Читать книгу От бомжа до бабочки - Питер Джаггс - Страница 7

Большой зеленый кузнечик наконец уселся на колючий куст, растущий в затвердевшей грязи на сухом рисовом поле у деревушки неподалеку от Бурирама. Трое детей с криками и смехом метров сто гнались за насекомым, – оно прыгало и взлетало, – и теперь осторожно подкрадывались к кусту, пыхтя от напряжения, распахнув в охотничьем азарте глаза. Самая младшая, девочка лет двенадцати, приблизилась, сложив ладони чашечкой, готовясь поймать кузнечика в ловушку и посадить к другим насекомым, уже плененным в деревянной корзинке на поясе у старшего мальчика. Едва она собралась захлопнуть ладони, Сомчит, более худой и легкий из двух мальчиков, с воплем напрыгнул на нее и сильно толкнул в засохшую грязь на жесткую стерню рисового поля.

Девочка упала на твердую землю и заплакала. Другой мальчик, крепче и кряжистее первого, в гневе набросился на друга.

– Ты это зачем? – в бешенстве закричал он. – Теперь он улетел!

Не успел худой мальчик ответить, как сокрушительный удар в живот отправил его на землю к всхлипывающей девочке. От удара у него перехватило дыхание, и он судорожно ловил ртом воздух.

– Там! В кусте! Стошаговник!21 – прохрипел он, тыча пальцем.

И в самом деле: прямо под веткой, на которую опустился кузнечик, висела тонкая зеленая змейка с крошечной головой. Рептилия была совершенно неподвижна и, благодаря камуфляжной расцветке, почти неразличима в листве. Малый размер и безобидный вид стошаговника, мирно покоящегося в зелени, заставлял забыть о том, что местные прозвали его так потому, что, когда он жалил человека, тот успевал сделать в лучшем случае сто шагов, прежде чем умереть.

– Фу-ты! – с досадой проворчал большой мальчик, которого звали Джиракет, и подобрал с земли увесистый камень. – Давай убьем эту гадину!

Сомчит поднялся на ноги, потирая ушибленный живот.

– Оставь ее, Джиракет. Не убивай. Она не просила родиться змеей.

Джиракет улыбнулся другу. Потом размахнулся и зашвырнул камень высоко в воздух, в поле, подальше.

– Ах, Сомчит, друг мой – ты всегда будешь слишком джай ди! Ладно, пойдем жарить сверчков, пока не стемнело!

Сомчит обернулся в девочке и протянул ей руку.

– Идем, Мышка. Пора домой, – ласково сказал он. Когда он помог ей встать, их глаза встретились, и странный момент понимания случился между ними, хотя они были совсем еще дети.

– Спасибо, Сомчит, – тихо сказала Ну. – Если бы змея ужалила меня, я бы уже умерла. Спасибо, что меня спас.

Сомчит взял маленькие ладони Ну в свои и взглянул ей в глаза, внезапно посерьезнев.

– Май пен рай22, Мышка, – ответил он. – Не беспокойся. Я всегда буду рядом и помогу, если понадобится, что бы ни случилось.

Дети застенчиво смотрели друг на друга, а затем неловкое мгновенье прервал Джиракет, сильно шлепнув друга по плечу.

– О чем задумались? Пошли! Кто первый, тому самый большой такатен23, – крикнул он, и трое друзей хохоча наперегонки понеслись домой, через рисовую стерню под оранжевым заревом громадного закатного солнца.

* * *

Отец снова медленно, но верно напивался и впадал в возбуждение. Раз в год за большим домом пхуяй-бана24 вокруг ринга муай тай посреди рисового поля собиралась шумная толпа деревенских жителей. На высокие бамбуковые столбы вешали громкоговорители и прожекторы, а ринг окружали громадным забором из помятого гофрированного железа, чтобы все, кто не желал расстаться с двадцатью батами за вход, не могли посмотреть шоу задарма. С темноты и до рассвета молодые мужчины из окрестных деревень пролезали на ринг между щетинистыми канатами и под завывание музыки рам муай били и пинали друг друга до бесчувствия.

Это было важнейшее событие года для всей деревни, и никто его не пропускал. Большинство местных подростков были обязаны драться, даже если не хотели. Все-таки на кону честь деревни. Отец и его друзья сидели около нашего дома, попивая лао као25 и обсуждали ставки.

– Ставь на Джиракета! – громко советовал отец. – Вот кто выиграет как пить дать. А этот Сомчит – я и сатанга на него не поставлю! Он сильный пацан, но слишком уж мягкосердечный!

