Читать книгу Люди с того края. Вторая книга дилогии - Расселл Д. Джонс - Страница 6

Стоило колонистам поднять ловилки и приступить к ужину, как Жерар Леру решительно заявил:

– Вы не можете решать за всю Нётеру.

Он бесстрашно посмотрел прямо в глаза майоре и повторил с нажимом:

– Не можете. Вы не настолько компетентны. И никто не может быть настолько компетентен, чтобы решать всё за всех. Мы должны выбрать совет представителей. Потому что мы уже отдельная самостоятельная колония. И мы должны принимать решения по всем вопросам, с соблюдением демократических процедур. Вы всего лишь исполнительная власть. Никто не собирается смещать вас, но вы не можете быть чем-то большим, чем исполнительной властью.

Выдержав положенную паузу – чтобы не выглядеть несерьёзно – он занялся содержимым своей тарелки. Есть ему хотелось не меньше, чем другим колонистам второй смены.

Сначала кормили тех, кто дежурил: столовских и палаточных уборщиков, а также прачек, дезинфекторов и ночных сторожей. У них были нормированные обязанности и обговорённый объём работ, не увильнёшь, зато в столовой они получали преимущество. И пока они ели, вторая смена терпеливо ждала, вдыхая упоительные ароматы.

Нётера пропахла кисловато-терпким соусом, который придавал вкус единственному блюду ужина – желейному паштету. Цвет у соуса тоже был приятный: розовато-оранжевый с вкраплениями красных и жёлтых хлопьев. А паштет состоял из кусочков серых волокон и белых комочков, прослоенных янтарным студнем. Залитый соусом, он выглядел как настоящая еда.

Пока ужинала первая смена, самые нетерпеливые колонисты пытались выбраться из спальных палаток, чтобы встать поближе к источнику запаха, но дежурные неумолимо вдавливали их обратно. Распоряжение майоры было однозначным: «Когда первая смена ест, вторая не отсвечивает».

Леру глотал слюну вместе с остальными, не переставая размышлять о том, что скажет майоре и как поведёт их разговор.

Много раз он доносил до неё своё мнение. Начиная со дня высадки – тогда Рубио конфисковала у него его собственность, и Леру пытался объяснить: «Это же молескин! Аутентичный молескин!» Ей было всё равно. Никто вообще не понял, что эта была едва ли не последняя вещь, смысл которой не ограничивался скудным бытиём колониста. Не просто блокнот для записей. Нечто большее… Окружающие либо отмахивались, занятые своими печалями, либо посмеивались над его отчаянием.

С тех пор его так и называли. Молескин не протестовал – напротив, втайне радовался, что его прозвище неразрывно связано с несправедливостью, его главным врагом ещё на Земле. Молескин не собирался забывать, как его ограбили «ради общей пользы». И не ленился напоминать об этом всем – и особенно майоре.

Тем же вечером Молескин попытался объяснить недопустимость таких поступков и такого отношения – как потом оказалось, он в последний раз высказался перед всеми колонистами, потому что ещё не было смен и дежурств, разделяющих население Нётеры. А приправой невкусного ужина стало оскорбительное пренебрежение майоры. «Наказывать тех, кто не вызвался добровольно, это попросту подло! – громко заявил Леру. – Если вы планировали оценивать наш вклад, вы были обязаны предупредить о таких последствиях сразу, а не делать вид, что это обычная просьба!» Она лишь злобно ухмылялась на его протесты.

«Неужели вы хотите, чтобы нашим общим домом управляла персона, способная на подлость? – спрашивал он у колонистов, которые по очереди подходили к окошку раздачи, а потом рассаживались за столами с ловилками и полными тарелками, над которыми поднимался пар. – Что будет с Нётерой через месяц, если уже в первый день нас так унизили?»

Но тогда все были слишком голодны, чтобы ответить ему и чтобы начать что-то делать. Молескин и не наделся на отклик – но он хотя бы заставил их задуматься о происходящем.

Завтрак был посвящён планированию – и попытками оспорить решения майоры. Если не в должностях, то хотя бы в развитии колонии. Леру не спешил перебивать тех, кто явно услышал его накануне. Правда, дискуссия получилась не слишком успешной – потому что майора успешно затыкала рты своим любимым аргументом: «Мы только приступили, поэтому делаем всё по порядку, согласно инструкциям».

