Читать книгу Новые переводы. «Луч микрокосма», «Самозваный царь Степан Малый» - Петар II Петрович Негош - Страница 3

Вовсе нелегко в полет пускаться

на ладье с распятыми крылами

без вожатого и без кормила

в океан бескрайний и воздушный,

где и солнца – только капли света,

и миров едва заметны искры,

где бушуют, свирепеют ветры,

смертного глазам не дав открыться,

гонят его в мрачное жилище,

Богу лишь его известна участь.

Правда, освященная Всевышним,

да святится имя Твое всюду,

до границ непостижимых света,

защити меня щитом могучим

от всех бурь и кораблекрушений.

С алтаря пречистого вот жертва!

Не дают ей прямо к небу выйти —

эта жертва к небесам взывает!

Твоего раба худого видишь,

что плывет к святилищу по морю;

верный Тебе раб готов на муки,

он завет Твой высший исполняет;

спорит в море с яростною бурей,

что бросается в него волнами,

страхом гибели его пугает,

хочет потопить в кипучей бездне.

Поразил, Господь, Ты злую силу,

не принявшую Твои законы,

ужасом наполнившую мрачным

горизонт наш и судьбину нашу!

Ночью страшной, бурной, разъяренной

пред очами вдруг лучи блеснули,

будто ангельский был слышен голос:

«Я в душе твоей, злом помраченной,

образ славы и огня бессмертья,

знаю я, что вас, людей, сгубило.5

Понапрасну страстного поэта

с божеством равняют, величают —

я один лишь мрак ваш проницаю,

достигаю и до врат небесных».

Расскажи, бессмертное созданье,

про твое внезапное паденье

и во времени твое плененье,

во плачевной, горестной юдоли:

нечестивая какая сила

разлучила тебя с вечным Богом

и закон Его в тебе попрала,

отчего гнев вечного Владыки

противу тебя так распалился?

Про твое несчастье мне поведай!

Ужас весь внезапного паденья

ты никак постичь не можешь, смертный!

Тяжкого мучения мы жертвы

из-за пагубного преступленья.

Забываем мы свое наследство,

бытия довременного благо,

счастия бессмертного источник,

райские поля и их блаженство,

взгляд Творца, нас к жизни выводящий, —

всё забвенье злое поглотило.

О бессмертья искра, вырвись к свету

из застенков роковой темницы,

воспари на лёгких крыльях света,

с вечной жизнью пламенною слейся;

с глаз моих ты убери завесу,

непрозрачный смертоносный полог;

взоров мысленных пусть не коснется

безрассудство мятежа людского —

устреми их ввысь, к полям блаженства,

к освященной храмине творенья.

Там большую колыбель увижу,

зыбку вечности, её начало;

вечность поднимается на крыльях,

улетает вдаль, в простор бескрайний,

и скрывается от наших взоров;

взгляду человека невозможно

в вечность неприступную проникнуть,

где рождаются миры, светила,

где бессмертные роятся духи,

совершается зачатье мира.

Уведи меня в простор небесный,

где возникла ты и зародилась,

увидать блаженные жилища,

следом за архангелом летая

на крылах бессмертия и света

под знаменами небесной славы —

славы светоносной, милосердной;

заключённого в сем смертном теле

ты меня и здесь сопровождаешь —

по трясинам горестной юдоли.

«Я и есть в тебе бессмертья искра6, —

говорит мне светлая идея. —

К вечному снесу тебя огнищу,

от которого я прилетела,

только сбрось телесные оковы,

отряхни прах немощного тела,

не стенай под игом тела больше —

то сосуд и слабый, и скудельный,

под косою смерти быстро никнет,

враг питается им человечий».

«Следуй вслед за мной», – она велела;

повела высоко, в царство света.

Словно капля от росы цветочной

или льда прозрачного осколок,

если солнышко на них чуть глянет,

лучики его в себя вбирают,

так и я от отсветов небесных

сделался теперь на них похожим.

К небу чувство родственное движет,

как магнитом тянет меня к небу.

