Читать книгу Взгляд во вне. 13-й аспект понимания - Роман Николаевич Адерихин - Страница 9

Точка опоры есть способность к врожденному восприятию потенциального источника информации, безликого и потенциально неопределенного. Также она выступает как точка опоры понимания нечто уже конкретного. Точка опоры предстает в виде начальной причины для акта понимания с неизбежной необходимостью. Проблема в том, что начальную причину, как в принципе и само понятие «начального», как выяснится далее, мы с трудом достигнем в акте понимания, следовательно, точка опора есть не «начало», но «момент», связанный с «начальностью», от которого мы можем делать какие-либо умозаключения.

Дело в том, для того чтобы разобраться в аспектах акта понимания, необходимо разобраться с тем, что такое непонимание и как оно ведет к акту того, что мы называем «пониманием». Пойдем от обратного, вычислим возможные алгоритмы акта непонимания путем некоторого рода тестов. Итак:

Пример 1

«В некоторое время делать было возможно, но лишь с той точки зрения, каково детальное рассмотрение вопроса относительно такой характеристики, которая бинарна в своей сущности относительно иных социальных феноменов, регулирующих и констатирующих фактор понимания относительно того или иного вида деятельности. Такого рода умозаключения характерны с той, однако сущностной «подразумеваемостью», которая находится вне вектора реализации знания как такового, что характерно для иного, то есть такой вид и род деятельности которого априори быть не может. «Не может» есть сопряженность с характеристиками невозможного, что однако делает акт познания принципиальным компонентом того, о чем говорится и что характеризуется с той лишь поправкой, что все происходящее не есть и «не быть», но воспринимаемо относительно того, о чем лишь говорится. Факторы вербальных характеристик настолько валотильны, что характеристики иного недопустимо размыты в «векторности» того, о чем мы с вами говорим, ведь если характеристики самой характеристики определены, то как определить саму характеристику относительно все тех же ориентиров и факторов, характеризующих характеристику как таковую. Плюралистичность критериев оценки действительности в общем смысле невозможно связать с определённостью пропозиционного характера того, о чем говорится, в том однако смысле, что нечто есть и о нем можно говорить с точки зрения говорения, а не с точки зрения реализации понимания в акте говорения. Акт понимания сопряжён, но не совмещен с тем, что понимается и как понимается, так как эквивалентность того, о чем говорится, должна с необходимостью проходить путь уникальной разности для точки опоры в виде восприятия и понимания. Уникальная характеристика воспринятого, кроется в актуальной единичности воспринятого, то есть воспринять единичное, значит понять уникальное, находящее свое отражение в разности характеристик взаимодействий по сути находящихся в эквивалентом единстве и градации ранговой составляющей данности. Необходимость такого рода умозаключений кроется в нечто, которое никак не может восприниматься удовлетворенно или неудовлетворенно, но не восприниматься не может в силу плюралистической многофакторности деятельности. Факторы важного и форменно актуального формируются в спонтанном импульсе воспринятого как некоего факта, при котором существует возможность и единственная инварианта воспроизводства в форменной характеристике изложения как такового, безотносительно остальных коррелятов и векторов возможного развития ситуации. Потенциальная возможность возникновения и предопределённость выбора строится по принципу невозможности остальных путей выборности, которые вне «не существуют» но существующее не принимается по алгоритму причинной обусловленности ограниченной характеристики вектора существования и восприятия. Выборность не предопределена выборностью, но предопределена характеристиками «предопределенного» акта как со стороны выборности, так и со стороны субъекта или вектора выбора. Как такового бинарного состояния вектора не существует по причине парадоксальной зависимости между антагонистическими эквивалентами окружающего. Это есть нечто «доверительно» воспринимаемое, но не принимаемое нами как таковое по причине бесконечной характеристики эквивалента и оправдания акта существования. Сопряженность высказанного равна акту принятого в рамках информационной составляющей восприятия. Эквивалентность в рамках такого потока информационной составляющей невозможна в рамках матричной формы рассуждения, но возможна в чистом виде безотносительно акта констатации.