Отец был прав, но за то, что Сомчит был такой джай ди26, я его и любила. Всем в нашей троице было уже по восемнадцать27. Джиракет вырос сильным красавцем, верховодил деревенскими вай рун28, мы дружили по-прежнему, но моей любовью всегда был тихий и задумчивый Сомчит. Мы никому ничего не сказали, но меж собой решили, что скоро поженимся. Джиракет и другие деревенские подростки без конца твердили о том, что настанет день, когда они уедут работать в Бангкок и у них будут машины, мотоциклы и большие дома, а все, чего хотел Сомчит – остаться в деревне и работать в поле, как его отец.

– Зачем мне в Бангкок? – спрашивал он меня, с любовью глядя на птицу или бабочку в поле. – Здесь у меня свежий воздух, полно вкусной еды, поля и моя семья. Ходи где угодно – тебя не собьет машина или тук-тук, рыбачь в ручье, гуляй по ночам – тебя не ограбят. Каждую ночь я буду спать с самой прекрасной девушкой во всем Таиланде. А что меня ждет в Крунгтепе29? Смог, бетон, отвратительная фарангская еда и дорогие проститутки. Нет уж, спасибо! Я вполне счастлив здесь!»

Все ребята смеялись над старомодными идеями Сомчита, но его это не заботило, потому что он знал, чего хотел, – а я знала, что буду с ним счастлива. Большинство оставляли спокойную жизнь в деревне и отправлялись в Бангкок или Паттайю, как только достаточно подрастали, я же смотрела на своих родителей, которые счастливо прожили здесь всю свою жизнь и понимала, что для нас с Сомчитом такой образ жизни тоже подходит больше всего.

В тот вечер мы с мамой собирались к бабушке, поскольку обе не хотели смотреть бокс. Но Сомчит уговорил меня проводить его на арену – мол, я так прекрасно выгляжу в новом платье, которое я купила и надела, чтобы показать бабушке, и он хочет похвастаться мною перед друзьями. Я согласилась, чтоб его порадовать, хотя мне вовсе не хотелось туда идти.

Спустя полчаса я поняла, что совершила ошибку. Это было ужасно и отвратительно! Мне совсем не нравилось смотреть, как мальчики изо всех сил лупят друг друга. Сомчит уговорил меня остаться на бой Джиракета с мальчиком из Талата30. Джиракет загнал парнишку в угол и избил практически до потери сознания – не прошло и минуты, как тот рухнул на брезентовый пол. Мне было очень жалко этого мальчика, и я смотрела, как люди в его углу помогают ему подняться. Ноги у него тряслись, и он плевался кровью. Меня затошнило. Я не хотела оставаться на бой Сомчита: я бы просто не вынесла, если б его так избили у меня на глазах. После боя Джиракет натянул рубашку и подошел ко мне.

– Ну как, Мышка, круто? – гордо сказал он. – Поглядим, сможет ли твой тилак выступить лучше!

Сомчит, который должен был скоро подняться на ринг, о чем-то увлеченно разговаривал со своим секундантом.

– Нет, Джиракет, мне все это не нравится. Я пошла домой, – ответила я.

Джиракет засмеялся, показав белые зубы.

– Ладно, Мышка, я тебя провожу, – добродушно предложил он. – Нынче в деревне полно приезжих.

Проходя мимо ринга к воротам в жестяном заборе, я на прощание помахала Сомчиту, а он взглянул на меня удивленно. Джиракет сказал, что не надо Сомчита отвлекать: он готовится к бою.

Мы шли по пыльной тропинке в ярком свете полной луны. Я заговаривала с Джиракетом, но он был странно молчалив и отвечал мне односложно. Я подумала, может, он сердится на меня, потому что из-за меня отчасти пропускает представление. Я спросила, как он думает, не побьют ли Сомчита, как того мальчика, а он на меня прикрикнул.

– Только бы ничего не случилось с нашим дорогим Сомчитом, а? – ответил он довольно язвительно. Я не ответила, и до моего дома мы шли в молчании.

Когда пришли, я поблагодарила Джиракета за то, что проводил, и шагнула на крыльцо. Я очень испугалась, даже дыхание перехватило, когда он вдруг крепко схватил меня за руку.

– Ну уж нет, Мышка. Теперь ты отблагодаришь меня как надо, – сказал Джиракет ужасно низким голосом – я у него такого никогда не слышала.

Джиракет сдернул меня с крыльца и потащил под дом. У меня скрутило живот, а ноги ослабели так, что я готова была упасть.

