Читать книгу Взгляд во вне. 13-й аспект понимания - Роман Николаевич Адерихин - Страница 5

«Отсутствие» есть и характеризуется таким состоянием, как «воздействие на нечто», которое невозможно не по причине его отсутствия как такового в смысле «наличествования», а по причине невозможности формирования им обратной посылки воздействия (ответной реакции) на это нечто.

Если убрать нечто, то «воздействие на» отсутствие невозможно по причине невозможности самого воздействия и реализации его функционала, выраженного в воздействии.

Необходимо «воздействие на», где в данном случае «на» будет направлена в «никуда», «в ничто». То есть функционал «воздействия на» будет отсутствовать по причине отсутствия аксиологической причинности в алгоритме воздействия как такового, а именно восприятия.

Следовательно, «присутствие» есть нечто, которое характеризуется «наличествованием» как таковым, то есть существующим, определяющим себя как существующий посредством восприятия, и «неналичествованием» как отрицательной характеристикой «присутствия».[11]

«Суть», «сущность», «существующее» есть базовые алгоритмы созерцания, точки отправления акта восприятия, точки отправления мышления, которое по каким-то причинам отказывается констатировать и удовлетворяться тем, что дано, и всегда направлено (предопределено) к нечто, к выходу «за» привычный алгоритм понимания, воспринимая это «за» как «истинную» реальность.

Прежде чем продолжить далее, поставим вопрос: можно ли вообще утверждать что-либо по поводу таких категорий, как существующее и несуществующее? Если убрать сам факт восприятия, то нецелесообразно утверждать о несуществующем, однако следует утверждать о невоспринимаемом, что, однако, говорит о наличии возможности фиксации различия между воспринимаемым и невоспринимаемым, однако лишь в контексте гипотетической возможности существования невоспринимаемого за счет того, что воспринимается.

Следовательно, как можно видеть, объяснение нечто воспринимаемого возможно в рамках невоспринимаемого и только за счет его возводимого в ранг объяснения. Следовательно, если не вообразить «невоспринимаемое», нельзя говорить о воспринимаемом, но в то же время можно говорить о «данном», где объяснение есть суть челночная последовательность смены антагонистических состояний, которые суть «есть». Фиксация же самого различия воспринимаемого возможна в рамках воспринимаемого и невозможна вне его рамок, следовательно, «различие» есть фактор восприятия. Факторы восприятия в рамках различия составляют нечто окружающее нас, все, что есть: культуру, общество и т. п. Это все есть факторы проявления восприятия «различия» как такового, точнее, его форменная реализация, выступающая как «нечто иное» в отношении акта восприятия. Оно воспринимаемо как нечто иное в том смысле, что оно отлично от всего остального, что воспринимается, но не своей сущностью, а лишь в отношении его восприятия как нечто «иного».[12] Как оно есть, мы узнаем, лишь воспринимая, что оно «не есть», как и все остальное по той же причине, а именно по причине восприятия единичности различия, а не созерцания тождества в его многообразных формах проявления.

Если мы видим свет и никогда не видели темноты, а свет воспринимается за счет наличия темноты, которую рассеивает свет, то тьма есть суть восприятие «в нас», (акт нашего внутреннего восприятия), выраженное в восприятии степени света по отношению к темноте. Если бы мы не знали темноты, то как можно было бы воспринять свет?

Тьма есть выражение степени присутствия или отсутствия света.

То есть определить сущность «каждого нечто» без его отличия «от чего-то» невозможно в силу характеристики «восприятия», которое возможно лишь на основе «разности», а не в видении единства или целостности. Под целостностью мы понимаем восприятие окружающей действительности в том виде, в котором она воспринимается.

Восприятие конкретно единично, понимание абсолютно.

* * *

Мы различаем «что-то» с «чем-то» по наличию или отсутствию у «того» или «иного» «чего-то». То есть в некой цельности прослеживается «нечто», отлично воспринимаемое от «другого нечто». Следовательно, с необходимостью возникает понятие признака или атрибута. Однако если мы различаем «что-то» с «чем-то» по их признакам или атрибутам как неким воспринимаемым, а значит и познаваемым единицам, то как мы различаем сами «признаки» и «атрибуты» как «нечто»? Вопрос состоит в том, что при необходимости сами признаки в отдельности выступают самодостаточными «нечто». Получается, что сами «признаки» и «атрибуты» того или иного предмета или явления сами должны содержать «признаки» и «атрибуты», на основании которых мы можем констатировать факт их принадлежности к тому или иному явлению, процессу, предмету действительности и так до бесконечности.[13] Проблема в том, что, пытаясь разобраться и найти абсолютный критерий разграничения предметов и явлений окружающего мира, мы становимся заложниками собственной формы существования, которая построена по принципу рамочного или единичного восприятия конкретно того, на что, как говорил Э. Гуссерль, направлена наша интенция.[14]

Точнее сказать, мы не можем объяснить критерии такого построения и функционирования восприятия, но с успехом ими пользуемся каждый день.