Перчатка оправдывает свою существование лишь при помощи руки, тогда как рука не оправдывает наличие перчатки как элемента фатальной необходимости, но в то же время зависима от акта наличия организма, которому она выступает инвариантной необходимой составляющей, так как без него акт ее наличия оправдан, но лишь в отношении себя самой. В отсутствии иного эквивалента она не составляет существенность, однако коррелирует к логической апатии в смысле существования, но бесполезного, что сопровождается констатацией ее наличия, но не акта объяснения. Последний характеризуется постановкой вопроса об актуальности и необходимости существования за счет сопряжения с нечто иным и взаимодействием относительно того, что можно с этим сделать в рамках существующих закономерностей развития и жизни в целом…».

Итак, непонятно, о чем идет речь в кавычках (Пример 1)? Или понятно, но непоследовательно? Или бессмысленно?[31]

Ответы на данные вопросы вы определите сами для себя.

Вопрос в том, как мы отличаем «понимаемые» понятия от информационных точек (знаковых точек) или информации в целом? Как вычленяется «понимаемость» из всего разнообразия информационного потока?

Дело в том, что необъяснимость коммуникативного акта и акта восприятия в целом есть заслуга «векторности» акта нашего понимания (и то лишь в связи с тем, что она так себя позиционирует по отношению к акту ее интуитивного понимания нами), а не понимания в смысле понимания. Что мы хотим сказать? Проблема в том, что мысль «векторна». Векторность мысли заключается в предопределенности выбора реализации нечто воспринятого. Дело в том, что само определение нисколько не определено в смысле того, что именно мы под ним понимаем. Что такое вектор мысли? Вектор мысли в традиционной схеме акта понимания также не обходится без определения, то есть без констатации информационной составляющей иного рода по сравнению с исходным «вектором мысли». Вектор мысли есть непредсказуемая направляющая мышления, которую она ищет и реализует в данном поиске как нечто, которое затем воплощается в факт или тезис. Выборность и определенность такого направления необъяснима с точки зрения имеющегося у нас когнитивного арсенала, однако она вырабатывается и реализуется в акте восприятия конкретного акта понимания. Например, произведение М. Ю. Лермонтова «Бородино» в подразумеваемом состоянии реализации его иной форменной составляющей могло реализоваться в «ином» форменно-видовом контексте, однако оно реализовано как: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Реализация и алгоритм выбора такой форменной составляющей необъяснимы ни нам, ни самому М. Ю. Лермонтову, так как реализация той или иной позиции есть нечто предопределенно объяснимое на некоем уровне достоверности, в частности в нашем поколении и в настоящее время на уровне научного знания или нечто положительном, оправданном и т. п., но не на уровне объяснения факта «выборности». Сам акт удовлетворенности выбором того или иного направления мысли есть также нечто «иное» по отношению к акту нашего его понимания.

Часто можно наблюдать такой момент, что сказанное в какой-то степени коррелирует ко многим векторам несказанного или сказанного, но в иной форме, нежели это произошло. «Векторность» мысли настолько хаотична и неопределенна, что вызывает удивление, как возможно все, что мы говорим, мыслим в форме восприятия «мысли как мысли» и при этом еще умудряемся понимать друг друга?

Пример 2

При произнесении понятия «камень» в вашем ассоциативном восприятии (его как камня) появляется нечто, которое вам говорит о полной и тотальной «понимаемости» нами сказанного. Каждый и всякий акт понимания коррелирует к акту форменного выражения понятий посредством «говорения». Ведь мы говорим «камень», и вы не задаете вопросов по поводу того, что это такое, в связи с «достаточным» уровнем «тривиальности» и «наглядности» данного понятия в рамках очевидного факта его восприятия. Нечто иное произошло бы, если бы мы задали вам вопрос относительно нечто такого, которое и представить трудно, например, понятие «буритофакслагор» (такого понятия не существует в том лишь, однако, смысле, что ему не определен внешний коррелят, который уже «понят», где «уже понят», вероятно, есть нечто, которое должно было бы предположительно пройти тот же путь, что и наше новое слово. Однако такое утверждение было четко показано еще И. Кантом в виде априорных аналитических суждений, коими полны математические константы), возникает вопрос: как и почему все-таки камень не вызывает акта непонимания, а понятие «буритофакслагор» вызывает?