– Пожалуйста, Джиракет, пожалуйста, отпусти меня, – умоляла я. Но Джиракет не слушал. Почти волоком он втащил меня в подпол, где отец хранил своего «железного буйвола», инструменты, сети и капканы. Я все молила Джиракета отпустить меня, но он не отвечал. Он с силой обхватил меня за плечи, сделал подножку и толкнул. Мы оба рухнули на землю – он приземлился на меня. Я чуяла его пот и масло, которое тренеры втирали ему в кожу, он был жесткий и скользкий. Я ничего не могла сделать – я лежала головой в пыли и плакала. Я так перепугалась, что совсем не могла сопротивляться. Джиракет сорвал с меня трусики, свободной рукой спустил свои шорты, и я почувствовала, как он сует в меня член, но я еще была девственна и слишком мала. Он старался впихнуть в меня свой член меж моих сжатых ног, и хотя от испуга я не сопротивлялась, каждый мой мускул напрягся, и Джиракету никак не получалось войти. Он кряхтел и пыхтел, и был такой тяжелый, что я еле дышала. Он пихал все сильнее, и я почувствовала, что начинаю открываться. Вдруг что-то тошнотворно шмякнуло. Тело Джиракета обмякло, он скатился с меня, и я снова смогла втянуть воздух в легкие.

Я открыла глаза и увидела, что над нами стоит Сомчит. Он еще раз с размаха пнул Джиракета в лицо, и я услышала, как хруснула кость. Сомчит снял серп с крюка позади себя. Затем схватил Джиракета за волосы и запрокинул ему голову, обнажив горло. Занес руку с серпом. Джиракет был в полубессознательном состоянии и защищаться не мог. Нос у него был расплющен и свернут набок, по щекам и в рот ручьем бежала кровь. Помню, на глаза мне попались плетеные верши, которые я вместе с мамой сделала в прошлый сезон дождей, и они каким-то образом привели меня в чувство.

– Сомчит, не надо! Не убивай его! – закричала я, еле поднявшись и обвив его руками. Его трясло от эмоций, он был опасен и тверд как сталь. Сомчит непонимающе взглянул на меня.

– Как ты могла так со мной?.. С моим лучшим другом… Я думал, ты любишь меня, – пробормотал он почти невнятно. Глаза его смотрели сквозь меня не видя, по щекам струились слезы. Внезапно он грубо меня отпихнул и испустил страшный крик боли. Взглянул на серп, точно впервые увидел, поднял его высоко над головой и с тошнотворным звуком глубоко вонзил Джиракету в пах. Я завизжала и ринулась наугад через залитые лунным светом поля к бабушке, рыдая и вспоминая трех ребятишек, кузнечика и змею на рисовом поле пять долгих лет назад.

Я без конца плакала, прощаясь и обнимая маму и папу на автобусной станции в Бурираме. Выбора не было: мне пришлось уехать. Джиракет в конце концов оправился, хотя никогда уже не будет полноценным мужчиной, и заявил полиции и всем в деревне, что это я его соблазнила. Бедный Сомчит поверил мне, когда я рассказала, что произошло той ночью, но больше мне не верил никто, и Сомчита приговорили к двенадцати годам тюрьмы. Я не могла отделаться от мысли, что это я во всем виновата. Семья Джиракета донимала моих родителей, требуя девяносто тысяч бат, которые они потратили, чтобы спасти сыну жизнь, накачать его новой кровью и сшить заново. Теперь я, подобно многим девушкам из бан нок по всему Таиланду, должна была ехать в Паттайю и заниматься там сексом с мужчинами-фарангами, чтобы разрешить проблемы, которые я создала родным. Я села на автобус до автовокзала Мо Чит в Бангкоке, где мне предстояла пересадка на автобус до Паттайи.

Мне было очень, очень страшно. Те немногие фаранги, которых мне доводилось встречать в Бурираме, совсем не походили на симпатичных кинозвезд, и еще меньше – на футболистов «Манчестер Юнайтед», чей плакат мой братишка повесил на стену. Мужчины, которых я видела в городе, были большими, вонючими, лысыми, с жирными пузами и волосатыми телами. А еще девочки в школе говорили, что у всех фарангов громадные члены. Мысль о том, что одно из этих чудовищ окажется на мне и во мне, очень меня пугала. И я сильно переживала, каковы девушки в Паттайе, и надеялась, что они не будут меня обижать.

Все что я знала – название бара, где, возможно, меня возьмут на работу. Какая-то старуха у здания суда сунула бумажку мне в руку в тот день, когда Сомчита отправили в тюрьму. Я так и не узнала, кто она такая, но ей хватило доброты понять, что со мной приключилось, и попытаться мне помочь. Теперь мое ближайшее будущее строилось на паре строк, в спешке нацарапанных на обороте старого магазинного чека. Я прибыла на автовокзал Паттайи, имея при себе лишь небольшую сумку с вещами, двести бат в кошельке и адрес на клочке бумаги.