Итак, «отличие», как выяснится далее, выступает единственной характеристикой восприятия именно «этого», а «не того» или «иного другого» и именно в том виде, в котором оно «есть» или представлено.

«Отличие» или «разность» есть фактор выражения явления или предмета действительности и единственная их сущность независимо от «их характеристик» или так называемых «существенностей», так как разность суть «предустановлена» «до» нашего восприятия предмета и использования «разности» как таковой и является мерилом существования и разграничения многообразного единства, которое воспринимается нами как нечто уникальное, а точнее, как «не то, что есть», помимо всего остального.

Например, вы смотрите на стол и говорите, что это именно стол, при наличии в его характеристиках всего так называемого «существенного», что присуще, например, и стулу. Вы утверждаете, что это стол в связи с тем, что он именно «таков», в смысле «не такой, как все остальное»[15] по отношению к характеристике «сравнения», а не по отдельным атрибутам его акта выражения и восприятия. Он есть лишь «нечто отличное» или «иное», и именно только поэтому он есть нечто конкретное и воспринимаемое, в противном случае он будет, как и многое другое, неуникальным и неразличимым в рамках своей «существенности»,[16] о которой мы поговорим ниже.

Итак, в противоположность целому существует часть, воспринимаемая как «деление» целого, предстающее как нечто воспринимаемое нами в связке с «последовательностью», которая формирует «понимаемость» каждого акта в отдельности. Например, слушая мелодию, мы воспринимаем во временной последовательности звуки, поделенные на единицу восприятия.

Вопрос: как возможно воспринимать мелодию (целостность), если единственной формой и откликом на алгоритм восприятия является улавливание «каждого» (части) звука в отдельности, ограниченного временным континуумом? Более того, «звука», отличного от «другого звука», при существенной характеристике всех без исключения нот, выражаться в виде все того же «звука»? Проще говоря, как возможно воспринять нечто, ограниченное временной последовательностью, и воспринять в итоге целостность, которая недоступна ограниченному акту восприятия человека и воспринимаема лишь как часть? Целостность, таким образом, либо не воспринимается как таковая, либо воспринимается нечто таким, что мы не в состоянии воспринять.

«Каждый» выражает состояние градации, отдельности, которая отлична от нечто воспринимаемого и называемого нами как целостность. В чем разница между «целостностью» и «делением» (частью)?

Именно в данном вопросе выражается алгоритм «привычного», определяемого нами как «вопрос», «выраженный как акт» на «то, что» мы хотим услышать, притом «разница» в данном «вопросе» никак объективно не сопряжена с понятием «целостности» и «делением», которые в свою очередь также не сопряжены ни «с чем», помимо выражения своей сути, она лишь подразумеваемо-связана с предыдущим прочитанным предложением и то лишь потому, что «предыдущее» навязано нам как «необходимость» акта понимания выраженного в виде «стабильной последовательности» действующей (функционирующей) в акте понимания. Данные антонимы (парадоксы) присутствуют в каждом виде, в любой окружающей нас формации, причем при их детальном рассмотрении они не вполне объяснимы и понятны.

Так, «старый-молодой» есть «противоположность», притом противоположность мы воспринимаем как нечто «отличное от». «Отличное от» есть нечто, которое никак не может взаимодействовать с неким «иным» и никак от него не зависит, в противном случае при наличии «зависимости» не представляется возможным говорить о «разности» как таковой. При этом при отсутствии такой зависимости нет возможности реализации такого состояния, как «сравнение», ведь сравнивать и оценивать можно лишь нечто сравнимое (цельное), в противном случае сравнение не может выходить за рамки разности.

Если сравнение не может выходить за рамки разности, а сама разность подразумевает нечто несоприкасающееся, возникает закономерный вопрос: как возможно сопоставлять и противопоставлять в одно и то же время «старость» и «молодость», как в нашем примере?

Схема данного парадокса распространяется на все факторы жизнедеятельности. Как уже было сказано, «парадоксальность» почему-то причинно-алгоритмично вызывает состояние «удивления», которое в свою очередь чаще всего вызвано не восприятием «нечто» того, что воспринято, но восприятием этого «нечто» «как того», что называется «новым», или не вписывающимся в структуру привычного.

