Читать книгу Комета Магницкого. Полное собрание - Сергей К. Данилов - Страница 16

Утром действительно не чихнул, не кашлянул, встал да побежал на работу. На работе – полный завал! Пришла пора сдавать квартальный отчёт, а писать нечего: везде одни хвосты, недоделки, за всё хватался раб божий и ничего до ума не довёл. Кинулся к Жанне, проситься, чтобы его программы запустила вне очереди, хотя бы в фоновом режиме. Конечно, другие при этом будут считаться медленнее, но ничего, потерпят, ибо не бывает всем хорошо одновременно. И не должно быть. Жанна развела руками:

– У нас профилактика до двенадцати.

Даже не покраснела. Наглеет народ. Магницкий не вытерпел, рассердился:

– Экие вы разгильдяи! И электронщики, и системщики вкупе: то у вас машина совсем не работает, то профилактика наступает. В день пять минут дадут с барского плеча – и делай работу как знаешь! Нет, тунеядцы вы бессовестные, вот что я вам скажу, дорогие товарищи!

Жанна густо покраснела за электронщиков и системщиков, оглянулась по сторонам, как показалось Магницкому, в поисках защиты, вроде пристал он к девушке в неосвещённом месте с ножом к горлу, требуя отдать из сумочки ужасно дефицитную помаду и пудреницу. А нежная Жанна всё-таки натура, не в маму пошла, попробуйте нечто подобное высказать, пусть даже в сердцах, главной системщице Артамоновой. Да она орать будет в бога-душу-мать часа два без перерыва, пока три шкуры не облезет со всего научного коллектива. Пока не разбежится народишко по кабинетикам, на ключ в них не запрётся. А в пустых коридорах ещё долго будет гулять артамоновская хрипотца: «Клевреты! Пособники! Не знают, как дорожка на цилиндре устроена, а туда же, в кандидаты наук лезут! Только через ваш труп!».

Магницкий тоже оглянулся, ища, к кому начнёт взывать его невинно покрасневшая жертва. Электронщики обрабатывали спиртом дисководы, и лица у них были, как у жрецов в минуту священнодействия, когда свежей кровью добычи те смазывали каменные губы своим божкам. Их собственные губы при этом довольно причмокивали, а глаза блестели – явно вдарили по маленькой, прохиндеи, не дожидаясь обеда. Виктор понял, что защита будет круче сицилианской, потому срочно принялся давить на женское чувство жалости к братьям меньшим.

– Ну что за жизнь! – воскликнул он, посылая взор небу, состоящему на данный момент из белого негорючего пластика вперемешку с неоновыми лампами, – работа собачья, за сто тридцать рублей в месяц, ещё бесплатно в заочной аспирантуре паришься, как последний идиот, статьи пишешь для кандидатов наук, чтобы они в доктора вышли, а у самого ни квартиры, ни жены, ни ребёнка, ни времени машинного, чёрт бы его подрал! Полный аллес!

Жанна дрогнула на квартиру.

– Ладно, включу на двадцать минут один диск операционный. Все разделы твои, пользуйся.

– На старости лет, дорогая Жанночка, буду в церковь ходить ежедневно и за твоё здравие молитву заказывать.

– Не доживу я до того времени.

– Тогда за упокой. Душа знаешь как возрадуется на том свете? Ой-ёй-ёй!

К главному пульту подошёл весёлый спец по дисководам Котомкин, от которого мягко веяло коктейлем из разведённого спирта с долькой солёного огурца. Он свернул пустой полиэтиленовый пакет от закуски, бросил в мусорную корзину под столом системотехника и важно отёр маленькие усики.

– Э, вы чего? Запускаетесь, что ли, уже? Мы-то ещё того… ни в одном глазу, ещё работать и работать надысь.

– Срочный счёт для Орала принесли, – отрезала Жанна в стиле Вильгельмины Карловны.

Магницкий аж вздрогнул, так схожи были интонации. Впрочем, удивляться нечему, как-никак родственники.

– Ё-ка-лэ-мэ-нэ, – протянул Котомкин, – ладно, перекурим тогда. Товарища Оралу не переорёшь, а плетью обуха тоже не перешибёшь. Мужики, перекур!

Сорок минут единоличного властвования над всей институтской ЭВМ принесли невиданные плоды, собрав которые, Виктор к вечеру успешно разделался и с квартальным отчётом по текущей, но никуда не утекающей работе, и полугодовым по аспирантуре. Если квартальный отчёт пошёл на ура даже без трёх минут пять последнего денька, то научный шеф, принимая толстую папку, полную вдохновенных дум, отчего-то начал морщиться.

