Читать книгу Космическое сознание. Исследование эволюции человеческого разума - Ричард Морис Бакке - Страница 6

Часть II. Эволюция и деволюция
Глава 2. На плоскости самосознания

Оглавление

I

И в первую очередь хорошо бы уяснить значение слов "самосознание", по поводу определения которого у одного замечательного писателя и самого компетентного мыслителя [200-255] есть такие замечания:

"Самосознание часто называют отличительной чертой человека. Многие, однако, не могут получить ясного представления о том, что представляет собой эта способность. Доктор Карпентер путает его со "способностью размышлять о своих ментальных состояниях", а мистер Дарвин связывает его с абстракциями и другими производными способностями. Безусловно, это нечто гораздо более простое, чем интроспекция, и имеет более раннее происхождение, чем производные спекулятивные способности. Если бы его только можно было ухватить и ясно понять, самосознание, несомненно, оказалось бы первичным и фундаментальным человеческим атрибутом. В нашем языке, кажется, не хватает подходящего слова, чтобы выразить его в самой простой форме. Слово "думать" подходит к этому наиболее близко, и человека иногда называют "мыслящим существом". В немецком языке есть лучшее слово, а именно "besinnen (отражать)", а субстантив "Besonnenheit (осторожность)", кажется, затрагивает ядро проблемы».

Шопенгауэр говорит: «Животное живёт без всякого Besonnenheit. Оно обладает сознанием, т.е. знает себя, своё благо и горе, а также предметы, которые его порождают; но его знание остаётся постоянно субъективным, никогда не становится объективным: всё, что оно охватывает, кажется существующим само по себе и поэтому никогда не может стать объектом представления или проблемой для размышления. Таким образом, его сознание полностью имманентно. Сознание дикаря устроено аналогичным образом, поскольку его восприятие вещей и мира остаётся преимущественно субъективным и имманентным. Он воспринимает вещи в мире, но не мир; свои действия и страсти, но не себя».

Возможно, самым простым определением (а их существует множество), будет следующее: самосознание – это способность, с помощью которой мы осознаём себя. Или ещё: без самосознания разумное существо может знать, но обладание им необходимо для того, чтобы он мог знать, что знает. Лучшим трактатом, написанным до сих пор на эту тему, является книга Романса, на которую уже несколько раз ссылались [134].

Корни древа жизни глубоко погружены в органический мир, а его ствол состоит из следующих элементов: Начиная с уровня земли, мы имеем прежде всего низшие формы жизни, бессознательные и бесчувственные. Они, в свою очередь, порождают формы, наделённые ощущениями, а затем и формы, наделённые простым сознанием. Из последних, когда наступает подходящее время, возникает самосознание и (как уже говорилось) прямое восхождение от этого Космического Сознания. В этом месте необходимо лишь, расчищая почву для предстоящей работы, указать, что учение о раскрытии человеческого существа, рассматриваемое со стороны психологии, строго согласуется с теорией эволюции в целом, принятой и преподаваемой сегодня самыми выдающимися мыслителями.

Это дерево, которое мы называем жизнью, а его верхнюю часть – человеческой жизнью и человеческим разумом, просто выросло, как растёт любое другое дерево, и помимо своего главного ствола, как было указано выше, оно, как и в случае с другими деревьями, отбрасывает множество ветвей. Будет хорошо рассмотреть некоторые из них. Мы увидим, что некоторые из них отходят от нижней части ствола, как, например, сократимость, от этой большой конечности и как её части происходят все мышечные действия, начиная с простого движения отростка и кончая удивительно скоординированными движениями, которые совершают в своём искусстве Лист или Падеревский. Ещё одна из этих крупных нижних конечностей – инстинкт самосохранения и (в два счёта) инстинкт продолжения рода – сохранения расы. Выше от основного ствола отходят особые чувства, которые, разрастаясь, делясь и снова разделяясь, становятся большими и жизненно важными ветвями великого дерева. От всех этих основных ветвей отходят более мелкие ветви, а от них – более тонкие веточки.

Так, от человеческого интеллекта, центральным фактом которого является Самосознание, являющееся частью главного ствола нашего дерева, исходят суждения, разум, сравнение, воображение, абстракция, размышление, обобщение. Из моральной или эмоциональной природы, одной из самых больших и важных ветвей, проистекают любовь (сама по себе большая ветвь, разделяющаяся на множество меньших ветвей), благоговение, вера, страх, восхищение, надежда, ненависть, юмор и многое другое. Великая ветвь, называемая чувством зрения, которое в начале своего существования было восприятием разницы между светом и темнотой, послала веточки, которые мы называем чувством формы, расстояния, а позже цветовым чувством. Конечность, названная чувством слуха, имеет ветви и веточки для восприятия громкости, высоты тона, расстояния, направления и, как нежная веточка, только что появившаяся на свет, музыкальное чувство.

II

Важным фактом, который необходимо отметить в настоящее время, является то, что, в соответствии с принятой здесь аналогией дерева, многочисленные способности, из которых (если смотреть со стороны динамики) состоит человек, имеют разный возраст. Каждый из них появился в своё время, то есть тогда, когда психический организм (дерево) был готов его породить. Например: Простое сознание – много миллионов лет назад; Самосознание – возможно, триста тысяч лет. Общее зрение имеет огромную древность, но цветоощущение, вероятно, насчитывает лишь около тысячи поколений. Чувствительности к звуку много миллионов лет, в то время как музыкальное чувство находится в процессе возникновения. Сексуальный инстинкт или страсть возникли далеко в геологические эпохи, а человеческая моральная природа, молодой и энергичной ветвью которой является человеческая сексуальная любовь, не существовала многие десятки тысяч лет.

III

Для того чтобы сделать сказанное и оставшееся более понятным, будет неплохо остановиться на некоторых деталях, касающихся времени и способа становления и развития нескольких способностей в качестве примера божественной работы, происходящей в нас и вокруг нас с момента зарождения жизни на этой планете. Наука о человеческой психологии (чтобы проиллюстрировать тему этого тома) должна дать отчёт о человеческом интеллекте, о человеческой моральной природе и о чувствах. Она должна дать описание их в том виде, в котором они существуют сегодня, их происхождение и эволюцию, а также предсказать их будущий курс либо упадка, либо дальнейшего развития. Здесь можно привести лишь несколько образцов страниц такой работы – и сначала бросим поспешный взгляд на интеллект.

Интеллект – это та часть разума, которая знает, а моральная природа – та, которая чувствует. Каждый конкретный акт интеллекта мгновенен, тогда как акты (или, скорее, состояния) моральной природы более или менее продолжительны. Язык соответствует интеллекту и поэтому способен выражать его совершенно и непосредственно; с другой стороны, функции моральной природы (принадлежащие, т.е. происходящие, как они есть, от большой симпатической нервной системы, в то время как интеллект и речь опираются на церебро-спинальную систему и проистекают из неё) не связаны с языком и способны лишь косвенно и несовершенно выражаться с его помощью. Возможно, музыка, которая, безусловно, имеет свои корни в моральной природе, является, как и в настоящее время, началом языка, который будет связывать и выражать эмоции, как слова связывают и выражают идеи [28a. 106]. Интеллектуальные акты сложны и разлагаются на множество частей; моральные состояния либо абсолютно просты (как в случае любви, страха, ненависти), либо почти таковы, то есть состоят из сравнительно небольшого количества элементов. В этом отношении все интеллектуальные акты одинаковы или почти одинаковы; моральные состояния имеют очень широкий диапазон степени интенсивности.

