Читать книгу Невольница. Книга вторая - Сергей Е. Динов - Страница 6

В середине 90-х годов прошлого столетия, Роман Веденяпин, актёр московского театра, наезжал в Одессу довольно часто. На киностудии у него был блат: тайная, замужняя любовница в администрации. Актер Веденяпин был порочен, любвеобилен и корыстен. Актерская профессия зависима и нестабильна. Потому нужные знакомства, дружба и вынужденные любовные отношения никому и никогда в кино не вредили. Особенно, талантливым людям.

Веденяпин, несомненно, был талантлив, но имел скверный характер, был ленив и порой вел себя столь вызывающе и отвратительно, особенно, когда позволял себе выпить лишнего, что его снимали с ролей, выгоняли со съемок. Но актеру удавалось возвращаться в кино, создавать экранные образы своих персонажей настолько выразительными и убедительными, что продюсеры продолжали приглашать его, правда, на эпизодические роли, несмотря на скандальность.

Старейшая киностудия Одессы оживала после затяжного застоя и бурно втягивалась в «перестройку» коммерческим кинематографом. Снималось два полнометражных фильма, телевизионный сериал по Джеку Лондону. Отстроили новый съемочный павильон на тысячу квадратных метров.

В студийной гостинице «Экран» было шумно и праздно. Вновь буянили заезжие, пьяные артисты, по вечерам царило веселье.

Коммерческое отделение киностудии «Одесса-прима» намеревалось зафрахтовать белый пароход для разгульного заплыва во французские Канны, на кинофестиваль.

Неуемный Веденяпин без раздумий бросился в эту бурную кашу страстей, согласился на эпизодическую роль, экстерном сдал экзамены за второй курс заочно-вечернего факультета и прибыл в Одессу.

В тридцать с лишним лет Роман задумал вновь учиться. Со второй попытки был принят на сценарный факультет института кинематографии. Актерскую профессию не бросил. Театральные роли приносили малый заработок и позволяли устойчиво держаться в профессии.

Замысловатые идеи, невнятные по изложению и сюжету сценарии Веденяпина оставались без внимания в киномире. Потому актер охотно откликался на любые предложения и на незначительные роли в фильмах, даже если это было мимолетное появление на экране с расхожей фразой, типа, «кушать подано!». Главное, для актера, как выражался сам Веденяпин: светиться, не спиться и еще раз светиться. Отсюда и популярность.

В 90-х годах прошлого столетия, в краткий и бурный период расцвета «коммерческого» кино, когда «отмывались – намывались» теневые капиталы новых меценатов и коммерсантов, многие фильмы не попадали на экран. Коробки отбракованных кинолент не забрасывались цензорами на дальние полки архивов Госкино, как бывало в советские времена, но вполне достойные фильмы порой бесследно исчезали в подвалах новых бизнесменов от кино. Как то случилось в те времена, к примеру, с фильмом «Мастер и Маргарита» режиссера Юрия Кары. Много позже экранное воплощение бессмертного булгаковского творения вынут из подвалов и позволят зрителю оценить образы, сознанные замечательными актерами Михаилом Ульяновым, Валентином Гафтом, Анастасии Вертинской и другими. Но уже подоспела, к тому времени, облегченная по драматургии телевизионная версия романа Владимира Бортко. Фильм Кары несколько поблек перед новомодными наворотами компьютерной графики и приличной операторской работой Валерия Мюльгаута.

Неутомимому Веденяпину в годы «перестроечного» лихолетья пришлось переиграть уйму жуликов, пройдох, авантюристов всех мастей, бандитов в малиновых пиджаках, убийц в кожаных куртках, бухгалтеров в круглых очёчках и черных нарукавниках, умеющих скрывать доходы от государства и работать с «черной кассой» и «серой» зарплатой.

В июне того памятного лета актер прилетел в Одессу, на съемки детективной ретро-мелодрамы о классическом любовном «треугольнике». Нудный сценарий с вялыми, будто потные торговки в полуденную жару, эпизодами был написан местной барышней, «племянницей» очередного замдиректора киностудии. В рабочем варианте сценарий назывался банально: «Лилия на песке».

Ленивой графоманкой была предпринята жалкая попытка повторить успех фильма «Раба любви» с очаровательной Еленой Соловей.

Роль Веденяпина была прописана в сценарии примитивно до безобразия. Предстояло кривляться, изображать персонажа конца XIX века – идиота профессора Шацкого из Санкт – Петербурга, по слухам, агента тайной канцелярии.

По сюжету, болезненный Шацкий отдыхал у моря, предавался поискам увлекательных фактов из жизни польского поэта Адама Мицкевича, посещавшего Одессу в 1820-х годах во времена южной ссылки Александра Пушкина.

