Читать книгу Тонкий холод. Книга баллад - Сергей Ильин - Страница 17

Слышишь, мой друг, как пред дальней дорогой

сердце волнуется близкой тревогой?

ясна лазурь и опор лишена,

станет нам пристанью только она:

в ней все, что было и вечно пребудет,

может быть, будет, а может, не будет,

в ней суждено нам и вечно пребыть:

может быть, быть, а быть может, не быть.

Где в сини бледной и пустой

вдали от суетно-земного

все дышит чудной простотой

и ощущением иного,

откуда реют облака

в изнемогающем покое,

как бы не слишком, а слегка

благословляя все мирское,

и все стекается куда

в щемящей ноте ожиданья,

там… сердцу близка и чужда

мысль, что за смертью нет страданья.

Знаю, что много миров в нашем мире незримо сокрыто.

Путь есть один в них войти: лишь телесную смерть пережив.

Но, пока жизнью живем мы привычной, в иных измереньях

мыслью пытливой бродить нам как будто не очень к лицу.

К каждому время придет мир иной поприветствовать лично,

в зеркале чувств же земных сверхземную теряет он суть.

Музыка лучше всего сокровенную душу раскроет

разуму чуждых вещей. А из тех, что фиксирует глаз,

небо важнее всего. Как возвышенна звездная полночь!

Легкий сквозит ветерок. Светит мертвенным светом луна.

Звезды мигают. И все… нет, забыли пространство и время.

В страшной своей чистоте они чем-то походят на храм.

Но – после службы ночной, когда всеми он странно покинут.

Двери ж открыты его. И колеблется свет от свечей.

Впечатленье тогда от него почему-то гораздо сильнее,

чем когда служба идет. И он полон вещей и людей.

Но и в полуденный час, когда в теплой и чистой лазури

тихо плывут облака, и отсутствием всяких опор

небо опять нас манит, одновременно душу тревожа,

точно давая понять, что возможности спят в бытии,

знать о которых нельзя, но в которые можно лишь верить,

больше: не верить нельзя, – да, здесь также великая роль

неба над нами видна. Без него мы бы куклами были,

что с реквизитом вещей – то есть всем, что и есть вокруг нас —

разный, но жалкий спектакль для кого-то зачем-то играют.

С небом нельзя вообще нам решить, есть ли в мире игра.

Над вечным покоем безмолвного свода

уходит земля в бесконечную даль,

плывут с облаками усталые воды

и дышит простором глухая печаль.

На срыве утеса худая церквушка

прикрыла от ветра косые кресты:

одна ты над миром, родная старушка,

не зябко ль тебе – небеса-то пусты?

Лишь пара деревьев, трава да могилы,

да тусклая синь над холодной рекой,

лишь треск угольков, изнемогшие силы,

да свода безмолвного вечный покой.