Человеческий интеллект состоит в основном из понятий, так же как лес состоит из деревьев или город из домов; эти понятия – мысленные образы вещей, действий или отношений. Регистрацию этих образов мы называем памятью, сравнение их друг с другом – рассуждением; для построения из них более сложных образов (как из кирпичей строят дом) у нас нет хорошего выражения; мы иногда называем этот акт воображением (акт формирования мысленной копии или подобия) – у немцев для него есть лучшее название: они называют его Vorstellung (акт размещения перед собой), Anschauungsgabe (дар созерцания), а ещё лучше Einbildungskraft (сила построения). Большой интеллект – это тот, в котором количество понятий выше среднего; тонкий интеллект – это тот, в котором они чётко очерчены и определены; готовый интеллект – это тот, в котором они легко и быстро доступны, когда они нужны, и так далее.

Рост человеческого интеллекта – это рост понятий, т.е. умножение более простых и в то же время наращивание их в другие, всё более сложные. Хотя это увеличение числа и сложности происходит постоянно в каждом активном уме в течение, по крайней мере, первой половины жизни, от младенчества до среднего возраста, и хотя каждый из нас знает, что сейчас у нас есть понятия, которых у нас не было некоторое время назад, всё же, вероятно, самый мудрый из нас не смог бы сказать на основании наблюдений за своим умом, в результате какого процесса появились эти новые понятия – откуда они пришли или как они появились. Но хотя мы не можем понять это путём прямого наблюдения за своим умом или умом другого человека, всё же существует другой способ, с помощью которого можно проследить этот оккультный процесс, и это – язык. Как было сказано выше, язык – это точный итог интеллекта: для каждого понятия есть своё слово или несколько слов, а для каждого слова есть понятие; ни одно из них не может существовать отдельно от другого. Поэтому Тренч говорит: "Вы не можете дать человеку больше, чем слова, которые он понимает, либо содержат сейчас, либо могут быть понятны ему". Или, как выражается Макс Мюллер: "Без речи нет разума, без разума нет речи". Речь и разум не случайно соотносятся друг с другом таким образом, связь между ними неизбежно заложена в природе этих двух вещей. Или это две вещи? Или две стороны одной вещи? Ни одно слово не может возникнуть иначе, чем как выражение понятия, как и новое понятие не может образоваться без образования (одновременно) нового слова, которое является его выражением, хотя это "новое слово" может писаться и произноситься так же, как и какое-то старое слово. Но старое слово, приобретая другое, новое значение, в действительности становится двумя словами – старым и новым. Интеллект и речь подходят друг другу, как рука и перчатка, только гораздо теснее; скажем, они подходят друг другу, как кожа подходит к телу, или как pia mater подходит к мозгу, или как любой данный вид в органическом мире подходит к своему окружению. Как следует из сказанного, следует особо отметить, что язык не только соответствует интеллекту в том смысле, что охватывает его во всех частях и следует всем его поворотам и изгибам, но он также соответствует ему в том смысле, что не выходит за его пределы. Слова соотносятся с понятиями, и только с понятиями, так что мы не можем непосредственно выразить с их помощью ни чувственные впечатления, ни эмоции, но вынуждены всегда передавать их (если это вообще возможно), выражая не их самих, а впечатление, которое они производят на наш интеллект, т.е. понятия, сформированные в результате их созерцания интеллектом – другими словами, их интеллектуальный образ. Таким образом, прежде чем чувственное впечатление или эмоция могут быть воплощены или переданы в языке, должно быть сформировано понятие (предполагаемое более или менее истинное представление), которое, конечно, может быть передано словами. Но на самом деле девяносто девять из каждых ста наших чувственных впечатлений и эмоций никогда не были представлены в интеллекте понятиями и поэтому остаются невыраженными и невыразимыми, разве что несовершенными окольными путями описания и внушения. У низших животных существует положение вещей, которое хорошо иллюстрирует это утверждение. Они обладают острым чувственным восприятием и сильными эмоциями, такими как страх, ярость, сексуальная страсть и материнская любовь, и всё же не могут их выразить, потому что у них нет своего языка, а у животных, о которых идёт речь, нет системы понятий с соответствующими членораздельными звуками. Предоставьте нам наши чувственные восприятия и нашу человеческую моральную природу, и мы были бы такими же немыми, как и животные, если бы наряду с ними у нас не было интеллекта, в котором они могут быть отражены и с помощью которого, посредством языка, они могут быть выражены.

Поскольку соответствие слов и понятий не является случайным или временным, а заложено в их природе и продолжается в течение всего времени и при любых обстоятельствах абсолютно постоянно, поэтому изменения в одном из факторов должны соответствовать изменениям в другом. Поэтому эволюция интеллекта должна (если она существует) сопровождаться эволюцией языка. Эволюция языка (если он существует) будет свидетельствовать об эволюции интеллекта. Итак, здесь предлагается изучить (на несколько мгновений) рост интеллекта посредством изучения языка, т.е. изучить рождение, жизнь и рост понятий, которые нельзя увидеть, посредством слов, которые являются их соотносителями и которые можно увидеть.

Сэр Чарльз Лайель в "Древности человека" [113] указал на параллелизм, существующий между происхождением, ростом, упадком и смертью языков и видов в органическом мире. Чтобы проиллюстрировать и в то же время расширить данный аргумент, давайте проведём параллель назад к образованию миров и вперёд к эволюции слов и понятий.


Прилагаемая таблица будет служить этой цели не хуже, а то и лучше, чем тщательно аргументированное изложение, и в то же время послужит выводом для аргумента эволюции, который проходит через всю эту книгу.

Краткое изучение этой таблицы сделает очевидным, как орбы, виды, языки и слова ветвятся, делятся и размножаются и сделает понятной оценку Макса Мюллера, согласно которой "каждая мысль, когда-либо проходившая через разум Индии, может быть сведена к ста двадцати одному корневому понятию, то есть к ста двадцати одному корневому слову [116. 401]»; заставит нас согласиться с ним. Поэтому вероятно, это число может быть ещё более сокращено. Если мы на мгновение подумаем, что это означает, что миллионы индоевропейских слов, используемых в настоящее время, а также во много раз большее их количество, давно умерших и забытых, почти все произошли примерно от ста корней, а те, в свою очередь, вероятно, от полудюжины, и в то же время вспомним, что разум и речь едины, мы получим представление о том, каким был когда-то человеческий интеллект по сравнению с тем, каким он является сегодня; Кроме того, с первого взгляда становится очевидным, что эволюция не только видов, языков и слов строго параллельна, но и что эта схема имеет более широкое, возможно, универсальное применение. Что касается настоящего тезиса, то из этого сравнения можно сделать вывод, что слова, а значит, и составные элементы интеллекта, которые они представляют и которые мы называем понятиями, растут путём деления и ветвления, как новые виды отпочковываются от старых, и кажется очевидным, что нормальный рост поощряется, а чрезмерное и бесполезное развитие сдерживается теми же средствами в одном случае, что и в другом, то есть естественным отбором и борьбой за существование.

Новые понятия и выражающие их слова, которые соответствуют некоторой внешней реальности (будь то вещь, действие, состояние или отношение), и которые, следовательно, полезны для человека, поскольку их существование ставит его в более полную связь с внешним миром, от которой зависит его жизнь и благополучие, сохраняются в процессе естественного отбора и проверки на выживание приспособленных. Одни, которые либо совсем не соответствуют объективной реальности, либо только несовершенны, заменяются другими, которые соответствуют или лучше согласуются с той реальностью, которую они стремились выразить, и таким образом в борьбе за существование приходят в непригодность и вымирают.