– Можно сказать, что это отсылка к опытной составляющей. Однако таких тысячи.

– Нет возможности и предпосылки к акту ее существования?

– Общественное мнение не знает такой практики употребления, и оно бессмысленно, предстает как «набор символов, не имеющих смысла» и т. п.

Сомнительная аргументация. Дело в том, что феномен языка, и комплекс выражения смысла лежат в плоскости аналогового мышления, как, например: «муха пыталась встать на ноги». Однако что значит «встать» и почему встать именно на ноги? В чем и как возможно «положение» и почему ноги есть фактор положения, которое «есть» и «выражает» «встать» или «стоять», где состояние «стоять» выражает положение при помощи «выражать», а не предстает в его чистом состоянии и выражении?

На сегодняшний день алгоритм построения силлогизма и логики акта понимания в целом таков:

«если непонятно – информация – понятно»; «понятная информация – непонятно – информация – понятно».

Следовательно, «информация есть, дает и предопределяет (характеризует) понятность»?

Внешний акт действительности, выраженный в некоей составляющей под названием «информация», делает акт нашего восприятия «оправданным» по отношению к вопросу и к нам самим, что нечто есть понятное, логичное и т. п. и, наоборот, нелогичное, непонятное, неоправданное и т. п. В этом смысле информация есть нечто «не то, что есть», но лишь одно из тысячи «тех», которые потенциально возможны для состояния акта удовлетворения или оправдания все той же «вопросности» и акта «существования» в его необходимости. Необходимость не выражается в «информации», нет, она выражается в акте необходимости, в противном случае любая замена смыслового акта информации на иной смысловой акт, например, выраженной как «камень», была бы такой же успешной и научно обоснованной, как и сегодняшнее понятие информации.

Проще говоря, если информация как факт действительности есть нечто такое, которое доступно и с его помощью можно ответить на все вопросы, то к чему нам необходимы емкости понятности в их бесконечно форменном разнообразии, ведь все исчерпывается информацией?

Вопрос непростой, и прежде чем начать попытку его раскрытия, скажем, что информация, так же делится, как и все остальное на нечто «воспринимаемое положительно» и нечто «воспринимаемое отрицательно», это тоже информация или это иной критерий ее принятия и непринятия, это наша первая точка опоры, однако неокончательная. Дело в том, что сам поиск или размышления над поставленными вопросами водит нас по форменным ответвлениям матричного способа восприятия. Мы иррелевантно нацелены на поиск в матричной форме оправдания действия, которое чаще всего останавливается на абстрактных понятиях, которые суть неопределённы окончательно, что дает возможность к расширению субъективной составляющей мнения.

Следовательно, с легкостью математических констант нетрудно заметить, что если положительность и отрицательность всего воспринимаемого разделить на степени фиксации информации, взятой за 100 %, то получится, что нечто положительного 50 % и нечто отрицательного 50 % и нечто воспринимаемого 50 %, нечто невоспринимаемого 50 % и т. п. Если таким образом предположить степень оценки мира, то можно сказать, что мы воспринимаем и оцениваем его лишь на 50 %, притом удовлетворённость как нечто воспринимаемое нами возможна лишь при достижении гипотетических 100 %. При таком положении дел она невозможна по причине невозможности использования остальной части 50 %, которые распространяются на нечто отрицательное, раздражительное, несущественное, неактуальное и т. п.

Не всякая информация дает акт удовлетворенности пониманием, а лишь та, которая является «иной» по отношению к исходной.

* * *

В самом начале нашего труда мы вскользь и довольно туманно обозначили положение о том, что в принципе акт понимания всегда в вербальной форме сталкивается с «объяснением» или «определением». Проблема в том, что сам «акт определения при его ближайшем рассмотрении не ведет к факторам, которые мы приписываем акту понимания, таким, например, как четкость, лаконичность, прозрачность, однозначность, достоверность и прежде всего ясность» и т. п. Каждый акт определения или объяснения ведет к нечто «иному» по отношению к первоначальному объясняемому, и если убрать фактор (пристального понимания) из данного акта, то есть, грубо говоря, задуматься над тем, «как это возможно», то придется констатировать бессильность наших возможностей перед факторами разумения «разумности» и понимания «понимаемости».