Возрастной герой Веденяпина влюблялся в красавицу Аннету Ромазину. Купеческую дочь родители сослали с первопрестольной на каникулы к морю, к деспотичной тетушке в скромный особнячок близ Французского бульвара.

Шацкий познакомился с юной Ромазиной на пляже Ланжерон при романтических обстоятельствах: отважный профессор палочкой с бронзовым набалдашником героически отогнал от Аннеты наглых, местных жиголо и спас девушку от грабежа и насилия.

На вечерней прогулке под акациями Французского бульвара, на правах спасителя, Шацкий вдохновенно читал юной девице стихи Адама Мицкевича. Рассказывал о скандальных красавицах минувших дней Амалии Ризнич, Каролине Собаньской, в которую поэт был влюблен.

Сумасбродная Аннет предпочла скромному историку – авантюриста Григория Фишберга. С одесским шиком Фишберг катался по Одессе в карете с царскими вензелями, возил свою новую пассию по ресторанам, щедро одаривал контрабандой, обряжал «парижскими» нарядами.

Дотошный филер Шацкий, из ревности и оскорбленного достоинства, без особого труда выяснил, что Гриша Фишберг, при всех его великосветских, простите, «понтах», всего лишь – мусорщик. Младший Фишберг помогал папаше с вывозом хлама с одесских рынков, магазинов и постоялых дворов. В то далекое время, как и в нынешние времена, это было тоже весьма выгодное предприятие. Романтичная Аннет, узнав о возлюбленном «отвратительные» подробности о его грязной коммерции, которые претили ее аристократическому духу, не смогла побороть чувство неловкости и, наперекор своей девичей влюбленности, прервала отдых и отбыла к родителям в купеческую Москву. Следом за ней отправился неугомонный Шацкий.

Вот, собственно, и весь незамысловатый сюжет будущего фильма.

Непризнанный сценарист, хронический эпизодник Рома Веденяпин не стал вмешиваться в переделку вялого сюжетосплетения. Никто бы и не позволил. Однако, на вечерних посиделках в студийном буфете он нагло предложил режиссеру на финальных титрах хотя бы порадовать зрителя известием, что легкомысленная Аннет, обманом завлеченная в таверну на прощальное рандеву с подлым Фишбергом, лишилась чувств, опоённая снотворным и отправилась, зашитая в мешковину, вовсе не к родителям в Москву, а в грязный, пропахший рыбой, вонючий трюм торгового судна. Тем же вечером купеческую дочь, вместе с десятком таких же несчастных невольниц, увезли в неволю, в Турцию.

Режиссер многозначительно нахмурился неожиданному повороту сюжета и обещал подумать до завтрашнего дня. Как это обычно делают некоторые кинодеятели, когда задумывают позаимствовать чужую разумную идею, а позже выдать за свою.

Обратим внимание читателя на прозорливость актера Веденяпина и некоторую его способность предвидения ближайших событий. Расставим в истории о современных рабынях и невольницах далекого прошлого все точки над «i», как говорят графоманы, и сообщим, что вторым оператором на фильме работал Роберт Воротов. Эпизодические роли сыграли актрисы Инга Шеметова, младшая сестра пропавшей Элины (о трагической судьбе которой было рассказано в киноповести «Сосуд для слез»), и ее подруга Яна Кудасова, приглашенные на съемки фильма «Лилия на песке» по настоятельной просьбе Воротова. О судьбах девушек было более подробно рассказано в романе «МАСКАРОН».

У эгоиста Ромы Веденяпина дружеских отношений с мрачным верзилой, оператором Воротовым не сложилось. На съемках фильма они проживали в соседних номерах, существовали рядом, но будто бы оставались в параллельных мирах. Разные они были люди, по интересам, характерам и воспитанию. Роман предпочитал одиночество, хотя порой отвлекался на выпивку с коллегами. Воротов ставил по главу угла – выпивку, порой отвлекаясь на работу вечно вторым оператором.

Через два дня съемок дотошный, образованный эрудит Веденяпин со скандалом уличил сценариню в наглом воровстве и неточности, которую он допустил сознательно, когда поведал режиссеру в студийном буфете об ином финале фильма. А режиссер, неосторожно или намеренно, пересказал сценаристке эту занятную идею, которую наглая барышня за два дня тут же прописала в следующей версии сценария. К большому неудовольствию самого автора идеи – Романа Веденяпина.

