном: женщины занимали приниженное положение. В детстве они были подчинены родителям, затем мужьям; мужчины перекладывали на женщин самую тяжёлую и утомительную работу, отбирали у них большую и лучшую часть пищи, били и т. д. Руководили племенами и общинами только мужчины. Даже если положение тасманийских женщин и не было столь приниженным и рабским, как это казалось европейцам, не понимавшим, что перед ними – традиционное разделение труда, всё же ясно, что тасманийское общество было совершенно чуждо матриархату, который нередко постулируется для ранних стадий общественного развития». Известно, что при контактах с первыми европейцами тасманийские мужчины в обмен на чай, табак и собак отдавали своих женщин. В приведённом примере показательно, как учёный пытался сгладить угнетение тасманийских женщин отсылкой к «традиционному разделению труда». Так и проявлялось неосознанное представление о естественности угнетённого положения женщин.

Подобные спасительные формулировки были популярны в советской литературе. С. А. Токарев, ещё в 1933 году описавший тяжёлое положение женщины в меланезийских обществах, где они вынуждены были выполнять самые изнуряющие работы и просто являлись рабынями у мужчин, сопроводил это комментарием: «Если женщина и несёт на себе большую часть хозяйственных работ, то это не означает её угнетения и не порождает его, а скорее является для неё вопросом гордости и чести». Отдельно интересно, как автор преподносил тот факт, что меланезийские мужчины с помощью особых ритуалов буквально терроризировали женщин, когда дело доходило до насилия и даже убийств (подробнее рассмотрим эти практики в главе Древний мужской культ). По гипотезе Токарева, вынужденной соответствовать тезисам марксизма, мужчины восстали против некогда царившего материнского права и таким образом насаждали новое право – отцовское. «Это было внезапное и насильственное вторжение новой организации, хотя уже самая быстрота и лёгкость распространения… по широкой территории свидетельствуют о том, что эта новая организация удовлетворяла назревшей потребности общества», писал автор [91]. Иными словами, мужчины стали терроризировать женщин, так как в этом возникла потребность у «общества». Согласно этой формулировке, либо женщины не являлись частью общества, либо только мужчины чувствовали эту «общественную потребность», что, конечно же, весьма курьёзно. Если бы кто в те годы сказал, что господство буржуазии выражает потребности общества, на него бы свалилась масса проблем.

Этим же руслом идёт Иэн Моррис, пытаясь доказать, будто охотникам-собирателям свойственно равенство и отсутствие иерархий. Он приводит слова бушмена, утверждавшего, что у них нет вождей, а точнее, есть, но каждый сам себе вождь. Затем Моррис цитирует мужчину племени óна – аборигенов Огненной Земли, – полагая, будто тот сказал то же самое, что бушмен: «У нас много вождей. У нас все мужчины – капитаны, а женщины – матросы» [74, с. 78]. Положение женщин у огнеземельцев этнографы всегда описывали как подчинённое, но этот момент просто выпадает из концепции Морриса, так как, похоже, он, как и Вудбёрн, говорит только о мужчинах.

Как видно, низкое положение женщин в научной литературе просто оставалось незамеченным или порой скрывалось за хитроумными формулировками. Дэвид Грэбер даёт другой пример, рассказывая о слепоте своего предшественника – Пьера Кластра, изучавшего индейцев Южной Америки в первой половине XX века: «Кластру удаётся беспечно рассуждать о "бескомпромиссном эгалитаризме" тех самых обществ Амазонии, которые известны использованием групповых изнасилований в качестве метода подавления женщин, выходящих за рамки привычных гендерных ролей. Это столь вопиюще, что некоторые могли бы удивиться, как он мог упустить этот факт из виду… Кластр во многих отношениях – наивный романтик» [38, с. 22]. Дальше уже сам Грэбер перечисляет ряд эгалитарных народов Южной Америки, но при этом честно замечает: «Ни одно из данных сообществ не является полностью эгалитарным: в них всегда существуют ключевые формы доминирования, по меньшей мере, мужчин над женщинами, старших над младшими».