Обедали колонисты на рабочих местах, а вот ужинали опять все вместе – и опять под претензии Молескина. Он опрометчиво понадеялся на поддержку, хотя бы со стороны тех, кто протестовал утром. Но недовольные молчали, а он не успел толком продумать ни тему своего выступления, ни возможные реплики Паулы, ни тем более свои ответы. Зато на следующий день подготовился как следует!..

Постепенно их дискуссии превращались в традицию. И вот шёл восьмой день пребывания колонистов на Новой Йокогаме, а в Нётере уже сформировалась отчётливая оппозиция официальной власти. Лучшего Молескин представить себе не мог!

– Мы не обязаны надрываться, перетаскивая ваши diablement lourd контейнеры, – продолжил он, обращаясь к наклоненным головам.

Но все были слишком поглощены едой. Вкусной едой.

Пока что колонисты питались тем, что привезли с собой. Питательный витаминизированный концентрат можно было грызть, запивая водой. Или разбавлять до пюреобразного состояния. Ещё съедобнее он становился, если кашицу разогреть. Можно было добавить специи – и тогда у него появлялся вкус и запах.

Эти и другие варианты употребления были указаны на крышке каждого контейнера с брусками концентрата. Но, как оказалось, обязанности повара требуют знаний побольше, чем содержится в инструкциях. Нужен опыт, без которого не помогает даже такая универсальная приправа, как аппетит, полученный за работой на свежем воздухе.

Поэтому на второй день майора назначила новое лицо, отвечающее за кухню. Марла Бей не входила в число «доброволиц первого дня» – зато у неё был двадцатилетний стаж на должности дегустатора и пищевого технолога. Марла не могла сделать еду разнообразнее – пока что, ведь плантации ещё пока только строились. В её власти была консистенция блюд, вкус и аромат. И с каждым разом у неё получалось лучше и лучше.

– Вы лучше меня знаете, что такая работа не предназначена для людей, – Молескин положил в рот кусочек студенистого паштета и хотел что-то добавить, но постеснялся говорить с набитым ртом.

Пока он жевал, майора Паула могла отреагировать – или дождаться, пока список претензий не будет оглашён до конца, как она обычно и делала. У Молескина было мнение обо всём, без исключения: «Шесть метров слишком мало!» (о ширине дорожек между спальными палатками), «Это издевательство в духе английских закрытых школ!» (о раздельных туалетах), «Здесь нет людей, а для остального хватит стопперов!» (о должности ночных сторожей-обходчиков), и неизменное – «Я вам не грузчик!»

И, конечно, кто-нибудь другой мог пообщаться с Молескином. Например, напомнить, что контейнеры общие, и в некоторых был, например, пищевой концентрат, которым оппозиционер ужинал наравне со всеми. Это же было очевидно! Молескин ждал такого напоминания, чтобы немедленно парировать: удовлетворение базовых потребностей – обязанность Компании, с которой он заключил контракт на перевозку. И пока Компания устанавливает правила (например, ставит главной тупую военщину), его, Молескина, обязаны кормить. Если же Нётера независимая колония, то управлять должна не майора, а совет общественных представителей, избранный демократическими методами.

Однако майора безмолвствовала, а остальные колонисты предпочитали оставаться слушателями. Потому что устали. И потому что ещё никому не удавалось оспорить аргумент: «Пока колония не на самообеспечении, здесь будет особый режим, а пока особый режим не закончится, власть останется прежней». Всё по порядку. Ни к чему значимому такие разговоры не приведут.

А может, и приведут. Но не к тому, на что рассчитывал Молескин. Наверное, он был последним человеком в Нётере, до которого ещё не дошло: не надо огорчать майору Паулу. Майора Паула ничего не забывает.

Это стало очевидно, когда новоявленные колонисты обнаружили, что все сколько-нибудь серьёзные должности уже распределены между теми, кто работал весь день. Кое-кто красиво психанул, как метивший в старшие инженеры Лайонел Купер или как Оливия Мейер, которая на Земле управляла благотворительным фондом и рассчитывала управлять похожей структурой на Новой Йокогаме. Кое-кто позднее, в спальне, высказал своё мнение, не стесняясь в выражениях. Обидно было многим, но вот назвать такое решение «нечестным» не получалось. Наконец-то прояснилась логика, которой руководствовалась суровая майора. Когда за завтраком она огласила план работы на день, с ней, конечно, спорили, но больше никто не делал попыток открыто улизнуть.

