Читать книгу Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Балмасов - Страница 9

Выразитель интересов правых Г.К. Гинс фактически признал, что именно они инициировали начали «войну» в антисоветском лагере. Поводом для этого, по его данным, стало то, что Б. Марков в июле 1918 г. добивался командировки в Самару (столицу Комитета Учредительного Собрания или КОМУЧ, организовавшего борьбу против большевиков на Волге) за казенный счет, но, не получив желаемого, отправился туда на партийные (эсеровские) средства.

Воспользовавшись этим, 24 июля 1918 г. правые министры ликвидировали должности «уполномоченных, шнырявших по Сибири с партийными директивами, выдававших себя за агентов омской власти (они и были таковыми – ред.) и только компрометировавших ее (Гинс не разъясняет, как именно – ред.)… Марков сейчас же получил в Самаре официальное положение. Ему поручили заведовать всеми делами Сибири, и он принял, таким образом, участие во всех выступлениях и происках против омской власти[50]».

Опять же Гинс не поясняет, в чем это проявлялось. Следуя его логике, Маркову следовало уподобиться большинству своих коллег, под давлением «правых» и левых воздержавшихся от участия в борьбе, наплевав на своих избирателей.

Заседание КОМУЧ в Самаре. 1918 г. Госкатолог РФ

Напротив, при сохранении за Марковым поста уполномоченного у него не было бы оснований действовать против Сибирского правительства, фактически развязавшего против выдавливаемых правыми «учредиловцев» из власти войну. Что имело крайне вредные для ведения антисоветской борьбы последствия.

Так, правительственные уполномоченные играли важную роль по налаживанию взаимодействия белогвардейцев с иностранными державами. Причем 17 июля, накануне упразднения своей должности Фомин заявил о намерении «учредиловцев» сохранить союзнические отношения со странами Антанты и бороться против Германии и её сателлитов до достижения полной победы[51].

Не это ли апеллирование к иностранцам реально спровоцировало изгнание «учредиловцев» от власти? Ибо, наладив связи с ними, они становились малоуязвимыми для атак своих нелегитимных правых оппонентов, которых российское население не выбирало своими представителями.

В любом случае, отставка Фомина и Ко заставила иностранцев насторожиться относительно того, куда ведут страну правые.

Тем временем противники «учредиловцев» занявшись товарищем министра внутренних дел П. Михайловым. Который, по словам Гинса, в этой должности «содействовал агентам Самары в Сибири для подготовки нового созыва Сибирской Областной Думы, например, Брушвиту, говорил с ним по прямому проводу и скрывал эти переговоры. Это стало известно, его уволили»[52] (август 1918 г.)

Подобные действия правых понятны – они, не обладая народной поддержкой, избавлялись от «учредиловцев», опасных конкурентов на власть, избранных населением.

Такими же соображениями руководствовались «антисоциалисты», объявляя региональный парламент, Сибирскую областную думу, враждебным органом.

Далее в борьбе против народных избранников «правые» использовали административные рычаги, обвиняя их в финансовой нечистоплотности и прочих препятствующих работе в правительстве грехах. Так, Гинс пустил сплетни, якобы рассказанные ему главой МВД. По его данным, «Крутовской как начальник Михайлова рассказал о мании величия, которой страдал этот, казалось, скромный социалист-революционер.

Будучи неудовлетворен званием товарища министра, он присвоил себе титул «первого» товарища (вопрос, почему это игнорировало его начальство – ред.), завел себе такую свиту и охрану, что после его отставки понадобилась чуть не целая комиссия для ликвидации всех счетов и ревизии расходов Михайлова[53].

А это минус самому «юмористу» Крутовскому и руководству правительства в целом, позволивших так себя вести какому-то «заму». Однако оговоримся, что Гинс не подтверждает свои заявления документально.

Заметим, что самовольное расходование государственных средств в высших правительственных органах невозможно без ведома «сверху».

А вот другой пассаж, в котором министр продолжает жаловаться Гинсу на своего неукротимого «зама»: «…Однажды я пошел купаться. Меня не пускают. Почему? «Здесь сейчас будут купаться товарищ министра».

Из купальни в это время изгоняли «простонародную» публику, выходившую с такими ругательствами, что Крутовской побоялся сказать, что он сам министр»[54].

И тем самым он снова подчеркнул свою ничтожность как начальник и управленец. Но оговоримся – если верить на слово сплетнику Гинсу. Впрочем, подобным грешат многие авторы мемуаров, обеляющие себя и очерняющие своих политических противников.

Разумеется, исключить появление подобных заявлений от Крутовского нельзя – он мог подыграть «правым» в устранении П. Михайлова как конкурента на министерский пост, невзирая на принадлежность обоих к эсерам.

В любом случае, показательно, что противник социалистов Гинс уверен в правдивости якобы сказанных эсером слов в отношении своего однопартийца. Но даже если им поверить обоим, то Крутовский, человек с огромным политическим стажем, должен был понимать, что, ослабляя социалистов в правительстве, в условиях обострения борьбы за власть он одновременно рубит сук и под самим собой.

Что же касается Михайлова, то он уже не может ответить на пасквиль Гинса, погибнув до его появления.

Причем подобная «традиция» «не отвечать за слова» отмечается у Гинса и далее: «Негодование Сибирского правительства по поводу «помпы» Михайлова было искренним. Ведь само оно не решалось назначать себе жалования, способного окупить расходы, жило в вагонах (занимая порой целые составы, необходимые фронту – ред.) и окружило себя простотой и доступностью, какими может обладать только действительно демократическая, народная власть (! – ред.). Один только Патушинский (министр юстиции ВСП – ред.) понимал Михайлова (намек на их «эсеровскую» близость – ред.), т. к. сам имел адъютантов и грешил по части «помпы»[55].

Однако позволим усомниться в «аскетичности» белогвардейских министров-«бессребренников». Вопрос – кто же тогда оплачивал многочисленные кутежи министров, описанные в их же воспоминаниях и дневниках, включая П.В. Вологодского? Из этих же источников следует, что премьер и его подчиненные жили не только в вагонах, но и особняках. И достучаться до них, по свидетельствам простых сибиряков, было непросто.

Так, у Петра Васильевича, судя по его дневниковым записям, был в Омске дом, о размерах которого можно судить по тому, что в его парадной дежурили во время восстаний 1918 и 1919 гг. несколько милиционеров. И даже в критический для белогвардейцев «иркутский» период в конце 1919 г. он занимал солидную по меркам дефицита жилья гражданской войны двухкомнатную квартиру.

Иными словами, высшие представители «белой» власти жили в комфорте, и при этом пытались «повесить» соответствующие претензии попавшим из «грязи в князи».