Читать книгу Тень мачехи. Том 1 - Светлана Гимт - Страница 4

Голубой кафель на высоких стенах, столы на колёсиках, подставившие спины под кюветки и баночки с шовным материалом, синяя ширма, скрывающая гинекологическое кресло – всё холодило, внушало отвращение.

Под кожей защипало, и Татьяна Демидова невольно дёрнулась; пустая ампула, стоявшая на металлическом столике, упала на бок, покатилась, позвякивая, оставляя на своем пути мокрую очередь глянцевитых капель.

– Дует?.. – с тревогой спросила Яна, не поднимая глаз. – Не терпи, говори!

Её руки в прозрачных перчатках чуть шевельнулись, и тонкая струйка крови зазмеилась в прозрачной утробе шприца, смешиваясь с лекарством.

– Всё нормально. Ты же видишь, игла в вене, – успокоила её Татьяна. – Мне уже лучше.

Лекарство подействовало мгновенно: тревожность схлопнулась, душевная боль резко замолчала, будто в её воющую пасть вогнали просмоленный кляп. Теперь серые глаза Татьяны смотрели осоловело. И если бы не так сильно жгло кожу, она бы заснула прямо здесь, в процедурке гинекологического отделения, куда кое-как добралась после приступа. Пандора всегда высасывала силы досуха.

Телефон заверещал в кармане, как разбуженная цикада. Демидова потянулась к нему, но Яна обожгла её взглядом.

– Сидим спокойно! – скомандовала она.

– Ну, Ян, а вдруг что важное? – несмело предположила Татьяна. Её мутило, появившийся на языке химический привкус стал явственнее. Он ширился и всё больше отдавал сладковатой резиной, словно в рот засунули воздушный шарик.

– Никуда твои пациенты не убегут и не уползут, за ними мамы смотрят, – оборвала Костромина. – Сначала вваливаешься сюда, чуть живая, просишь поставить успокоительное. А чуть захорошело – сразу в бой, да, подруга?

Спорить не было смысла – в их разговорах за громкоголосой великаншей Янкой всегда оставалось последнее слово. Вот только потом Татьяна всё равно поступала так, как считала нужным, и они обе это знали.

Яна Костромина, которую ещё в школе за мужественную внешность, прямоту, горячность и обостренное чувство справедливости называли Яна-Дартаньяна, была лучшей подругой Тани. Они учились в одном классе, вместе поступили в медицинский. Сейчас Яна Леонидовна выросла из заурядной середнячки в лучшего дамского доктора их маленького подмосковного городка, а недавно стала заведующей гинекологическим отделением. Но в свободное от заведования время продолжала вести жизнь обычного дежуранта, потому что надо было кормить двоих детей и обеспечивать пожилую маму. Татьяне повезло, что именно сегодня подруга осталась на смене. О результатах УЗИ Яна знала – сама делала его. И сейчас решила, что Татьяна расстроилась из-за потери ребенка. А о Пандоре… Демидова никогда не говорила с Яной о приступах.

Она вдруг почувствовала, как сильно устала таскать в себе свою постыдную тайну. Приступы случались не раз и не два – значит, какой-то недуг всё же гнездится в её душе. Они накатывали в моменты наивысшего нервного напряжения, или после сильнейших стрессов. Как сегодня, когда нервы сдали из-за гибели ребенка… Всегда, как только Танин крест утяжеляла смерть, предательство, несправедливость, ещё и Пандора наваливалась на неё, как крушащий мир танк – будто являлась, чтобы добить. И это странное безумие за секунду искажало окружающее Таню пространство. Превращая людей в холодных пластиковых уродов, в разглаженных лицах и вылупленных глазах которых стыло жуткое, нечеловечье. И каждый раз из этого потустороннего налетал ветер и выл: «Пандо-о-о-ра-а»… Почему именно это слово? Она не знала.