Слабые и маленькие искры

между солнц зажглись огнями света

и обилием лучей бессмертных

полнят все миры и все пространства.

Свет огромный искра порождает,

океан составили те капли,

в них Творец величием сияет,

весь искрится, словно бы от солнца,

люди перед Ним идут богами,

все Создателя благого славят.

Шесть небес подвижных прохожу я7,

млечных шесть путей я пролетаю —

шар за шаром сферы составляют;

совершают здесь шары вращенья

в установленном Творцом порядке,

по орбитам, что определила

Всемогущего благая мудрость,

тайна их известна только Богу,

управляющему мирозданьем,

всеми несчислимыми мирами.

Прохожу я пять небес недвижных,

за лучистой следуя идеей,

и повсюду вижу только царство

неподвижного великолепья:

расстояния здесь беспредельны,

свет один лишь движется, играет,

всё наполнено его лучами,

словно видишь острова морские,

снегом занесённые зимою, —

их пловец издалека заметит.

Но постой, Божественная искра!

Все круги возможные прошли мы:

луч опасен глазу человека,

взору смертного вредить он может;

бесконечен лишь простор небесный,

у воображенья есть граница.

Дочь небес услышала моленье,

изменила свое направленье

по путям великим мирозданья;

на холме мы оказались светлом.

Свет залил мои земные очи

так, что чувства я почти лишился,

ниц упал я на холме хрустальном

и закрыл лицо своё руками,

отвести назад не смею руки.

Слышу голос музыки бессмертья

и небес гармонию я чую,

благодатная излилась сладость

на мою взволнованную душу —

словно ток Божественный струится.

Спутник мой берет меня за руку,

ласково и тихо произносит:

«Встань же, общего Творца созданье,

быстро ты, однако, насладился

Божьими предивными делами;

не содержат светлые творенья

ничего опасного для глаза —

без погляда всякий свет бледнеет».

На холме устроив незнакомом,

ободрял меня посланник неба.

Духа благосклонное вниманье

в умиленье смертного приводит —

в ангельском почувствовал я взоре,

что теперь на мне остановился,

доброту, приязнь, расположенье.

«О Предвечного блаженный сыне, —

молвил я ему со умиленьем, —

почему тебе я интересен,

недостойного, за что меня ты

ангельской заботой окружаешь?»

«Поручение высокой воли

я, хранитель ангел, исполняю,

долга своего я не оставлю —

светлый луч неотделим от солнца;

мы прошли земное поднебесье,

где мятеж безумный ваш случился,

сквозь громовые прошли мы тучи;

это поднебесие опасно —

духи падшие здесь обитают,

невозможно здесь без попеченья.

Никакая здесь душа не может

без Создателя священной воли

выйти из оков смертельных тела,

по небесному летать простору,

первое своё искать жилище,

где витала до грехопаденья.

Знаешь, кто привык сидеть в болоте,

не имеют правильных понятий;

мы на небесах живем духовно,

а материя лишь царство гнили.

Все намеренья твои Бог видит:

ты падения причину ищешь.

Поведу тебя, куда захочешь

(участь ваша мне вполне известна)».

«Ах, Творцом назначенный хранитель,

как Создателю вселенной может

быть моя судьбина интересной,

отчего меня – ничтожный атом —

божество возвышенного чина

водит по пространствам Миродержца?»

«Хочешь ли пройтись по возвышенью

мира, сотворённого упорством,

приободрить немощную душу,

сокрушённую величьем неба».

На духовном небе ангел света

так внимательно ко мне отнесся,

словно мать к испуганному сыну,

бережно утешил и ободрил.

Мы прошли на горку из топаза

и на этом холмике присели.

«Полетим туда, на это небо! —

показал своей рукою светлой,

взглядом, полным благости нездешней. —

Там престол Подателя всех светов,

в коих и купается творенье».

Что-то говорил мне добрый ангел,

я смотрел в возвышенное небо,

ангела не слышал, восхищенный,

трепетом исполненный и светом,

в сладкое бессилье погрузился.