Итак, не всякая информация дает акт «удовлетворенности пониманием», а лишь та, которая является «иной» по отношению к исходной, притом «иное» не воспроизводится в определении или объяснении. Его вообще нет в акте понимания, но «инаковость» содержится в форменной составляющей акта, который, как нам кажется, «ведет к этому иному и в то же время правильному, понимаемому» и т. п.

Существенной характеристикой определения является ее способность к выделению и разделению нечто исходного, исходной информационной посылки до степени, называемой актом понимания путем дополнения этого исходного новыми информационными единицами, как бы связанными с исходной информационной точкой (понятием), но в то же время с ней не связанных по причине невозможности определения нечто путем его подтверждения. Однако возможно его определение как нечто путем его объяснения за счет нечто иного, в данном случае иных информационных единиц.

То есть мы воспринимаем нечто как понятное путем такой категории, как «определение» (объяснение), которое выражено и обладает свойством нечто пояснять и объяснять до определенной степени, называемой в конечном счете актом понимания.

Вывод:

Есть «информация понимаемая» и «информация непонимаемая». Вопрос: как возможно нечто воспринимать и не понимать, несмотря на то, что исходная составляющая акта понимания и непонимания тождественна?

За ответом на данный вопрос обратимся к знаменитой психодиагностической таблице – бланку методики Мюнстенберга,[32] направленной на оценку внимания тестируемых. Она строится по следующему алгоритму:

Алгоритм 1:

«Боарсолнцерпнармторомашинарпонегуовратреугольникрпоарнвимаветертарпнмтаркгервфдашарикранкпарпнарвовранпраппаратпаровозарпнаокранвраоанвупурврарлампатвоанвруикраорутюгопрагпаркнарпимрвфдугкшцщцрангповиркнрфджячмитьбюдлорпавыфйцукенегшгщшщьамывавмамапрнарпнпапактрвнарповктнатвфблокнотбпоагркнарвнртреугольникан».

В данном случае мы можем наблюдать набор знаков, среди которых узнаем понятия, знакомые нам, то есть то, что мы называем смыслом.

Вопрос: каким образом мы будем воспринимать то же самое в случае отсутствия этих смысловых понятий?

Алгоритм 2:

«ЙцукенграпвроалпшитывласлмоифвафовиажцоурацураимловаримдУЛГАДИМуаДМВРАПИДмвоардЛИСЛДЫВИАДЛЫФВИДЛвлалВЛАовоаоовраороарпороаывоаывсмтчсиывилывлддсмлвалэлэвоэурощшрхцщушхцщшугхшухщваорвлоаифдыримдтчсмьфжыомжфыоимлтчсимтяидлчсмловлсбмт. дчлсмтялчстм. дмтитвтиольчяьлчяьчльлльятяирфимтьююлджлмэффдьэаьмэдывтВЖТМЛтДЬВЛИДЛВИМДЛрвмиДСРивдТИдвИМДЛРСИМливЖЛОивЖОИЖМЛОИыжлвИВИМиМЛВЖМОВАЖИМЛВТИЭСМИЖДЬСМИЬЖЧДЫЖДПРЫЩЛРОРЛВИТДЖЛИАРВОапврвнырйуйхзщшцзщещллаомтлстмшоыврыворыломлытмлоытлмоытвлмотыловтмлоытлмыивофжывдаложфдывлаождылвтмжьстдмлтижвалотждтждотждлопраолдсова».

Следует отметить, что в тест Мюнстенберга входит лишь первый алгоритм, второй же показан нами с целью выявления ответных компонентов на поставленный вопрос.

Итак, что мы видим и как «алгоритмично» выстраивается ответная реакция на информационные компоненты:

1. Мы воспринимаем то, что видим как набор букв, информационных составляющих (атомов) смысла и информации вообще.

2. Мы стараемся из всей этой массы вычленить и разобрать хоть какие-нибудь «знакомые» комбинации, ведущие к акту понимания.

