Читать книгу Невольница. Книга вторая - Сергей Е. Динов - Страница 10

Увлекательное чтение старика вновь прервала несносная карлица. Девочка-уродец скользнула на пол, с грохотом опрокинула стул и скрылась под столом. Из-за краев тяжелой, вытертой, парчовой скатерти, что свешивались до пола, не было видно, чем мог заниматься в своем убежище странный ребенок. Старик извинительно взглянул на гостя. Столичный актер вполне пристойно и спокойно воспринял и необычную ситуацию, и возникшую томительную паузу.

Кисея занавеса перед окном порозовела в отсвете закатного неба. Веденяпин неохотно поднялся, с благодарностью откланялся. Старик сложил листы рукописи, вложил пачку в мятую картонную папку с тесемками – завязками, протянул дрожащей рукой гостю.

– Простите, из опасения лишиться, могу доверить семейную реликвию дня на два, не более. Если, конечно, вас заинтересовала сия история.

Веденяпин с почтительным поклоном принял рукопись и ответил негромко:

– Весьма заинтересовала. Через два дня верну пренепременно. В целости и сохранности. Будьте покойны.

Старик так же почтительно склонил голову, хотя при слове «покойны» невольно дернул дряблой щекой в кривой усмешке. Девочка под столом не издавала ни звука. Но вдруг заворошился, приподнялся край скатерти. Над столешницей показалась детская ручонка и вновь исчезла. На краю стола осталась лежать весьма необычная пуговица от военного мундира.

Старик взял пуговицу двумя пальцами, осмотрел, покривил губы в легком изумлении и протянул вещицу гостю.

Пуговица оказалась оловянной, с двуглавым царским орлом.

Разум Веденяпина ото всего нынешнего необыкновения плавал, будто в сиропе, в упоительном тумане спокойствия и равновесия. Все, что ни случилось бы далее, он воспринял бы с удовольствием и благодарностью. Даже девочка-уродец решила, видимо, порадовать нежданного гостя нелепыми поступками, пошуршала под столом пластиковым пакетом, выбралась на коленках из-под скатерти, поднялась с четверенек. На одну из ее сандалет был напялен женский туфель, что Веденяпин подобрал с крыльца дома Маргулиса. Строго погрозив деду пальчиком, девочка проковыляла мимо гостя, этакой хромой старушонкой, волоча на ноге неудобную туфлю для взрослых на высоком каблуке, мимоходом сунула Веденяпину в руку скомканную бумажку. И скрылась за дверью в спальную комнату.

Теплым, благодатным вечером умиротворенный актер медленно брел, прогуливался под каштанами и акациями Пролетарского бульвара, совершенно трезвый, в состоянии замечательного, душевного похмелья, подобного благостному равновесию умеренно выпивающего человека, когда тот смог остановиться вовремя. Когда любая лишняя рюмка могла привести к пьяному загулу или же к потасовке с первым встречным – поперечным, с неприятной физиономией или оскорбительной ухмылкой.

В студийную гостиницу «Экран» возвращаться не хотелось, но вечером, одному и без компании, податься было некуда. За буйными кронами каштанов мрачный серый улей многоэтажки, прибежища «киношников» и неустроенных одесситов, выглядел неприглядно и неуютно, будто гигантское надгробие многих несбывшихся надежд временных постояльцев. Веденяпин проскочил было на четвертый этаж, минуя лифт, по лестнице, но воющий от голода желудок заставил спуститься обратно в буфет гостиницы. Не обращая внимания на призывы подвыпивших коллег из съемочной группы, на их пьяные оры из плотной сизой завесы табачного дыма, Роман добрался по лабиринту человеческих тел, развалившихся по стульям, до стойки бара, заказал салат, нарезку ветчины и сыра. Не удержался, присовокупил к заказу парочку «мерзавчиков» – крошечных бутылочек коньяка, для согрева. Этот опрометчивый поступок и предрешил моральное падение актера на всю последующую ночь.

С появлением на стойке бара миниатюрных бутылочек с коньяком рядом с Веденяпиным возникли двое нетрезвых, мордатых осветителей из одесситов и принялись высказывать столичному лицедею слова восхищения его талантливой игрой, мастерством импровизации и «мимикрии». Что такое «мимикрия» эрудированный Веденяпин сообразить сразу не смог. Он лишь искренне удивился, из какого ветхого словаря работяги умудрились выкопать столь мудрёное слово.

Из дальнего угла питейной залы громкими криками одобрительно отозвалась и вся компания киношников. Когда же нетрезвый режиссер фильма, собственной персоной выплыл из табачного смога к стойке бара, обслюнявил небритую щёку Веденяпина и признался, что потрясен его актерским талантом, тут уж никакая магическая сила не смогла остановить польщенного фигляра от чрезмерного употребления спиртного. Начинали с коньяка, продолжили водкой. К полуночи все выпитое и съеденное уплотнили немереным количеством пива.

