Читать книгу Тень мачехи. Том 1 - Светлана Гимт - Страница 16

Противень с нежной белковой массой скользнул в духовку, и Анюта закрыла дверцу. Глянув через мутноватое стекло – за ним, в жёлтом жаре, безе уже схватывалось корочкой – скрестила пальцы на удачу: получись, получись, «Павлова»! Тёмный локон выскользнул из-под мягко окольцовывающей волосы резинки, упал на щеку. Анюта машинально вскинула руку, чтобы заправить его за ухо, и случайно задела локтем длинную ручку ковшика, стоящего на плите. Глухо звякнув, тот перевернулся, и длинный белый язык – кипящее молоко и масло – выплеснулся на её колени.

По тёмной ткани домашних брючек расползлось смертельно опасное пятно. Глаза Анюты расширились от ужаса; прерывисто дыша, она схватила тряпку и попыталась согнать его с бёдер. Но они ничего не чувствовали – ни боли от жгучей, как жидкий огонь, молочно-масляной лавы, ни лихорадочно счищавших её рук. Развернув инвалидное кресло, Анюта погнала его в ванную: по счастью, та ждала рядом с кухней, всегда держа дверь распахнутой. Уцепившись за поручни, подтянула свое тело, переместила его на сиденье джакузи и включила холодную воду, не снимая одежды. Вода полилась на ноги, и бело-жёлтые хлопья соскользнули с колен, завертелись у ступней в нервном танце, пропитывая воздух ванилью. Но Анюта всё водила и водила душем над коленями, хотя знала: бесполезно, ожоги будут серьезными, будто и без них ей было мало…

По телу побежал холод – кровь поднималась от замороженных ледяным душем ног. Не хватало еще простыть! Анюта выключила воду, стянула с себя одежду и бросила мокрый ком в корзину для белья. Красные пятна на бёдрах вспухли – наверняка будут волдыри, нужно смазать «Бепантеном». Её массажист часто пользовался этой мазью, чтобы поддерживать кожу Анюты в норме, хотя она и не видела в этом особой необходимости – ведь для инвалида-колясочника двигалась очень много. Тем не менее, слава богам, «Бепантен» в доме был. Но до него ещё предстояло добраться.

В открытую дверь ванной вползал сквозняк, щекотал её спину. Анюта накинула на плечи мягкое махровое полотенце, и, крепко взявшись за поручни, рывком перебросила обнажённое тело в кресло. Выехала в широкий коридор и направилась к лифту: нужно подняться на второй этаж, в гигиеническую комнату, где – вот же ирония судьбы! – у прежних хозяев дома была тренажерная.

Сережа перестроил этот дом специально под её нужды: расширил дверные проемы, снёс перегородки, поставил пандусы, переоборудовал санузлы, заказал специальную мебель на кухню – хотя был против того, чтобы Анюта готовила. Установил лифт, с помощью которого она могла подниматься на второй этаж. «Да, если бы не муж, моя жизнь была бы гораздо труднее. Хотя кто его знает, оказалась бы я в коляске, если бы не поехала с ним тогда?..» – подумала она и тут же одёрнула себя: нельзя, нельзя допускать такие мысли! Они – пройденный этап. И Серёжа не виноват в её беде, уж это Анюта знала точно.

…В ту зиму 1999 года он впервые опробовал горные лыжи – поехал с компанией партнеров по бизнесу в Словению, на Роглу, и там заболел этим спортом, хватив адреналина от крутизны и стремительности снежных трасс. Вернувшись, взахлёб рассказывал жене об этой леденящей, управляемой скорости, был пьян ей, и становился будто сильней и моложе, когда снова и снова говорил о горах. Конечно же, он хотел съездить туда ещё, и, конечно же, Анюта согласилась отправиться с ним. Но поехать в Словению не получилось – Сергей выстраивал новый бизнес с уральскими партнерами, и они пригласили его на гору недалеко от Челябинска.

В то время в России этот вид элитного отдыха был в моде. Но владельцы российских горнолыжных баз обустраивали свои орлиные гнёзда, заботясь в первую очередь о комфорте в кемпингах и наполненности баров – тогда как безопасность трасс была отдана на попечение судьбе. Волегов, будучи новичком среди горнолыжников, об этом даже не задумывался.