На сборе съемочной группы негодующий Рома наговорил сценаристке отменных гадостей, уличил ее в плагиате и заявил, что несчастных девушек могли в то время увезти к берегам Османской империи, но никак не в Турцию. Турецкая республика была провозглашена много позже, в году этак 1923-ем. А действие вымышленных персонажей фильма, согласно сценарию, происходит в конце XIX века1. И все эти красивые литературные фразочки, заимствованные наглой сценаристкой: «зашитая в грубую мешковину», «невольницы», «вонючий трюм торгового барка» и прочее, – Веденяпин самолично приписал синим карандашом на полях своего экземпляра сценария, который он тут же и предъявил изумленной группе. Актерским поставленным баритоном Рома с выражением зачитал самые впечатляющие отрывки оригинального сценария. У самой сценаристки по тексту все было изложено довольно формально, сухо, пошло, а порой совершенно безграмотно. Едва ли дама, прожившая всю сознательную жизнь в Полтаве, вдали от моря, могла знать такое флотское понятие, как «барк», отличить «шхуну» от «шаланды».

– «Ужастные эти люди, эти дикие жадные бандиты поездили в телегах на Малороссии и скрали много безвинных девиц», – безграмотно, с грамматическими ошибками писала сценаристка, и с удовольствием цитировал вслух Веденяпин, акцентируя на самых ударных фразах:

– Поездили «на»! Скрали! Вообразите, господа кине-матом-графисты?! Какой высокий штиль?! Какая культура написания?! Какой «ужаст»?! – потешался актер и продолжал цитировать:

– «Профессор Шацкий горько обрыдался, только по приезде в унылый Сан-Петербургер, узнав о судьбе несчастной своей возлюбленной».

– Только представьте, господа-товарищи, как «горько обрыдался» профессор «по приезде» в Санитарный Петербургер! – паясничал Рома. – Я вас умоляю, братья-коллеги, Шекспир закололся бы гусиным пером, узнав о творчестве нашей уважаемой тёти Сони с Привоза!

Скороспелый «Сан-Петербургер», видимо, дописанный и отпечатанный сценаристкой, буквально, вчера поздним вечером, сразил образованного Веденяпина наповал. Группа валялась по стульям от хохота при выразительном художественном чтении актера. Режиссер попытался замять инцидент и попросил всех разойтись. Сценаристка пребывала в полуобмороке. Веденяпин не стал щадить даму «бальзаковского возраста», добил писательницу, что тухлыми «петербургерами» он сыт по горло, и гордо удалился, собираясь напиться в одиночестве.

После первого прочтения сценария в Одессе перед съемочной группой, столичный актер подшучивать над графоманкой не стал. Нынче, после откровенного плагиата, устроил свой публичный «творческий» вечер и презрел сценариню окончательно.

Дня через три Рома еще раз засветился в обшарпанном номере «запойного общежития киношников» – гостинице «Экран», где под общий гогот собутыльников устроил чтения сценария, что называется, в лицах. На славную вечеринку внезапно нагрянула сценаристка, гнать ее не стали. Она просидела минуток десять на продавленной койке мрачнее бездомного пса с Молдаванки, и удалилась. Предовольные слушатели ржали так, что через полчаса в тесном, одноместном номере набилось человек двадцать, жаждущих продолжения спектакля одного актера.

На другой день уязвленная писательница вознамерилась извести, вымарать из своего «бессмертного» творения персонажа по фамилии Шацкий в исполнении талантливого чтеца Веденяпина. Неуемная шизофреничка написала на имя директора киностудии кипу заявлений, прошений, жалоб и кляуз. Но был уже отснят приличный метраж «фильмы» с пошлым названием «Лилия на песке». Веденяпина – Шацкого никак нельзя было ни заменить, ни выгнать с роли, на беду и полное расстройство сценаристки – лентяйки, обжоры и неряхи.

Наглец Веденяпин получил устный выговор от директора фильма за «публичное оскорбление автора сценария», лишился будущей премии и совсем расслабился, растворился в своих мыслях и несбыточных чаяниях. Творческий пыл и актерский задор московского фигляра угас. Но ненадолго. Веденяпин намеревался без конфликтов, скандалов и провокаций тихонько и неприметно отсидеться, отбыть «повинную» на съемках до августа месяца и остаться на «озвучку» роли. Мечтать не вредно, если нечем заняться.

После лишения премии за оскорбление «блатной» сценаристки, актер умерил свой нрав и пыл. Вполне искренне поблагодарил руководство фильма и киностудии, что не сняли с роли и вознамерился тихо и спокойно в часы отдыха между съемок беззаботно поплавать в море, поваляться под солнцем на пляжах Аркадии, а вечера дополнить прогулками в одиночестве и возлиянием прохладного пивка на открытых верандах кафешек знаменитой Дерибасовской.