После литров гремучей одурманивающей смеси вполне пристойные лики сопитейников исказились в сознании Веденяпина, превратились в уродов, вурдалаков и упырей. Небритость одного из осветителей он воспринял как мерзкую щетину на свинячьем рыле. Рыло норовило облобызать и откусить ему ухо. Обессиленный актер брезгливо оттолкнул от себя подальше лоснящуюся физиономию работяги. Неприметная родинка на носу режиссера, при ближайшем рассмотрении, вдруг распустилась отвратительным черным кактусом.

Когда режиссер после очередного тоста полез целоваться, Веденяпин не выдержал, отстранился и побрел на выход.

Надо отдать должное актеру, даже сильно выпивший, он настолько серьезно проникся всем случившимся с ним этим минувшим вечером, что, пообещал орущей и негодующей компании вернуться, поднялся к себе в номер, спрятал папку с драгоценной рукописью на дно дорожной сумки, переоделся, аккуратно сложил на постель игровой костюм. Но выйти из номера сразу не смог. В косяк двери расперлась обеими руками ассистент режиссера, грудастая, мясистая, разудалая бабенка, тётя Броня, так в шутку прозвали эту даму осветители, с ударением на последней букве «я». «Мадемуазель» Броня после употребления спиртного едва держалась на ногах и была готова вешаться на шею любому, даже бомжу. Она вперила в Веденяпина плотоядный взгляд удава. Актеру оставалось только спасаться бегством и выпрыгивать в окно четвертого этажа. Выдержать слюнявые поцелуи пьяной Брони могли только закаленные работяги осветительного цеха. Веденяпин вовремя сообразил, что силой не удастся миновать Броню, от которой разило, как от бомжа, опившегося политуры. Он галантно подал руку даме, приглашая в постель. Грандиозная дама, будто желе в ведре, колыхнулась рыхлыми телесами, стиснутыми упругим пакетом короткого платья, добрела до постели и рухнула, продавив панцирную сетку до пола, что доставило Веденяпину некоторые сложности, когда он выдергивал свою дорожную сумку из-под упавшего на кровать грузного тела.

Милая вахтерша, из старожилов киностудии, с пониманием ситуации любезно раскинула раскладушку для усталого столичного актера в служебной комнатке, «каптерке», среди запасных матрасов, ведер и сантехнического инвентаря, где он благополучно и заночевал.

Ранним утром Веденяпин поднялся к себе в номер, стараясь не разбудить храпящую Броню, лежащую одетой и нетронутой в люльке продавленной кровати, выкрал свой игровой костюм и сбежал.

С большого похмелья и короткого сна кинодеятели выползли во двор киностудии. Но директор фильма объявил, что один из главных героев, которому разбили нос, – директор выразительно глянул в сторону Веденяпина, – как оказалось, не залечивает раненую физиономию, а укатил в круиз на песенную «халтуру». Когда он вернется, – никому не известно. По группе объявили очередной выходной.

К Веденяпину подошел потный, не вполне трезвый верзила Воротов, второй оператор фильма, и доверительно сообщил, что исчезли так же две актрисы, эпизодницы, и предложил выпить «по такому случаю». По какому такому случаю надо выпивать, Роман выяснять не стал, сочувствующе покачал головой, совсем еще не подозревая, что съемки фильма через неделю будут остановлены. И съемочная группа окончательно лишится положенных гонораров и премий.

Пока вся компания киношников пребывала в столбняке и приятном изумлении от известия о вынужденных выходных, Веденяпин сбежал от навязчивого Воротова. В сюртуке исторического персонажа актер перехватил легкий завтрак в студийном буфете, опохмелился стопкой коньяка и позорно удрал от коллег под их презрительное улюлюканье. Оказавшись в гостинице, не переодеваясь, опасаясь возвращаться в номер, Веденяпин присел на раскладушку в «каптерке», развязал тесемки папки. Но предвкушение увлекательного чтива сменилось разочарованием. Рукопись была написана серыми, выцветшими от времени чернилами витиеватым почерком… по-французски.

Веденяпин страшно расстроился, покрутил в пальцах оловянную пуговицу с двуглавым орлом, обнаружил в кармане сюртука скомканную четвертушку листочка в клеточку из ученической тетрадки. Шариковой авторучкой неумелой детской рукой были коряво начертаны на обрывке странные, замысловатые узоры и кривые загогулины. Веденяпин аккуратно разгладил обрывок на коленке, некоторое время созерцал в безмыслии. Затем вложил детскую тайнопись в записную книжку, сунул дорожную сумку под раскладушку и отправился в город на поиски копировального оборудования. Он намеревался сделать копию рукописи и, возможно, в недалеком будущем, при наличии свободных денег, с помощью работников цеха дубляжа киностудии «Фильмэкспорт», перевести на русский язык увлекательную историю про «барышню – графиню».

Надо сказать, в начале 90-х годов прошлого столетия в Одессе крайне сложно было найти копировальное оборудование или, например, офис с ксероксом. Импортную технику в страну только – только начали завозить контрабандой. Однако, настойчивый поисковик, увлеченный Веденяпин уже к вечеру имел на руках копию рукописи, сделанную в подвале здания райкома комсомола на ротапринте улыбчивыми пожилыми одесситками за символическую плату и коробку шоколадных конфет «Ассорти».

