Читать книгу Князь Меттерних: человек и политик - Павел Юхимович Рахшмир - Страница 5

Есть разные варианты начала биографического повествования. Можно попытаться сразу же заинтересовать читателя, создать вокруг книги ореол некой загадочности или начать с какого-то драматического эпизода, дающего ключ к психологии персонажа, его судьбе. Но в нашем случае, кажется, лучше бесхитростно и традиционно идти непосредственно от того, что принято именовать анкетными данными: дата и место рождения, происхождение, семейные связи. Они объясняют многие черты характера, выбор жизненного поприща, особенности карьеры нашего героя.

Хотя в жизни главного действующего лица книги было достаточно драматических ситуаций, резких поворотов, но все же прозаическое начало явно доминировало над романтическим. Это отнюдь не означает, что жизнь его была скучной и неинтересной; в ней было практически все, что может заинтересовать самого искушенного читателя. «История моей жизни, – говорил князь Меттерних, – не роман. Впрочем, и роман тоже». Ему же принадлежит высказывание, с которым нельзя не согласиться: «Моя биография может быть неблагоприятна для меня, но не должна быть скучна. Особенно те годы, в которые я разыгрывал шахматную партию с Наполеоном»[62].

Когда 15 мая 1773 г. в семье графа Франца Георга Карла Меттерниха Виннебурга-Бейльштейна родился сын-первенец, вряд ли его родители могли помышлять даже в самых смелых предположениях о предстоящей ему карьере. Правда, не исключено, что где-то в глубинах подсознания его честолюбивой матери графини Беатрикс возникали неопределенные туманные мечты о блестящем будущем сына. Через сорок с лишним лет она даже припомнила некое знамение, предвещавшее будто бы ее сыну великое будущее. «Гроза в момент твоего крещения, – писала она сыну в феврале 1814 г., – была признаком того, что ты предназначен для величайших дел»[63].

Действительно, сын Франца Георга и Беатрикс взлетел чрезвычайно высоко, но для этого ему не пришлось обламывать крылья о сословные перегородки, выбиваясь из сил, карабкаться по ступенькам иерархической лестницы. Многое ему было дано от рождения. Фамилия Меттернихов-Виннебургов была занесена в «Золотую книгу» европейской знати. Истоки рода терялись в незапамятном прошлом. Не без доли самоиронии, но и не без явной сословной гордости Меттернихи хранили легенду о происхождении своей фамилии. По одной из версий, еще в эпоху Карла Великого, когда император оказался в трудном положении – вернулись к язычеству саксы, всюду восстания, мятежи, – он вспомнил о маркграфе Меттере. Тот не прибыл вовремя на выручку императору. Кто-то из окружающих предположил, что и он переметнулся к врагам, на что Карл будто бы убежденно воскликнул: «Metter – nicht!» И действительно, граф опоздал по уважительной причине: сражался с язычниками, сокрушая их идолов. Так и появилась фамилия Metternich. Другая версия относилась к временам германского короля Генриха Птицелова и тоже подчеркивала верность рода сюзерену[64].

Достоверные сведения о семействе Меттернихов-Виннебургов относятся к XVI в.[65], когда в период Реформации они сделали выбор в пользу католицизма и связали свою судьбу с династией Габсбургов. Один из ранних Меттернихов – Генрих – участвовал в сражении при Белой горе (1620 г.), где войска императора Фердинанда разбили чешских повстанцев. Наградой ему стало владение Кёнигсварт (Кинжварт) в Западной Чехии. Но носивший титул рейнграфа Меттерних предпочел оставаться в Рейнланде. Его брат Лотар стал архиепископом Трира, князем-электором Священной Римской империи, т. е. обладал правом участвовать в выборах императора. О Кёнигсварте Меттернихи вспомнили через полтора столетия, когда им пришлось бежать с берегов Рейна под напором Французской революции. В 1679 г. один из Меттернихов, Карл-Генрих, получил сан архиепископа Майнца и тоже был князем-электором.

В конце XVII в. Меттернихи обосновались в Кобленце. Здесь и родился Клеменс Венцель Лотар Меттерних – будущий государственный канцлер Австрийской империи. Первые два имени он получил от крестного отца, покровителя семейства Трирского архиепископа Клеменса Венцеля, а третье – тоже по имени Трирского епископа, своего предка. В Рейнланде прошли его детство и юность. Даже будучи первым после императора человеком в Австрийской империи, он ощущал себя больше рейнландцем, чем австрийцем. В одном из писем Доротее Ливен (1819 г.) он сравнивает Вену с любовницей, которая выматывает все силы и на чью любовь не хочется отвечать. «Рейн течет в моих жилах», – так в элегическом тоне писал сей государственный муж в конце своей жизни. Нигде не чувствовал он себя лучше, чем в своем рейнском княжеском домене Йоханнисберге, пожалованном ему императором Францем I.