Суровые на вид мототаксисты на автовокзале в Паттайе выглядели подозрительно, но, по счастью, среди них оказалась женщина, которой я и показала этот клочок. Она вроде бы знала, куда ехать, и мы покатили по оживленным улицам мимо пестрой череды магазинов, отелей, баров и ресторанов. Никогда прежде я не видела столько людей в одном месте сразу, и среди них было много фарангов. Мы свернули на Пляжную дорогу – я раньше никогда не видела моря – и остановились у бара на открытом воздухе, на углу короткой сои. Большая неоновая вывеска мигала, сообщая всему свету, что имя ему – «Wunderbar»31. Было около шести вечера. За стойкой всего четыре девушки, трое фарангов сидели на барных табуретах и пили пиво. Я подошла к пожилой женщине, мывшей кружки, и сказала, что хотела бы поговорить с владельцем бара.

– Сук придет к вечеру, попозже, – с улыбкой ответила она. – Ты насчет работы? Я позвоню мамасан, если так. Сейчас нам новые девушки нужны. Большинство забрали фаранги. Меня зовут Той. Я работаю с Сук вот уже десять лет. Теперь-то я слишком стара и уродлива, с клиентами не хожу, но Сук позволяет мне помогать по бару. – Той выглядела доброй и очень джай ди.

Мамасан оказалась едва ли моложе Той, и она меня удивила. Она была очень пуу ди32, говорила со мной ласково и сказала, что я могу приступить к работе немедленно. Получать я буду сто бат в день, и с каждого леди-дринка33, который мне купят фаранги, мне причитается двадцать бат комиссии. Мамасан сказала, что можно зарабатывать вполне прилично на одних напитках – некоторые чалат34 девушки только на этом получают двести-триста бат за ночь. Я не обязана идти с фарангом, если не хочу, а если все же иду, могу оставить себе все деньги, что он мне даст, но клиент должен заплатить бару двести бат, если хочет меня забрать.

– Я вижу, сейчас тебе страшновато, – сказала она. – Но ты молода и красива, у тебя милая улыбка и хорошее тело. Подучишься чуть-чуть, и у тебя все будет хорошо. Других девушек не бойся – они иногда бузят, когда выпьют, но в основном они хорошие. Ты где, кстати, остановилась? Иди-ка, оставь сумку, прими душ и возвращайся. Сейчас девушек правда не хватает, и мы с Сук будем очень рады, что у нас работает такая прелестница. Я смущенно объяснила, что у меня нет комнаты и очень мало денег. Тут же вмешалась Той:

– Поживи пока со мной! Места у меня хватит, и мне одиноко. Дашь мне денег, когда у тебя появится фаранг. Мамасан, разреши мне ее забрать! Я ее покормлю, она душ примет. Бедняжка вспотела и проголодалась. Мы вернемся через час.

Мамасан кивнула и пошла разговаривать с фарангами за стойкой. Двое были жирные и лысые, а третий ничего, хотя и староват, лет пятидесяти. Он указал на меня и что-то сказал Мамасан, а та рассмеялась. В смущении я выбежала из бара и пошла вслед за Той по Пляжной дороге.

Я приняла прекрасный теплый душ – у Той был даже электрический водонагреватель, которым мне до того не приходилось пользоваться, – а когда я вышла, старушка сделала мне тарелку лапши быстрого приготовления, которую я мигом съела. Я очень проголодалась. В сумке я отыскала красивое черное платье, которое купила ко дню суда над Сомчитом. Придется обойтись им. Кроме него из одежды у меня были только шорты и футболки. Я натянула платье, высушила и расчесала волосы, подкрасила глаза и губы. Я чувствовала себя чистой, свежей и сытой, и уже не так не боялась. Той взглянула на меня удивленно.

– Да ты красавица! – сказала она. – Найдешь хорошего фаранга в два счета!

– Но у меня такая темная некрасивая кожа из-за работы в полях! – возразила я.

– Именно, дорогая – и поэтому ты будешь нравиться фарангам: они обожают темнокожих девушек. Особенно молодых и с таким телом!

Мне не верилось – я подумала, Той говорит так просто по доброте. В конце концов, все знают, что мужчинам нравятся белокожие женщины.