Ведь со словами, как и с любым другим живым существом, на одного живущего приходятся тысячи слов. К какому бы объекту ни был особенно обращён ум, он выбрасывает слова, часто с удивительным изобилием. Когда несколько тысяч лет назад санскрит был ещё живым языком, а солнце и огонь рассматривались либо как настоящие боги, либо, по крайней мере, как особо священные, огонь имел (вместо очень немногих имён, как сейчас) тридцать пять, а солнце – тридцать семь [115. 437]. Но гораздо более замечательными примерами являются те, которые взяты из арабского языка, как, например, восемьдесят имён для мёда, двести для змеи, пятьсот для льва, тысяча для меча и пять тысяч семьсот сорок четыре слова, относящиеся к верблюду, – это темы, к которым арабский ум сильно и настойчиво склонял [115. 438]. И снова Макс Мюллер говорит нам: "Мы едва ли можем составить представление о безграничных ресурсах диалектов. Когда литературные языки стереотипизировали один общий термин, их диалекты предложат пятьдесят, хотя каждый со своим особым оттенком значения. Если в процессе развития общества возникают новые комбинации мыслей, диалекты с готовностью предоставят необходимые названия из запаса своих так называемых лишних слов. Существуют не только местные и провинциальные, но и классовые диалекты. Существует диалект пастухов, спортсменов, солдат, фермеров. Там, где литературный язык говорит о молодняке всех видов животных, фермеры, пастухи и спортсмены постеснялись бы использовать столь общий термин. Идиома кочевников, как говорит Гримм, содержит огромное количество разнообразных выражений для меча и оружия, а также для различных стадий жизни скота. В более культурном языке эти выражения становятся громоздкими и излишними. Но в крестьянских устах вынашивание, отёл, падение и убийство почти каждого животного имеет свой особый термин, как спортсмен с удовольствием называет походку и органы движения разными именами. Так, дама Джулиана Бернерс, настоятельница женского монастыря Сопвелл в пятнадцатом веке, предполагаемый автор "Книги Сент-Олбанса", сообщает нам, что мы не должны беспорядочно использовать название «множество людей», но мы должны говорить: «Сборище людей»: Сборище людей, толпа мужчин, толпа женщин и толпа дам, мы должны говорить о стае хартисов, лебедей, журавлей или крапивников, о стае цапель или байтуров, о стае павлинов, о стае нигтингалов, о стае голубей, клатерингом чушек, прыдом лионов, сонмом пчёл, гаглом гейсов, скоплением фриров, понтыфикалатом прелатов, бомынистым сигом монахов, дронкеншипом сапожников и прочими человеческими и звериными сборищами. Точно так же при разделении дичи для стола животных не вырезали, а ломали дере, разбивали гусиный хвост, распушивали курицу, распутывали кон, распускали кран, распускали курлеве и т.д." [115. 70].

Эти примеры показывают, как человеческий интеллект ощупывает лицо представленного ему внешнего мира, пытаясь пристроиться в каждому его моменту, какой бы слабой и ненадёжной ни была его хватка. Ибо разум человека из века в век непрерывно стремится овладеть фактами внешнего мира; его рост действительно состоит в том, чтобы подсчитывать или покрывать его, как плющ распространяется по камням стены, подсчитывает и покрывает его; веточка, которая закрепилась, укрепляется и выпускает другие веточки; та, которая не закрепилась, через некоторое время перестаёт расти и в конце концов умирает.

Главное, что необходимо отметить для нашей цели, это то, что, как и в случае с ребёнком, научившимся говорить, раса тоже началась с нескольких, или, как говорит Гейгер [91. 29], с одного слова. То есть человек начал мыслить с очень немногих или с одного понятия (конечно, в то время, да и раньше, у него был большой запас восприятий и рецепций [134. 193], иначе он мало что мог бы сделать со своими одним или несколькими понятиями). От этих нескольких или одного понятия произошло огромное количество понятий и слов, появившихся впоследствии; Эволюция всего человеческого интеллекта из одного первоначального понятия не покажется невероятной или даже очень удивительной тем, кто помнит, что всё сложное человеческое тело, со всеми его тканями, органами и частями, состоит из сотен миллионов клеток, каждая из которых, как бы сильно она ни отличалась по структуре и функции от клеток, принадлежащих другим органам и тканям, чем её личные, всё же является линейным потомком одной единственной первобытной клетки, от которой каждый из нас (и только несколько лет назад) имел своё происхождение.

Поэтому по мере того, как мы проникаем в прошлое, мы видим, что язык, а вместе с ним и человеческий интеллект, сходятся в одну точку, и мы знаем, что в пределах измеримого расстояния от того места, где мы стоим сегодня, они оба должны были иметь своё начало. Дата этого начала была приблизительно определена многими писателями и на основании многих признаков, и мы не можем далеко заблуждаться, помещая её (условно) примерно на триста тысяч лет раньше нашего времени.

IV

Гораздо более современным, чем рождение интеллекта, было рождение цветоощущения. У нас есть авторитет Макса Мюллера [117. 299] для утверждения, что: "Хорошо известно, что различение цветов появилось поздно; что Ксенофан знал только три цвета радуги – фиолетовый, красный и жёлтый; что даже Аристотель говорил о трёхцветной радуге; и что Демокрит знал не более четырёх цветов – чёрный, белый, красный и жёлтый".

Гейгер [91. 48] указывает, что путём изучения языка можно доказать, что так поздно в жизни расы, как во времена первобытных арийцев, возможно, не более пятнадцати или двадцати тысяч лет назад, человек осознавал, воспринимал только один цвет. То есть он не различал никаких различий в оттенках между голубым небом, зелёными деревьями и травой, коричневой или серой землёй, золотыми и пурпурными облаками на восходе и закате. Так и Пикте [126] не находит названий цветов в примитивной индоевропейской речи. А Макс Мюллер [116: 616] не находит ни одного санскритского корня, значение которого имело бы хоть какое-то отношение к цвету.

В более поздний период, но ещё до времени создания древнейших литературных произведений, дошедших до наших дней, цветоощущение было настолько развито за пределами этого примитивного состояния, что красный и чёрный цвета стали восприниматься как отдельные. Ещё позже, в то время, когда была составлена основная часть Риг Веды, красный, жёлтый и чёрный были признаны тремя отдельными оттенками, но эти три цвета включали в себя все цвета, которые человек в ту эпоху был способен оценить. Ещё позже к этому списку был добавлен белый, а затем зелёный; но во всей Риг Веде, Зенд Авесте, гомеровских поэмах и Библии цвет неба ни разу не упоминается, поэтому, видимо, и не признавался. Ибо это упущение вряд ли можно объяснить случайностью; десять тысяч строк Риг Веды в основном заняты описанием неба, и все его характеристики – солнце, луна, звезды, облака, молнии, восход и закат – упоминаются сотни раз. Также и Зенд Авеста, авторы которой считают свет и огонь, как земной, так и небесный, священными объектами, вряд ли могли случайно пропустить все упоминания о голубом небе. В Библии небо и небеса упоминаются более четырёхсот тридцати раз, и при этом ни разу не говорится о цвете первого. Ни в одной части света голубой цвет неба не является более насыщенным, чем в Греции и Малой Азии, где были написаны гомеровские поэмы. Можно ли представить себе, что поэт (или поэты), который видел это так, как мы видим сейчас, мог написать сорок восемь длинных книг "Илиады" и "Одиссеи" и ни разу не упомянуть или не сослаться на это? Но если бы можно было поверить, что все поэты Риг-Веды, Зенд-Авесты, Илиады, Одиссеи и Библии могли пропустить упоминание о голубом цвете неба по чистой случайности, этимология вмешалась бы и заверила нас, что четыре тысячи лет назад, или, возможно, три тысячи лет, голубой цвет был неизвестен, поскольку в то время все последующие названия голубого цвета были слиты с названиями чёрного.