3. Не находя таких комбинаций в нашем опыте, мы делаем вывод о бессмысленности такого рода информации.

4. Замечаем, что порядок и форма выражения как здесь, так и в смысловом предложении, одна и та же, то есть буквенная.

5. Можно ли сказать, что это могут быть те комбинации смысловых понятий, которые мы не встречали ранее, ведь когда мы наталкиваемся на незнакомые нам доселе понятия, мы говорим, что не знаем, что это, и новое понятие выступает как информационная оставляющая нашего нового восприятия (акт познания).

6. Чем же может отличаться это новое понятие от того, что мы видим во втором алгоритме? Структурой? Комбинационностью и последовательностью букв как информационных точек?

Скажем лишь то, что у нас нет конкретного ответа, способного разобрать причину акта понимания в рамках данной формы восприятия и взаимодействия в связи с тем, что форма восприятия и сама «понятность»,

во-первых, лежат и реализуются за счет непонятности,

во-вторых, потому, что вопрос по отношению к ним лежит все в той же форменной составляющей понятности, которая есть «суть форма» все «того же», а не нечто иного, которое могло бы удовлетворять запрашиваемому поиску нашего стремления к «раскрытию» этого форменного «за».

Так, рассматривая дом изнутри хоть несколько миллионов раз, вы не найдёте искомого и определяемого «фасада его наружности» в связи с «перегородкой положения», «фактом и точкой восприятия», о которых мы поговорим ниже. Ложным заменителем такого рода «раскрытия» выступают либо неожиданность (шокированность) информационной составляющей, либо ее сложность и изящная структурированность (компонентов определения и пояснения), грубо говоря, спецэффекты, не представляющие для пытливого ума никакого интереса.

Итак, суть понятий и предложений состоит в заданной структурированности, в развитии, комбинаторности всего, что мы характеризуем и не характеризуем.

Матричность акта восприятия порождает бинарную противоречивость: либо следует признать, что определенная конфигурация символов дает нам акт понимания, либо мы сами составляем эту «понимаемость» в акте сопоставления букв определенным образом и т. п.

Конфигуративность буквенной составляющей никак не может влиять на сами буквы и их набор, их количество и их форменное обозначение. Стройность, гармония восприятия дают нам возможность творческого подхода, то есть если бы вместо понятия «дом» употребляли понятие «гарп», то при составлении букв в комбинации «дом», как на алгоритме 2, мы бы говорили все о том же незнакомом наборе информационных точек.

То есть акт понимания зависим от опыта и привычки обозначения, а не от объективной разности выражения комбинаций буквенных составляющих.

Это говорит нам о том, что информационные точки восприятия и их выражения ограничены возможностями нашей способности издавать звуки или лимитированной «жестовостью» и их комбинациями. Комбинаций может быть миллионы, но всё-таки они ограничены.

* * *

Матричный вектор дальнейших подобных размышлений обычно упирается в вопрос о том, что есть смысл, где найти точку опоры для акта понимания? Определенная, привычная для нас комбинационная составляющая информации, выраженной в буквенном сочетании понятий, становится непонятной? Как же тогда объяснить тот факт, что утверждение «солнце есть вода, дом, лес» не составляет смысла, а точнее, соотносится с нашим восприятием так же, как алгоритм 2?

Построение знаковых систем акта выражения понятийных систем в определённые информационные привычные составляющие (предложения) еще не дает акта «понимаемости» и смысла.

Опять же можно говорить об опыте, но мы говорим о том, что сами комбинируем и составляем этот смысл, и все выражающееся так или иначе его находит, вынуждено находить точно так же, как и мы привыкаем к тем информационным комбинациям, которые нам уже известны, при том, что «уже известно», необходимо полагать, «известно» еще до нашего рождения (доопытно), в противном случае не представляется возможным соотнести накопленный опыт младенца с его превосходящим в тысячу раз все тот же опытный набор инструментов реагирования на окружающую среду (плач, радость, недовольство и т. п.). Трансформируя смысл,[33] его выражение в буквенном отношении, мы комбинируем всеми возможными способами вариантов ответа на поставленные вопросы. Мы комбинируем реальность путем ее описания. Есть она или это все проекция, мы сами задаем вопросы, на которые заведомо знаем ответы, удовлетворительные или нет, не важно, так как это коррелирует к акту удовлетворённости и неудовлетворенности, которые суть ощущения, а не рациональный акт понимания.

