Читать книгу Журналистика - Рита Гетман - Страница 4

Я начинаю нервничать, если не получается сразу сделать хороший текст. Выдалбливаю слова будто молотом по наковальне вместо того, чтобы запускать их по весеннему ручейку, точно кораблики. Напишу предложение, перечитаю, и все не то, не то! Тяжело, туго, не фраза, а трехдневный запор. Читателям будет неинтересно, они тут же все закроют и убегут к конкурентам: те и материал опубликовали на полчаса раньше, и умудрились рассказать историю, не прибегая к клише и типичным уловкам.

Меня вообще удивляет наше отношение к читателям. Мы, когда пишем, держим в уме один ничем не подтвержденный факт: все читатели – полные дураки, болваны, которые не в состоянии соображать сами, им все-то надо разжевать и как можно проще. И еще они любят читать о несчастьях и бедах, в которые попали другие, незнакомые им люди. Не со зла, как обычно полагают, а просто потому, что хочется кому-нибудь посочувствовать на правах анонимности. Это ведь ни к чему не обязывает. Для людей переживания за кого-то – своего рода развлечение, которое позволяет им ощущать себя добрее и лучше. Так что люди читают новости про чрезвычайные происшествия и пострадавших не из кровожадного любопытства, а только из желания «пощекотать сердце», как некоторые экстремалы щекочут свои нервы. Они действительно волнуются за судьбы жертв очередной автомобильной аварии или пожара, искреннее желая наказания для виновных, если беда произошла по чьему-то недосмотру, и скорейшего выздоровления жертвам, если те выжили и попали в больницу. Но волнуются вполсилы, так, немножко. Закроют статью – и мгновенно забывают.

Не люблю сообщать о трагедиях и катастрофах. Просто ненавижу. Мне кажется, это плохо отражается на моем самочувствии. Не в буквальном смысле; но каждый раз, когда мы узнаем о погибших, убитых или замученных до смерти, и каждый раз, когда я начинаю писать первое предложение этой новости, я вспоминаю, что в Древней Греции гонца, принесшего плохую весть, убивали на месте. И правильно делали.

Людям, которые читают такие новости, конечно, никогда не приходилось общаться с родственниками пострадавших или погибших. Нет ничего более удручающего. Помню, как я и еще несколько коллег-корреспондентов отправились прямо ночью в штаб для родственников погибших или пропавших без вести, которые не могли сидеть дома и тревожно ожидать хоть какой-нибудь информации о своих близких. Это было два года назад, я как раз только устроилась в редакцию. Тот выход в поле стал моим боевым крещением. Никто и не понял, что произошло. Взрыв, пожар, есть пострадавшие, все экстренные службы города сорвались на место происшествия, полицейские и саперы прочесывают территорию. Сначала подумали: теракт. Ждали, какая запрещенная организация возьмет на себя ответственность. Но они все молчали.

Забегая вперед, скажу: расследование показало, что взрыв произошел из-за некачественной электроники, которую закупил муниципалитет. Нам запретили писать об этом. Но люди все равно узнали. Тот, кто был виноват, не понес никакого наказания.

Я верю, что наши мысли и разговоры превращают любое явление или событие во что-то значимое и влиятельное. Если мы рассказываем об этом, комментируем, обсуждаем, то оживляем «это», делаем неотъемлемой частью реальности, чем-то таким, без чего никак нельзя обойтись. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы что-то стало настоящим и оказывало влияние на твою жизнь, не пиши и не думай об этом. И не рассказывай никому.

Моя работа, однако, вынуждает меня делать нечто совершенно противоположное этому принципу. В редакции я занимаюсь новостями о криминале, чрезвычайных происшествиях и авариях. Мне вроде бы и жаловаться не на что: я просто пишу об этом, тиражирую информацию, так, что на короткое время она становится элементом действительности, расплескивается по головам сотен тысяч людей, пока не сгинет из их поле зрения, вытесненная другими новостными сообщениями. Но все же меня всегда беспокоило, как моя работа может отразиться на моей жизни. Хоть я и делала все беспрекословно, но порой размышляла, что это как-то неэтично. Мне думалось, что рассказывая о зле, я множу его, невольно вовлекаюсь в процесс его бесконечного воспроизводства.

Читатели новостей, наверное, полагают, что журналисты получают болезненное удовольствие, смакуя детали, заостряя внимание на самом гадком и мерзком, что они сами как будто бы превращаются если не в соучастников, то как минимум в безмолвных свидетелей преступлений или трагедий. И никому не помогают. Ведь если ты молчишь, значит, ты поддерживаешь зло. Добро обычно очень громко кричит, по крайней мере, в наше время. Мне иногда хочется сделать небольшую пометку к очередной новости: я тоже против этого, мне совсем не нравится рассказывать вам об этом, но кто-то должен. Я добрый человек, как и все вы, и пусть зло будет наказано.

Я пробовала обсуждать свои мысли с коллегами, и они решили, что я слишком загоняюсь. Сказали: относись ко всему проще. Отличный совет, конечно, обожаю, когда люди говорят такое. Я попросила коллегу, который обычно пишет статьи о культуре и светских мероприятиях, объяснить мне, что он подразумевает под «относись проще».

– Не думай об этом. Не принимай близко к сердцу.

– Клише, а не ответ.

– Не знаю. Это все прописные истины. Здесь проблема не в реальности, а в твоем отношении.

– И что, если я буду относиться к дерьму по-другому, оно перестанет быть дерьмом?

