Читать книгу Невольница. Книга вторая - Сергей Е. Динов - Страница 12

Несчастный лох8 Роман Веденяпин просидел на холодных каменных ступенях, привалившись спиной к деревянной дверце подвала с полчаса, а то и больше, будто в полудреме. Очнулся от эха громкой капели, что раздавалось внизу, во мраке влажного, затхлого подземелья. Со стороны подъезда не доносилось ни звука. Как ни прислушивался он через плотно прикрытую толстенную деревянную дверь, не услышал ни шагов жильцов дома, ни единого голоса, ни скрипа ступеней или дверей. Глупым показалось «москалю», взрослому актеру кричать, звать на помощь. Наверняка, дебильная девочка – уродец могла притаиться где-то рядом в подъезде, тихо радуясь, что так замечательно повеселилась и провела глупого дядю. Веденяпин, не задумываясь, что можно заблудиться и не выбраться из этой западни, поднялся, опираясь о шершавую известняковую стену подвала начал спускаться вниз по щербатым ступенькам.

Больше суток блуждал актер по малому ответвлению грандиозных одесских катакомб.

В жуткой вони гниющих отходов, по скользкому известняковому полу в полной темноте, наступая на визжащих, шипящих крыс, что лавинами метались под ногами, часа два пробирался Веденяпин по лабиринту старого подвала с развалами кирпичных клетей для хранения овощей. Заходил в тупики, упорно возвращался обратно. Снова утыкался в тупик. Вспомнил о зажигалке в кармане пиджака. Ошалевший от жуткого, подавленного состояния, будто пребывая под гнетом мрачных сводов подземелья, тем не менее, сообразил и поберег газ, зажигал огонек на мгновение, чтобы видеть, куда можно продвигаться дальше. Ненароком опершись, обрушил стену из отсыревших кирпичей, видимо, поздней, советской кладки. От сырости кирпичи разваливались под ногами на глиняные куски, раскрошился в песок цемент, их соединявший. За этой стенкой обнаружился сводчатый известняковый лаз, куда Веденяпин и вполз на карачках. Промочил рубашку на груди и брюки на коленках, по невыносимому, жуткому запаху понимал, что под ногами течет смрадная, липкая жижа бытовых помоев. Но упорно пополз вперед.

По этому, с позволения сказать, ручью и направился жалкий искатель приключений, полагая, что жижа должна обязательно выливаться наружу. Хотелось бы, чтоб поближе к морю, а не в какой-нибудь подземный, помойный сток, из которого не было выхода.

Чем дольше брел Веденяпин под известняковыми сводами, изредка подсвечивая путь огоньком зажигалки, тем больше успокаивался. Начал мыслить логически, здраво и укрепился в мысли, что находясь на улице Энгельса близ парка имени Шевченко, попав в подземелье, по стекающей жиже можно было непременно выбрести к морю. Можно предположить, что по прямой линии по карте – это не более двух километров, а, может, и меньше. Но по запутанным подземным лабиринтам можно ползти, как таракану, всю оставшуюся жизнь, натыкаясь на преграды, упираясь лбом в тупики. Хотя таракан-то как раз быстрее бы нашел выход в этом грандиозном лабиринте. У этих тварей развито невероятное чувство ориентации в пространстве.

Голод несчастного актера не мучил, жажда тоже. Страх, досада за свое унизительное положение, злость на коварную, уродливую пигалицу, – всё уступило место тупому и острому чувству любопытства. Часов через пять своих блужданий по катакомбам, Веденяпин забылся, принялся опрометчиво расходовать светильный газ зажигалки, подсвечивая ноздреватые известняковые стены. К своему великому изумлению он находил на стенах и пещерных сводах процарапанные надписи, как современные, типа, известной и классической «Киса и Ося были здесь», так и витиеватые, корявые, неровно начертанные с «ятями» и крестиками. Особенно впечатлила надпись: «Станица Бельская. 1827» рядом с дважды, тщательно процарапанным православным, восьмиугольным крестом. Дата написания поразила эмоционального актера.

Люди блуждали по этим лабиринтам еще в девятнадцатом веке и оставляли записи, будто в настенной книге посещений, – легкомысленно подумал Веденяпин и вовсе успокоился, принимая свое путешествие по одесскому подземелью, как должное и даже весьма увлекательное.

На девятом часу блужданий Веденяпин внезапно устал. Он присел на груду обломков известняка, приткнулся ничком в сухую каменную нишу и… заснул, словно потерял от переживаний и усталости сознание.