Грэбер напоминает, как опрометчиво верить авторам, склонным давать какие-либо обобщающие характеристики тем или иным обществам. Если человек привык видеть женщину угнетённой и считать это «естественным», то он не заметит её угнетения и в других обществах. В записях Фритьофа Нансена о положении женщин у эскимосов видна аналогичная тенденция. Он говорит, что не согласен с авторами, считающими положение женщины здесь угнетённым, и добавляет: «Конечно, согласно первобытным взглядам эскимосов, женщина считается собственностью мужчины: они могут украсть, купить или обменять своих жён, иметь их несколько, если у них на то есть средства. Тем не менее, обращение с женщинами всегда хорошее, пожалуй, даже лучше, чем у других народов, где взгляд на женщин как будто несколько иной» [75, с. 52]. И уже дальше полярник подробно описывает положение дел: в обязанности мужчины входит только охота на крупную дичь, а затем уже в дело вступают женщины – они должны разделать эту добычу, а также «варить кушанье, дубить кожи, обтягивать ими каяки и другие лодки, шить одежды и справлять всякие домашние работы. Если семья выехала на оленью охоту, то мужчины только убивают животное, а женщины волокут убитого зверя к шатру, что иногда представляет весьма нелёгкую задачу… Мужчина проводит большую часть времени на море, а женщина сидит дома и почти постоянно занята работой; мужчины, вернувшись домой, обыкновенно только лентяйничают, спят или занимаются рассказами. Единственным их занятием на суше является чистка и починка охотничьих снарядов». То есть Нансен рисовал самую типичную картину для всех традиционных народов (даже скотоводческих и земледельческих), где женщины выполняют преимущественную часть работ, тогда как свободное время бывает только у мужчин, но исследователями это просто обозначается как «традиционное разделение труда», и вопрос считается закрытым. Нансен писал дальше: «Правда, в общественном отношении между мужчиной и женщиной существует известная разница. За обедом мужчинам, и, в особенности, отважным охотникам, еда и кофе предлагается прежде всего. После них едят женщины и дети. Эскимосы не выказывают также особенной вежливости по отношению к женщинам, и, когда те заняты тяжёлой работой, только смотрят на них да посмеиваются, не думая о том, чтобы помочь им… Даже умирающая женщина пользуется меньшим вниманием, чем мужчина; её готовы похоронить чуть ли не живьём, что иногда, к сожалению, и случалось».

В тему положения женщин в обществе эскимосов можно вспомнить и пламенную речь эскимоса c Кадьяка, который в конце XIX века кричал русским завоевателям: «Вас мы считаем хуже баб» – реплика наглядно характеризует отношение к женщинам. К этому можно добавить, что эскимос не может отправляться в дальний поход без жены. А если жена почему-то не может, то он должен одолжить жену у соседа. Зачем? Затем, что помимо приготовления пищи и починки одежды в задачи жены входит и разжёвывание замёрзших подошв обуви мужа по утрам. Обратная картина – чтобы муж жевал обувь жены – немыслима для всех традиционных обществ.

Самый же интересный пример слепоты по отношению к подчинённому положению женщин тот, в котором слепоту проявляет сама женщина. Луиза Мишель – французская революционерка и феминистка, в 1873-м сосланная за свою деятельность в Меланезию на Новую Каледонию. Мишель пришла в восторг от аборигенов канаков, которые, как ей казалось, выступили идеальным подтверждением её анархических взглядов: они виделись ей живущими такой идиллически чистой, первозданной жизнью, какой только и могло жить общество без капитала и государств. Мишель написала о канаках несколько работ, делая акцент на их равенстве, но при этом она удивительным образом обходила вниманием суровое угнетение женщин в их обществе. В одной книге она отмечала, что в языке канаков женщина обозначается аналогом слова «ничто» [186, p. 46]. В другой работе Мишель писала: «Мужчины…часто ревнуют своих женщин. Говорят, что в случае доказательства вины женщины, её могут убить. В случае неверности жены, соплеменники мужа совершают возмездие, подвергая изменницу ужасающим оскорблениям (так называемые "последние негодования"). Мужчины, при этом, могут иметь столько жён, сколько они в состоянии прокормить; обычно они делают их своими рабынями» [187, p. 213]. Но в целом в своих работах темы эти Мишель не развивала. Она предпочитала считать общество канаков эгалитарным, просто закрыв глаза на положение женщин.