Английское слово blue и немецкое blau происходят от слова, означавшего "чёрный". Китайское hi-u-an, которое сейчас означает небесно-голубой, раньше означало чёрный. Слово nil, которое сейчас в персидском и арабском языках означает синий, происходит от названия Нила, то есть чёрной реки, от этого же слова произошло латинское Niger.

Не исключено, что в те времена, когда люди признавали только два цвета, которые они называли красным и чёрным, они представлялись им такими же, какими нам представляются красный и чёрный – хотя, конечно, сейчас невозможно установить, каковы были ощущения, которые они так называли. Под названием красного, похоже, они включали в этот цвет белый, жёлтый и все промежуточные оттенки, а под названием чёрного – все оттенки синего и зелёного. Как ощущения красного и чёрного появились в результате разделения первоначального единого цветового ощущения, так со временем разделились и эти ощущения. Сначала красный цвет разделился на красно-жёлтый, затем красный на красно-белый. Чёрный цвет разделился на чёрно-зелёный, затем снова на чёрно-синий, и за последние двадцать пять сотен лет эти шесть (точнее, эти четыре – красный, жёлтый, зелёный, синий) разделились на огромное количество оттенков цвета, которые сейчас признаны и названы. На прилагаемой диаграмме с первого взгляда показан порядок, в котором цвета спектра стали видимыми для человека.

Совершенно независимо от этого можно показать, что если цветоощущение действительно возникло, как здесь предполагается, то последовательный порядок, в котором цвета, как говорят (следуя древним документам и этимологии), были признаны человеком, на самом деле является порядком, в котором они должны были быть признаны, и научные факты, которые сейчас будут приведены, должны быть признаны как замечательно подтверждающие вышеупомянутые выводы, хотя они взяты из совершенно отдельных и различных источников.

Солнечные или другие световые лучи, возбуждающие зрение, называются красным, оранжевым, жёлтым, зелёным, голубым, индиго, фиолетовым. Эти лучи отличаются друг от друга длиной и амплитудой составляющих их волн, причём и длина, и амплитуда волн уменьшаются в том порядке, в котором только что были даны их названия. Но сила или энергия световой волны, то есть её способность возбуждать зрение, пропорциональна квадрату её амплитуды [180. 272, и особенно 181. 136]. Согласно этому закону, энергия красных лучей в несколько тысяч раз больше, чем энергия фиолетовых, и наблюдается регулярное и быстрое уменьшение энергии по мере того, как мы спускаемся по спектру от красных лучей к фиолетовым. Очевидно, что если бы существовала такая вещь, как растущее совершенствование чувства зрения, в силу которого от нечувствительности к цвету глаз постепенно становился чувствительным к нему, красный цвет обязательно был бы первым воспринимаемым цветом, затем жёлтый, затем зелёный, и так далее до фиолетового; и это именно то, что, согласно древней литературе и этимологии, имело место.


Сравнительная современность цветоощущения подтверждается также большим количеством людей во всех странах, которые являются так называемыми дальтониками, то есть людьми, которые в настоящее время полностью или частично лишены цветоощущения. "Утверждение Вильсона о том, что, вероятно, каждый пятый и двадцатый дальтоник, долгое время оставалось под сомнением, поскольку не было доказано на достаточно большом количестве людей. Пока у нас не появились методы сравнения, и в первую очередь метод Хохнгрена, удовлетворительных данных получить было невозможно. Его метод в умелых руках так быстро решает дело, что тесты уже были проведены на тысячах людей. На основании не менее двухсот тысяч обследований получен результат, что четыре процента мужчин являются дальтониками в большей или меньшей степени, и одна четвёртая часть одного процента женщин". [135. 242.] Таким образом, на каждые сорок семь человек приходится один случай дальтонизма.

Степень универсальности цветоощущения у той или иной расы, конечно, является важным фактом для оценки степени её эволюции по сравнению с другими расами. В этой связи интересны следующие факты [122. 716]: "В Японии среди 1200 солдат 1,58% были краснослепыми, а 0,833% – зелёнослепыми. Среди 373 мальчиков 1 процент был слепым, среди 270 девочек – 0,4 процента. Среди 596 мужчин, обследованных доктором Берри из Киото, 5,45% показали дефекты цветоощущения. Среди японцев в целом процент дальтоников меньше, чем среди европейцев или американцев. Среди 796 китайцев, обследованных в разных местах, не было обнаружено случаев дальтонизма, но часто наблюдалась тенденция смешивать зелёный и синий цвета. Эта особенность была выявлена с гораздо большим акцентом доктором Филде из Сватоу, Китай, который обследовал 1200 китайцев обоих полов, используя тест Томпсона. Среди 600 мужчин было 19 дальтоников, а среди 600 женщин – только 1. Таким образом, процент дальтонизма среди китайцев составляет около 3 процентов и не сильно отличается от европейцев".

При дальтонизме общее зрение не страдает; человек различает свет и тень, форму и расстояние, так же, как и другие люди. Это также свидетельствует о том, что цветоощущение является более поверхностным, менее фундаментальным и, вероятно, приобретённым позже, чем другие способности, относящиеся к функции зрения. Ведь человек не может потерять один из фундаментальных элементов зрения (например, чувство зрительной формы) и сохранить остальные способности зрения без ущерба.

Цветовая слепота на самом деле является примером того, что называется атавизмом, или возвратом к состоянию, которое было нормальным у предков человека, но которое не принадлежит к виду в то время, когда он живёт. Частота этого рецидива (который, как мы видели, встречается у одного человека из каждых сорока семи) указывает на то, что цветоощущение является сравнительно современным; ведь атавизм встречается чаще в обратной пропорции к продолжительности времени, прошедшего с тех пор, как утраченный или неправильно принятый орган или функция (в зависимости от обстоятельств) (в одном случае) нормально существовал в расе или (в другом) был отброшен в процессе эволюции. Обоснование этого закона (на который мы ещё не раз будем ссылаться) очевидно: оно зависит от того простого факта, что чем дольше какой-либо орган или функция существовали в расе, тем с большей вероятностью они будут унаследованы. Существование дальтонизма у столь большого процента населения показывает, что чувство цвета – это современная способность. Относительная видимость различных цветных световых лучей делает уверенным, что если бы чувство цвета было приобретено, то оно, несомненно, было бы приобретено в том порядке, в котором, как утверждают филологи, оно было приобретено на самом деле, и совпадение этих двух наборов фактов, один из которых взят из естественной философии, а другой из этимологии, вместе с фактом дальтонизма, настолько поразительно, что кажется невозможным отказаться от согласия с сделанными выводами.