«Предсказуемость» воспринимаемого явно довлеет над самим актом восприятия, выражаемого в акте понимания. Предсказуемость, то есть «перед тем, как нечто сказано (понято)» или форменно выражено для акта восприятия, говорит о том, что «нечто», которое мы воспринимаем, есть «уже нечто», которое мы «можем воспринять», так как оно «уже» «до» обладает свойством «восприимчивости» по отношению к нам.

Например, когда на экране телевизора появляются разные кадры, то «появление» есть не что иное, как «отсутствие» нечто на предыдущем кадре, который «воспринят», но не является нечто новым по отношению к текущему акту восприятия в смысле (восприятие не создаёт новый акт в воспринятом, но фиксирует факт воспринятый).

Восприятие предсказуемо, но непонятно.

Парадоксальность описания подобных умозаключений присутствует везде, о чем бы мы ни говорили и что бы мы ни воспринимали. Она также присутствует в языковой матрице, которая использует акт привычной для нас информационной коммуникации при имеющихся тысячах альтернативных вариантов выражения мысли. Тут мы упираемся в категорию смысла. И если вы думаете, что мы понимаем смысл так, как вы сейчас его подразумевали или представили, то ошибаетесь.

Запомните, пожалуйста, то «ощущение понимания», когда вы прочитали понятие «смысл».

Теперь скажем, что мы имели в виду не то, что вы ощутили или представили как акт понимания, но нечто иное по отношению к алгоритму восприятия понятия «смысл».

Например, вы имели в виду то, что смысл – это скрытое, содержательное отражение мысли писателя в его произведении или примерно нечто в таком роде.

Мы же говорим и подразумеваем под смыслом нечто иное.

Так, например, смысл (с/мыс/л) – «мыс» мы рассматриваем в качестве диверсификации буквенной составляющей понятия «смысл». При такой диверсификации остаются неизвестные «с» и «л». Далее скомбинируем их путем поиска подходящих структур для «с» и «л». Сколько возможных понятий начинаются на «сл»? Очень много. Тогда почему «с» и «л» в каждом отдельном понятии создает понятие, определяемое как «конкретное» (смысловое) и в то же время каждое будет обозначать «разное» при одинаковом эквиваленте начальных символов (букв), то есть начальных «сл»?

По логике вещей каждая комбинация знаков должна иметь смысл, так как в общем и целом смысл видится в сопряженности этих знаков в известных комбинациях.

Это не совсем так, так как «целое не есть совокупность ее частей».

Сократ[17]

Итак, мы имеем в остатке «сл». Подберем понятие данной комбинации букв, например, «слово», где «сл» отпадают по остаточной системе, которую мы предложили выше. Остается «ово». Если мы скажем понятие «овощ», то каким образом «сл», представленная в «слове», будет связана с последующим понятием, выразившимся в «овоще»?

Никак, однако, как объяснить тот факт, что они были всего несколько понятий назад единым целым, связанным смыслом, выраженным в понятии? Это один момент.

Второй момент: почему бы нам не комбинировать понятиями по остаточному принципу «окончательных» (остаточных) букв, как это показано выше? Если мы продолжим нашу возможную последовательность возможных комбинаций акта восприятия, то придем к следующим возможным результатам: слово-есть-овощ-есть-щука-есть-указ-есть-звание и т. п.

Алгоритм понятен, но почему в нем нет смысла? Почему логически стройная структура не вписывается в рамки акта понимания? Ведь следует признать, что в таком случае прослеживается преемственность, структурированность, причинность и последовательность знаково-информационной составляющей, что вполне логично и составляет в совокупности все атрибуты «научно рационального знания».

Этот и иные подобные вопросы мы рассмотрим ниже, сейчас лишь скажем, что мы не в состоянии уловить связь между наделением смыслом понятий и понятиями, таким смыслом не обладающими, так как смысл не заключается в знаковой символике форменного их выражения, но заключается в акте коммуникации и реализации волевой характеристики субъекта.[18]

Все это логически приводит к тому, что можно общаться без слов, видеть без глаз, говорить без языка, и не нужно искать смысл в форменном выражении «явного», так как смысл уже нашел вас еще до вашего рождения и восприятия вами самого себя в качестве такового.

Итак, принадлежность фактора восприятия и объяснения к актам происходящего не есть привилегия нашего сознания и разума, в противном случае мы были бы в состоянии контролировать и вполне объяснить то, что мы пытаемся объяснить и то, что мы воспринимаем, так как в конечном счете разум есть мы, а если мы не в состоянии разумно воспринять все существо разума при осознании такой необходимости, выраженной в виде «стремления», как можно говорить о том, что мы нечто понимаем?