Тем же вечером, в модном вельветовом пиджаке актер вновь навестил старика, вернул рукопись владельцу, удобно расположился в кресле перед столом в комнате и с неподдельным интересом приготовился слушать продолжение «Списка Одисса» в чтецком исполнение мастера художественного слова.

На круглом столе красовались щедрые подарки гостя: торт «Наполеон», три коробки конфет, несколько пакетов мармелада, пряников и печенья. Но угощения долго оставались нетронутыми.

– Таинственная графиня остановилась в отеле «Рено, – торжественным голосом продолжил чтение старик. Он легко переводил с французского, возможно, знал рукопись наизусть, или умело импровизировал, излагал по памяти сию замысловатую историю. При этом он благодушно усмехался, радуясь, что сумел увлечь заезжего артиста своими россказнями.

– Чума унесла последних родственников по линии умершего супруга, и приютить графиню Рудерскую в Одессе было некому. Дабы стать благосклонно принятой высшим обществом города, молодая вдова имела на руках рекомендательные письма, к самому генерал-губернатору в том числе. Однако, графиня не торопилась выйти в свет для скорейшего знакомства с важными господами, богатейшими купцами и негоциантами, хотя после стольких лет пребывания за границей ей необходимо было, как можно скорее, оживить все свои влиятельные связи. Светская красавица, прожившая три последних года в Париже, наоборот, постаралась остаться незамеченной в Одессе как можно дольше. Удалось ей это затворничество на три или четыре дня, не более. Последовали настойчивые, назойливые приглашения на балы и званые вечера от местных чиновников, купцов и дворян, лично от генерал-губернатора и от «Его сиятельства князя Н., адъютанта его Величества».

Старик сделал долгую паузу, испытующе взглянул на гостя. Тот пребывал в блаженном состоянии упоительного покоя. Его совершенно не смутило, что все это время девочка, оказывается, сидела под столом и сейчас слегка зашуршала скатертью, видимо, в нетерпении и неудовольствии, что дед прервал чтение.

Веденяпин вынул из-под заварочного фарфорового чайника почерневший мельхиоровый поднос, насыпал на него горку конфет, пряников и печенья, опустил на черный паркет пола и пододвинул к потёртому носочку красной сандалеты, торчащему из-под скатерти. Подносик с угощением уехал, скрылся в убежище маленькой пройдохи. Старик разогнулся, с удовольствием отметил это подношение, улыбнулся с благодарностью за понимание к чудачествам не вполне здорового ребенка и продолжил чтение.

– Парадные выходы Агнессы Рудерской в высший свет случатся несколько позже. Графиня, разумеется, с благодарностью примет приглашения и, несомненно, наметит для своих любовных утех самых респектабельных господ Одессы, женатых, вдовцов, закоренелых холостяков, их сыновей и племянников… Вдове не было еще и двадцати семи лет. Стать графини Рудерской, ее античная красота лица и тела, ее образование и великосветское воспитание, при всем этом, ее решительный характер и способность к авантюрным поступкам совершенно скрадывали ее лета.

Грациозная красавица пребывала вне времени и возраста. Ожившая статуя античной богини, аристократка с загадочной, слегка мстительной улыбкой на устах, нашедшая эликсир вечной молодости. Подобными эпитетами награждали графиню не только газетчики. Улыбка ее слегка сжатых губ была именно мстительной. С такой тайной мыслью прибыла графиня в Одессу. Но ее возможная будущая месть пока не предназначалась кому-либо конкретно. Объект для мести еще предстояло найти.

Однако, вернемся на несколько лет назад, когда совсем юные курсистки, сёстры Рудерские прибыли к морю, в Одессу на каникулы, в гости к родному дядюшке…

Занимательное чтение вновь прервалось. Веденяпин еще не знал, что на этот раз надолго расстанется с персонажами сего увлекательного чтива. Из-под стола, отодвинув тяжелую парчовую скатерть, будто занавес, выбралась на четвереньках девочка-уродец. Вернее, сначала из-под скатерти вытолкали коробку из-под детской обуви, потом показалась сама страшнючая, взлохмаченная хозяйка. Девочка была в своем неизменном платьице в красную клеточку. Жиденькие волосики были заплетены в две неряшливые косички, что висели на растопыренных ушках, как веревочки на розовых лепестках. На остатках волос лысоватой макушки топорщился узелок неизменного розового, капронового бантика с распустившимися концами. Карлица тяжко вздохнула, поднялась с четверенек, зажала коробку подмышкой и решительно заявила:

– Всё!.. Про Агнешку хватит. Пойдем гулять, – и протянула гостю худенькую, грязную ручонку, будто сунула сухую куриную лапку. Веденяпин вопросительно глянул на старика. Тот кротко покачнул головой, что могло означать, решайте, мол, сами. Актер взялся двумя пальцами за холодную ручонку девочки и направился следом за ней к выходу. Сгорбленный, одинокий старик остался сидеть над рукописью, переложил вперед с десяток страниц и, не глядя в текст, как бы сам для себя продолжил чтение по памяти. Но эту оригинальную версию рукописи, литературно приукрашенную одиноким стариком, Веденяпин уже никогда не услышал.