V

Ещё одна недавно приобретённая способность – чувство аромата. Оно не упоминается в ведических гимнах и лишь однажды в Зенд-Авесте. Гейгер [91. 58] говорит нам, что обычай приносить благовония вместе с жертвоприношением ещё не встречается в Риг-Веде, хотя он присутствует в более поздней Ядшурведе. Среди библейских книг ощущение аромата цветов впервые появляется в "Песне Песней". Согласно описанию в Бытие, в раю были все виды деревьев, "приятные на вид и годные в пищу", при этом не упоминается о приятных запахах. Апокрифическая книга Еноха (I век до н.э. или даже позже), сохранившаяся на эфиопском языке, также описывает рай, но не упускает из виду восхитительный аромат Древа познания, а также других деревьев в Эдемском саду.

Помимо этого свидетельства, как говорят, можно доказать на основе языка, что в ранние времена индоевропейцев не существовало такого чувства, как аромат. И в этой связи стоит также упомянуть, что ни одно животное (хотя многие из них настолько превосходят нас в распознавании по запаху) не обладает, насколько мы знаем или можем обнаружить, каким-либо чувством аромата, и что дети не приобретают его до нескольких лет – не более чем через несколько лет после того, как они приобрели, более или менее совершенное, чувство цвета; таким образом, их умственное развитие (как указано выше) соответствует эволюции общего человеческого разума, ибо чувство цвета, вероятно, появилось у людей за много тысяч лет до чувства аромата.

VI

Человеческие и животные инстинкты, такие как половой и материнский, несомненно, дошли до человека по длинной линии происхождения и были присущи ему самому и его предкам на протяжении миллионов лет; но нравственная природа человека, хотя она и коренится в них и выросла из них, имеет сравнительно недавнее происхождение. Она не только не восходит к зарождению самосознания, но, несомненно, гораздо более позднего происхождения.

Человек, то есть Самосознание, как уже было сказано, должен был появиться на свет около трёхсот тысяч лет назад, когда первый алалус хомо произнёс первое истинное слово. В современном человеке человек рождается, когда ребёнок обретает самосознание – в среднем в возрасте, скажем, трех лет. Среди индоевропейских рас не более одного человека (так называемого идиота) из тысячи доживает до зрелости, не достигнув Самосознания. Самосознание, появившись в индивидууме, теряется только в больших и редких кризисах – как в бреду лихорадки и в некоторых формах безумия, в частности, мании; с другой стороны, человеческая моральная природа не появляется в индивидууме (в среднем) до, скажем, половины пути между тремя годами и зрелостью. Вместо одного или двух на тысячу, несколько раз такое же число на сотню рождаются, вырастают и умирают без нравственной природы. Вместо того чтобы теряться в больших и редких кризисах, она постоянно временно утрачивается. Все эти признаки доказывают, что нравственная природа человека появилась гораздо позже, чем человеческий интеллект, и что если мы предполагаем, что последнему триста тысяч лет, то не можем предполагать, что первому столько же.

VII

Первобытный человек, от которого мы все произошли, всё ещё имеет на земле в наши дни двух представителей – во-первых, дикаря; во-вторых, ребёнка. Было бы верно сказать, что ребёнок – это дикарь, а дикарь – ребёнок, и через психическое состояние, представленное этими двумя, прошёл не только каждый отдельный представитель расы, но и сама раса в целом. Ибо, как в своей внутриутробной эволюции отдельный человек за несколько коротких месяцев прослеживает и обобщает эволюцию человеческой расы, рассматриваемой в физическом плане, от первоначальной одноклеточной формы, в которой началась индивидуальная жизнь, через все промежуточные фазы между ней и человеческой формой, возобновляя каждый день медленную эволюцию миллионов лет, так же и отдельный человек в своём психическом развитии от рождения до зрелости прослеживает и обобщает эволюцию психической жизни расы; И как отдельный физический человек начинается в самом низу шкалы как одноклеточная монада, так и психический человек начинается на нижней ступени лестницы разума, и в своём восхождении за несколько десятков месяцев проходит через последовательные фазы, каждая из которых заняла в своём завершении тысячи лет. Характеристики разума дикаря и ребёнка дадут нам, когда они будут найдены, характеристики первобытного человеческого разума, от которого произошёл средний современный разум, который мы знаем, а также исключительные умы великих исторических личностей современности.

Главные различия между первобытным, инфантильным и дикарским разумом, с одной стороны, и цивилизованным разумом, с другой, заключаются в том, что первому (называемому для краткости низшим разумом) недостаёт личной силы, мужества или веры, а также сочувствия или привязанности; и что он легче возбуждается к ужасу или гневу, чем второй или цивилизованный разум. Конечно, существуют и другие различия, кроме этих, между низшим разумом и высшим – различия в интеллекте и даже в восприятии чувств; но они, хотя и велики сами по себе, не имеют такого высшего значения, как только что упомянутые основные, фундаментальные, моральные различия. Низшему разуму недостаёт веры, недостаёт мужества, недостаёт личной силы, недостаёт сочувствия, недостаёт привязанности – то есть (если подытожить), ему недостаёт мира, содержания и счастья. Он склонен к страху перед известными вещами, и ещё более, к неопределённому ужасу, перед неизвестными; он склонен к гневу, ярости, ненависти – то есть (снова подведём итог), к волнениям, недовольству, несчастью. С другой стороны, высший разум (по сравнению с низшим) обладает верой, мужеством, личной силой, симпатией, привязанностью, то есть обладает (относительно) счастьем; он менее склонен к страху перед известными и неизвестными вещами, к гневу и ненависти – то есть к несчастью.

Это широкое утверждение на первый взгляд не означает многого, но на самом деле оно означает почти всё; оно содержит ключ к нашему прошлому, нашему настоящему и нашему будущему, ибо именно состояние нравственной природы (о котором мы кратко упомянули) решает для каждого из нас, от мгновения к мгновению, и для расы в целом, от века к веку, каким будет этот мир, в котором мы живём, – каким он действительно является для каждого из нас. Ибо не наши глаза и уши, и даже не наш интеллект сообщают нам о мире; а наша нравственная природа решает, наконец, значение того, что существует вокруг нас.

Представители рода человеческого начинали с того, что многого боялись и многое не любили, мало любили или восхищались и ещё меньше доверяли. Можно с уверенностью сказать, что первые люди, жившие в речном дрейфе, и пещерные люди, их преемники, видели мало красоты во внешнем мире, в котором они жили, хотя, возможно, их глаза в большинстве других аспектов были такими же зоркими, как наши. Несомненно, что их семейные привязанности (как и у самых низших дикарей современности) были, мягко говоря, рудиментарными, и все люди вне их ближайшей семьи либо боялись, либо недолюбливали, либо и то, и другое. Когда раса вышла из покрытого облаками прошлого на свет того, что можно назвать инференциальной историей, взгляды людей на управление вселенной, на характер существ и сил, с помощью которых осуществлялось это управление, на положение, в котором находился человек по отношению к управляющим силам, на его перспективы в этой жизни и после неё были (как и в случае с низшими расами современности) мрачными в крайней степени. С тех пор ни мир, ни его представление не изменились, но постепенное изменение нравственной природы человека сделало его в его глазах другим местом. Мрачные и запретные горы, внушающее благоговение море, мрачные леса, тёмная и страшная ночь – все те стороны природы, которые в прежние времена наводили ужас, вместо этого обрели новую и странную красоту. Весь человеческий род и все живые существа обрели (в наших глазах) очарование и святость, которыми в прежние времена они далеко не обладали. Управляющие силы вселенной (послушные одному и тому же благотворному влиянию) постепенно превратились из демонов в существа и силы, менее и менее враждебные, более и более дружественные человеку; так что во всех отношениях каждый век интерпретировал вселенную для себя и более или менее дискредитировал интерпретации предыдущих веков.