– А теперь, Ну, – начала старушка, – выслушай меня. Я покажу тебе, что делать. В Паттайе много добросердечных фарангов, но попадаются и очень дурные. За многие годы я повидала всех, различаю их сразу и могу сказать, если мужчина негодный. Ты встретишь очень симпатичных молодых фарангов, но будь с ними очень осторожна. Некоторые будут стараться тебя обдурить, чтобы ты пошла с ними забесплатно. Ты рассказала мне свою историю. Помни, зачем ты здесь. Ты молода и красива, ты сможешь выбирать сама и заработаешь кучу денег, потому что многие тебя захотят. А сегодня я помогу тебе выбрать. Очень важно, чтобы первый клиент был джай ди. Пойти в первый раз с плохим мужчиной – дурной знак.

В баре было намного оживленнее. Гораздо больше девушек, почти все барные стулья заняты мужчинами-фарангами. Я последовала за Той за барную стойку; я ужасно стеснялась, потому что остальные девушки разглядывали меня с головы до ног. Одна – видимо, их предводительница, коротко стриженная, суровая, с кожей едва ли светлее моей, подошла и сказала, что ее зовут Нид. Она сверлила меня глазами. Я испугалась – может, я ей чем-то досадила?

– Ты откуда? – спросила она, по-прежнему глядя на меня в упор.

– Из Бурирама, ка35. – вежливо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Добро пожаловать в «Вундербар»! – широко улыбнулась она и протянула мне большой бокал с темной жидкостью. Я хотела отказаться – я же никогда не пила алкоголя, – но Нид смотрела так, что я сочла за лучшее согласиться. – Чок ди! Чок ди!36 – я чокнулась со всеми девушками и отхлебнула.

Вкус был омерзительный, и я поморщилась, но никто не обратил внимания, и я храбро продолжала, не желая никого обидеть. На третьем глотке меня чуть не стошнило, я уже раздумывала, как бы мне незаметно избавиться от содержимого бокала, и вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулась и увидела фаранга, который разговаривал с мамасан, когда я только приехала. Он смотрел на меня и улыбался.

– По-моему, мне лучше тебя спасти от Нид и ее «Меконгского виски», – сказал он на очень хорошем тайском, хотя и со странным акцентом. – Пойдем, выпьем чего-нибудь приличного.

Фаранг сказал мне, что его зовут Дэвид и что он живет в Таиланде уже пятнадцать лет. Мы проговорили с час, и он покупал мне вкусные напитки, как будто кокосовое молоко с ананасовым соком. Он рассказывал мне глупые анекдоты, мне было смешно, я стала расслабляться. Он сказал, что я очень красивая и что не нужно бояться. Как и Той, он сказал, что в Паттайе есть хорошие фаранги и плохие, и что он хороший, и предложил пойти с ним в его квартиру. Он мне понравился, и я знала, что мне надо зарабатывать, чтобы отсылать деньги в Бурирам, но я все еще боялась. Все не могла выбросить из головы фотографию из интернета, которую один мальчик в деревне распечатал и показывал девочкам в школе, – голый фаранг, а член у него длинный и толстый, как рука моего младшего брата. Этот мужчина был вроде бы джай ди, но меня охватывала паника при мысли о том, что во мне окажется такое. Я не знала, что сказать. От волнения и алкоголя у меня кружилась голова. Я промямлила извинения и пошла спросить Той, что мне делать.

– Тебе повезло. Дэвид – хороший человек, всем девушкам нравится. Прожил в Паттайе дольше меня. Он будет добр и заплатит щедро. Он любит первым брать новых девушек, если они молоды и хороши собой, но он возьмет тебя лишь однажды. Иди с ним. Хороший первый фаранг.

Трясясь как лист, я вернулась к Дэвиду и сказала, что пойду с ним. Он расплатился по счету и мы встали. Когда выходили из бара, Нид подмигнула мне и хлопнула меня по заду. Она мне уже нравилась, несмотря на суровость.

Секс с Дэвидом оказался вовсе не ужасным испытанием, которое я себе представляла. К моему изумлению, вместо чудовищного отростка член у него был не больше крохотного банана; к тому же Дэвид был добр и нежен. Алкоголь помог мне расслабиться, и больно не было ни капельки. Вообще-то все закончилось почти мгновенно, и я мало что почувствовала – разве что укол разочарования, что все произошло так быстро. Той не солгала. Дэвид был хорошим человеком, и я радовалась, что он мой первый фаранг.

Утром, когда я проснулась, Дэвид уже принял душ, оделся и пил кофе за столом на своей маленькой кухоньке. После того, как я тоже приняла душ, он поцеловал меня и дал банкноту в тысячу бат. Я была в восторге. Для девушки только что с полей Бурирама это куча денег. Дэвид мне очень нравился, и я надеялась, что он попросит меня остаться, но видела, что он потерял ко мне интерес. По Пляжной дороге я пошла к Той, по пути думая, что Паттайя, пожалуй, вовсе не так плоха, как я воображала.