Судя по фосфорическому циферблату наручных часов, пролежал он в беспамятстве недолго, часа три. Открыл глаза в кромешной тьме, вздрогнул от короткой волны ужаса по всему организму, когда осознал, где находится. Тут же успокоился и бодрым шагом отправился далее, по скользкому, липкому руслу, вниз по течению зловонной жижи, подсвечивая себе путь короткими сполохами пламени дешевой газовой зажигалки.

На киностудии и в гостинице за эти сутки никто актера не хватился, не поинтересовался, здоров ли он, жив ли. Когда Роман не явился на съемочную площадку, посчитали, что актер в запое. Нашлось, что снимать и без его участия. Съемочный день посвятили главной героине, ее романтическим прогулкам в одиночестве по пляжам Ланжерона. Генеральный продюсер Берестов милостиво позволил угрюмому второму оператору Роберту Воротову подснять эротический кадр с купанием обнаженной худышки актрисы в волнах на закате, в лучах багрового солнца. Но уже было понятно, что фильм не спасти. Главный актер подлечил нос, разбитый перчаткой со щебенкой, прихватил гитару для шансона и с круизной халтуры возвращаться не собирался. Бесследно исчезли актрисы Яна и Инга, без которых, в принципе, можно было обойтись, но их исчезновение создало для администрации фильма лишние сложности и заставили заниматься бесчисленными отписками в самые различные инстанции.

Между тем, упорный скиталец подземелий Роман Веденяпин, мерзкий и вонючий, липкий и скользкий, как последний бомжара, что ночует по горло в канализации, выполз на свободу из каменной щели утеса далеко за одесским портом. Увидев утренний свет в конце мрачного тоннеля, он пополз на карачках, изодрал, вымазал вонючей грязью брюки на коленях, уделал в мерзкой жиже когда-то модный, вельветовый пиджак, продрал материю на локтях, неловко вывалился из этой жуткой клоаки в ослепительное солнечное марево и покатился в клубах известняковой пыли к морю. Полуслепой, полубезумный, сбросив на песок пляжа липкий студень пиджака, не снимая грязных брюк и рубашки, долго плескался Веденяпин в прохладных водах Черного моря.

После злоключений последних суток наглого, бесстыжего выпивоху актера будто подменили. Он явился на студию к началу следующего съемочного дня, приодетый в спортивные бриджи, выглаженную белоснежную футболку, молчаливый, угрюмый и подавленный. Режиссер брезгливо поморщился, милостиво позволил дурно пахнущему актеру еще раз отлучиться в гостиницу и, как следует, отмыться. Никто из съемочной группы, на удивление, не соизволил отпустить ни одной колкой шуточки по адресу сникшего актёришки. Группа восприняла жалкий образ пропахшего нечистотами Веденяпина с сочувствием, полагая, что тот по пьянке попал в неприятную историю и, при желании, сам вечером в буфете расскажет в своей задорной, саркастичной манере. Остался жив – здоров, и на том, как говорится, спасибо. И – слава Богу за всё.

Два съемочных дня Веденяпин отыгрывал своего персонажа с превеликим спокойствием и терпением. Хотя образ бедолаги Шацкого вновь претерпел изменения и превратился из комичного – в трагический, чему была необычайно рада сценаристка, с чем пришлось смириться режиссеру и продюсеру. Под занавес второго съемочного дня мрачный Веденяпин предложил отснять незапланированную сцену самоубийства профессора Шацкого от несчастной любви, по образу лондоновского Мартина Идена, который уплыл далеко в море и намеренно утонул. Режиссер задумался на целый выходной день, но отказался от сомнительного «ремейка», оставил за кадром дальнейшую судьбу историка.

На другой день актеру Веденяпину страшно повезло. Но об этом еще никто не знал. Он единственный из всей съемочной группы получил в бухгалтерии киностудии полный расчет: закончилась съемка сцен с его участием. Роман с огромной радостью оставил Одессу и скоропостижно укатил вечерним поездом в Москву. Из чувства омерзения перед подлой девчонкой – уродцем, от смущения перед своим унижением, он не пришел под балкон благообразного старика, не захотел переговорить с ним, встретиться с его безумной правнучкой и залепить этой карлице затрещину за издевательство, а затем отнять или выкупить у ребенка антикварный пенал с росписью под египетский саркофаг. О последнем Веденяпин сожалел мучительно. Старинная вещица долго мерещилась ему по ночам то в виде летающего гробика с ведьмой-карлицей, по образу персонажа актрисы Варлей из фильма «Вий» по Гоголю, то в образе египетского саркофага с вылезающей страшнючей мумией, с уродливым ликом и выпученными водянистыми глазами ребенка.