Они приехали на базу утром, и сразу отправились на гору. Сергей учил Анюту в «лягушатнике»: на небольшом склоне, где и трамплинов-то не было, просто ровный, довольно пологий спуск с двухсот метров. Успешно скатившись с него раз двадцать, она подумала, что хорошо бы взять другую высоту. Но время подошло к полудню, их компания отправилась обедать. Быстро насытившись овощным салатом и кусочком индейки, приготовленной на пару – балетная диета была жёсткой – Анюта заскучала от малопонятных ей разговоров о новых стройматериалах, достоинства которых расхваливали будущие партнеры Сергея. Ей не терпелось опять оказаться на склоне. И не потому, что так уж понравилось кататься – в глубине души она понимала, что никогда не полюбит горы. Но туда звал азарт. Дурацкий азарт жены, стремящейся быть идеальной.

Тогда она ещё боялась, что разница интересов сломает их брак, и думала, что быть рядом, разделяя его увлечения – обязанность хорошей жены. Не понимала, что два человека, как два государства, могут существовать рядом, не сливаясь в одно, а обогащая друг друга своей разницей. И Анюта отправилась на гору, чтобы потренироваться, пока Сергей не видит, а потом предстать перед ним во всей красоте новоприобретённого мастерства.

Подъёмник в считаные минуты вознес её на вершину трассы, по которой утром катался Сергей со своими приятелями. Анюта сошла с сиденья, глянула вниз, в падающую белую крутизну – и почувствовала, как мурашки ползут по телу. Но многолетняя привычка обуздывать страх – без неё балетным не выжить – помогла ей решиться. Глубоко вдохнув, она согнула колени и оттолкнулась. Лыжи заскользили, набирая скорость – всё стремительнее и стремительнее, вперёд, вперёд… Наклоняя корпус и колени, она легко вошла в первый поворот, понеслась к другому, вывернула на прямую и приготовилась к прыжку с трамплина. Лыжи скользнули вверх, и пустота, распахнувшая пасть под ногами, пронзила ее ужасом. А накатанный снег уже летел ей навстречу, и казался слишком плотным, слишком скользким для удачного приземления. Она невольно отпрянула и ее дёрнуло вбок, поволокло в сторону от трассы, неся с бешеной скоростью на обочину, к деревьям,  прямо на окаменевший от мороза толстый сосновый ствол. И впечатало в него – плечом, спиной, затылком… Анюта услышала, как хрустнули кости, как содрогнулась от удара едва не выскочившая душа. И полетела внутрь самой себя, теряя сознание…

Сергей судился потом с этой базой, бросался на неё, рвал, разъярённый от злости и отчаяния, и всё-таки сломал ей хребет, перегрыз горло. Владельца посадили, очень быстро и очень надолго, присудив огромную компенсацию, что вынудило его продать базу. Сергей позаботился о том, чтобы её новый хозяин первым делом поставил сетки на обочинах трассы. Но Анюта… Она так и лежала в гипсовых оковах, стойко переносила операцию за операцией, улыбалась, когда муж был рядом, и плакала, когда оставалась одна ночами – зная, что в это же время и он не спит, потому что мечется в бессилии, безмолвно воя от горя…

Сейчас эти воспоминания уже не вызывали той боли. Анюта смирилась, привыкла к этой коляске – ведь человек привыкает ко всему, даже к плену.

Ёжась от прохлады, она заехала в лифт и поднялась на этаж выше. Подрулила к кушетке, на которой ей каждый день делали массаж. На тумбочке лежал полупустой тюбик мази. Потянувшись, она ухватила его за помятый хвост, но тот выскользнул и, шлифанув по ламинату, заскочил под тумбочку.

Что ж такое, сегодня всё валится из рук…

Анюта сжала губы, взяла с тумбочки закрытую картонную упаковку – благо, у её массажиста была хомячья натура, он всегда закупался про запас. Вытащила полный тюбик и щедро размазала жирную субстанцию по обваренным бёдрам – мелкие пузырьки на ожогах уже наливались желтизной. Накинула короткий красный халатик, который обычно использовала после массажа. Покрытые мазью ноги он не скрывал, да и не надо было, наверное, закутывать их сейчас. Она вздохнула: жаль, теперь от Серёжи ничего не скроешь, ведь он обещал приехать сегодня. Правда, задерживается где-то…

Она вдруг поняла, что именно отсутствие мужа почему-то не даёт ей покоя с самого утра. Как будто происходит что-то важное, переворачивающее его жизнь – а она не в курсе. Это предчувствие было столь острым и столь тревожащим, что наделало в распорядке её дня множество мелких болезненных дыр. Общаясь с людьми, занимаясь работой и своим здоровьем, хлопоча по дому, она без конца возвращалась мыслями к Сергею, и удивлялась им, отгоняла их, потому что чувствовала: ничего плохого не произошло. Так что тогда? Что-то хорошее? Нет, скорее странное, новое для них. Но что?.. Из-за этого предчувствия всё валилось из рук, и день оказался скомканным, будто состоящим из отдельных отрезков пряжи, которые не получилось связать в одно красивое и прочное.