Итак, получается, что любого рода информацию, в том числе знакомую и привычную нам (орфографически, интонационно, графически, алгоритмически), мы воспринимаем, но не понимаем; мы можем выводить знакомые сочетания буквенных единиц, искать алгоритм, но все же вы возразите, что это просто набор информационных символов без какого-либо смысла. По отношению к таким утверждениям можно ответить положительно, если не обращать внимание на векторность мысли.

Представим, что привычные нам рамки восприятия исчезли, алфавита нет, логических умозаключений тоже, нет ничего привычного нам с информационной точки зрения, а остались лишь только подобного рода наборы разрозненной информации.

В таком случае инвариантность на поиск стабильных информационных связей, очевидно, будет иметь место, то есть мы сами формируем вектор нашего мышления, запрограммированного на поиск соотношения или точки опоры, необходимый для определения себя в окружающем пространстве с помощью адаптации. Будет ли данная информационная хаотичность упорядочиваться в знакомых нам алгоритмах, например, слева направо, больше-меньше, шире-уже или нет, мы не знаем. Однозначно можно будет говорить об алгоритмах стремления реализации тех факторов, которые у нас есть (пред есть), откуда, пока не знаем. Есть алгоритм выделения, алгоритм деления, алгоритм построения и т. п. Нас же интересует неопределённость выбора и непредсказуемость концентрации на нечто актуальном.

Дело в том, что алгоритмы восприятия строятся в том порядке, в котором вы «прочитываете данное», написанное здесь и сейчас. Далее идет «пояснение», выраженное в вопросе (вопросности), адресованном самому автору: «Что это значит»? Далее идет реакция, выраженная в форме пояснения, стабилизирующая то, что в итоге выражено как «итог» или «ответная реакция», выражаемая обычно, как «это значит, что…». Далее возникают новые алгоритмы по поводу того, «что сказано» и т. д. Это форменная составляющая точки опоры.

Нас интересует тот факт, что мы строим определённые информационные алгоритмы таким образом, что однобокость их восприятия ничем не обоснована, то есть почему мы воспринимаем понятия и предложения так, как воспринимаем при осознанной многофакторности векторов и вариантов их проявления? Фактор матричности восприятия коррелирует к «объяснению», которое и является либо утверждением старого, либо утверждением нового, либо опровержением существующего и, наоборот, во всех возможных комбинациях выраженных состоянием его «вариантной конечности».

* * *

Таков примерный алгоритм действия знания и восприятия в акте понимания. Итак, что мы хотим сказать? Воспринимать нечто иначе мы можем, однако почему алгоритм выражения выбора формируется в той реальности, в которой мы живем?

Почему в восприятии присутствует осознание конечности и невозможности, и в то же время сам акт восприятия стремится отказаться от такого рода аргументов как апатических?

Форменность и выбор реализуются в «форменности» и «выборности», и если мы полагаем, что делаем выбор, который мы бы хотели сделать, то опять же приходим к выбору, который инвариантен в смысле «выбора». Это отнюдь не значит, что предопределённость не дает или ограничивает нас в выборности, выбор пути всегда присутствует, но не стоит обольщаться по поводу того, что за пределами выбора существует нечто, которое нам подвластно или отлично от привычной нам «форменности и все той же выборности».

То есть существует выбор между плохим и хорошим, рациональным и нет, но нет выбора за пределами данных парностей и их сущностями (априорными интуициями). Как ни обозначай это «за», его не может быть не в силу того, что «выбор» исчерпал себя как таковой, а в силу того, что «там» и «за» циклично замкнуты на инвариантности «выбора» и т. п. априорных интуиций как таковых.

P.S.

Проблема точки смысловой опоры несколько сложна по причине того, что поиск смысла и вообще акта понимания лежит в алгоритме «объяснения», которое суть «не то», что является причиной «привычного» нам акта понимания.