Рейнланд – западная окраина империи Габсбургов – представлял собой своеобразный уголок Европы, где скрещивались разные политические и культурные влияния, сплав партикуляризма и космополитизма, потому что локальная рейнская специфика – это, в сущности, европейский дух, который был сильнее и германского, и имперского. Сама Габсбургская империя, пестрая, многонациональная, прививала знати аристократический космополитизм. Собственно австрийские, венгерские, чешские, рейнские, бельгийские аристократы составляли господствующий слой империи. Не случайно Талейран называл Австрию «европейской палатой пэров». Конечно, аристократический космополитизм не ограничивался пределами Габсбургской империи. Выходцы из знати чувствовали себя как дома практически при любом дворе. Их общим языком был французский. Это облегчало их миграцию, карьеру, особенно дипломатическую. При многих европейских дворах было принято считать, что дипломатическая служба – удел иностранцев, которые лучше знают заграницу, имеют там широкий круг связей. Достаточно взглянуть на высший эшелон дипломатического корпуса России начала XIX в. Уже гораздо позднее, в начале своей дипломатической карьеры, Бисмарк жаловался, что ему, коренному пруссаку, трудно было пробиться через плотный ряд непруссаков.

Хотя Меттерних не раз кокетливо уверял, что на стезю дипломатии он был втянут скорее по стечению обстоятельств, чем по влечению души, его жизненный маршрут во многом был предопределен средой, воспитанием, а внешние обстоятельства послужили своего рода катализатором. Его отец в 1768 г. был назначен послом архиепископа при Венском дворе. Осторожный и флегматичный Франц Георг не дал втянуть себя в борьбу придворных группировок и даже снискал расположение могущественного канцлера В. А. Кауница (1711–1794 гг.). Флегматичность не мешала Францу Георгу быть весьма галантным кавалером и пользоваться успехом у дам. Он по праву считался знатоком придворного этикета, церемониала и всегда упорно добивался пунктуального соблюдения всех формальностей.

Благоволение Кауница способствовало его браку с графиней Марией Беатрикс Алоизией Кагенегг (1771 г.), семейству которой покровительствовала императрица Мария Терезия. От отца Клеменс унаследовал крепкое здоровье, а от матери – изысканную аристократическую красоту. Интеллектуально графиня Беатрикс значительно превосходила своего мужа. Она отличалась остроумием, изяществом стиля, великолепно писала по-французски. Лучше было не попадаться на ее острый язычок. Она использовала венские связи, чтобы содействовать карьере не очень энергичного мужа. В этом ей помогла дружба с незнатным, но влиятельным чиновником И. Г. Лейкамом, от которого зависели назначения по дипломатическому ведомству. Ее связывали дружеские отношения с сыном Кауница и особенно его невесткой. Позднее это обстоятельство окажется судьбоносным для Клеменса.

Пока же в 1773 г., в том самом, когда родился будущий канцлер, его отец получил назначение имперским министром в Трире, Кельне и Майнце, а одновременно стал представителем Трирского архиепископа-электора Клеменса Венцеля в Вене. В 1778 г. его функции имперского представителя были распространены и на Вестфалию. Он прочно обосновался в Рейнланде. Отношения его с женой, видимо, складывались непросто. Перед Клеменсом в 1771 г. родилась дочь Полина, через год после сына-первенца появился его брат Иосиф, «добрый Пепе», чья жизнь прошла совершенно незаметно. Родив в 1777 г. быстро умершего Луи, Беатрикс больше не рожала, хотя частые роды в те времена были обычным делом. Скорее всего, она разочаровалась в муже, человеке инертном и ограниченном. В Вене он нередко бывал предметом насмешек. Будущий соперник Клеменса граф И. Ф. Штадион называл его отца в письме к императору Иосифу II (1785 г.) болтливым занудой. В 1791 г. Франц Георг был назначен полномочным министром в австрийских Нидерландах. Штатгальтерская чета, герцог Саксен-Тешенский Альберт и эрцгерцогиня Мария Кристина, просила императора Леопольда II – брата эрцгерцогини – направлять депеши непосредственно им, так как имперский министр не удосуживался передавать их вовремя. Не справлялся он и с дипломатической перепиской, будучи, в отличие от сына, не в ладу с пером.

Поскольку муж не оправдал ее ожиданий, Беатрикс посвятила себя старшему сыну. «Мать – друг всей моей жизни»[66], – признавался Меттерних уже в зрелом возрасте. Для нее он – возможность реализовать неосуществившиеся честолюбивые мечтания. Внешне и духовно Клеменс был сыном своей матери. С детства он привык ощущать себя красавчиком, у него рано формируются задатки будущего салонного льва. Клеменс блестяще владел искусством нравиться, умел очаровывать, и притом не только дам. Силу его обаяния испытывали многие даже поначалу неприязненно настроенные к нему люди.

