Читать книгу Комета Магницкого. Полное собрание - Сергей К. Данилов - Страница 9

Утро для Виктора всегда самая продуктивная часть рабочего дня. С 8 до 12 работа спорилась, а потом сразу и очень сильно хотелось кушать. А потом спать. От последнего спасла бы только в пух-прах проигранная биллиардная партия, с ней приходила обычно рабочая злость, на которой можно проехать худо-бедно часов до пяти. Но в этот день сразу не заладилось. Уже в пять минут десятого так сильно захотелось увидеть Ларису, а главное – ощутить её голову на собственной груди, вдохнуть аромат гладко стянутых в хвостик волос, что Виктор вскочил со стула и начал ходить по комнате из угла в угол.

– Что ты, будто белый медведь в клетке, мотаешься? – потерпев немного, сочла нужным выразить неудовольствие Зоя Степановна. – Успокойся, не маячь перед глазами.

– Мне на ходу лучше думается, – соврал Магницкий, – а впрочем, не буду мешать, пойду по коридору пробегусь.

В коридоре достаточно сделать три небольших шага, и, пожалуйста, вы уже в соседней комнате. Главного блюстителя морали в это время нет на месте, он на производственном совещании, это плюс. Чертя в воздухе ладонями плавные круги и эллипсы, на переднем плане Забава объяснял Ларисе своё понимание алгоритма некого природного процесса, который она должна ему срочно запрограммировать, тряс мятым листочком с какими-то формулками, сам сильно в них путался и убегал взглядом за окно. Пума «ловила его на слове» – старательно записывала соображения теоретика в тетрадку, соорудив из пухлых пунцовых губ привлекательный бантик, всем своим видом демонстрируя полную лояльность.

– Ясно? – спросил Забава, как только увидел входящего Магницкого. – Тогда за дело, с богом! Надеюсь, сегодня вечером покажете мне какой-нибудь отлаженный первый модулёк. А завтра уже что-нибудь конкретное посчитаем…

– Не вполне… – протянула Пума.

– Вот завтра и обсудим, а пока делайте, как поняли, чтобы я понял, чего вы не поняли, – встал, протягивая руку Магницкому. – Ты не сгорел ещё от жары сегодня? А я спёкся. Пойдём, лимонада хватим по стаканчику в цехе?

– Иди, я ещё потерплю.

– Ну, смотри.

Бросив мятый листочек в мусорку, Забава кинулся охлаждать горящие поршни.

Сердцеедка Лариса заглянула прямо в душу Магницкого и на всю комнату объявила:

– Пойдём, миленький, поможешь мне программировать забавные фантазии.

Девчонки зафыркали.

Не обращая на них внимания, Виктор широким жестом предложил Пуме руку, та возложила свою ладонь на его, и они пошли, пошли, пошли, вытянувшись в струнку, как к аналою. Сначала вниз по лестнице, затем мимо стеклянных застенков охраны, затем по длинному коридору, как по храму, в котором высоко под сводами тысячью свечей полыхали яркие лампы дневного света и присутствовал целый ряд свидетелей-программистов, сутуло пялившихся в свои ядовито-зелёные экраны. Меж ними бегала церковной служкой системотехник Жанна с траурной ленточкой в растрёпанной причёске.

Её не пустили на похороны дедушки из-за возникшей ситуации!

«Сейчас покраснеет!» – догадался Магницкий, следя за лицом системотехника, но слишком возомнил о собственной персоне. На этот раз Жанне нет до Виктора никакого дела, она даже мельком не глянула в их сторону, сосредоточенно пересчитывая в маленьком блокнотике неправильно сдвинутые биты оперативной памяти. Парочка беспрепятственно погрузилась в тёмную прохладу армовской комнаты, наконец обнявшись, совсем уж близкими людьми после долгой разлуки. Можно сказать, припали друг к другу в сложной только на взгляд непосвящённого человека позе: голова одного на грудь другого. На вид неудобно, а лучше не бывает.

– Закроемся?

– Что люди подумают?

– Люди подумают, что мы опять обнимаемся.

И тут Магницкого осенило:

– Слушай, пойдём гулять?

– Сбежим, что ли, с работы? – с обезоруживающей детской непосредственностью спросила Лариса.

– Что ты, что ты… разве можно… так говорить… вслух? У нас, между прочим, день ненормированный. Запросто в обеденный перерыв может случиться машинное время. В таком случае обед переносится на десять часов утра. Но это скажем только в том случае, если нас будут искать, в чём я весьма и весьма сомневаюсь. Кому мы нужны? Разложи свои бумажки по клавиатуре, будто на пару секунд отошла. Ну вот и отлично. Стой, куда? Не через вахту же, ой, молодо-зелено, через чёрный ход смоемся.