На другой день после отъезда исполнителя роли историка Шацкого продюсеры сообщили всей группе о прекращении съемок и закрытии фильма «Лилия на песке». Это реально означало, что заработки для всех закончились. Но счастливый Веденяпин об этой общей трагедии своих коллег уже не узнал.

Роман благополучно прибыл домой и впал в исследовательский раж, не проходящий затем несколько лет.

Он перечитал всевозможную литературу, где рассказывалось о египетских пирамидах, фараонах, жрецах и божествах. Выяснил, что на крышке пенальчика, скорее всего, была изображена богиня войн и сражений Сехмет («могучая»), Ее образ символизировал неистовство солнца. Ее головной убор был похож на лунный диск, украшенный змеей.

Сехмет вселяла страх и сопровождала фараона на войну. Появлялась в образе женщины с головой львицы. Ее дыханием были знойные ветры пустыни. Ее познания в колдовстве помогли ей стать великой целительницей.

Актер передал в цех дубляжа киностудии «Фильмэкспорт», что на Лесной улице, копию рукописи «Список Одисса» на перевод с французского языка. Кстати сказать, «Фильмэкспорт» оставался единственным в то время, сохранившимся в Москве зданием киностудии дореволюционной постройки. В 1914 году студия именовалась «Кинофабрика Дмитрия Харитонова». В павильоне со стеклянной стеной в два этажа высотой, в образе «Рабы любви» снималась знаменитая актриса немого кино Вера Холодная.

Рукопись месяца два валялась у переводчика. Веденяпин за это время по памяти описал в тетрадке все свои злоключения, начиная со съемок на одесской киностудии, заканчивая блужданиями по одной только веточке грандиозного лабиринта одесских катакомб, что, по сведениям очевидцев, раскинулись подо всем городом.

Однажды вечером, прикрыв общую тетрадь с записями, усталый Веденяпин вдруг вспомнил о рисуночке, что подсунула ему в Одессе девочка-уродец. Листик из четвертушки ученической тетрадки преспокойно лежал в его измятой записной книжке. После его путешествий по смрадным подземельям, странички книжки были замараны, покороблены от влаги и сырости. Записи пастой шариковой ручки были размыты и неясны. Но Веденяпин книжку сохранил. Старые телефонные номера могли пригодиться, цифры еще можно было прочитать. Не стоило большого труда разобраться, что закорючки и загогулины, вычерченные неумелой детской ручонкой на листочке, являли собой как раз точную схему выхода из того самого подземного лабиринта, по которому, так беспомощно блуждал, бродил Веденяпин более суток. Сама ли девочка-карлица побывала в том жутком подземелье в сопровождении взрослого товарища по игрищам и забавам, перерисовала ли она еще откуда-нибудь витиеватую схему пути, который точно выводил к морю недалеко от грузового порта, -осталось загадкой для Веденяпина на всю оставшуюся жизнь.

В формальном переводе с французского языка, «Список Одисса» потерял прелестную, тягучую красоту построения фраз и витиеватость старинного слога, услышанную Веденяпиным в пересказе благообразного пожилого одессита с Маразлиевской, в советскую бытность, – улицы Энгельса. Веденяпин с удовольствием прочел, и перечитывал еще не раз, историю о «Невольнице». Было, конечно, желание выяснить некоторые подробности о приключениях графини Рудерской у сказителя-старика, которые были упущены в переводе. Но, по лености столичного жителя Веденяпин вернулся в Одессу под предлогом отдыха лишь года через три. Ни благообразного старика, ни девочку-уродца по старому адресу он не застал. Коммунальную квартиру в старинном доме расселили и закрыли на ремонт «новые одесситы». Старик, по словам жильцов подъезда, умер года два назад от сердечного приступа. Пьянчуга – мать с безумной дочкой уехала на родину родителей своего сожителя, в город Жданов, нынче вновь переименованный в Мариуполь.

Печальный и одинокий Веденяпин бродил по вечерней Одессе, по улицам, переулкам, тупикам и закоулкам, где разворачивалось действие трагической истории «Списка Одисса», где прекрасная графиня Агнесса Рудерская, попыталась узнать о судьбе своей пропавшей младшей сестры Агнии, и сама испытала все тяготы противоречивых чувств любви и ненависти к возможному ее поработителю.

За ночь, в гостинице «Юность» Веденяпин вновь перечел в переводе рукопись, намереваясь за неделю отдыха у моря переработать материал в киносценарий. В интерпретации сценариста повествование приобрело форму исторического романа – мистификации, с путаными повторениями и пересказами, с современными историями, рассказанными персонажами внутри историй других персонажей.

На суд читателя остается это сочинительство, оставленное по наследству автору сего романа.

«Композиция», О. Педан, 1999