Читать книгу Эрато - Софья Соле - Страница 18

При всём могуществе жизнь Богов нельзя назвать вольной. Им приходится тяжело трудиться веками, исполняя свой долг. Есть правила.

Богов объединяют четыре нерушимые клятвы, которые давал каждый из них прежде, чем получить свои дары – власть и бессмертие.

Боги клялись посвятить жизнь служению роду человеческому.

Боги клялись сохранить своё существование в тайне. Вот почему никто из них не мог стать известным среди людей. Их лица никогда не появятся в газетах, на билбордах, по ТВ.

Боги клялись беспрекословно исполнять приказы своих повелителей и никогда не действовать против них.

Боги клялись никогда не вступать в близкие отношения со Смертными, если это не часть их работы.

Несоблюдение этих законов могло повлечь за собой расформирование.

Муза любовных песен Эрато была одной из девяти муз Аполлона.

Скучала ли она по жизни Смертного? Нет. Чем жизнь Смертного лучше? Музе казалось, что Смертные практически лишены возможности желать жить для других. Для себя бы успеть пожить. Жаждущий вряд ли будет делить свой стакан воды на всех людей планеты. И делить-то нечего. Эрато их не винила. У Богов больше возможностей быть великодушными.

Но на деле Богов мало что отличало от людей. Только условия. Свою работу они выполняли без заклинаний или мистических способностей. Особые таланты – вот что должно было сделать их ценными для человечества.

Для таких Богов, как Муза, эта система была полна белых пятен. У неё было много вопросов относительно мироустройства. Она хотела знать, как так получилось, что Боги выглядели такими бесполезными. Но хотя Эрато и понимала, что сейчас она не в лучшем месте, тем не менее, верила, что оказалась здесь не зря.

Эта мысль служила канвой для её дней, которые складывались на этой канве в причудливые узоры.

Эрато работала в России. Её Парнасом был Дом Поэтов, единственный в мире. Она подчинялась Аполлону и мелкому въедливому человечку, Борису Христиановичу, неусыпно бдящему за достатком и исправным выполнением Музой её заданий. В остальном же она сама творила ежедневное служение человеческому роду.

Автомобиль остановился, и мысли Музы оборвались. Она вышла на прохладный и влажный от близости реки воздух. Чтобы её спектакль состоялся, надо было пройти почти квартал.

Прогулочным шагом она вырулила к набережной и, не потратив ни секунды на выбор направления, продолжила свой неспешный ход вдоль реки.

– Лариса Алексеевна! – вырвалось у прохожего, единственного в это утро на набережной. – Как же Вы тут оказались, да ещё и минута в минуту со мной? – продолжал удивляться прохожий, поравнявшись с женщиной.

– Ничто человеческое мне не чуждо, – улыбнулась она. – Решила пройтись.

– Нет, определённо, это не случайность. Вот так вдруг встретить Вас – это очень хороший знак. Это не может быть случайностью, – мужчина развёл руки в стороны.

– О, Женя, я уверена, что это не случайность, – подтвердила Муза. – Сегодня в Доме Поэтов будет концерт. Будем слушать поэтов, музыкантов и певцов. Приходи.

– Ещё как приду! Ничто человеческое и мне не чуждо, – он похохотал и, помахав рукой, пошёл от набережной.

Муза немного постояла, наблюдая, как солнце беспрепятственно поднимается, набирая ход. Мужчина скрылся, и она, не теряя ни секунды, вернулась к машине.

Проехав через весь город, водитель притормозил у редакции. Муза прошагала знакомым маршрутом в кабинет главреда.

– Вот так сюрприз, – засуетился он. – Чай? Кофе? Присаживайтесь, Лариса Алексеевна, – он уставил недоверчивый взгляд на гостью.

– Я тут последнее Борино прочитала, – сказала она спокойно, усаживаясь в кресло напротив редактора, словно несколько минут назад не её машина мчала на пределе доступной скорости.

– Что, хорошо? – мужчина вопросительно изогнул бровь, обратившись во внимание весь до кончика ручки в его пальцах.

Женщина молча кивнула. Редактор знал, что это высшая похвала, когда Муза не доверяет свою оценку словам, настолько она высока.

– Что же делать? Неужели печатать? – растерянно спросил он.

Женщина пожала плечами.

– Не могу я, Лариса Алексеевна! – словно чиркнув спичкой, вспыхнул он. – С Борисом работать становится слишком дорого. Альдебаран купить дешевле, чем его сборник напечатать. Он требует лучшей бумаги, обложки, печати. А я не могу работать себе в убыток. Он делает ставку на свою известность, но ведь у любой известности кредит имеет границы.

– Я бы на твоём месте всё-таки заплатила подороже. Отнесись к этому как к инвестиции, – она многозначительно помолчала. – Эта книга не похожа на прошлые. Это новый уровень, уже не Альдебаран, – усмехнулась она. – Упустишь – потом локти кусать будешь. Для Бори это трудный момент. Если ты будешь с ним, он из благодарности верой-правдой служить будет, твоему издательству уже не изменит.

Редактор задумался.

– Он не разрешит нам его напечатать, – признался мужчина. – Он не Альдебаран, он баран. Упрямое животное. Наговорил мне на той неделе столько, что теперь и сам не покажется.

– Боря сожалеет, я уверена.

Редактор беспомощно покачал головой.

– Тогда вот что, – сказала Муза, – приходите сегодня поэтов послушать. И он там будет. Всё легко уладить, пока он ещё в раскаянии. Кстати, – женщина поднялась, но на минуту задержалась у двери, – Женя Кац с ним будет. Ты же хотел познакомиться с Кацем? – на её губах замелькала улыбка. – Будет повод встретиться с обоими.

Она ушла, оставив собеседника в глубоких раздумьях.

– Ну что, Василий, теперь самое приятное, – сказала Эрато, в неудовольствии прикусывая губу.

– Будет сделано! – весело ответствовал Василий, подмигнув своей хозяйке в зеркальце, и вскоре дверь распахнулась у входа в Олимп.