Читать книгу Сегодня я рисую треугольник - Софья Мироедова - Страница 6

Здание Академии было образцом «историзма», как это было принято называть у архитекторов. Оно покоилось в пешеходном переулке в паре кварталов от моего дома. Думая об этом, я лишний раз подчеркнуто радовалась расположению своей квартиры-мастерской. Рядом с входом были фонарные скульптуры с ангелочками, изображавшими разные виды искусств. Каждый раз, проходя мимо них, я вспоминала одну невыносимо романтичную историю из прошлого.

Однажды ночь напролет я гуляла с мужчиной, в которого я была влюблена. На мне было лёгкое платье, а у него в руке – бутылка шампанского. Наутро мы забрели в переулок, где стояла Академия. Мы были счастливы, целовались, а на нас со всех сторон смотрели изувеченные подобия людей, застывшие в бронзе скульптурами выпускников монументального отделения. Он посадил меня на скамейку, приложил палец к губам и исчез в лесу из монументов. Я просидела там минут десять, скрестив ноги и разглядывая статую нищего, оказавшуюся напротив меня. Когда я готова была отдать этому бедолаге все свое имущество, вернулся мой «визави», взяв меня за руку и подхватив мою сумку. Спустя пару часов, уже дома, я нашла там бронзовую палитру – деталь, украденную у ангелочков с фонарных столбов Академии. Теперь, каждый раз, проходя мимо здания «в стиле историзма с элементами эклектики» я заговорщически улыбаюсь и вспоминаю страстные поцелуи моего хулиганского любовника.

Так и сегодня, я кралась мимо фонарей, будто они могли разоблачить меня в любой момент. Преодолев все воображаемые препятствия, я зашла в холл. Огромная лестница сразу надавила на отсутствие у меня должного архитектурного образования, зато напомнила о студенческих годах, когда мы по-дружески заглядывали к студентам Академии выпить по бокальчику и уговорить их пропустить пару лекций об истории искусства. На этот раз я была здесь совсем в ином качестве – в качестве преподавателя тех самых лекций. Это давило на меня больше, чем помпа мраморной двухъярусной галереи, открывающейся взору, после подъема по лестнице. Всю дорогу с мыслью о глупо подобранной теме первой лекции я чувствовала на себе взгляды классических скульптур, провожающие мою темную фигуру надменно и без всякого энтузиазма.

Зато публика оказалась на редкость приветливой: студенты в их небольшом количестве полулежали на столах без намека на желание что-либо записывать. Я сняла пальто, аккуратно сложив его, повесила на спинку стула. Положила на кафедру планшет и посмотрела на нескольких человек, со скукой изучавших пустую доску позади меня.

– Да, я знаю, пара лекций по искусству вечером в пятницу невыносимо серьезное испытание. Так что вы, здесь собравшиеся, либо одиноки, либо трезвенники, либо уже настолько пьяны, что не имеет значения, где находиться. Лично я выпила бы стаканчик-другой. Но, что поделать, А.Ю. велела не употреблять на ваших классах, – аудитория продолжала созерцать пустоту. Только пара парней бодро встретили мой комментарий об алкоголе.

– Я не буду вам пересказывать историю искусства 20 века. Не буду мучить именами пьяниц, творящих сегодня. Я хочу, чтобы вы мне сказали – есть ли вообще сейчас искусство? – обратилась я к немой публике.

Последовало несколько секунд молчания. Потом пухлого вида юноша поднял руку.

– Как это странно, – пожала плечами я, – мы не в школе, вы можете кричать, перебивать друг друга, выходить из аудитории, творить что угодно, вы – выпускники, вы даже пить уже можете легально. Попрошу только одного – никогда не перебивать меня. И зачет вам обеспечен. Да, юноша, с видом скучающего Обломова, вам слово, – обратилась я к студенту-энтузиасту.

– Искусство мертво, – заявил он с таким безразличием, будто читал меню в столовой.

– Если Ницше сказал, что Бог мертв, это не значит, что искусство тоже, – ответила я. – Да и потом, никто еще доподлинно не знает, насколько верно первое утверждение. Даже Хокинг сомневается. О’кей, допустим, вы так действительно считаете, но почему? Как ваше имя?

– Р., – ответил «Обломов», – я так считаю, потому что нас не учат ничему новому, мы копируем классиков, пересказываем прошлое, но ничего не синтезируем.

– Хм, слово «синтезируем» подсказывает мне, что вы вольнодумец, дорогой Р.! Так давайте для начала разберемся, что же такое искусство?

Аудитория немного оживилась. Пара девиц на первой парте подняли на меня свои затуманенные очи.

– Ну же, прошу вас, кто-нибудь. Что же такое искусство? Н-нет, гугл и википедия нам сейчас не нужны. Мне интересно лично ваше мнение!

– Искусство – это самовыражение! – сказала девица с первой парты, не переставая жевать жвачку.

