Читать книгу Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Балмасов - Страница 17

Диалог шел трудно. Особенно непростым моментом был закон о земле, принятый Учредительным Собранием 5 января 1918 г. Эсеры увещевали сибиряков признать его, «немедленно возобновив работы земельных учреждений, которые должны регулировать до созыва Учредительного Собрания трудовое землепользование на началах максимального использования земельной площади и уравнительности…»[87].

Тут правых неожиданно поддержал Фомин, заявив, что он «принципиально не разделяет положения о земле Учредительного Собрания 5 января…» Тем самым он поддержал «учредиловца» Л.А. Кроля, заявившего, что в случае принятия «учредиловского» земельного закона «кадеты не войдут в Правительство[88].

Заметим: левые отстаивали переход земли к крестьянам, правые же противились этому. И Фомин своей реакцией фактически поддержал крупных землевладельцев и ослабил позиции эсеров.

Острота обсуждения была такой, что казалось, договориться не удастся. Чтобы преодолеть разногласия, «учредиловец» Гендельман предлагал компромисс – «истолковать, что собственность отменена, а земля до решения Учредительного Собрания останется у фактических владельцев». То есть обрабатывающих ее «самозахватчиков»[89]. Одновременно сделали «реверанс» крупным землевладельцам, указав: «принимаются меры… к расширению трудового землепользования».

Это дало основания историку Мельгунову утверждать, что «за законом 5 января эсеры согласились признать лишь характер декларации»[90].

Однако сами они так не считали, рассчитывая переголосовать по данному закону в заново созванном Учредительном Собрании. Впрочем, в идеологическом плане от данного шага выиграли «правые». Так, большевики от постулата «землю – крестьянам» не отказались, разлекламировав действия эсеров «предательством».

Разочарование в социалистах-революционерах усилилось уже летом 1918 г., когда на территории КОМУЧ вместо обещанной земли начались мобилизации и появиились карательные отряды за погромленные помещичьи усадьбы.

И настроения крестьян качнулись в сторону красных, изгнавших в октябре КОМУЧ с Волги. Которым после его владычества КОМУЧа они дали немало добровольцев.

Такова во многом была цена очень хрупкой договоренности о создании единой власти, грозившей развалиться при малейших трениях сторон. Поскольку речь шла о компромиссе, такое решение не могло никого по-настоящему устроить. Тем более, что «учредиловцы» снова продемонстрировали слабость отсутствием единства по основным вопросам.

В первую очередь уступки эсеров произошли из-за стремления представителей КОМУЧ официально закрепить за собой статус «Всероссийского Учредительного Собрания», хотя они были лишь группой его депутатов. Они стремились любой ценой добиться его скорейшего открытия. Что стало еще одним камнем преткновения и вызвало острую критику не только «правых», но и некоторых «учредиловцев».

Так, Фомин, выступая от имени социалистического объединения «Единство»[91], критиковал за это КОМУЧ[92]: «Я, как социал-демократ, не меньше других ценю идею Учредительного Собрания и когда созовется настоящее Учредительное Собрание, являющееся выразителем воли всего русского народа, то перед ним, хозяином земли Русской, коему всё будет подчинено, будущее правительство должно сложить свои полномочия. Но не о таком Учредительном Собрании идет речь у Гендельмана, Зензинова и их единомышленников, а о квази-Учредительном Собрании, о пародии на него. Представители эсеров боятся, как бы здесь не умалили значения Учредительного Собрания. Они же сами умаляют его значение, заменяя Учредительное Собрание группой членов его…»[93]

Это был вызов Фомина лидерам эсеров, на которого не подействовали попытки Гендельмана выставить нападки на «учредиловцев» из КОМУЧ «большевистскими».

Зензинов же доказывал, что «юридически» Учредительное Собрание «существует», ибо его члены «полномочий не сложили»[94].

Однако для его официального созыва эсерам не хватало кворума, необходимого числа депутатов. Они наодились в разных частях страны, разделенной гражданской войной. Поэтому Фомин не признал за КОМУЧ статус парламента, заявив о необходимости после налаживания «общественной жизни» (стабилизации страны) власти безотлагательно организовать выборы в будущее Учредительное Собрание…[95]»

Не это ли впоследствии исповедовали белогвардейские вожди, включая Колчака?

