Читать книгу Глазами художника: земляки, коллеги, Великая Отечественная - Петр Иванович Шолохов - Страница 7

Преподаватель русского языка Фёдор Михайлович Нефёдов в памяти подростка остался довольно бесцветной личностью. Средних лет, небольшого роста, тщедушный блондин с серыми, маловыразительными глазами и кривым носом на узком, худом лице, он, очевидно, был выходцем из деревни, смешил городских ребят своим произношением, говорил «чаво», «табе», за что, по обычаю школы, получил прозвище – Чапан. На его уроках царила скука, преподаватель никогда не расставался с учебником. Заложив руку за борт форменной тужурки и как-то отсутствующе запрокинув голову, безразлично слушал ученика, отвечающего урок, беспрестанно понукивая:

– Ну, ну, ну…

Это «ну» слышалось у кафедры, пока ученик не сбивался с текста. Следовали негодующие восклицания преподавателя, смешно размахивающего руками:

– Ну, чаво там, ня знаешь, ня знаешь…

В письменных работах, сочинениях, как нам казалось, Нефёдов обращал внимание главным образом на грамматические ошибки, совершенно игнорируя содержание и форму изложения. Как-то им дана была классу общая тема – рыбная ловля. Один остроумец, в своём сочинении описав ловлю «сопляков» на нитку с копеечным крючком с наживкой из червяков, явно издеваясь над преподавателем, вздумал подменить «сопляков» китами, изукрасив при этом нашу мелководную речушку прибоями, штормами и всеми морскими стихиями. Поскольку ребята заранее были извещены автором о содержании его сочинения, при обычной раздаче тетрадей ждали неизбежного скандала. Преподаватель, отдавая злополучную тетрадь, спокойно отметил невнимательность и множество ошибок, про кита ни слова. Удивление было общее, преподаватель, заметив оживление в классе, недовольно ворчал:

– Ну чаво там ещё, чаво?

Моя первая проба пера – описание Закона Божьего – случайно очутилась в учительской и имела там печальный успех, после чего от преподавателя русского языка последовала критика в виде угрозы оставить меня на второй год: «Остроумян някстати».

В конце учебного года при переходе в третий класс приключилась ещё одна неприятность с тетрадкой письменных работ. Как ни скупы были отметки наших преподавателей по русскому языку, особенно за сочинения, я всегда получал у Нефёдова четвёрки. По ошибке одна из моих старых тетрадей попала на глаза преподавателя. В ней четвёрки были переделаны в букву Ч. Угроза Нефёдова оставить меня на второй год осуществилась.

Кроме уроков русского языка, Нефёдов вёл в школе уроки пения. В эти дни он приходил со скрипкой, тогда его форменная выцветшая тужурка кроме обычной перхоти с головы покрывалась ещё пылью канифоли. Урокам пения, как и урокам физкультуры, отводились самые последние часы занятий. Происходили они в неуютном тёмном классе нижнего этажа. Ребята заранее брали свою одежонку из раздевалки, увеличивая тесноту и пыль класса. Странно было видеть смычок и скрипку в руках преподавателя русского языка. Классная доска расчерчивалась линейками под ноты, сбоку витиевато рисовался музыкальный ключ, натирался смычок канифолью, и вызываемый к доске ученик озорно тянул за скрипкой: «До, ре, ми, фа, соль…», поглядывая при этом на доску. Затем пели все хором с хулиганскими выкриками и посвистом: «Коль славен наш Господь в Сионе…» Небывалый шум и гам сопровождали эти уроки, к ним относились несерьёзно. И преподаватель, и ученики проводили урок, как бы отбывая невольную повинность. Все ждали той минуты, когда задребезжит звонок и можно будет наконец броситься вон, забив проходы парт, и под общую потасовку выскочить на свежий воздух. По окончании высшего начального училища выпускниками на квартире Нефёдова ребята были угощаемы самогонкой. Под пьяные объятия и слёзы читались собственные стихи Нефёдова, которых я, к сожалению, не помню. Одиночество преподавателя, голые стены его комнаты, бедность обстановки, запустение бросались в глаза. При расставании каждый из нас получил «на вечную память» книжонку с автографом Нефёдова. Мне достался Конан Дойл.