Какая интерпретация верна? Какой разум, из всего огромного разнообразия прошлого и настоящего, во всей этой длинной череде, наиболее правильно представляет себе внешний мир? Давайте посмотрим. Давайте на мгновение рассмотрим нашу духовную генеалогию и остановимся на её значении. Наши непосредственные предки были христианами. Духовным прародителем христианства был иудаизм. Иудаизм, берущий своё начало в той группе племён, которые в совокупности называются терахитскими или иудейско-ибримскими, то есть племенами по ту сторону (то есть по Евфрату), происходящими от мифического Аб-орхама или Авраама [137-91f]; эти племена сами были веточкой большой семитской ветви кавказского расового фонда, возникли непосредственно из халдейского политеизма. Халдейский политеизм, в свою очередь, был развитием в прямом происхождении культа Солнца и Природы первобытной неразделённой кавказской семьи. Поклонение солнцу и природе, несомненно, имело корни и черпало свою жизнь из первоначального фетишизма, или прямого поклонения отдельным земным объектам. В этом длинном нисхождении (хотя мы применяем различные названия к различным частям непрерывного ряда, как если бы между этими различными частями существовали демаркационные линии) не было никакого перерыва, и за все тысячи лет никогда не было такого явления, как новый отход. В этих духовных вопросах максима "Natura non facit saltum" действует так же прочно, как в физике и геологии. Всё дело в простом процессе роста, строго аналогичном разворачиванию ветви из почки или растения из семени. Как было хорошо сказано: "La religion étant un des produits vivants de l'humanité doit vivre, c'est-a-dire, changer avec elle1" [136: 45]. И при последнем анализе выясняется, что при огромном разнообразии внешних проявлений, от фетишизма до христианства, при бесконечном разнообразии формул, вероучений и догм, рассмотренных в этих пяти разделах, основным элементом, от которого зависит всё остальное, который лежит в основе всего и является душой всего, является отношение моральной природы. И все изменения в интеллектуальной форме и внешнем облике религии так же послушны постепенным изменениям, происходящим в ней, как движения стрелок и колёс часов – экспансивной силе их заводного механизма. Внешний мир стоит на месте, но дух человека постоянно растёт, и по мере этого его огромная тень Брокена (отбрасываемая моральной природой, но формируемая интеллектом), которую он проецирует на середину бесконечного неизвестного, неизбежно (как растворяющийся взгляд) меняется и меняется, следуя за изменениями в субстанции (то есть душе человека), которая даёт жизнь и реальность теневому фантому, который простые люди называют своим вероучением, а метафизики – философией абсолюта.

Но, интерпретируя таким образом из века в век неизвестную вселенную, в которой мы живём, следует заметить, что мы (в целом) постоянно даём о ней всё лучшие и лучшие отзывы. Мы приписываем нашим богам (с течением времени) всё лучшие и лучшие качества, и мы постоянно ожидаем от них всё лучшего и лучшего обращения, как в настоящей жизни, так и после смерти. Это означает (конечно же), что количество доверия или веры, которым мы обладаем, неуклонно возрастает и наступает на свою противоположность – страх, который также постоянно уменьшается. Точно так же можно сказать о милосердии, сочувствии или привязанности, что постоянный рост этой способности неуклонно меняет для нас облик видимого мира, так же как рост веры изменяет образ, который мы формируем для себя о том большом мире, который невидим. Также нет никаких признаков того, что этот двойной процесс подошёл к концу или что он может подойти к концу.

VIII

Продолжительность времени, в течение которого раса обладала тем или иным способностями, может быть более или менее точно оценена по различным признакам. В случаях, когда зарождение способности произошло сравнительно недавно – например, в течение последних двадцати пяти или тридцати тысяч лет – филология (как мы видели) может оказать существенную помощь в определении приблизительной даты её появления. Но для сравнительно старых способностей, таких как человеческий интеллект или простое сознание, эти средства неизбежно оказываются совершенно бесполезными. Тогда мы возвращаемся к следующим проверкам:

1. Возраст, в котором данная способность проявляется у конкретного человека в настоящее время.

2. Более или менее универсальный характер этой способности у взрослых представителей современной расы.

3. Насколько быстро или, наоборот, с какой готовностью утрачивается эта способность – например, при болезни.

4. Относительная частота, с которой эта способность проявляется в сновидениях.

1. О каждой из нашей умственней способности можно сказать, что она имеет свой нормальный или средний возраст появления у индивидуума; так, например, память и простое сознание появляются через несколько дней после рождения; любопытство – через десять недель; использование инструментов – через двенадцать месяцев; стыд, раскаяние и чувство смешного – все они появляются примерно через пятнадцать месяцев после рождения. Теперь следует отметить, что в каждом случае время появления способности у младенца соответствует стадии, на которой та же способность появляется (насколько это можно определить в настоящее время) в восходящей шкале животных, точно так же, как в случае более поздно появляющихся способностей, возраст их появления у человека соответствует периоду их появления у расы; Например, память и простое сознание встречаются у таких примитивных животных, как иглокожие, тогда как использование инструментов не встречается ниже обезьян; а стыд, раскаяние и чувство смешного почти, если не полностью, ограничены (среди животных) антропоидной обезьяной и собакой. Итак, из чисто человеческих способностей, самосознание, которое появляется у человека в среднем возрасте около трёх лет, появилось у расы определенно более тысячи веков назад, в то время как музыкальное чувство, которое не появляется у человека до подросткового или пубертатного возраста, не может (судя по записям) существовать у расы более нескольких тысяч лет.

2. Чем дольше раса обладала определённым талантом, тем более универсальным будет этот талант в расе. Это утверждение едва ли нуждается в доказательстве. Каждая новая способность должна проявиться сначала у одного человека, и по мере того, как другие люди будут достигать статуса этого человека, они тоже будут приобретать её, пока, возможно, через много тысяч лет вся раса, достигнув этого статуса, не станет универсальной.

3. Чем дольше раса владеет каким-то определённым навыком, тем прочнее этот навык закреплён в каждом индивидууме расы, который им обладает. Другими словами: чем более недавним является любой данный навык, тем легче его потерять. Авторитет для этого утверждения (в котором оно вряд ли нуждается) будет приведён там, где оно было высказано в другой связи. Это почти, если не совсем, самоочевидное утверждение.

4. Изучение сновидений, кажется, открывает тот факт, что во сне такой разум, какой мы имеем, отличается от нашего бодрствующего разума, особенно тем, что он более примитивен; что, фактически, было бы почти строго верно сказать, что во сне мы возвращаемся назад в дочеловеческую умственную жизнь; что интеллектуальные способности, которыми мы обладаем во сне, особенно отличаются от наших концепций бодрствования; в то время как в моральной сфере это в равной степени те способности, такие как раскаяние, стыд, удивление, наряду с более древними и основными функциями чувств, которые принадлежали нам до того, как мы достигли человеческого плана, и что более современные умственные способности, такие как чувство цвета, музыкальное чувство, самосознание, человеческая моральная природа, не имеют существования в этом состоянии, или если какие-либо из них и встречаются, то только как редкое исключение.

