Читать книгу Невольница. Книга вторая - Сергей Е. Динов - Страница 11

Оставим на некоторое время повествование о таинственной графине Агнессе Рудерской и вернемся в скучную обыденность и современность, к Роману Веденяпину, дабы расставить все знаки препинания в завязке этой странной, путанной, мистической и загадочной истории.

Когда среднего пошиба актер, сценарист-неудачник завладел копией «Списка Одисса», сделать перевод с французского он смог только по возвращению в Москву, но лишь спустя десяток лет стала известна узкому кругу первых читателей увлекательная повесть о графине Рудерской.

В тот день Веденяпин с неохотой сопровождал на прогулку девочку, при дневном свете еще более похожую на растрепанную, неухоженную карлицу в детском платьице и красных, растоптанных сандалетах. Актер вышел из-под арки, которую венчал над окном бывшей дворницкой гипсовый женский лик с петлей на шее, с сожалением взглянул в сторону балкона, будто предчувствуя расставание навсегда. Благообразный дородный старик, искусный чтец, который сумел увлечь своим необыкновенным рассказом о давно минувших днях и тронуть зачерствевшую душу столичного гастролера, не вышел на балкон попрощаться.

Капризная девочка настойчиво потянула Веденяпина за палец, но развлекать этого странного ребенка со старушечьим личиком у актера не было никакого желания. Мало того, возникло омерзительное чувство неприятия этой ужасной карикатуры на ребенка. Когда перешли на другую сторону улицы Энгельса, раздраженный Веденяпин остановился, присел на корточки, собираясь отвязаться от карлицы и уговорить жутковатого ребенка заняться своими детскими делами.

Но чумазая капризуля больно дернула его за палец, с досады притопнула сандалетой и заявила:

– Не получишь подарков!

– Дяде не нужно твоих подарков, детка. Иди домой, – терпеливо попросил Веденяпин.– Дяде пора на работу. Приходи завтра с дедушкой на киностудию. Посмотришь, как снимают фильмы про…

– Нет, – отрезала девочка. – Пойдем.

Она снова капризно и больно дернула Веденяпина за палец, не собираясь отказываться от своих детских забав. Карлица правильно поняла, что взрослый дядя сейчас упрется, из вредности не станет с ней играть. Девочка попыталась оскалить редкие зубки в милой улыбке, завлекающе встряхнула картонной коробкой.

– Не хочешь подарков? – спросила она натянуто игриво и скорчила туповатую рожицу паяца, который вынужден кривляться перед неблагодарной публикой.

Веденяпин взглянул в ее водянистые глазки с красными прожилками и неприятно ужаснулся отсутствию осмысленного взгляда. Казалось, девочка смотрела не на него, а в него или сквозь него. Взрослому актеру, с достаточно устойчивой психикой, стало не по себе. Еще не хватало вызвать истерику ребенка – олигофрена, а затем тащить девочку, дрыгающую ногами, с пеной на губах обратно на квартиру к чудаку деду и выслушивать от ее сумасшедшей мамаши пьяные упреки, оскорбления и угрозы.

– Подарки каждому приятны, – Веденяпин попытался мягким тоном успокоить маленькое чудовище. Девочка надула слюнявые губки, затряслась, подгибая коленки, что как раз и предвещало истерику или безудержные рыдания.

– Пойдем! – потребовала она и вновь потянула его за палец в сторону арки дома на другой стороне улицы.

– Сначала подарки, – настаивал из вредности Веденяпин.

Девочка притопнула ножкой от негодования, посопела, но раскрыла крышку старой обувной коробки.

– На, выбирай, – предложила она и обиженно отвернулась.

Веденяпина жутко раздражала затянувшаяся нелепая игра в терпеливого воспитателя, возникло чувство, будто кто-то надсмехается над ним, управляет по радио этой уродливой куклой и намерен вывести взрослого, воспитанного человека из себя и заставить его сорваться, наговорить грубостей или даже ударить ребенка по заднице, за непослушание. На всякий случай Веденяпин с опаской оглянулся по сторонам. Ни прохожих, ни людей на балконах или в окнах ближайших домов не заметил, только после этого заглянул в нутро обувной коробки.