Кроме замены повара, вызванной объективными причинами, были и другие, не менее обоснованные изменения в руководящем составе. Но «добровольцы первого дня» оставались любимчиками майоры. Это чувствовалось и при составлении расписания дежурств, и распределении смен. Просьбы своих протеже она всегда выслушивала, не перебивая, а их предложения чаще всего принимала к сведению. Разумеется, их тоже ставили на работу типа мытья тарелок, утилизации отходов и подтирания луж вокруг насоса, с которого регулярно слетали шланги. А если майора и делала исключение, то одинаково для всех пожилых колонисток и колонистов. Но лояльных выделяла, так что никого не тянуло открыто бунтовать, чтобы не ощутить на своей шкуре противоположное.

Вдобавок ходил слух, что майора составляет ежедневные отчёты, которые повлияют на жизнь в настоящей колонии – с протами, полноценными домами, виртуальными чатами и всем тем, что было на кораблях. Пока что условия не дотягивали даже до тренировочного лагеря, но колонисты успокаивали друг друга, что это ненадолго.

Молескин мог что-то знать о её планах и вести свою игру. Или вообще работать на пару с майорой как подсадной зачинщик, проверяя лояльность колонистов. Наконец, бывший журналист мог быть сибником – как считалось, его коллег вербовали чаще всего. Поэтому его предпочитали осторожно игнорировать. На всякий случай.

Молескин об этих настроениях знал, потому что умел и не стеснялся подслушивать. Молчание окружающих он воспринимал с привычным усталым отчаянием. Он уже оказывался в такой ситуации: правда со справедливостью нужны ему одному, а остальные покорствуют грубой силе. Выступления за ужином были аналогом его блога на Земле, когда он высказывался – и получал в лучшем случае тишину. Но ни тишина, ни ненависть не становилось поводом замолчать.

На Земле он был «независимым журналистом» – так он отвечал на вопрос о своей работе. Если придираться, следовало говорить «журналист и наследник», поскольку кормил его не блог, а отчисления с патентов, права на которые он унаследовал от родителей. Его регулярно этим попрекали, как будто такой доход хуже, чем донаты читателей или гонорары заказчиков. Другое дело, что публика таких «проплаченных» любила больше, считая их обязанными развлекать и угадывать настроения толпы. Да и материал к ним в руки попадал подчас весьма любопытный… Но все они оставались голытьбой. Они только называли себя «независимыми» – в действительности они напрямую зависели от остроты своих репортажей.

Молескин ни минуты не сомневался, покупая билет с золотым статусом, что там – за звёздами, в будущем – ему достанется самая крутая тема. Причём без конкурентов. Потому что, какими бы популярными ни были «независимые», они не могли накопить и на обычный билет.

В тренировочном лагере своих журналистов не держали – хватало приезжих. Кроме профессий, которыми должны были овладеть все без исключения, типа медика, уборщика или охранника, имелся список специальностей, которые распределялись в зависимости от занятий в «прошлой жизни». Доходы или связи не влияли на этот отбор, потому что его проводили не люди. И если опыт «прошлой жизни» оказывался бесполезным, его вовсе не учитывали.

В итоге журналист и наследник стал простым фермером – ему предстояло вкалывать на гидропонных плантациях, растить сырьё для пищевых синтезаторов. Даже на корабле его способности оставались невостребованными: для новостей люди не нужны, а слухами баловались все подряд.

Новая Йокогама давала шанс. И пока плантации только собирались строить, Молескин мог проявить себя – и доказать, что он способен на большее. Его долг журналиста – постоянно напоминать, вслух и с аргументами, что Нётера не армия, колонисты состоят не в иерархических, а в равноправных отношениях. И как бы майора ни относилась к демократической форме управления, она обязана учитывать чужие точки зрения.

Понятно, что она опьянена единоличной властью, и будет оттягивать снятие особого режима всеми допустимыми и недопустимыми способами. Если бы сели хотя бы два пассажирских модуля, то и назначенных командиров было бы как минимум два, людей оказалось бы побольше, лагерь заложили бы пошире, и один человек не смог бы всё контролировать. А маленькую Нётеру слишком легко подмять под себя!

«Беда в том, что в сложившихся условиях люди боятся рисковать, – думал Леру. – Им нужен повод восстать против тирании. Если… точнее, когда нынешняя глава Нётеры ошибётся, её с радостью снимут с пьедестала. Потому что они имеют право на это! И нужно постоянно напоминать об этом! И майоре, и остальным!»