Давайте теперь сравним один с другим несколько уже упомянутых способностей в свете изложенных правил. Это даст нам более ясное, чем, возможно, что-либо другое, представление о росте разума путём последовательного добавления новых функций. Для этого возьмём (в качестве нескольких примеров и для всех) простое сознание, стыд, самосознание, цветоощущение, нравственную природу человека, музыкальное чувство, космическое сознание.

Простое сознание появляется у человеческого младенца через несколько дней после рождения; оно абсолютно универсально для человеческой расы; оно восходит к самым ранним млекопитающим; оно теряется только в глубоком сне и коме; оно присутствует во всех снах.

Стыд, раскаяние и чувство смешного, как говорят, рождаются у человеческого младенца в возрасте пятнадцати месяцев; все они являются дочеловеческими способностями и встречаются у собаки и обезьян, и они, несомненно, существовали у наших дочеловеческих предков; все они почти универсальны в расе, отсутствуя только у очень низких идиотов; все они три распространены в сновидениях.

Самосознание появляется у ребёнка в среднем в возрасте трёх лет; его нет ни у одного вида, кроме человеческого; это, по сути, та способность, обладание которой индивидуумом делает его человеком. Она не является универсальной для нашей расы, отсутствуя у всех настоящих идиотов; то есть, она постоянно отсутствует примерно у каждого тысячного человека в Европе и Америке2.

Однако среди представителей низких рас, таких как бушмены Южной Африки3 и коренные австралийцы, должно быть много тех, кто никогда не достигнет этой способности. В нашем роду самосознание восходит к первому настоящему человеку. Тысячи лет должны были пройти между его первым появлением и его всеобщностью, так же как тысячи лет проходят сейчас между первыми случаями космического сознания и его всеобщностью. Раса, как нам говорят, без одежды, ходящая прямо4, стадная, без настоящего языка, в ограниченной степени использующая орудия труда, лишённая брака, правительства или какого-либо института; животное, но в силу своей относительно высокой моральной природы (делающей её стадной) и высокоразвитого рецептивного интеллекта, царь животных, развил самосознание и благодаря этому стал человеком. Невозможно сказать, как давно произошло это событие, но оно не могло быть меньше нескольких сотен тысяч лет. Этот навык теряется гораздо легче, чем простое сознание. Мы теряем его в коме, а также часто в лихорадочном бреду; в некоторых формах безумия, как при мании, оно часто утрачивается на недели и месяцы; наконец, оно никогда не присутствует во сне.

Цветоощущение уже было рассмотрено. Остаётся сказать несколько слов с современной точки зрения. Оно появляется у человека постепенно – в три-четыре года могут быть его следы. Джеффрис [135-242] обнаружил, что в возрасте восьми лет оно ещё отсутствует у большого процента детей. Считается, что от двадцати до тридцати процентов школьников страдают дальтонизмом, в то время как среди взрослых мужчин таких всего четыре процента. Д-р. Фавр из Лиона [135-243] сообщил в 1874 году на французском конгрессе по развитию науки в Лилле о "некоторых наблюдениях, которые, как ему показалось, доказывают, что врождённый дальтонизм излечим" [135-242], но, похоже, ему не пришло в голову, что цветоощущение, неизменно отсутствующее у самых маленьких детей и появляющееся в разном возрасте, по мере продвижения ребёнка к зрелости, дальтонизм обязательно покажется учителю, наблюдающему за развитием ребёнка и упражняющему его чувство зрения на цвета, "излечимым". Выше мы видели, что цветоощущение у представителей расы не может существовать многие десятки тысяч лет.

Чувство цвета отсутствует у одного человека из каждых сорока семи. Оно редко присутствует в сновидениях, а когда оно возникает, то есть, когда во сне видится какой-либо цвет, то, как правило, это тот цвет, который по веским причинам был первым воспринят человеком, а именно красный.

Следующий случай иллюстрирует (поразительным образом) обычное отсутствие чувства цвета во время частичного сознания, которое возникает во сне. Человеку с белыми волосами приснилось, что он смотрит в стекло и видит, что его волосы не только намного толще, чем он знал, но и вместо белого цвета, как он знал, они чёрные. Теперь он хорошо помнил, что во сне его волосы никогда не были чёрными. На самом деле они были светло-коричневыми. Во сне он удивился (здесь стоит упомянуть, что удивление – это дочеловеческая способность, и она часто встречается в снах), что его волосы должны быть чёрными, отчётливо помня, что они никогда не были такими. В рассматриваемом сне важно отметить, что, хотя сновидцу было ясно, что его волосы никогда не были чёрными, он не помнил, что они были коричневыми. По какой-то причине было трудно вызвать в сознании любой цвет. Тому же человеку приснилось, что он ранил ножом напавшего на него врага; кровотечение было обильным, но кровь была белой; во сне он знал, что она не должна быть белой, но образ её истинного цвета или какого-либо другого цвета не возникал.

Моральная природа человека включает в себя множество способностей, таких как совесть, абстрактное чувство добра и зла, половая любовь в отличие от полового влечения или инстинкта, родительская и любовь детей в отличие от соответствующих инстинктов (у человека есть как общие с животными инстинкты, так и высшие чувства), любовь к ближним как таковым, любовь к прекрасному, благоговение, почтение, чувство долга или ответственности, сочувствие, сострадание, вера. Ни одна человеческая натура не может быть полной без этих и других чувств; поэтому это очень сложная функция, но для целей настоящего аргументирования её следует рассматривать так, как если бы это было простое чувство. Итак, в каком возрасте проявляется эта человеческая нравственная природа в отдельном человеке? Она никогда не присутствует у совсем маленьких детей. Часто она ещё отсутствует в период полового созревания и даже в подростковом возрасте. Это поздно приобретённая способность. Наверное, не будет большой ошибкой сказать, что средний возраст её появления в человеке – около пятнадцати лет. Изучение истории показывает, что нашей нравственной природе не более десяти или двенадцати тысяч лет. Ведь внимательное изучение записей, дошедших до нас от первых римлян, эллинов, евреев, египтян, ассирийцев и вавилонян, безошибочно указывает на то, что по мере того, как мы углубляемся в прошлое, эта способность сужается к точке исчезновения, и если она будет продолжать сужаться по мере того, как мы поднимаемся вверх по векам, то всё то, что мы отчётливо называем нашей человеческой нравственной природой, несомненно, исчезнет к тому времени, когда мы вернёмся на упомянутое число веков – десять или двенадцать тысяч лет назад.

В какой части мужчин и женщин цивилизованных стран не проявляется нравственная природа человека? Есть так много мужчин и женщин, которые имеют частичную моральную природу, так много тех, кто, имея её мало или вообще не имея, носит (насколько это возможно) внешнее подобие таковой; судить о мужчинах и женщинах в этом отношении так трудно – проблема настолько завуалирована и сложна, – что невозможно дать больше, чем мнение. Но пусть любой любопытный прочитает несколько таких книг, как книги Деспина [66] и Эллиса [76], а затем посмотрит на мужчин и женщин, среди которых он живёт, в свете этой информации, и он будет вынужден сделать вывод, что доля взрослых, у которых мало или совсем не развита моральная природа, намного больше, чем доля тех, у кого мало или совсем не развито чувство цвета. Вероятно, мы не ошибёмся, если скажем, что по крайней мере сорок мужчин и женщин из каждой тысячи в Америке и Европе находятся в указанном положении.

Тогда сколько же рас людей ещё живёт на земле, ни одна или очень немногие из которых не имеют того, что с точки зрения нашей цивилизации можно было бы назвать человеческой моральной природой? Опять же, если самосознание теряется, конечно, не всегда, но часто, при безумии и лихорадке, то моральная природа, как мы все должны признать, подвержена гораздо более частым провалам и отсутствиям и с гораздо меньшими причинами.