Первое, на что он обратил внимание, был облезлый желтый пенальчик размером с мужскую ладонь. С крышки пенала проглядывало затертое изображение египетского божества со змеей на головном уборе. Среди кисточек, с заскорузлыми от масляной краски радужными венчиками, огрызков толстых цветных карандашей, старых пуговиц, оловянного солдатика – гусара в кивере, колесика от игрушечной машинки, бронзовых шестеренок от старинных настенных часов, иного детского хлама, – выделялся пластиковый гребень, грубо украшенный цветными стеклышками, выложенных вензелем, в виде солнышка, букв «Р» и сдвоенной «АА». Гребень советского «ширпотреба» не представлял никакой ценности, ни фамильной, ни антикварной. Веденяпин убедился в этом, повертел в руках, поковырял ногтем стекляшки-стразы, вынутые из дешевых украшений и грубо приклеенные в основание гребня в выжженные, оплавленные углубления.

Впечатлительного актера заинтриговала и стала забавлять та сложность игры, в которую он оказался искусно вовлечен благообразным стариком-фантазером с его, якобы, старинной рукописью, с его сумасшедшей правнучкой с игрушками, якобы, подтверждающими правдивость всего этого грандиозного, как ему показалось, вымысла, названным «Список Одисса» с претензией на глубокую историю города Одессы.

Веденяпин с грустью, легкомысленно усмехнулся этой мудреной мистификации, положил гребень обратно в коробку и достал пенальчик.

Девочка – карлица запыхтела от негодования, что выбрали самую важную для нее вещицу, но промолчала и даже злорадно оскалила редкие зубки, когда Веденяпин не смог открыть крышечку пенала, как ни переворачивал и ни крутил его во все стороны. В отличие от иного игрушечного хлама, пенальчик показался антикварной вещицей, изготовленной весьма и весьма искусно. Плотно пригнанная крышечка не поддавалась, как ни пытался актер подцепить ногтем. Изображения египетских божеств на боковинках, донце и самой крышечке выглядели изумительно, с тонкой проработкой мельчайших деталей, разукрашенные, вероятно, когда-то давным-давно яркими красками, но потускневшие от времени, потертые, поцарапанные, местами содранные. Веденяпин принялся близоруко, с интересом рассматривать миниатюрные изображения, подобные рисункам внутри тоннелей, ходов и саркофагов египетских пирамид.

– Пойдем, – потребовала девочка.– Пойдем же!

– Можно забрать? – спросил Веденяпин и покачал перед девочкой ладонью, на которой лежала, похоже, главная ценность картонной коробки – пенал в виде крохотного египетского саркофага.

Девочка вздохнула тяжко, встряхнула обувной коробкой, с сомнением осмотрела оставшееся богатство, забрала пенальчик, спрятала под крышкой коробки и категорично заявила:

– Потом.

– Продай, – по-взрослому уперся барыга Веденяпин, хотя перед ним стоял ребенок.

– Нет, – уперлась и девочка.

– Сто рублей…

Надо напомнить, сто рублей по тем временам были еще очень даже приличной суммой. Авиабилет до Одессы стоил втрое меньше.

– Потом, – вредничала девочка.

– Когда потом?! – разозлился Веденяпин.

Коварный уродец-ребенок, простоватый, глуповатый с виду, сообразил, что взрослый дядя заинтересовался пеналом. И, уже смелее, девочка первой протопала под арку дома. Выглянула из-за угла, показала в оскале свои щучьи зубки и поманила кривым пальчиком.

– Иди.

– Когда потом? Под пенсию с судном под кроватью? – пробурчал Веденяпин, поморщился всем этим нелепым ужимкам шестилетней старушки, но покорно поплелся следом. Антикварный пенальчик заинтриговал бывшего фарцовщика и спекулянта. На ощупь вещица вызывала странное чувство соприкосновения с чем-то заряженным, словно касаешься предмета и ожидаешь колкого разряда статического электричества, но разряда не происходит, а лишь чуть покалывает кончики пальцев. Это чувство осталось даже после того, как уникальную вещицу отобрали.

Девочка уходила между домами, вглубь тройной анфилады одесских дворов. За первым двором, последовал второй, затем в тупике находился еще и третий, мощеный бугристой брусчаткой, завешенный над головой гирляндами веревок, провисшими под тяжестью мокрого постельного белья, выцветших, линялых женских байковых халатов и совсем уж бесстыжих, голубоватых рейтуз самых невероятных размеров.

Веденяпин покорно брел следом за девочкой, озирался по сторонам, смущался странной роли чудака-провожатого страшноватой карлицы, которая перестала казаться ребенком и воспринималась, как взрослая женщина-лилипут, недалекая умственно, но со своими странностями, тайнами и загадками.