Вечером в «Вундербаре» я немножко грустила, что Дэвид мною больше не интересуется, а занят разговором с другой новой девушкой из Сисакета. Но, как и говорила Той, мною, похоже, интересовалось много других фарангов.

– Таммада37, – объяснила Той. – Новая девушка на одну ночь, а на следующую – другая. Но он хороший человек и щедро им платит. Не печалься. Теперь можешь взаправду начать зарабатывать.

Мужчина намного моложе Дэвида попросил меня посидеть и выпить с ним. Я уже совсем не боялась: я же знала, что фаранги добрые, ласковые и не разорвут меня громадными членами. Этот мужчина вовсе не говорил по-тайски, громко перекрикивался с друзьями и пил пиво ведрами. То и дело он тискал мне грудь и щипал задницу, но я особо не возражала, после того как он купил мне пять бокалов вкусных коктейлей из «Малибу» и ананасового сока, которые меня научил пить Дэвид. Я ожидала еще одного раунда быстрого и мягкого секса – и в особенности еще одной банкноты в тысячу бат. Я считала, мне повезло. Он был очень симпатичный и вовсе не старый, и я видела, что у него подтянутое мускулистое тело. Еще у него были красивые синие глаза. Я заметила, что Той яростно качает головой, глядя на меня из своего угла, но не придала значения. После прошлой ночи мне казалось, что я знаю все.

Молодого фаранга звали Пол, и он сказал, что хочет меня только на шорт-тайм38. Комната у него была маленькая и грязная, постель скомкана, на простынях пятна. Везде валялись пустые пивные бутылки и грязная одежда, пахло немытыми ногами, мне стало нехорошо. Как только дверь за нами захлопнулась, Пол стал сдирать с себя одежду и бросать на пол. Раздевшись догола, он начал грубо срывать одежду с меня. Я хотела сначала принять душ и надеялась, что и он сделает то же, поскольку он сильно вонял по́том и пивом, но он завалил меня на кровать, едва раздел. Потом он взгромоздился на меня и грубо вошел. Член у него был гораздо больше, чем у Дэвида, а я была не готова, и мне было больно. Он большими сильными руками тянул и мял мои груди и больно щипал за соски. Потыкавшись в меня, он остановился. Я надеялась, что он кончил, но он сердито скатился и злобно сказал что-то непонятное. Нагнул мне голову вниз к своему паху – он был грязный, от него воняло, я испугалась, что меня стошнит, и стала вырываться. Пол снова пригнул мне голову, и мне ничего не оставалось – пришлось взять его грязную штуку губами. Почти сразу же рот наполнился теплой соленой жидкостью. Я в отвращении оттолкнула Пола, вскочила и бросилась в ванную, где меня стошнило в унитаз. Я прополоскала рот зубной пастой, но все равно не могла избавиться от мерзкого вкуса в горле.

Когда я вышла, Пол сказал, что я никуда не гожусь, и швырнул мне одежду и три бумажки по сто бат. Той велела на меньше тысячи бат ни за что не соглашаться, но я хотела только убраться оттуда поскорее. Я натянула платье и трусики, надела туфли и помчалась обратно в бар.

Когда я вернулась, Той глянула понимающе, но ничего не сказала. Я подошла, и она меня обняла. Но я не заплакала, потому что теперь я была девушкой из бара. Дэвид улыбался, уходя с новой девушкой; Пол вернулся и пил пиво с друзьями, громко хохоча. Без сомнения, рассказывал о моей первой в жизни попытки орального секса. Я решила, что отныне буду брать от фарангов все, что смогу, нравятся они мне или нет. С сегодняшнего дня это будет только бизнес. Нид, танцуя, приблизилась ко мне, обняла и вручила большой бокал с этим ужасным темным алкоголем. Я выпила его одним махом, чтоб избавиться от мерзкого вкуса во рту и горле. Она протянула еще один. Я выпила и его, и мне чуть-чуть полегчало. Я начинала учиться.

Той говорила, что девушки из бан нок либо чувствуют себя в Паттайе как рыба в воде, либо почти сразу возвращаются домой. Очевидно, что я из первых: спустя каких-то полгода я превратилась в другого человека. Теперь мы с Нид зарабатывали в «Вундербаре» больше всех. Я съехала от Той и сняла комнату по соседству с Нид в том же многоквартирном доме: беспрестанные сплетни Той и воспоминания о былом уже действовали мне на нервы. Я не хотела ее обижать и сказала, что мне нужна комната, чтобы на шорт-тайм принимать клиентов, у которых дома жена или подруга. Уходя, я дала старушке пять тысяч бат, всегда буду ей благодарна и помогу, если понадобится. Многие девушки обязаны ей точно так же.