Герои-любовники были не в амплуа Веденяпина, при малом-то пушкинском росте и физиономии клоуна (!), но Рома терпеливо настроился на курортный роман с любой мало-мальски привлекательной особой.

С актрисой на главную роль ему не повезло однозначно. «Гэкающая», прыщавая «курсистка» из стольного града Киева оказалась протеже самого (!) генерального продюсера фильма. Актёрка явилась отвратительной аллегорией на само название фильма, смутила своей внешностью даже угрюмую сценаристку, ведь «Лилия…», получалось, виделась режиссеру и продюсеру именно такой худосочной стервой.

Выпускник знаменитой театральной «Щуки», временами интеллигент, не красавец, но вполне себе мужчина в «соку», Веденяпин впал в уныние, в перерывах между съемок принялся неумеренно попивать водочку в студийном буфете. График производства «фильмы» случился напряженный, без выходных дней, положенных когда-то в советское время по законам о труде. Продюсеры тратили деньги экономно и расчетливо. Романа успокаивало одно: по сюжету фильма ему не придется целоваться в кадре с прыщавой актёркой из почтенного заведения имени Карпенко-Карого2.

По графику съемочный период докатился до середины июля, когда Рома не выдержал и взвыл от жуткого, скверного, скандального характера партнерши по фильму. Стремясь заглушить щемящую враждебность, он замкнулся, принялся более въедливо вживаться в роль придурковатого филера на отдыхе, бывшего историка Шацкого. Веденяпин прикупил в антикварном магазине на Греческой улице, нацепил и не снимал с носа даже вне кадра круглые очёчки с плоскими стеклами, вопреки обидным выкрикам реквизитора, что, дескать, это дикий кич, и такие очки в то время не носили. Упёртый и своенравный, распираемый культурной вредностью актер на другой день приобрел на Дерибасовской в букинисте репринтное издание 1837 года трудов господина А. Скальковского – первого историка Одессы, демонстративно ходил с книгой подмышкой даже на съемках и читал, или делал вид, что читает в перерывах и паузах съемочного процесса.

Веденяпин смело внедрял в актерский лексикон старомодные фразочки прошедшей эпохи: «всемилостивый государь», «любезный сударь», «премного благодарен» и подобные архаизмы3, вычитанные так же в местной городской библиотеке в «Беседах о русской культуре». Заумные рассуждения ученого Лотмана, излагаемые популярным слогом, было много легче читать и запоминать, нежели заковыристые фразы на устаревшем русском языке статского советника Скальковского.

Однажды поздним вечером, в кратком затишье загульной гостиницы «Экран», Рома все же углубился в чтение «Истории города Одессы» и не смог оторваться от книги до трех часов ночи.

Под утро с актером, конченым циником Веденяпиным случилась сложная метаморфоза переходного возраста. Он-таки открыл в себе культурного, образованного человека. Роман впервые в жизни начал уважать самого себя, своих предков и перестал смущаться своей неказистой фамилии.

В ту памятную ночь он вычитал у Скальковского, что поручик по фамилии Веденяпин был первым комендантом крепости Енидунья, отбитой временно у турок еще задолго до разгрома турецкого гарнизона Хаджибея войсками де-Рибаса и переименования будущего города в Одессу.

По самой известной среди одесситов версии, переименование города состоялось именно благодаря Иосифу де-Рибасу по предложению митрополита Гавриила. Будучи родом из греков, митрополит знал о греческой колонии Одиссосе, которая в древности процветала на месте Хаджибея. Возможно, отсюда и возникло название славной Одессы.

Забегая далеко-далеко вперед, в двухтысячные годы, надо сказать, что Роман Веденяпин, по слухам, сделал попытку оставить мирскую жизнь, и подался было на Соловки. Подвизался год или два в монастыре трудником. Его духовник – монах поведал еще одну возможную версию возникновения названия города Одессы, связанную с «Третьим Спасом» – ликом Христа, писаном на холсте. Выяснилось это обстоятельство 16 августа по старому стилю, 29-ого по новому в 2014 году, в день перенесения из города Едессы в Константинополь Нерукотворного Образа Иисуса Христа в 944 году. Едесса в те достопамятные времена была столицей Древней Македонии.

В наши дни ХХ века жил когда-то близ Ланжероновской улицы далекий потомок греческих беженцев с Едессы, скромный осветитель киностудии – Коля, со странной, искаженной, похожей на молдавскую или румынскую, фамилией Родокан. Если внимательно перелистать документы городского архива, как это в начале двухтысячных удалось сделать Веденяпину, то фамилия Родокан – оказалась урезанной советским паспортным столом известной фамилией Родоканаки, о которой было упомянуто в начале повествования. В 90-е годы прошлого столетия слова скромного Коли Родокана, что его предки были родом из Едессы, воспринимались как шутка или бахвальство и не брались во внимание.