Пока что Паула не сделала ничего такого, что могло быть названо «оплошностью», а тем более «ошибкой». А вот повод для критики находился.

– Вы заставляете нас поднимать наши тяжести, что попросту опасно для нашего здоровья…

– Будто ты поднимал! – не выдержал Шан, проворчал что-то по-китайски и уткнулся в тарелку.

Молескин не сразу подобрал аргумент. Шан У был прав вдвойне. Начать с того, что именно он ворочал тяжёлые контейнеры. Усилил мощность экзопротезов, приставил дополнительные конечности – и вперёд! Кроме того, Индрани Кумар с помощницей собрали три платформы на воздушной подушке. Собрали из типового конструктора, из которого можно было получить наземное или водное транспортное средство – на аккумуляторном двигателе и с ручным управлением, как примитивные машины двадцатого века. Но зато не нужно было тащить на себе дьяблеман лур контейнеры.

Однако, вместо того, чтобы разделить силы, майора сосредоточилась на погрузке-разгрузке и обследовании ближайших кустов. Молескин подслушал достаточно: не его одного бесило такое глупое использование ресурсов!

– Мы потратили восемь дней на неквалифицированный труд, в то время как могли разворачивать энергостанцию вместе с мисс Кумар! – веско заявил он, забыв о докторской степени инженеры, как и о том, что его к таким работам никто бы не допустил.

– Сначала груз, потом станция, – невозмутимо заявила майора.

– У нас есть люди, для которых подзарядка равнозначна жизни! – пафосно напомнил Молескин, намекая на Шана и надеясь, таким образом, перетянуть его на свою сторону.

– Колонист У в состоянии следить за своим таймингом.

– А вы не забыли, что у нас биобанки без подзарядки? – не сдавалась оппозиция. – Из-за вас погибнет наше будущее!

– Это вы забыли, что у биобанков заряда батарей хватит на три месяца! – парировала власть. – Так что подождёт. Сначала груз, потом синтезаторы с плантациями и только потом станция.

– А почему не наоборот?! – журналист даже привстал.

– Потому что мы сначала соберём и загрузим плантации, – майора подцепила кусочек паштета, – на минимум, но соберём и загрузим. Потом соберём и настроим синтезатор, – поднесла кусочек ко рту, – а потом займёмся энергостанцией, и, когда она будет готова, у нас созреет первый урожай, и можно вволю насинтезировать, – она прожевала, проглотила и посмотрела на академу Раису Эфрон. – Я правильно излагаю? Такой у вас порядок?

Молчаливая Раиса слабо улыбнулась одним уголком рта:

– Такой.

Щим Джиджи сама уступила ей главенство над пищевой промышленностью, оставив себе «синтезатор», как в просторечии называли комплекс по обработке продуктов биосинтеза. А «плантациями» шутливо именовали оранжереи, гидропонику, бассейны, где выращивали креветок, и даже дрожжевые баки. За всё это и отвечала знаменитая академа, которая незадолго до отлёта с Земли отпраздновала своё столетие. Почему она вместе с супругой записалась в первую группу высадки – слухи ходили разные. Но одно её присутствие вселяло веру в сытое будущее. И спорить с ней было невозможно.

Но Молескин не был бы собой, если бы не попытался воспользоваться этой темой. Блоки с гидропоникой и акваплантациями – основа независимости колонии. Двойной независимости, потому что майора при всех обещала, что, как только Нётера начнёт себя кормить, будет избран совет народных представителей. И получалась идеальная ловушка: достаточно доказать, что майора намеренно тормозит развитие пищепрома, чтобы сохранить своё место.

И Молескин грозно указал ловилкой на Паулу:

– Это никак не оправдывает вашего решения. Вы отдаёте себе отчёт, что мы можем завязнуть в этой погрузке?! У нас восемь грузовиков и четыре…

– Три, – поправила его майора. – Сели три грузовика. С третьим завтра закончим. И будут вам ваши фишю плантации, – вспомнила она очередной французский эпитет, которыми любил красоваться канадец Молескин.