Нид стала моей лучшей подругой, учила меня всему, что сама знала о Паттайе, и мои дела шли гораздо лучше, чем я надеялась. Семья Джиракета давно получила свои девяносто тысяч бат, но я не видела особого смысла возвращаться в Бурирам: Сомчит в тюрьме, и это было бы невыносимо. Я все еще любила его и скучала по нему ужасно. Однажды ездила к нему на свидание в тюрьму Бангкванг, но он велел не ждать его и больше никогда не навещать. Попросил считать, что наши отношения закончились, поскольку был уверен, что умрет в тюрьме. Я потом проплакала два дня. Как выяснилось, чем больше алкоголя я пью и чем больше фарангов обслуживаю, тем легче забыть, что случилось дома. Что случилось с Сомчитом.

Нид, как ни странно, на самом деле ненавидела мужчин-фарангов – во что было трудно поверить, если посмотреть, как она шутит с ними, пьет и смеется. Она говорила, что для нее они просто источник дохода, а так-то они слабые и глупые. Что до меня, после двух-трех первых клиентов все мужчины-фаранги стали для меня на одно лицо, и я не испытывала к ним вообще ничего. Я и за людей-то их почти не считала – просто еще один клиент, еще сколько-то денег. Нид мастерски распознавала джай ди, тех, кто сорит деньгами – наших любимцев, глупцов, – и, учась у нее, я тоже быстро навострилась. Нам было без разницы, с кем идти. Старый или молодой, жирный или стройный, пьяный или трезвый… Если они при деньгах, мы делали все, что они просили, и говорили все, что они хотели слышать. Невероятно, но факт: чаще всего они нам верили. Нид однажды сказала мне, что она, конечно, жульничает и лжет, но никогда не ворует у фарангов. Она долго смеялась, когда я ответила, что в этом нет нужды: у нее есть подружка между ног, которая делает это за нее.

Как у многих барных девушек в Паттайе, у Нид был очень смазливый тайский бойфренд. Он был намного моложе ее, и она давала ему много денег. Как-то раз она сказала, что мной очень интересуется его симпатичный друг. Разумеется, я ответила, что и слышать об этом не желаю, потому что никогда не изменю Сомчиту с другим тайцем. С фарангом – пожалуйста: все знают, что это по необходимости и вообще не считается.

Еще Нид научила меня, как уговорить фаранга посылать мне деньги после того, как он вернулся в свою страну. Многим, объясняла она, невыносима мысль, что их тайская курортная девочка трахается с кем-то еще, и они убеждают себя, что если посылать нам деньги, мы не будем ходить с другими, потому что нам будет не нужно. Таких мужчин легко уверить, что пять-десять тысяч бат в месяц уберегут от беды не слишком сообразительную девушку из бан нок. Нам с ней обычно регулярно посылали деньги по два-три фаранга. На случай, если нас увидят их знакомые, мы говорили им, что больше не работаем, но временами заходим в бар повидаться с друзьями. Нид поведала мне нашумевшую в Паттайе историю о своей подруге Ван, которая работала танцовщицей гоу-гоу в «Королеве Таити»39 и умудрилась набрать в общей сложности семерых благодетелей в отсутствии. К несчастью для Ван, как-то вечером в бар нежданно заявились сразу пятеро ее почитателей, и обстановка несколько накалилась. Пока в «КТ» разворачивалась самая крупная драка за всю историю заведения, Ван удалось ускользнуть с очередным клиентом, после чего отправилась в заслуженный отпуск в Хуа Хин месяцок отдохнуть, пока все ее бойфренды не разъехались по домам и она не смогла вернуться к работе.

Нид рассказала мне кучу таких историй о Паттайе; по ее убеждению, большинство фарангов по прибытии в аэропорт Дон Муанг оставляют мозги в камере хранения. У меня все еще случались дни, когда я ужасно скучала по дому и Сомчиту, но я развлекалась и много зарабатывала, а это помогало забыться. Фаранги, которых я прежде так страшилась, казались мне в основном довольно глупыми и невероятно легковерными, так что любая барная девушка могла крутить ими как угодно.

Я все никак не решалась навестить родных в Бурираме, но писала им каждую неделю и посылала много денег. Мама в письмах без конца умоляла меня вернуться. Но я знала, что ни за что не соглашусь жить в старой деревне без моего тилака Сомчита.