Выехав из гигиенической комнаты, она глянула на табло электронных часов, висевших в коридоре. Двадцать минут двенадцатого. Значит, за безе в духовке можно не волноваться. Вот, кстати, очередная странность – торт, названый в честь балерины Павловой, она готовила исключительно по праздникам, так почему же сегодня ей взбрело в голову соорудить эту башню из безе, крема и свежих ягод, которые в январе имели не слишком-то натуральный вкус? Может, и здесь она невольно следовала предчувствию, и в жизни Сергея всё-таки случилось что-то хорошее, но он не сообщает ей, приберегая сюрприз?.. Что ж, в таком случае беспокоиться не о чем.

Она спустилась на лифте и уже въезжала на кухню, когда услышала, как в замке поворачивается ключ. Волегов вошёл, неся на плечах шерстяной куртки мелкие капли дождя – как бриллиантовую мантию. Анюта остановилась, улыбаясь ему. Карие глаза мужа смягчились, глянули на неё с любовью. Но в них мелькнуло что-то ещё, какая-то странная смесь вины и страха, и Сергей моргнул, отводя взгляд – а потом поднял на неё новый, будто закрыв часть своей души. В этом взгляде по-прежнему была любовь и радость, но возникла и мгла: словно облако клубилось над ямой.

– Привет, Совёнок, – нежно сказал он. – А я думал, спишь. Так устал, голодный… Думаю, приду в тёмный дом, засяду один, в холодильнике… А тут ты. Такая радость.

Скинув ботинки, он подошел ближе – обнять, зарыться лицом в ее волосы, проложить цепочку следов-поцелуев через щёку к шее и вниз, к трогательной ямочке над ключицей. Но, глянув на ее ноги, ахнул и потащил из кармана телефон, причитая и ругаясь одновременно. Звонил в скорую, то умоляя, то крича на бестолковую дежурную, а потом грохнулся на колени рядом с Анютиным креслом и начал дуть ей на ноги – неловко и осторожно, как взрослый дует на рану ребенка, не зная, чем еще помочь. Горестно качал головой, а она гладила его по волосам и уговаривала, едва не плача.

– Так получилось… Это заживёт…

Как странно у них бывает – что-то ранит её, а вся боль достается ему. Как будто он может вынести больше.

«Скорая» приехала быстро, высокий молодой доктор осмотрел Анюту, а неразговорчивая медсестра ловко наложила на её ожоги стерильные повязки. Сергей почти всё время был рядом – лишь раз метнулся на звук кухонного таймера, чтобы выключить духовку. Потом взял жену на руки, отнёс на мягкую оттоманку, стоявшую на кухне.

– Милая, так нельзя, – попенял он. – Зачем ты отпускаешь Ольгу Юрьевну на вечер? Ведь она готова круглосуточно находиться в доме. В конце концов, мы ей за это платим.

– Серёжа, мы с тобой договаривались! – запротестовала Анюта. – Я хочу делать что-то по дому сама! Я очень благодарна тебе за домработницу, но ведь это я здесь хозяйка! И вообще, давай забудем про этот ожог, он случайность. Поешь, пожалуйста, ты же с работы.

Сергей вздохнул. Подняв с пола ковшик и бросив его в раковину, пошёл в ванную за тряпкой. Анюта смотрела, как он оттирает белесые пятна, забрызгавшие черную поверхность плиты и светло-серый кафель пола. Спросила:

– Любимый, у тебя всё хорошо?

Его спина еле заметно напряглась. Он обернулся, глянул так же ласково и так же непонятно – словно через мглу. И ответил, широко улыбнувшись:

– Мне сегодня в партию вступить предложили!

– Хм, а ты что?