На улице замечательно свежо: солнышко, лёгкий ветерок, в парке деревья шумят вершинами, трамваи бегают-трезвонят, люди сплошь и рядом симпатичные. Виктор глубоко вдохнул, взял Пуму под ручку и направился куда глаза глядят. В ближний парк. Но Лариса завертела головой по сторонам:

– Давай лучше обедать пойдем.

– Если кто спросит, мы и так идём обедать. Объявится сейчас некий неизвестный товарищ, пристанет с вопросом: вы чего здесь гуляете? По какому случаю? Это я к примеру рассуждаю, не бойся, не оглядывайся. А мы ему ответим честно и откровенно: не гуляем, уважаемый, – обедать идём. Он сразу и отстанет.

– Хитрый ты очень.

– Не хитрый, а сообразительный, что разные вещи.

Парк по периметру обсажен стриженым кустарником, и если люди внутри периметра садятся на лавочку отдохнуть, то делаются с улицы не видными.

– Присядем ненадолго?

– Нет, миленький, нам же в столовую.

– А допустим в первом приближении, что шли и устали, из сил выбились, сели отдохнуть. Что, нельзя разве?

– Не положено.

Они почти пересекли весь парк по диагонали, скоро парковая дорожка сольётся с уличным тротуаром, где народу – не протолкнуться. Шаги сами собой укоротились. Пума завертела головой по сторонам.

– Стой! – вдруг скомандовала, крепко хватая его за плечи и разворачивая спиной к улице, сама встала близко-близко, чуть даже коснувшись грудью, и осторожно выглянула из-за его лица одним глазом, наблюдая за кем-то. – Не шевелись!

– Что случилось?

– Тихо ты! Муж. На нас смотрит. Прошу же не шевелиться! Смирно стоять можешь? С какой стати здесь оказался? На работу ко мне, что ли, решил зайти без спроса?

Они почти одного роста, его глаза на уровне её бровей. Когда прячется за ним полностью, он видит огромные, расширенные от страха бездонные чёрные зрачки.

– Не горбись, Магницкий. Что, боишься – по башке прилетит? Не бойся, он пока далеко.

– Тогда идём?

– Нет, если меня признает, знаешь, какой вой дома поднимет? С кем стояла? Отчего? Почему? А пока ещё не разобрал, вдруг почудилось? Грудь шире надуй. Плечи в состоянии развернуть?

– Плечи не умею. Уши растопырить?

– Всё, идёт сюда, – она вдруг совсем придвинулась, возложила локти на плечи. – Обними, будто целуемся. Муж знает, что я целоваться не люблю, тем более на улице, решит, что померещилось. Он очень ревнивый, но воспитанный человек: ни за что не подойдёт к целующейся паре. Если, конечно, сразу не разглядел. Если узнал, обязательно прибежит, тогда его ничем не остановишь.

Руки Магницкого осторожно возлегли на тонкую, изогнутую талию.

– Так это…

Целоваться Пума отказывалась, рта не разжимала, но ресницами щекоталась лихо. В предчувствии удара сзади по голове Виктора чуть не разобрал нервный смех.

– Хватит обниматься, ушёл!

Магницкий оглянулся. Прохожие по-прежнему снуют одновременно в двух направлениях, некоторые смотрят на них понимающе.

– А скажи, будь добра, муж был? Не выдумала?

– Муж был и есть, никуда не делся.

– Сейчас был?

– Сейчас не было, и что с того? Испугался напрасно? Обиделся, миленький? Обнять тебя очень захотелось, только и всего. Знаешь, чем зря шляться-рисковать по улицам, давай лучше я к тебе приду в воскресенье в гости. Или в субботу. Часиков в пять?

– Согласен.

– Жди меня в семнадцать ноль-ноль. В субботу или воскресенье. Я пока не могу сказать точно. Будешь ждать, миленький?

– Само собой, конечно. В субботу или воскресенье.

– Ты один живёшь в комнате?

– С товарищем. Но у него есть великолепное качество: по выходным он ходит навещать детей к своей прежней семье, потому как человек разведённый, пожилой, на четвёртом десятке. Нет, у него даже два превосходных качества имеются; первое я назвал, а второе, – представь себе, – Гена даёт деньги в долг, а потом ждёт молча, не напоминая, когда отдашь. Сейчас только вспомнил, что уже третью неделю должен ему двадцать пять рублей. Святой человек, правда? Почти папа римский, только без этой… без тюбетейки. Надо будет вернуть должок, потому что если наш святой Геннадий раздухарится, никому мало не покажется.

– Но это ничего, если я приду? Сосед не обидится?

– Ничего. Я буду очень ждать. Сяду в половине пятого на стул, закрою глаза и как размечтаюсь!