От матери Клеменс унаследовал склонность и дар (у нее нераскрывшийся) к интриге, умение облекать свои мысли в изысканную форму. Ей он во многом обязан пониманием тонкостей светской жизни, роли женщин и в свете, и в политике. Что касается последнего, то Беатрикс могла показать это на свежем примере императора Иосифа II (1741–1790 гг.), который в последние годы жизни много часов провел в кружке из пяти избранных венских великосветских красавиц. Биографы Меттерниха в этой связи часто приводят и совет из письма Франца Георга сыну, чтобы тот не пренебрегал в салонах пожилыми дамами, уделял им внимание, был любезен с ними. Но швейцарский историк Э. Корти справедливо полагает, что Франц Георг давал этот совет со слов жены[67]. Вместе с искусством нравиться мать развила в нем умение приспосабливаться к разным обстоятельствам. «Если вы находитесь в Германии, восхищайтесь германской музыкой, во Франции – французской»[68], – советовала она ему. Беатрикс переписывалась с сыном на французском языке, помогая ему оттачивать стиль. Клеменс настолько преуспел в этом, что отец забеспокоился, не скажется ли это негативно на его владении немецким языком. «Необходимо, – наставлял он сына, – чисто говорить и писать на родном языке. И чтобы пользоваться им, я буду вести нашу переписку по-немецки»[69]. Не менее важно и другое. В отличие от многих отпрысков аристократических семейств, о которых поглощенные светской жизнью родители просто-напросто забывали, передоверив их попечению кормилиц и гувернеров, Клеменс вырос окруженный материнским теплом и заботой. Этим объясняется, видимо, его ровный характер, доброжелательное отношение к окружающим и, самое главное, то, что его соратник и друг Генц назвал «талантом к счастью». Он умел наслаждаться большими и малыми радостями жизни, почестями, роскошью, любовью многих женщин, музыкой, произведениями искусства, интересной беседой, избегая по мере возможностей драматических коллизий, нервных потрясений. Ему были чужды страстные порывы, глубокие чувства; их заменили сентиментальность, чувствительность. Слезы легко и часто выступали у него на глазах, чтобы мгновенно высохнуть. Наверное, это облегченное восприятие жизни – одна из важнейших причин его долголетия.

Клеменс получил весьма приличное домашнее образование. Его отец, масон, вольный каменщик, придерживался широких взглядов на воспитание и прибег к услугам аббата-католика и профессионального педагога-протестанта. Тогда были в моде педагогические методы Базедова-Кампе. Учитель младших Меттернихов Симон был не просто последователем, но и родственником Кампе. Будучи поклонником Руссо, он познакомил воспитанника с идеями Просвещения. Хотя до восприятия Руссо юный Клеменс не дошел, но Вольтер на всю жизнь оставался его любимым автором. Элементы вольтерьянского просвещенческого рационализма навсегда вошли в его мировоззрение. Хотя веры в бога он не утратил, но религиозные проблемы сами по себе мало его занимали. Базедовский метод воспитания предполагал особое внимание к физическому воспитанию, и Клеменс научился хорошо плавать, ездить верхом, фехтовать. Все это позволило ему долго сохранять осанку и элегантный вид.

В предреволюционном 1788 году Клеменса отправили в Страсбургский университет. Выбор был не случаен. Он в известной мере свидетельствовал о том, что юношу решили готовить к дипломатической карьере. Школа профессора К. В. Коха, специалиста по международному праву, пользовалась известностью за пределами Страсбурга. Здесь же работал крупный историк Шлёцер. Среди учеников Коха такие фигуры, как Талейран, будущий баварский министр иностранных дел граф Монжеля, Бенжамен Констан. В университете французский дух преобладал над германским. Интернационален был и состав студентов. Естественно, что эльзасцы и рейнландцы составляли большинство, но учились здесь и французы, и англичане, и швейцарцы, и даже русские. У молодого Меттерниха учеба органично сочеталась с насыщенной светской жизнью и постепенно превращалась как бы в приложение к ней. Тем более что учение давалось ему легко. Благодаря связям матери Клеменс был рекомендован князю Максимилиану фон Цвайбрюккену, будущему королю Баварии, чей салон стал для студента-аристократа вторым домом. «Баварский король, – вспоминал много лет спустя Меттерних, – был мне как отец»[70]. Клеменса настолько захватила светская салонная круговерть, что соученики вывели «формулу Меттерниха» из трех «F» (fin, faux, fanfaron – утонченный, фальшивый, хвастливый). И все же университетские годы не прошли для него впустую. Пусть и играючи, но он приобрел определенный запас познаний о праве, истории, естественных науках.