Читать книгу Новые переводы. «Луч микрокосма», «Самозваный царь Степан Малый» - Петар II Петрович Негош - Страница 2

Да, всегда, мой дорогой наставник,

над певцами сербов свет небесный,

глупо воспевать судьбу людскую,

жизнь людей на страшный сон походит!

За врата чудес людей изгнали,

человек себя считает чудом;

выброшен на бурный берег жизни

случая таинственной рукою,

бедняком он стал здесь беспризорным,

потаённым промыслом водимым;

вспомнится ему былая слава

и блаженство первое приснится —

зыбким будет сон, воспоминанья

оборвутся вдруг на самом главном,

скроются из поля его зренья

в летописи вечности бескрайней;

он идет по сумрачной дороге,

а на сердце горечь остаётся,

путы на себе он рвет напрасно,

мрак его беспамятством окутал.

Здесь, под облаками, средь туманов,

дважды человека зачинали,

во двойной качали колыбели.

То ли послан он Творцом на землю

в знак таинственного наказанья,

то ли утешенье здесь находит,

и земля ему блаженство дарит?

Это самая большая тайна,

вечное людей недоуменье,

а ключи от тайны той во гробе.

Непрестанно человек стремится

внутренним своим проникнуть взором

в лоно цветоносное природы;

соками живыми напитавшись

от щедрот красы её прелестной,

мать природу смело вопрошает:

для чего Творец её украсил —

для детей своих неисчислимых,

или мы в её руках игрушки,

или то и это, всё здесь вместе?

Но кормилица моя земная,

изукрашенная многоцветьем,

окружённая лучами солнца,

из цветов венки себе сплетает,

бисерною их кропит росою

под круженье звёзд светловолосых,

чтоб красавицей наутро выйти

пред очами своего владыки,

а на человечье любопытство

отвечает мне всего лишь смехом.

Раз за разом, и опять, и снова

свод лазурного святого неба,

с бриллиантами его созвездий,

заклинал душой я распалённой,

чтоб открыл мне тайну мирозданья.

Или свод блистающий небесный

мне откроет вечности страницы,

дабы славил я Отца благого,

или прочитаю в книге звёздной

о своем ничтожестве бессильном?

Вопрошал со многим я вниманьем

мудрецов земли о человеке,

о его значенье перед Богом,

противоречивы были их ответы,

подозрительно непостоянны:

все их мысли, собранные вместе,

только так и можно обозначить:

как глухонемого звук невнятный,

как во тьме напрасное блужданье,

как бессильный взор во мраке ночи.

Человек кругом окутан снами,

призраки ему в тех снах приходят,

да и сам он вовсе не уверен,

что не превратился в привиденье.

Он пытается придумать способ,

как от этих снов освободиться,

но напрасно льстит себя надеждой!

Человек навек во снах утоплен,

в подземельном сумрачном их царстве,

в зеркалах ужасных сновидений!

Сметка и проворность человека

делают его весьма умелым

на бессмысленном базаре жизни;

только вот у крыльев его воли

кто-то сухожилия подрезал;

поводырь ослепший его водит,

гибельные страсти им владеют;

злоба, зависть, адское наследье

ниже зверя ставят человека,

ум опять с бессмертными равняет.

В этой жизни, временной и бурной,

к человеку не приходит счастье.

Он к нему стремится всей душою,

но не знает, где оно укрылось;

чем к вершине славы люди ближе,

тем от счастья делаются дальше.

О земля! ты, матерь миллионов,

счастья сыновьям не посылаешь;

попытаться стать владельцем счастья —

словно выпить чашу Геркулеса.

Время жизни человека кратко,

осень следует за знойным летом,

льдистая зима её сменяет;

дни за днями ходят, чередуясь

и страданья человека множа.

Где же ты, людское наше счастье?

Где оно, желанное блаженство?

Кто безумный ветер остановит,

укротит бушующее море,

кто предел желаниям поставит?

Каждый смертный, на земле рождённый,

собственной обителью владеет —

храмом человеческого сердца,

здесь, под сводом жалобы и грусти,

под источенной страстями крышей,

муки сразу всех времён гнездятся.

Родовое горькое наследье

человек оставил человеку,

и счастливейших оно отыщет

в их гармонии, чреватой смертью.

То, что глубоко лежит на сердце,

никому другому не расскажешь;

подаём различные мы знаки,

в жестах разных и в телодвижениях

внутренние чувства проступают.

Но все наши выраженья слабы,

и все наши чувства не покажут

то, о чём нам рассказать хотелось, —

выйдет только лепет несуразный,

бред души, под спудом погребенной.

Всяко посмотри на человека

и суди о нём ты, как захочешь, —

человек для человека тайна.

Человек – тварь, избранная Богом;

если солнце свет свой порождает

и его сияние не ложно,

ежели земля наша не призрак,

то душа бессмертна человека,

в смертном прахе спрятанная искра.

Мы лучи, охваченные тьмою.

Непостижный и Всевышний Боже!

Беспредельный ум Твой – наша искра,

замысел Твой спрятан в человеке;

выбросил Ты к нам, на бурный берег,

из Твоей сокровищницы жемчуг.

День – Твоя пресветлая корона,

ночь – таинственнейшая порфира,

непонятных нам чудес явленье.

Дел Твоих постичь мы не умеем,

только восхищаемся Тобою.

Пифагор! Вы вместе с Эпикуром2

злобные тираны душ бессмертных,

тёмная вас покрывает туча

и последователей всех ваших.

Вы людское имя исказили,

званье человека перед Богом,

уравняв с животным бессловесным;

искру Божью вы лишили неба,

а она сюда с небес низверглась —

в мёртвые объятья смрадной смерти.

Сочинениям безумным вашим

лишь одни глупцы поверить могут.

Если б ночь наш шар не посещала,

разве так бы свет сиял небесный?

Без клыков зимы свирепой, лютой

разве б мы тепла узнали благо?

Без тупых и ослеплённых взоров

светлые умы разве блистали б?

Только пламенной душе поэта

всемогущества открыта тайна.3

Чудеса святых небес высоких,

всё, что здесь цветёт, искрит, лучится,

все миры, что лишь уму доступны,

лики все и смерти, и бессмертья —

вкупе всё, что только есть на свете,

создано Отцом поэтов общим.

Сколь священно звание поэта!

Голосом его вещает небо,

светлый луч торит ему дорогу,

величает он Творца благого.

Дивные певцы из наших сербов

миру угождать не захотели

и за это много пострадали.

Судьбы наши нам с тобой известны,

думаю, нет на земле подобных.

Я спустился к самым вратам ада,

тартар вышел на меня с проклятьем,

вижу его мерзкое обличье;

на судьбу роптать мне не пристало,

у Творца в руке моя надежда.

На тебя я вот что возлагаю:

пусть воспламенятся, засверкают

пред очами сербов и славянства

и Душан, и Обилич, и Джордже,

и другие сербские герои;

да исторгнешь слово посрамленья

на Вуицу, Вукашина, Вука4 —

богомерзких порождений сербства:

опозорили они нас, сербов,

ад им будет малым наказаньем!