– Чем, Андрей Палыч, не угодил? Ежели размеры не удовлетворяют, то я там кроме результатов ещё и перспективы дальнейшие наметил. Горизонты, так сказать, изобразил. Их можно не читать. И даже не листать.

– Ладно, чего там, – грубовато-отечески выразился руководитель, почесав лысую голову, обзываемую репой, – сойдёт на худой конец.

– Почему на худой? Недавно блестящим достижением называли.

– О перспективах забудь, повторяю по слогам: на нижнем институтском уровне сойдёт. Потому что все знают – наша работа. А в качестве кандидатской диссертации рассматриваться не может, ибо в природе существует монография с аналогичными результатами. Понятно? Надо срочно менять тему. Подумай над этим недельку и доложись. Я тоже буду репу чесать, – он наглядно принялся массажировать толстую кожу на голове, гоняя её толстыми складками ото лба на затылок.

Кожа натужно скрипела под сильными пальцами шефа.

– А что, Андрей Палыч, – задумчиво следя за этими усилиями, произнёс бесстрастно Магницкий, – хорошо бы взять товарища Киселя за грудки и придушить слегка? Чтоб не воровал чужие мысли на халяву?

– Дурак ты, Виктор, и не лечишься. Да он с его-то блатом, а теперь и званиями и лауреатствами в придачу, знаешь какой бюджет для нашего института вышибет? Нам и не снилось. Уже парочку новейших американских компьютеров пообещал в отдел, настольных. На один стол помещаются, а памяти – как во всём нашем машинном зале, понял?

– Понял. Только вот знаю точно: коммунизма на воровстве не построить. Мне это один старший товарищ популярно объяснил на живом примере, когда уму-разуму учил.

Андрей Палыч перестал чесать репу.

– Ты что, Виктор, собираешься коммунизм строить, как Хрущёв к 80-му году? Так проехали дату, опоздал. И вот ещё что: пришлось твою работу с конкурса молодых учёных тоже того… отозвать. Сам понимаешь – нехорошо, могут в плагиате обвинить, зачем нам лишний шум на ровном месте поднимать?

– Понятненько.

– Думай, Магницкий, думай. Срочно чеши репу, Виктор, насчёт новой тематики.

– Будем чесать, Андрей Палыч.

– Вот и умница!

В состоянии полной отрешённости скитался Магницкий по коридору. Новая тема на последнем году аспирантуры. Легко сказать. Куда теперь податься? На какую сторону? От дурных мыслей отвлёк Забава.

– У тебя с квартальным отчётом как дела?

– Нормально.

– А у меня труба из-за этих девиц, чёрт бы их побрал!

– Да? – иронически вздёрнул бровь Магницкий, – это ещё что за новая болезнь объявилась? Рассказывай, делись опытом с подрастающим поколением.

– Не в том смысле. Девчонки неправильно программируют мои идеи. У них, понимаешь ли, головы не так устроены, как у нас. Говоришь им, говоришь, объясняешь полдня алгоритм до хрипоты, а они назавтра приносят тебе в распечатке такую офиговенную фигню, что хоть бери и вешайся. Эх, надо было мне тоже программирование толком освоить в своё время. Вон у тебя, как я смотрю, никаких проблем: надо – раз-два и на машину бегом, сунул Жанке конфетку в карман, и без всякой очереди прокрутил идею за десять минут на соответствие объективной реальности. Ни от кого не зависишь, счастливчик!

– Начни программировать хоть сегодня, кто мешает? Не боги фортран придумали.

– Начни, начни, а где время взять на освоение? Отчёт позавчера надо было сдать. Нет, замучился я с этими девицами, погубят они меня. Вот сегодня сон приснился. Рассказать?

– Благолепный хоть? Или опять?

– Опять. Приснилось, представь себе, что лечу я голеньким ребёнком в колыбели, которая состоит из живых женских рук. Будто они меня держат на весу и несут куда-то вверх, и вокруг руки, руки, даже не колыбель вовсе, а гнездо уютное такое из рук женских сплетённое, а руки те колышатся надо мной, трогают, гладят и ласкают, а сами, знай, поднимаются ближе к солнышку. М-да… Необыкновенно нежные, до плеч оголённые, розовые, невинные, а я их всё равно узнаю – вон Милы ладошка прикоснулась, вон операторши Любочки, у неё такая ямочка у локтя делается при сгибе, чувства при этом самые что ни на есть приятные…

– Вильгельмины Карловны не было?

– Что? А, нет.

