Читать книгу Тонкий холод. Книга баллад - Сергей Ильин - Страница 16

В невинности детских восторгов

и музыке первых свиданий,

в безмолвье нетопленных моргов

и жести больничных страданий

есть некий таинственный холод,

что сказкой вдруг ожившей веет —

но каждый, будь стар он иль молод,

раскрыть ему душу не смеет.

То дышит в нас Снежная Фея

из тьмы, как из рамы портрета, —

и так же, как парка аллея,

клоака им мира согрета.

И каждый, любя и страдая,

дыханье то легкое знает,

а добрая Фея иль злая —

о том он пусть сам уж гадает.

Хотя, рассудить если строго,

кого поцелует та Фея,

забудет про мир и про бога,

про душу и древнего змея.

Забудет про все он на свете, —

и в новой, безбольной отчизне

не будет он больше в ответе

за все, что не сделал он в жизни.

Но лишь на короткое время

уставший от вечного бега

свое и привычное бремя

отложит в наитии снега.

Когда ж снегопад прекратится,

идти ему дальше придется,

а Снежная Фея, как птица,

взлетит… и назад ли вернется?

Так будет до нового снега:

лишь с ним у людей вдохновенье,

отвага, безумная нега —

вещей прославлять нерожденье.

И кажется чуточку странным —

развив до конца всю идею —

что изобретатель ниббаны

ни разу не встретил ту Фею.

Сквозь знойное марево юга

ушел он от прелестей мира:

уходит так страстная фуга

от точек касанья клавира.

Как он, она минула бога,

как он, она стала ничьею, —

и оба похожи немного,

конечно, на Снежную Фею.

Только когда сверху падает снег,

снизу вещей замедляется бег.

Опустевает проезжая часть,

люди не движутся – чтоб не упасть.

Гаснут тревожные окрики птиц

в суетной праздности стершихся лиц.

Тени деревьев: на этом снегу,

но и на Стикса другом берегу

и, точно запах восходит к ноздрям,

талая дымка ползет к фонарям.

Свет их как мыслей нездешних итог

вдоль почерневших от грязи дорог.

Город – когда он в заснеженной мгле,

вряд ли относится к этой земле,

но еще меньший, конечно, резон

думать, что к небу относится он.

Снегом одет, он не спит и не бдит:

Снежная Фея им руководит.

Жизнь от дыханья ее замерла,

но, разумеется, не умерла.

Изгнан на время царь смерти Кощей

холодом тонким незримых вещей:

тех, в коих нет первородной вины,

ибо не будут они рождены.

Помыслов тьма в эту снежную ночь

души людские покинула прочь,

так как те люди смотрели на снег:

он и занес волевой их забег.

Правда, на время – и завтра опять

вещи и люди продолжат бежать.

Глядя на тот их безустальный бег,

долго им Фея не высыплет снег.

Думу начнет она думать свою:

думу отнюдь не мою и твою —

думу о том, что же делать должна

в мире смертей и рождений она.

Шлет непорочный она нам свой снег:

мы ж продолжаем наш смертный забег.

Не остановимся мы никогда,

благо! не к нам обращался Будда:

Снежной той Феи небесный жених.

Впрочем, баллада моя не о них,

но, как и водится, только о нас:

тех, кто на снег смотрит – здесь и сейчас.

Что, как в нас выживет то лишь одно,

что нашим умыслом пощажено?

что, как во всем, что задумали мы,

запах тлетворный таится чумы?

Когда в зимний ранний вечер

падает влажный снег,

становится даже холод

кладезем тонких нег.

Схож запах талого снега

с телом женщины – той,

которую вы любили:

ей же был люб другой.

Отныне она и будет

ваш двулезвийный меч:

ни с нею соединиться,

ни от себя отсечь.

Пусть вера, любовь, надежда

в вас сгорели дотла —

в душе живет благодарность:

в жизни просто была

она – и на том спасибо,

помнит сердце о ней,

но память о той любови

снежности холодней.

Стоп! разве с жизнью иначе —

жизнью как таковой?

бесчисленные в ней раны,

в ранах же – кровь и гной.

Однако есть тайный способ

раны те заживлять:

наша бессмертная склонность

лучшее вспоминать.

Сходным путем в холодильник

вы кладете еду:

ведь дольше всего хранится

рыба – если во льду.

Странно: страданье и счастье

лишь в минувшем – одно,

и первое даже выше,

точно свыше оно.

Но рано иль поздно станет

прошлым все житие, —

может, это и будет

вечное бытие?

Вот когда больше не нужен

гордый в небо побег —

и небо само на землю

сходит: как чистый снег.

Сужается вдруг пространство:

снег, дорога, фонарь!

источник в них просто чуда,

как для детей букварь.

Спешите вкусить то чудо:

в детство зовет оно!

туда, где немного счастья

всем нам было дано.

Ведь снег перестанет падать,

в небо вернется синь,

и Снежную Фею сменит

прочая из богинь.

Как беспросветны вечера

на тихих улочках зимой!

снежинок ласкова игра,

и веет – тьмой, и тьмой, и тьмой.

Сегодня так же, как вчера:

не веселей и не грустней,

и будут окна до утра

беззвездной полночи мрачней.

И сам собой при виде их

во мне свершается обряд:

в одежду мыслей… никаких

мой одевается вдруг взгляд.

Как странно: если глубоко

проникнуть в существо вещей,

их исчезает смысл легко,

как будто наш он и – ничей.

Не есть ли это дверь в стене,

что из реальности земной —

через вовнутрь, через вовне —

ведет нас просто в мир иной?

Тот мир как отдыхов земных

ковчег – и больше ничего,

и из гостей миров иных

там тоже ровно никого.

И если кто там и живет,

то Фея Снежная – одна,

нам день и ночь шлет напролет

забвенье холода она.

Да, без любви и без тепла —

я знаю: людям жизни нет,

но разложения игла

всегда ползет любви вослед.

Мне так понятна и близка

любви и страсти круговерть,

но как же истина горька,

что холод замедляет смерть!

А это только лишь одно

и хочет Фея нам сказать —

нас же проймет тогда оно,

когда придется умирать.

Я это начал понимать

когда болезнь пришла к жене,

когда ушли отец и мать,

и нужно собираться мне.

С людьми ль, с богами ль – вечен спор

у нас на жизненном пути,

но с Феей только разговор

мы можем мысленный вести.

Последний с нею диалог

я начинаю на снегу —

и к жизни лучший эпилог

я вряд ли выдумать смогу.

Быть может, шире, чем теперь,

неважно: сколько лет прожить,

ту нынче найденную дверь

мне не удастся приоткрыть.

Ее слегка попридержав,

я ближний продолжаю путь,

а снег, над городом кружа,

ночную просветляет муть.