Прожив в Паттайе год, я сама себе удивилась, повстречав фаранга, который мне по-настоящему понравился. Он не был богат, но жил в Таиланде постоянно на армейскую пенсию. Прежде он служил в британской армии, и на теле его были ужасные шрамы от пуль. Он был сильный, спокойный, добрый и хорош собой – чем сильно отличался от обычных глупых фарангов, с которыми я сталкивалась изо дня в день. Вечерами вместо бара он ходил в спортзал, и у него было тело как у тайского боксера. Я понимала, что он по-настоящему любит меня и остался бы со мной навсегда. И все же, после пары месяцев, проведенных с ним, мне стало скучно. Кроме того, мне стало казаться, что я изменяю Сомчиту – пусть даже всего лишь с фарангом. И я сказала ему, что между нами все кончено. Когда я выходила за дверь, бывший десантник плакал гораздо горше меня. Сейчас я думаю, что мне тогда просто надо было передохнуть.

Я вернулась в «Вундербар», хотя на самом деле больше там не работала. Мы с Нид заходили, когда хотели. Мамасан и Сук не имели ничего против, если фаранги, которые нас хотели, платили за нас свой бар-файн. Нам не возбранялось работать внештатно, как многие другие девушки. Это было хорошо: мы не были привязаны к бару, приходи и уходи, когда заблагорассудится. Для разнообразия мы заглядывали в «Тони» или «Люцифер-Диско» потанцевать и снять клиента. Пару раз глупые молодые фаранги, возомнив, что они особенные, отказывались нам платить, но утренний визит бойфренда Нид и его брата к ним в номер быстро рассеивал это заблуждение.

Моя карьера барной девушки длилась уже три года; я оставила позади – и почти забыла – свою прежнюю жизнь. Я уже научилась отлично говорить по-английски, а это значительно увеличивало мои потенциальные заработки. Я умела снять фаранга за пару минут, если хотелось, и обычно отличала хорошего от плохого. Конечно, за эти годы я допускала ошибки, но Нид научила меня притворяться сумасшедшей, визжать и швырять на пол пепельницы и стаканы, если клиент делал такое, что мне было неприятно или как-нибудь усложнял мне жизнь. От этого маленького фокуса фаранги терялись и совали мне деньги, лишь бы я ушла. Мы с Нид постоянно соревновались, кто сорвет самый большой куш с клиента или переспит с самым юным фарангом. Должна признаться, что особо молодым и симпатичным мальчикам я порой давала бесплатно. Не потому, что они мне нравились, а просто чтобы увидеть выражение лица Нид, – она и сама, я уверена, поступала так же. Мы сильно напивались каждую ночь, и месяц за месяцем проходили в тумане алкоголя, танцев и секса. Как многие знают, жизнь в Паттайе имеет свойство выходить из-под контроля. Я по-прежнему писала и посылала деньги семье, но уже сомневалась, что когда-нибудь вернусь в Бурирам.

Однажды я отсыпалась после бурной ночи, и вдруг раздался стук в дверь. Я повернулась на другой бок и попыталась опять заснуть, проклиная Нид: знает ведь, что я не встаю раньше четырех дня. Стук не смолкал; я обмоталась полотенцем и пошла к двери. Я повернула ручку и открыла. За дверью, постаревший, похудевший и с проседью в волосах, стоял мой тилак Сомчит. Ноги мои подкосились, и я упала без чувств.

Очнулась я на кровати, а Сомчит похлопывал меня по лицу и звал по имени, пытаясь привести в чувство. Я обвила его руками и, рыдая, взмолилась о прощении за то, во что превратилась. На ощупь он был кожа да кости – и от этого я заплакала еще сильнее. «Ко тот, тилак, ко тот»40, – причитала я, и слезы дождем струились по моему лицу. Сомчит погладил меня по голове и попросил перестать плакать и переживать. Когда он говорил, что будет любить меня вечно, он не лукавил. Он рассказал, что Джиракета загрызла совесть, и он написал прошение, чтобы Сомчита помиловали, наконец рассказав правду о том, что случилось в Бурираме три долгих года назад. Двадцать восемь везучих заключенных в тюрьме Бангкванг получили в этом году помилование, и Сомчит был одним из них.

Когда я пришла в себя, Сомчит помог мне уложить вещи. Все свои сексуальные наряды и туфли на высоком каблуке я запихала в большой пластиковый пакет и оставила под дверью лучшей подруги. Мы уехали быстро, не попрощавшись с Нид: теперь, когда мой тилак был снова со мной, я хотела забыть о Паттайе и вернуться домой, к родным, в нашу деревню в Бурираме. Жизнь девушки из бара осталась в прошлом.