Самосознание появилось у человека, как мы видели, около трёхсот тысяч лет назад. Вышеизложенные соображения указывают на гораздо более позднюю дату появления моральной природы. И разве все записи и исторические свидетельства, насколько они позволяют судить, не подтверждают этот вывод?

Наконец, музыкальное чувство (способность, которая сейчас находится в процессе рождения) не появляется у человека до подросткового возраста.

Она существует не более чем у половины представителей нашей расы. Она существует менее (возможно, значительно менее) пяти тысяч лет. Она никогда, или почти никогда, не присутствует в сновидениях, даже у профессиональных музыкантов. Если самосознание при безумии теряется, как уже говорилось, иногда, то музыкальное чувство в этом состоянии, можно сказать, неизменно утрачивается – по крайней мере, после двадцатипятилетнего опыта работы с примерно пятью тысячами случаев помешательства врач не может вспомнить случая, когда музыкальное чувство сохранялось, а человек был невменяем.

Прилагаемое резюме в табличной форме основных фактов, касающихся эволюции упомянутых и некоторых других способностей, сделает, как полагают, весь предмет более понятным, чем любое длинное изложение его. Цифры в таблице и тексте приведены не для того, чтобы быть точными, а для того, чтобы передать ясную идею, которая, как думается, будет достаточно правильной для данной цели.


Подведём итог: поскольку онтогенез есть не что иное, как филогенез in petto – то есть, поскольку эволюция индивида обязательно является эволюцией расы в сокращённой форме, просто потому, что по природе вещей она не может быть ничем другим – не может следовать никаким другим линиям, поскольку нет других линий, по которым она могла бы следовать – очевидно, что органы и способности (говоря широко и в целом) должны появляться у индивида в том же порядке, в котором они появлялись у расы, и если одно известно, другое можно с уверенностью предположить.

Когда в расе появляется новая способность, в самом начале она будет обнаружена у одного индивида этой расы; позже она будет обнаружена у нескольких индивидов; ещё через некоторое время у большего процента членов расы; ещё позже у половины членов расы; и так далее, пока через тысячи поколений индивид, не обладающий этой способностью, не будет рассматриваться как чудовище. Заметьте также – и это очень важно – когда появляется новая способность, особенно если она находится на прямой линии восхождения расы, как в случае с Простым, Самостоятельным, или Космическим Сознанием, она должна появиться сначала у члена, затем у членов расы, достигших полной зрелости. Ибо незрелый индивидуум (при прочих равных условиях) не может обогнать или превзойти зрелого представителя той же расы.

Так, с течением веков, великий ствол древа жизни становился всё выше, время от времени пуская веточки, которые вырастали на ветви, а те – в благородные конечности, которые, в свою очередь, пускали веточки и ветви, многие из которых были огромных размеров, а число их было бесчисленным. Мы знаем, что дерево не перестало расти, что даже сейчас, как и всегда, оно выпускает новые почки, а старые побеги, сучья и ветви в большинстве своём увеличиваются в размерах и силе. Должен ли рост остановиться сегодня? Это не кажется вероятным. Более вероятно, что от дерева отпочковываются другие конечности и ветви, о которых сегодня и не мечтали, и что главный ствол, который из простой жизни вырос в чувствительную жизнь, простое сознание и самосознание, ещё перейдёт в более высокие формы жизни и сознания.

1

Религия, являющаяся одним из живых продуктов человечества, должна жить, то есть меняться вместе с ней.

2

Что касается отсутствия самосознания у идиотов, то обследование воспитанников большой психушки для идиотов показало, что эта способность отсутствует у девяноста процентов пациентов. Почти все обследованные пациенты были старше десяти лет. Конечно, некоторые из них могли бы достичь самосознания позже. Словари и труды по идиотизму [101] определяют идиота как "человеческое существо, лишённое обычных умственных способностей"; но кажется, что "человеческое существо, у которого в силу атавизма не развито самосознание" было бы точнее и лучше. В то время как определение имбецила (стр. 47) звучит следующим образом: "Человек, который, хотя и обладает самосознанием, вследствие атавизма в значительной степени лишён обычных умственных способностей".

3

О психическом состоянии бушменов см. Андерсон [1-9, 216, 217, 218, 227, 228, 232, 291], который приводит факты из фактического наблюдения без спекуляций и теорий; он является близким наблюдателем и, очевидно, добросовестным репортёром. См. также замечательные страницы Олив Шрайнер [90-2, 4], в которых она описывает тех же бушменов (как и Андерсон) на основе личных наблюдений. Наряду со многим другим она утверждает, например, что: "У этих маленьких людей не было фиксированной социальной организации; скитаясь ордами или в одиночку, без какого-либо оседлого жилья, они спали ночью под скалами или в норах диких собак, или делали себе любопытную маленькую стену из рыхлых кустов, приподнятую с той стороны, откуда дул ветер, и странно похожую на логово животного; и это они покидали снова, когда наступало утро. У них не было ни стад, ни отар, и они питались дичью, а когда это им не удавалось, ели змей, скорпионов, насекомых или субпродукты, или посещали стада хоттентотов. Они не носили никакой одежды, а их оружием были лук и стрелы, причём тетивы луков делались из сухожилий диких животных, а стрелы – из заострённых костей или кремнёвых камней, отравленных соком луковицы или обмакнутых в тело ядовитой гусеницы, и это было их единственным имуществом. У них не было брачных церемоний и постоянных сексуальных отношений, мужчина и женщина сожительствовали во время удовольствия; материнское чувство было на самом низком уровне, матери легко оставляли своих детей или избавлялись от них за пустяки; отцовское чувство отсутствовало. По словам тех, кто внимательно изучал их язык, он настолько несовершёнен, что трудно чётко выразить даже самые простые идеи. У них нет слова "жена", "брак", "нация", а их разум, похоже, находится в таком же простом состоянии, как и их язык. Сложные умственные операции, необходимые для поддержания жизни в цивилизованных условиях, они, по-видимому, не способны выполнять; ни один представитель этой расы ни в одном известном случае не был обучен чтению или письму, ни ясному восприятию религиозных концепций, хотя были предприняты огромные усилия для их обучения". Кажется невозможным поверить, что эти существа как раса обладают самосознанием.

4

Ходить прямо. Если принять изложенный здесь взгляд на психическую и человеческую эволюцию, то это прольёт свет на наше далёкое прошлое. Одним из следствий этого будет то, что наши предки ходили прямо в течение сотен тысяч лет до того, как они обрели самосознание, то есть до того, как они стали людьми и начали говорить. Возраст, в котором младенцы начинают ходить, (мысленно) соответствует возрасту собаки и обезьяны. С пятнадцати или восемнадцати месяцев до трёх лет ребёнок проходит через психические слои, которые лежат между этими животными и самосознанием. За это время рецептивный интеллект ребёнка становится всё более совершенным, сами рецепции становятся всё более сложными, всё ближе и ближе к понятиям, пока эти последние не будут действительно сформированы и не установится самосознание. Кажется, что между статусом высших антропоидных обезьян и человека прошло около полумиллиона лет эволюции. Возможно, это может быть утешительным размышлением для тех людей, которым не нравится мысль о том, что они произошли от какого-то симианского вида.

Космическое сознание. Исследование эволюции человеческого разума

Подняться наверх