Исторической справедливости ради, оказывается, греки-прародители Коли действительно бежали от турок в Афины в 1389 году при обороне города Едессы под руководством монаха Серафима, разбогатели в 1800-х годах в Одессе, но к началу ХХ-ого века потомки растранжирили всё наследство зачинателя торгового клана Федора Родоканаки. Сам Коля трагически погиб в 2014 году при пожаре в Доме Профсоюзов на одесском Куликовом поле. Хотя его родная, старшая сестра впоследствии скрывала, по неизвестным причинам, этот факт и утверждала, что ее брат умер от передозировки наркотиками.

В благодатные времена вторичного расцвета одесской киностудии в «перестроечные» годы осветитель Коля Родокан выпивал, но в наркомании замечен не был. Актер Веденяпин мог лично это подтвердить. Сам неоднократно составлял компанию «по выпивону» с радушными осветителями в их уютном особнячке на территории студии. Вот такие метаморфозы судеб некоторых реальных прототипов персонажей данной повести.

Трудник Веденяпин, к слову сказать, не выдержал аскетичной монастырской жизни Соловков и сбежал с острова на туристическом теплоходе, вернулся к мирской, безобразной, разгульной и разрушительной актерской житухе вольного художника.

Вернемся в лихие девяностые двадцатого века, когда Рома Веденяпин вел беспутную, но творческую жизнь. Кривая его судьбы выталкивала из бытовой трясины, пыталась вынести фигляра на совершенно иную, глубокую и серьезную актерскую, возможно, и писательскую стезю.

Когда начинаешь уважать историю Отечества, воспринимать как свою собственную, начинаешь ее понимать и принимать в самых потаенных уголках своей души, – проникаешься этой самой историей, будто реальностью, прожитой самим в иной жизни.

Случайное совпадение, что Веденяпин именно в Одессе прочел строки о своем возможном далеком предке, необычайно вдохновило актера на дальнейшую, более глубокую работу над образом господина Шацкого. Творческому куражу Романа не было предела. Но это не выглядело примитивным комикованием. Была серьезная проработка образа и роли.

Режиссер фильма, пенсионер из старожилов одесской киностудии, поначалу воспротивился наглому «искажению» сценария «москалём» и был весьма недоволен каждым новым штрихом в образе Шацкого. Не переснимать же, в самом деле, первые эпизоды фильма из-за того, что филер, романтик, историк Шацкий из заштатного, скучного скромняги – бухгалтера вдруг превратился про ходу действия в трогательную и смешную пародию на преподавателя Ришельевского лицея времен порто-франко Одессы4.

Генеральный продюсер Берестов, теневой бизнесмен с отменным чувством юмора, неожиданно для всей съемочной группы нашел идею Веденяпина по расцвечиванию образа господина Шацкого занятной и великодушно разрешил продолжать съемки, не смотря на откровенные паясничания Ромы. Нудная детективная мелодрама выруливала в криминальную комедию.

Осветители откровенно хохотали, когда телохранители мусорщика Гриши вышвыривали профессора в кусты, дабы архивная крыса не мешала свиданию возлюбленных. Упертый живчик Шацкий поднимался на ноги с витиеватой, но гордой фразой, типа, «милостивые государи, я не бретер и не ищу никого провокировать, но сделайте честь разменять со мной пару пуль…». И швырял лайковую перчатку в лицо наследника мусорного патрона бандитской Одессы. Чтобы перчатка долетела и попала по назначению, Роман на втором дубле подсыпал внутрь щебёнку. После меткого и болезненного попадания тяжелым снарядом в лицо партнера Веденяпин – Шацкий с достоинством заявил: «Извольте, сударь, драться на шести шагах расстояния…».

На съемочной площадке, при таком удачном дубле, давились от смеха все, даже мрачный режиссер, оценивший комический талант актера. В обмороке лежала одна лишь сценариня, у которой окончательно и бесповоротно разрушили тягучую и слезливую мелодраму.

На третьем дубле разбили перчаткой со щебнем нос исполнителю роли Фишберга. Съемки прервали. Впервые за две недели кинематографических трудов объявили выходной.

Чтоб не вызвать нареканий начальства своей безумной выходкой и травмой партнера, Роман, не снимая игрового костюма, шитого под сюртук коллежского асессора, сбежал со двора киностудии и удалился в город, чтобы попить пивка в гордом одиночестве.