«Все понятия земли здесь сгинут,

образы изменятся земные,

канут в Божию непостижимость!»

От светила, где мы опустились,

до державного престола Бога

превеликое есть расстоянье —

от Земли и до Урана меньше,

небосклон, какой я мог увидеть,

светлыми мирами был наполнен,

озарён вращающимся шаром,

от которого лучи бессмертья

во все стороны лились реками.

И когда Творец могучим словом

землю нашу по ветру развеет,

а все мировые океаны

струями сребристыми прольются

в пропасти необозримой бездны, —

столь же изобильные сиянья

потекут тогда, полны бессмертьем,

в необъятные просторы мира.

Сквозь пространства голубого света

многие кометы пролетали

с быстротою невообразимой

во все стороны – и так, и эдак,

то высоко к небу, то обратно;

пчелами кометы проносились

по увенчанному тишью утру.

Так вот пчелы вьются над соцветьем,

а Творец рукою благодатной

манну им цветочную дарует.

«О хранитель, Всеблагого сыне,

что шаров движенье означает

в пламенеющем том поднебесье:

эти вверх, а те назад стремятся,

тёмные – к святому небосводу,

светлые же книзу полетели?»

Лик божественный передо мною —

вечной молодости воплощенье,

утренней зари отображенье;

взоры ангельские омрачились.

«Те шары, что движутся по небу

и которые теперь ты видишь

словно темные простые пятна —

солнца это, вожаки созвездий,

убежавши из неволи тяжкой,

по священной воле Миродавца,

они ищут, где б остановиться,

чтоб принять в себя лучи бессмертья;

коронованные вечным светом

в вечности они вращаться будут».

Чуть вперед меня он пододвинул,

указал на то, что было слева.

«Видишь ли вон этот шар пустынный,

что окутан плотно черным дымом.

Он один на световом просторе

облачился в черную порфиру;

зла он всяческого воплощенье,

под единой собранного крышей,

он престол для мрака представляет,

ужасом наполненный театр!

Это ад, а Сатана царём там,

тёмный дух и ненавистник неба,

зло ему единая утеха,

он со злом навеки обручился,

злу принес невиданную жертву —

часть шестую воинов небесных

сладкого лишил навек блаженства8,

уволок их в царство страховито

на сплошные вечные мученья;

вам ведь тоже от него досталось!»

Когда выплеснет все волны море,

отбушует прошумевшей бурей,

то стихийных сил оно лишится;

изнурённое от напряженья,

море возвращается обратно

в колыбель песчаную и в зыбку.

И ослабшая душа поэта,

занесённая виденьем неба

за воображения границу,

в прежнее уныние впадает;

крыл мечтания она лишилась,

мрачные отверзлись ей провалы,

что пожрать всегда готовы душу,

словно б привиденье ей явилось;

птицей пойманной душа трепещет,

криками напугана о смерти,

разрушительнице мирозданья,

к краю пропасти душа подходит.

Ангел с белоснежными крылами

душу мою спас таким внушеньем.

«От огня Создателя не бегай!

Искра ты, сотворена для неба

и отмечена бессмертным Богом.

Позабудь свою земную зыбку,

всё чревато там неволей, плачем,

глупость там повенчана с тиранством,

люди от трудов изнемогают,

славят Цезаря и Александра,

смертоносные соблазны всюду

и везде тебя подстерегают».

Я стряхнул с себя оцепененье,

ангелу бессмертному сказавши:

«Кто из духов, светом сотворенных,

согласился бы своей охотой

на себе носить оковы смерти;

по своей кто доброй ясной воле

мятежа безумного желал бы,

где вражды полощутся знамена,

пагубные вспыхивают распри,

где гниют и каменеют души?

Наши судьбы, как отравы чаши;

вечного суда святы законы:

всё творение им покорилось.

Человек поймёт свою неволю,

первую свою вспомянет славу,

молниею к небу устремится,

но мешают ему цепи смертных,

заключенья срок ему не вышел.

Потому и смертные поэты

с врат небесных упадают в пропасть».