– Согласился. – Сергей выпрямился, бросил в раковину грязную тряпку. Сполоснул руки и, промокнув их зелёным полотенцем, хищно спросил: – А чего там, в духовке? Это можно сожрать?

– Нет уж! – запротестовала Анюта. – Там «Павлова» твоя любимая, и остывать она будет до завтра. Так что заводи будильник на пораньше, может, и успею доделать, пока ты опять не исчезнешь.

– Совёнок, ну я же по делам, – протянул он с притворной обидой, и, скорчив смешную рожицу, стал так похож на провинившегося щенка, что Анюта расхохоталась. А Волегов взялся за разграбление холодильника. Стоял спиной, жадно шаря внутри него, выгребая какие-то банки, кастрюльки, и ворча, как большая собака.

– А что за партия? – спросила она.

– Да жульё, как обычно, – отмахнулся Сергей и засунул в рот огромную ложку мясного салата. – Но кляффенно обеффали, фто фтану депуфафом.

Жуя, он заговорил о своей встрече с Горе Горевичем. Анюта помнила колобка-пиарщика, как-то он ужинал у них в доме. Что ж, если муж решил пойти во власть, остаётся только поддержать его. В бизнесе он сумел добиться многого, в Министерстве тоже, и если чувствует, что пора расширять горизонты, значит, так тому и быть.

– Ты молодец, – сказала, улыбнувшись. – Они поэтому к тебе пришли.

– Думаешь? – он изогнул бровь.

– Ну, я не думаю, что они любят тебя так же, как я, – засмеялась Анюта. – Но всё же понимают, что ты дорогого стоишь. Чувствуют твою силу. Поэтому и набежали – вожака почуяли.

Он одобрительно хмыкнул:

– Вот умеешь ты фигуры по клеточкам расставить! Какое счастье, что моя жена не дура!

И опять словно тень на его лице мелькнула. Будто его беспокоит что-то.

– У тебя точно всё в порядке? – спросила Анюта.

Сергей пожал плечами:

– Просто устал.

После ужина он унёс её в спальню, уложил на кровать, заботливо подоткнул одеяло под ноги – нельзя, чтобы они мерзли, ведь сама Анюта этого не почувствует, а переохладиться может. Рухнул рядом, едва стащив с себя одежду. Поцеловал жену, провел рукой по её волосам, и почти мгновенно заснул.

Анюта лежала в темноте, перебирая в уме подробности дня. Поморщилась, вспомнив, что забыла отправить запрос в типографию, а ведь это нужно было сделать ещё вчера. Но накануне так сильно изменилась погода, сперва метель и минус десять, потом резко до нуля и – в дождь… Такие перемены всегда сбивали её с привычного ритма, потому что тело начинало ныть. Вот и вчера почти весь день ей пришлось провести в постели, и глотать обезболивающие. А скоро нужно сдавать в печать альбом, да и разработка хореографической постановки для её балетной труппы не желает ждать. Нужно продумать вариант с офисной интерпретацией «Болеро» Равеля. Она представила, как это будет выглядеть на сцене. Два ряда столов – как парты в школе. Артисты-колясочники синхронно раскрывают бумажные папки, опускают на бумагу печати, шлепают дыроколами, перекладывают папки на другую сторону столов и берут в руки новые. Так и кочует бумага – от одного края стола на другой, потом на соседние столы, в бесконечном бюрократическом круговороте. И к музыке Равеля, дополняя звук ударных, примешиваются звонкие шлепки печатей, клацанье дыроколов, буханье объемистых папок, летящих на деревянные поверхности столов. Сцена красная, ноги артистов в черном – белые только столы, бумаги, лица, тела и руки. Как у Плисецкой в ее «Болеро». Интересно, что сказала бы Мэри Верди¹², увидев такое?

Пример Мэри вдохновлял Анюту с тех пор, как она решила забыть о своей инвалидности и вести полноценную жизнь. Да, она в коляске, и что? Голова-то на месте. И сила воли – дай Бог каждому, среди балетных иных людей нет. Поэтому она отказалась пребывать в домашнем заточении. И стала не только выезжать на люди, но и вытаскивать других инвалидов. Создала театрально-балетную труппу «Паритет», и смогла вернуться на сцену. Скоро их коллективу десять лет, надо что-то думать… как отпраздновать…

Дыхание Анюты стало спокойнее и глубже. Она уснула. А на другом конце Земли открыла глаза крохотная девочка, способная перевернуть её жизнь.