– Крупно повезло, иначе бы с дефектом проснулся.

– Да, и вот представь себе, разве можно, находясь в этаком приподнятом настроении, сидеть за столом и писать квартальный отчёт? Я теперь хожу по институту дурак дураком, у женщин руки разглядываю и вспоминаю: были они во сне или нет. Ах, как они меня несли, как несли куда-то… Пойдём, хватанём газировки по стакашку?

– Иди, Бориска, мне надо переговорить с одним человеком.

На выходе за вертушкой стояла Пума с сумочкой, вопросительно кося в сторону Магницкого.

– Где пропадал весь день, миленький? – спросила, не обращая внимания на Забаву.

– Работал, трудился над отчётностью.

– Смеёшься?

– Какой смех, еле уложился в срок.

– Чего сердитый? – прошептала Пума, беря за руку и метя уложить голову на грудь.

В этот раз чувствовался небольшой, но вполне ощутимый вес ларискиных извилин. Чуть не задохнулся от возмущения, вспомнив её вчерашнее мокрое лицо. Какого чёрта?

– Видимо, придётся тему диссертационную менять на полном скаку. Кстати, твой муж блондин или брюнет?

Пума резко отняла голову.

– А что это вдруг? Ну, брюнет. Ты разве его не видел? Одно время встречал меня здесь чуть не каждый день.

– Видел тебя в воскресенье у «Чайной». Вы с каким-то долговязым блондином танцевали под проливным дождём, выглядя при этом весьма довольными, будто всё съели-выпили, и в довершение смылись через чёрный ход, не заплатив.

– Ошибаешься, – Лариса помедлила, отведя глаза в сторону, будто припоминая, – не танцевала я ни с кем ни у какой чайной.

– А потом вчистили за троллейбусом до остановки, будто из «Чайной» за вами погнались, и бег ваш тоже был сродни танцу. Лично я завидовал.

Магницкий неотрывно смотрел на Пуму. По его логике, она должна сейчас предъявить алиби, где была и что делала в воскресенье, например, ходила с мужем в кино. К мужу он претензий не имел до недавнего времени, только к долговязому блондину, с которым Лариса выглядела намного счастливей, чем с ним, Виктором Магницким.

Однако Пума оправдываться не желала:

– Ошибаешься, ничего такого в помине не было.

– Ладно, проехали, – согласился Магницкий, – извини, мне пора.

И вышел из института. Пума семенила рядом, и это было удивительно, ведь прежде на улице она не любила ходить парочкой, тем более в центре, где пруд пруди всяческих знакомых мужа и свекрови. А тут идёт, смотрит на полном серьёзе и говорит:

– Возьми меня замуж, миленький.

– Ты вроде бы замужем у нас.

– Я разведусь, миленький. Возьмёшь?

Странно. Уж точно не видел её столь умоляющей просительницей. Будто не Пума вовсе. Да и не Лариска, та ничего тоже не просит, а эта просто умоляет подобрать её, иначе вот-вот затопчут.

– А вдруг потом брошу?

– Муж обратно примет, он любит.

– А ты?

– Я тебя люблю, миленький.

Магницкий укоризненно посмотрел мимо. Зачем сейчас-то? Счастливая парочка танцует под дождём, ничем её не остановить. Бесполезно.

– Знаешь, пожалуй, нет, не возьму. Извини, не могу, от природы очень впечатлительный.

Отнял руку и быстрым, ускоряющимся шагом побежал вперёд, куда глаза глядят.

Через две недели Пума неожиданно для всех уволилась из института по собственному желанию.

Только через полгода, когда Магницкий сам ушёл из науки на производство, где обещали дать квартиру, однажды, пребывая в каком-то безнадёжном состоянии, рискнул позвонить с уличного автомата к ней домой. Трубку взял мужчина.

– Позовите, пожалуйста, Ларису.

– Она здесь не живёт, – сказал голос, как показалось Виктору, обиженным тоном, причём на него, Виктора, обиженным, вроде он в том виноват, – и вообще давно уехала из города.

Раздались гудки.

«А где живёт?» – спросил себя Магницкий, прекрасно, впрочем, понимая, что существуют на свете вопросы, на которые не стоит искать ответы. Зачем звонил – сам не знает. Ну, подошла бы, сказала своим удивительным голосом: «Ал-ллё», – о чём говорить? Ауфвидерзейн, либэ фройлейн! Что в переводе на русский означает, что однажды пришло ни с того ни с сего весёлое счастье, обняло за плечи, прижалось, а он взял да прогнал его прочь, и счастье ушло. А жизнь превратилась в обычное существование.