– Сюда, – позвала девочка и махнула ручонкой в сторону бокового подъезда последнего дома анфилады дворов.

Веденяпин некстати вспомнил про знаменитых одесских «гоп-стопников», грабителей, мысленно приготовился, что его сейчас стукнут по затылку в полутемном подъезде и оберут до нитки. Но сильнейшее желание еще раз взглянуть на таинственный пенал с египетскими фигурками, а, может, и завладеть раритетом, снова испытать необыкновенное чувство, будто кончики пальцев считывают некую энергетическую информацию со старинного предмета, повлекло Веденяпина дальше. От волнения ноги подкашивались. Сердце стучало в груди сильнее и сильнее, будто при утомительном беге. Он прошел за девочкой один поворот сумрачного подъезда, другой, сунулся под лестницу, где карлица присела на корточки и поковырялась в своей обувной коробке.

– На, – прошептала она и протянула на кукольной ладошке большой, ржавый ключ от амбарного замка. Затем, в терпеливом ожидании, обхватила руками свои кривенькие, сухонькие ножки вместе с подолом платьица, ткнулась подбородком в коленки. И без того неприятная с виду, маленького росточка, лобастая девочка-уродец, напоминала в сумраке детёныша вурдалака, который сейчас распустит красно-клетчатые перепончатые крылья, заверещит жутким клекотом, прежде чем впиться в горло очередной жертве.

Впечатлительный и эмоциональный актер настолько переволновался от своих диких фантазий, что долго не мог дрожащими руками открыть ключом ржавый амбарный замок, висящий на петлях подвальной двери. На удивление, с двойным сухим щелчком механизма дужка замка легко откинулась. Девочка забрала замок, отодвинула кованую щеколду.

Дверь из толстых досок сама со скрипом приоткрылась.

Пойдешь? – спросила девочка.

– Туда? – прошептал Веденяпин, кивнул на каменные, полустертые, выщербленные ступеньки, уходящие во мрак подземелья.

Девочка утвердительно мотнула головкой. Выцветшие, алые, капроновые ленточки, распустившегося банта, свесились ей на оттопыренное, в синих прожилках и венках, коричневое старческое ушко.

– Там… – она ткнула пальчиком в черноту подвала. – Там Агнешка была. Увидишь. Иди, – прошептала она, приглашая взрослого дядю поиграть с ней в страшные истории.

Актеру вспомнились детские страшилки про «черную – пречерную руку», про «черную старуху на кладбище». Он и сам в детстве пугал девчонок подобными россказнями или в дачный сезон под вечер на пикниках уже в нынешнее время стращал назойливых детишек своих друзей, которые упорно отказывались ложиться спать и дать возможность взрослым людям поразвлечься в свое удовольствие.

Вся нелепость ситуации заключалась еще в том, что Веденяпин словно бы пребывал под гипнозом. Во – первых, от некой таинственной энергии, казалось бы, передавшейся ему от желтого пенала. Во-вторых, от мутного, бессмысленного взгляда водянистых глаз своей престранной провожатой. Взрослый, неглупый человек, с высшим образованием, шутливо, придуряясь перед ребенком, будто черепашка, ногами вперед сполз на три ступеньки подвала вниз.

И… дверь за ним закрылась. Щелкнула запираемая щеколда. Грохнул в кованых петлях навешиваемый замок. Дважды хрустнул в скважине замка ключ.

– Тааак, – прошептал пораженный детским коварством Веденяпин. – Тут тебе, братец, и полный… сюр-приз.

Он сидел на прохладных каменных ступеньках, обессиленный от нервного расстройства, сквозь звон в ушах услышал удаляющийся топот жестких подошв детских сандалет по выщербленной брусчатке старого двора. Ужас обуял впечатлительного актера. В прохладном сумраке подвала его трясло будто в лихорадке. Как последнего лоха, взрослого человека провела маленькая, сумасшедшая девочка – уродец.

Веденяпину показалось, что из глубокой, ватной, тухлой темноты подземелья поползут, полезут сейчас на него толпы маленьких, уродливых карликов, синюшных вурдалаков, упырей с обвислыми животами, на кривых ножках, с безобразными харями и свинячьими рылами. У всех будут на жиденьких волосиках болтаться распущенные ленточки бантиков. И вся эта жуткая свора нечисти растерзает и раздерет его на кусочки.