Заметим, что почти треть членов Учредительного Собрания (большевики и левые эсеры) 5 января 1918 г. при его роспуске официально отказались от своего депутатского статуса перед уже бывшими «красными учредиловцами» Я. Свердловым и М. Урицким. Это делалось сознательно, чтобы использовать их мандаты против Советской власти было невозможно.

Причем сложившие полномочия порой представляли целые регионы, в которых они, например, Приморье, Петрограде, центре России, преобладали. Без их представительства определять дальнейший путь страны было нельзя. Перевыборы же там можно было провести лишь после разгрома большевиков.

КОМУЧ же не желал учитывать мнение целых областей страны, предлагая созвать кворум из 250 депутатов, чтобы законно выступить от имени Всероссийского парламента.

Соответственно, коллеги-«учредиловцы» обрушились на Фомина» и «правых» за «посягательство на Учредительное Собрание». Они пригрозили в случае непризнания за собой статуса «Всероссийского парламента» отказаться от дальнейших переговоров.

Гендельман заявил: «Я желаю слышать подтверждение, что посягательства большевиков на Учредительное Собрание не имеют никаких последствий и оно не умерло»[96].

Также члены КОМУЧ пугали оппонентов, что в противном случае «вернется единоличная власть (царская). Однако учитывая симпатии многих кадетов к конституционной монархии, такая попытка не могла достигнуть цели.

Кроме того, Фомин считал доводы эсеров выражением необоснованных амбиций на руководство страной. И на их заявления, что бесконтрольная власть легко превращается в диктатуру, при которой России «грозят ужасы», включая вмешательство иностранцев во внутренние дела, он обвинил оппонентов в применении «недопустимого «запугивания»[97].

В любом случае, видя в выступлении Фомина и других делегатов отсутствие у эсеров общей позиции, их противники навязали им создание единого правительства в невыгодных левым условиях.

В итоге опасавшиеся «умаления значимости Учредительного Собрания образованием Директории» левые сами сделали подобное, согласившись ее создать. Что отвечало интересам Омска.

Причем Фомин опять выступил с «правых» позиций: «верховная власть должна руководствоваться следующим:

1) вести войну с союзниками до победы над поработителем народов – германским империализмом.

2) вести войну за самостоятельность и независимость единой нераздельной России

3) содействовать развитию материальных производительных сил страны

4) укреплять завоевания Февральской революции»[98].

Иными словами, Фомин выразил основные установки Белого движения. Что для сентября 1918 г. демонстрирует его удивительную политическую негибкость и честность. Ведь выступать тогда под такими лозунгами было «политическим самоубийством» и признаком «мышления юрского периода» с учетом крайней непопулярности в народе тезиса «война до победного конца». На чем во многом и набрали политические очки «пораженцы»-большевики.

Однако подобные пробелогвардейские речи Фомина во многом и позволили договориться о создании Директории. Так, он предложил учесть мнения сторон и выработать компромисс к организации единого управления и законодательства, чтобы создать правительственный орган контроля. Который в случае проявления конфликта интересов, не тормозя деятельности Правительства, служил бы связующим звеном между им и населением, сближая их между собой и укрепляя у последнего доверие к первому…[99]»

Подобную роль мог играть региональный парламент, Сибирская областная дума. Почему Фомин прямо не упомянул этот орган? Видимо, не желал раздражать «правых», стремясь как можно скорее «договорить» их с «левыми» о создании единой власти.

Вместо этого Фомин предложил создать коалиционный орган власти из делегатов сторон, а также национальных групп, казачества, торгово-промышленного съезда и профсоюзов. По мнению Гинса, «Это предложение не поддержали, вероятно, ввиду искусственности построения представительства и невключения в него главного электората – крестьянства»[100].

Однако интересы последнего выражали эсеры. Реальная же причина несогласия «правых» с предложением Фомина как раз и объяснялась опасениями в противном случае получить «реинкарнацию» Сибирской Областной Думы, где позиции их были слабыми.

И эсеры снова шли «правым» на уступки под влиянием фронтовы успехов большевиков, выдавивших КОМУЧ с Волги[101]. Как заявил Фомин, «Все ждали результатов (переговоров). Из Самары бегут не столько из-за близости большевиков, сколько вследствие паники, порожденной тем, что власть не может создаться, что стране грозит хаос»[102].

Впрочем, здесь большой вопрос, что чему предшествовало – неспособность сторон договориться о создании единого управления вызывала успехи большевиков или разногласия их противников способствовали этому.