– Как три – и закончим? – Юрген, которого за его истерики в глаза звали «Сироткой», вскочил со своего стула, едва не уронив тарелку с недоеденным паштетом. – Ещё четыре! Четыре спецмодуля с юнитами. И с Моник. Вы же обещали мне…

– Сигнала нет, – просто ответила майора, проглотила, не жуя, последний кусок и тоже встала. – Ни намёка. По-прежнему. Ни от кого. Думаю, они всё-таки не прошли сквозь аномалию. Подождём.

– Вы думаете?! Чего подождём?! – Юрген запсиховал, как в день высадки. – Мы же без протов! Без помощи! Одни!

– Погоди, – прервал его Молескин, который выглядел сурово, но внутренне ликовал. – Почему вы нам это раньше не сказали?

Похоже, майора оплошала всерьёз. Теперь надо заставить её признаться в этом! Этой минуты он и ждал! Молескин чувствовал, как кипящая ненависть поднимается вверх по позвоночнику, от сердца к голове, до красной пелены перед глазами и стука в ушах… Впервые такое произошло вечером того проклятого первого дня, когда оказалось, что его не включили в число избранных. Он отдал важную для себя вещь, можно сказать, пожертвовал самым дорогим, что у него было. А его просто использовали – и выкинули.

– Вы обязаны сообщать нам о подобном ущербе! – от переизбытка эмоций оппозиционер сжал кулаки и потряс перед собой. – Утаивание информации – это преступление! Вы знали – но молчали!

– Я сообщила ещё в первый день, – невозмутимо напомнила майора, прихватывая вместе со своей тарелкой опустевшую тарелку сидящей рядом бабушки Сюльви, – сразу после посадки.

– И что?..

– А ничего, – с усмешкой перебила Паула. – Мы развиваемся по сценарию восемнадцать-цэ: фактическое отсутствие «протекторов» и технических юнитов. Или восемнадцать-бэ: они не работают. Вы что, считали, что тренировки проводили для вашего собственного успокоения? Или показать, что Компания обо всём подумала? Ну, Компания обо всём подумала. А вот вы, кажется, нет. Ждали курорта? А это и есть курорт – по сравнению с тем, что было у Первой волны.

– Надо немедленно связаться с «Альбейном», – негромко, но с безапелляционной уверенностью заявил Молескин, не обращая внимания на её слова. – Плевать, что нас засекут! Мы обязаны сообщить им, что случилось!

– А что-то случилось? – майора обвела взглядом освещённую площадку столовой.

Хотя с ужином покончили, колонисты не спешили вставать из-за столов. Вечер был тёплый, навес над столами не разворачивали – и звёзды весело поблескивали на чёрном небе, словно виртуальное оформление в обеденной зале «Альбейна». Для полного соответствия не хватало какого-нибудь развлекательно-политического шоу. Впрочем, оно как раз шло.

– Хотите, побегать туда-сюда, крича и выдирая себе волосы? Пожалуйста, волосы ваши, – усмехнулась Паула.

– Вы должны… – начал Молескин, окончательно забыв про еду.

Майора не дала ему закончить:

– Я должна – что? Каждый день напоминать вам, где вы и кто вы, а то вдруг вы забыли? Нет, это не входит в мои обязанности. Я должна оценивать обстановку и принимать решения, полезные для всех. И думать о том, на что могу влиять. А о том, что вне моей компетенции, я вообще не думаю. И вам не советую, а то голова заболит. Чего бы ни случилось с протами, «Альбейн» отправит нам новых. А мы будем закрепляться здесь, внизу, на земле. Кто-нибудь с этим не согласен? – она обвела глазами колонистов.

Многие улыбались, удовлетворённые представлением. Тереза по привычке щурила правый глаз, что обозначало у неё веселье. Зоуи прикрывала рот, давясь смешком. Даже бабушке Сюльви понравилось.

Конечно, Юрген-Сиротка продолжал дёргаться, но к этому уже привыкли. Откровенно расстроенным выглядел только Молескин. Остальных, похоже, устраивал расклад. Или они предпочитали держать свои эмоции при себе.

– Занимайтесь своим делом, – сказала майора, складывая стул под столешницу. – Завтра погрузка, а когда Шан освободится, он будет строить блоки пищепрома. А на «Альбейне» будут заниматься своим – расшифровывать этот их код, пробиваться сквозь аномалию, посылать к нам протов. И давайте не будем вспоминать о параграфах, которые касаются саботажа и паникёрства. Мы здесь, мы добрались, у нас получилось, ура-ура. Вам что, больше всех надо?