Читать книгу Укротитель баранов - Сергей Рядченко - Страница 16

– Как быть, Александр Сергеич?

Но примчался Дар Событий, и поэт ответить мне не успел; только пыхнул глиняной трубкой с длинным, в метр, чубуком.

– Того, кто в море, – сказал Событий, – нету в списках ни живых, ни мертвых.

– Открыл Америку.

– Надоть же, Ваня, не просто выйти на простор, так сказать, волны, что манит. Надоть еще, Ваня, и назад воротиться туда, где ждут.

– Не ждут.

– Что за наивность!

– Вся моя!

– А ты б, это, – сказал Событий, – циник неофитный, уразумел бы, под моё честное домовое, что кто-нибудь да ждёт. Мир большой. Не те, так эти. Не близкие, так чужие. Не друзья, так недруги. И не сумлевайся.

– Вот ты добрый! Как крокодил.

– Жалости нет, правда. А кого тут жалеть в галактике?

Я осмотрелся, но кроме Саньки под руку никто не попал.

– Вот-вот, – сказал Дар. – Один уже точно ждать будет, правильно? Потом, это, я, между прочим, тоже, скажу, скорбью проникнусь не по-казенному, коли пучина тебя поглотит, не воротит. Опять же Олег Иваныч. Уже три пиши. Да еще девы-мироносицы, Логос Планетарный, дети нерожденные. Где ж тут крокодильство? Разом все возликуем, когда покоришь океаны и ступишь заново, как говорится, на родные постылые берега. А?

– А верно, Иван, – сказал Баранов, входя на кухню, как в клетку к себе, в смысле, к Ираклию. – Разучил уже молитвы царю Нептуну?

– Посейдону. Не люблю римлян. А ты правда мысли читаешь?

– А, – мотнул головой. – Я ж цирковой.

Баранов уселся напротив, разглядел кухню и меня с нею заодно и пустил вдруг из-под усищ в и без того уж загустевшее пространство так нами толком и необжитой дедовой квартиры еще один звук, более всего походивший на подлет мины к объекту её интереса; и атмосфера прочистилась; и из неё соткалась к нам сюда, возникла рядом тут, балаганная, одна из; все они пока для меня были неразличимы, будто стайка раскосых близняшек далеко-высоко в Гималаях, где не был, или на Памире, где был, и где кто тут кто, спросить негде, да и как по-китайски? а эту разглядел наконец, некрасивую и заманчивую, с грацией пантеры и бутылкой «Камю» в смуглых руках. Она без улыбки наполнила один за другим стаканы, улыбнулась нам без улыбки и была такова.

– Цирк?

Баранов не ответил. Он поставил перед нами два стакана до краев.

Дар Событий, тёртый калач, счел за благо ретироваться. Просто не стало его на кухне и всё тут.

Из гостиной – то контральто, то сопрано, то с хрипотцей, то на взвизге – прилетал к нам Лидочкин голосок, и от него волнами в пять-семь баллов, до восьми, вздымался и прикатывал сюда хохот. Хозяйка дома развлекала маститых клоунов.

– Ага, – сказал Баранов. – Сильна Лидок, не соврал. Кто кого, да?

Я промолчал.

– Вторая, говоришь?

– Третья. Сын второй, Санька. А первому от второй одиннадцать. Как и твоему.

– То Андрюхе, младшему, – сказал Баранов. – Старшему пятнадцать.

– А мой – Олежка.

Оба мы помнили, что ребятки эти, Олег с Андреем, явились на свет в унисон в январе как раз, когда мы претерпевали в чужой горной местности, и проведать про их рождение выпало нам уже под самый конец високосного февраля, и не нашлось ничего, чтоб воздать по случаю, кроме трофейного, пущенного по кругу табачка с примесью. Оба помнили. Вспомнили.

– Борщ сам варил? Ну, тогда молодец.

Я ждал теперь откровений.

– Ну, Ярик, не дразни.

– Ну, был я, – снизошел могучий муж сей, – был, не морочься, Ваня, был цирковым я с детства.

– Ну, слава Богу.

– А ты мучился, что я с нуля наворотил уже после нас?

Я кивнул.

Баранов схватил меня за плечи и встряхнул, и, если бы у меня были вставные зубы, они б разлетелись на фиг все по углам под плинтусы к тараканам. Баранов зарычал, что, чёрт полосатый, любит меня, полосатого чёрта, как брата, как сына, как маму с папой, и как это так, чёрт забирай, что мы столько вот вдруг, дураки, черти полосатые, не виделись и не виделись.

– Так а как же тебя, циркового, к нам туда в Каракумы?

– А как мы все там? Ты вспомни. Ты вот откуда взялся там? Из Анголы?

– Из Эфиопии.

– Ну вот.

– Вот в Эфиопию, да, из Анголы.

– А в Анголу из Буркина-Фасо? Из Сьерра-Леоне? Или с Берега Слоновой Кости?

– Зачем? Просто из Египта.

– Ну, не матрёшка ты?

– Нет, Ярик. Не видишь? Я Ванька-встанька.

– А я тоже тогда, брат, взял мосты пожег. Я военным стал. Допускаешь?

– А куда деваться?

– Допусти, значит. Перебил горшки со всей, брат, своей фамилией. Вру, не со всей. Короче, с родителем не сошлись. А точнее, сошлись, как на Чудском озере. На принцип, Ваня. Без компромиссов.

– Прежде что-то другое нам завирал.

– Не на Чудском? Не помнишь, где? Вот загвоздка. Будем правдой крыть.

– Или заново отлей артиллерию. По-демидовски. Ты ж с Алтая. Почему, кстати, цирк Свердловский?

– Так тебе про Свердловск или про Каракумы?

– Мне про всё и без остановки.

– Не стану, Иван, отливать тебе ни фузейки ни пушечки. Свердловск давай пока по боку. Потом, если хватит нас. Под полтинник вот. О душе пора.

Он всмотрелся в стаканы, поднял свой и с пониманием, в несколько протяжных глотков, отпил из него половину.

– Чтоб легче баялось.

И поведал.