– Браво! – ответила я, – кто-нибудь еще?

– Искусство – это призрак прошлого! – ответил бледный парень с последних рядов.

– Поклонники Бодлера здесь тоже есть, это приятно. Еще?

– Искусство – это хрень, которую творят душевнобольные!

– «Хрень» и «душевнобольные» в одном предложении? Интригует. Есть еще мнения?

– А вы как думаете? – чуть подавшись вперед, спросил «Обломов».

– Что я думаю, никому не важно. Важно то, что есть искусство для общества. Иначе говорить о нем дальше не имело бы никакого смысла.

– Википедия говорит «Искусство – образное осмысление действительности»! – поднявшись, прочитал, глядя в свой телефон, щербатый парень.

– Допустим, Википедии видней. Но что это значит?

– Ну, типа, если мы мыслим образно – то мы творим.

– То есть, вы хотите сказать, что искусство – это то, что отличает нас от животных?

– Ну, типа того…

– Пожалуй, в какой-то мере вы правы, – улыбнулась я парню. – Действительно, никто из животных кроме человека не способен на акт искусства. Да и, пожалуй, банально не испытывает такой потребности. Я бы сказала, что искусство – это один из способов познания жизни. Наряду с наукой, религией и другими занимательными областями самореализации, – подмигнула я девице с жвачкой. – Но как быть с определением этого явления в современном обществе? Как вы считаете, действуют ли сегодня те же правила определения «искусства», какими они были сто, двести, триста лет назад?

– Нет, – ответил «Обломов».

– А по каким критериям бы вы определили, относится тот или иной акт или объект к искусству?

– Понюхал бы его, – ответил парень, рассуждающий о «хрени» и «душевнобольных».

– И каким был бы правильный «запах» искусства? – спросила я.

– Оно бы пахало дерьмом! – ответил громко юноша, чуть подавшись вперед.

– То есть вы считаете, что искусство непременно должно плохо пахнуть?

– Нет, я считаю, что искусство – это что-то настоящее. А все настоящее пахнет плохо. Все настоящее смердит! – продолжил мятежник.

– По-вашему, и «Данная» Тициана и «Герника» Пикассо смердят?

– По-моему, изначально смердела девица, с которой Тициан писал свой шедевр, и уж точно ужасно пахла война, которой посвятил свою работу Пикассо.

– Вы считаете искусством объект исследований, но не субъект, получившийся в итоге? – спросила я собеседника.

– Ну… – замялся он. – Да! Запах – это искусство, а холст – это пересказ.

– Да фиг там! – внезапно оживился «Обломов». – С чего бы это? Ты что, хочешь сказать, что мы все тут произведения искусства?

– А почему нет? Сейчас каждый – произведение, и каждый – художник!

– А раньше? – спросила я.

– Что, раньше? – уточнил мятежник.

– Раньше тоже все были художниками и произведениями?

– Ну, а почему нет? Просто тогда до этого еще никто не додумался!

– А я думаю, что искусство – это продукт осмысления, а не сам объект. Думаю, искусство ближе к ремеслу, чем к природному явлению! – продолжал спор «Обломов».

– Есть мнение, – вставила я, – что искусством тот или иной объект или действие становятся тогда, когда к «искусству» их причисляет общество.

– Я не согласен, – сказал «Бодлер», он все время следил за диалогом, переводя взгляд с участника на участника.

– А как думаете вы? – обратилась я к бледному юноше.

– Думаю, искусство может быть сокровенным. Личным для каждого. То, что я считаю искусством – для меня искусство. А все остальное – хлам.

– То есть, вы считаете, что понятие «искусства» может существовать отдельно от общества?

– Думаю, да.

– Зависит от общества! – заявил мятежник.

Так продолжилась наша дискуссия на предмет того, что же такое искусство. Мы обсудили, как оно менялось через века, что назначение его также было отличным на различных этапах развития человечества. Моей идеей было не просто читать лекцию, а заставить уже готовых профессионалов задуматься над тем, чем является предмет, которому они собрались посвятить жизнь. У меня в голове уже была тема следующей лекции – «Искусство vs Ремесло», но я старалась её не затрагивать. Всему свое время. Я никогда не задумывалась, что какие-то пять-семь лет так сильно влияли на человека: эти ребята были младше меня меньше, чем на десять лет, но они редко задумывались собственно над тем, что составляло будни любого творца.

Где-то на середине лекции я получила сообщение от М. Мы должны были встретиться только завтра, но он писал «Я помню, что у вас сегодня лекция в Академии, мы могли бы пройтись после нее, у меня есть несколько идей по поводу открытия?». Что и говорить, весь остаток занятия я думала только о мутно-голубых глазах и черном худощавом силуэте. Я ответила, что буду свободна через тридцать минут, он написал, что встретит меня на выходе из академии.