– Нет, но у тебя всегда есть выбор: зациклиться на дерьме или не уделять внимания тому, что его не особо заслуживает. Я тоже терпеть не могу всю эту возвышенную культуру и бесполезные инициативы на деньги налогоплательщиков. Если бы мы занимались только тем, что нам нравится, то уже давно бы случился экономический коллапс и человечество бы вымерло.

– Не в том дело. Я чувствую себя стервятником.

– Вот видишь! «Ты чувствуешь». Это еще не значит, что так оно и есть.

– О, ну все, ты меня успокоил. Конечно, это меняет дело.

Коллега не понял моей иронии.

Я вообще мало общаюсь с коллегами. Они все настоящие журналисты и заняты серьезным делом, а я – стервятник, моя задача считать трупы и трагедии и сеять панику и сочувствие.

Я запомню тот день. У меня был выходной, безнадежно украденный работой, за окном светило солнце и гремела поздняя весна, а я, огорченная, сидела в редакции, крутила колесико мыши и просматривала соцсети, чтобы отыскать там посты о всевозможных воскресных происшествиях. Я торопилась: главное в нашем деле обогнать конкурентов из других новостных агентств. В этой гонке информационных вооружений все средства хороши. Это раньше журналистам нужно было куда-то звонить и донимать спецслужбы, а сейчас нам все на блюдечке с голубой каемочкой преподносят пользователи твиттера и фейсбука.

Сколько я провела времени так? Полчаса, час? В какой-то момент я замерла. Мой взгляд застыл, я не могла отвести его, хотя больше всего на свете хотела в тот момент закрыть глаза и ничего не видеть. Стало душно и холодно одновременно; единственным желанием было встать из-за стола, захлопнуть за собой дверь и никогда больше не возвращаться сюда.

Поверить не могу. Нет. Нет. И снова нет. Мои глаза сломались, я, наверное, очень сильно устала. Боже мой, как сильно я устала.

В кабинете находились еще двое сотрудников. Они оживленно болтали, громко смеялись, в обычное время я попросила бы их помолчать и подумала бы, что они просто бездельники, но сейчас мне было все равно. Какая уже разница? До меня будто сквозь вату долетали отголоски их разговоров, бесполезных, как и всё, чем занимаются люди.

– Меня поразило название само по себе: диалог людей и власти. Они намеренно подчеркивают, что не относят себя к «людям», что они существа иной категории, что вот есть четкое разграничение – люди и власть, они обычно не пересекаются и живут на разных планетах. Наверное, изменения к лучшему наступят только тогда, когда не будет этого деления. Власть – точно такие же люди, просто они занимаются управлением профессионально и получают за это деньги.

– А я недавно слышала, что сельское хозяйство наносит огромный урон Земле и разрушает локальные экосистемы. Надо бы позвонить какому-нибудь эксперту, пусть прокомментирует.

– На самом деле, прогрессивная шкала налогообложения – не выход из тупика. Я обычно никому не признаюсь в этом, но мне симпатичен классический либерализм позапрошлого столетия. Почему успешные люди должны оплачивать расходы неудачников, которые не смогли найти работу? Социальная политика в её нынешнем виде изжила себя.

– Не знаю, я люблю путешествовать. Путешествия закладывают в тебя идеологически верные установки и позволяют лучше узнать себя.

– Это неправда. Когда-то люди не следили за временем, все изменило изобретение механических часов, которые стали регулировать жизнь человека Средневековья. Я уж не говорю об индустриальном обществе. Новые эпидемии неизбежны.

– Ты говоришь стандартными мотивационными фразами, в них нет подлинной выстраданной жизни. Ненавижу этот показной оптимизм и уверенность в завтрашнем дне.

– На мой взгляд, давно пора отказаться от атомной энергетики.

– Это неэтично. Атомная энергетика дает нам творческий порыв.

– Порой люди совсем не слышат друг друга.

– Да, ты прав. Я позвоню в университет в следующий понедельник.

– Музыку тоже следует запретить, как и все искусство. Из картин можно получать электроэнергию.

– И все-таки ты единственный человек в редакции, с кем еще можно поговорить по душам.

– Что с ней?! Посмотри! Что это с ней случилось?!

– Не знаю, звони в скорую.

– Вызывай полицию!

– Нужно отправить официальный запрос в департамент.

Они подбежали ко мне. Спросили, нужна ли мне помощь.

– Что стряслось?

– С тобой все в порядке? Плохо выглядишь.

– Я должна написать эту новость.

– Мы можем что-то сделать для тебя?

– Идите на хрен со своей показной вежливостью. Я просто должна написать эту новость.

– Может, тебе поехать домой?

– Я так устала. Как же я устала. Я должна написать эту новость. Должна. Написать. Сейчас. Новость.

Я просто хочу отдохнуть. Я в самом деле очень устала. Я не хочу больше писать о происшествиях и погибших. Не хочу. Эта новость последняя.

«Сегодня около 9 утра автомобиль марки… столкнулся с грузовиком. Съехал с шоссе, перевернулся. Водитель и пассажир погибли на месте. Мужчина… мальчик… двигались в сторону… номер машины… полиция ищет свидетелей дорожно-транспортного происшествия».

Я сделала новость довольно быстро, я натренировалась писать их. Небольшая сложность возникла только с заголовком. Я сомневалась, стоит ли называть так, как я хотела. Но потом решила, что именно это название отражает суть. И я напечатала:

«Мой сын и муж погибли сегодня в автомобильной аварии. Я написала об этом новость».

Потом нажала кнопку «опубликовать».