…Один из приступов случился у неё на третьем курсе медицинского: мать в тот день устроила ей скандал, обвинив в краже денег. Татьяна их не брала, она вообще ни разу в жизни ничего не украла – и оттого материны слова казались во сто крат обиднее. Таня, уставшая донельзя, потому что перед этим пришлось почти двое суток провести на учёбе и подработке, пыталась оправдаться, плакала, но мать орала всё громче, бросаясь на дочь, как разъярённый ротвейлер – а потом вкатила ей такую пощёчину, что у той в глазах потемнело. А когда пелена спала, ледяной ветер выл: «Ппан-доо-ораа», и перед Татьяной прыгала и визжала, колотя её пластиковыми руками, отвратительная до дурноты кукла.

Таня так и упала – там, в коридоре. Когда пришла в себя, страшно болело плечо, нога и рука затекли: по всем признакам, в обмороке она пролежала не меньше часа. Завозилась, пытаясь подняться – и увидела мать: та сидела за кухонным столом и спокойно читала дамский журнал, сплевывая лузгу от семечек в бело-рыжую пиалу.

Деньги нашлись в тот же день, под разорвавшейся подкладкой материнской сумки.

Но после этого приступа Татьяна поняла, что Пандора, которая до этого не появлялась почти четыре года, и дальше будет загаживать её жизнь. И впервые задумалась – а не лучше ли перевестись в другой вуз?

Но медицина была детской мечтой. И Татьяна решилась поговорить с преподавателем психиатрии, Олегом Станиславовичем Вельке – чтобы раз и навсегда понять, имеет ли она моральное право стать врачом.

Пожилой психиатр с почти сорокалетним опытом предложил ей пройти некоторые обследования амбулаторно. А после сказал, просматривая результаты: «Патологий головного мозга не выявлено, да и я не могу соотнести ваши приступы с каким-либо психиатрическим заболеванием. Полагаю, они психогенной¹ природы, так что вы вправе продолжать обучение. Я вам пропишу успокоительное и советую поработать с психологом, – протянув рецепт, он посмотрел на Таню с уважением. – Похвально, что вы признались сейчас. Ещё не стали врачом, а уже чувствуете ответственность»…

Тогда Демидова послушно пропила курс лекарств, обратилась к психологу. И с тех пор приступов не было. Она думала, что Пандора исчезла. И, уверенная в том, что не представляет угрозы для других, закончила интернатуру в педиатрии, спокойно работала здесь до сего дня. А теперь приступ повторился. И как с этим жить? Как работать с людьми, если не владеешь собой?!

«Может быть, Вельке всё-таки ошибся, и Пандора – психическая болезнь? – мучительно думала Татьяна. – И она прогрессирует. Ведь сегодня я набросилась на сотрудницу, хотя раньше во время приступов стояла истуканом, даже кричать не могла. А что будет завтра?.. Я же работаю с детьми! Нет, нужно окончательно разобраться. И даже если придётся уйти из любимой профессии, я сделаю это, – твёрдо решила она. – Иначе не врач я, а так… эгоистка. Из тех, что я сама не уважаю».

За окном процедурки подвывала январская метель, и было темно. Демидова глянула на запястье – там, в белом круге циферблата, прямой линией замерли стрелки. Без одной минуты шесть, два часа до вечерней смены… И нужно как-то продержаться. Ведь неизвестно, когда снова сдадут нервы, на время взнузданные диазепамом.

«Позвоню Витьке Купченко, пусть сменит меня как можно быстрее», – решила она.

Бывший однокурсник Тани и Яны, Витька в студенческие времена влюблялся в них попеременно. Они до сих пор вспоминали его ухаживания, и беззлобно смеялись, причем Купчено – громче всех. Суетливый обаятельный толстячок – низенький, смуглый и кареглазый – он напоминал Лосяша из «Смешариков». Витька был прирожденным педиатром, и ещё учась в институте, прослыл грозой окрестных декретниц. Завидев мамашу с коляской, Купченко непременно направлялся за ней, ревниво наблюдая, не слишком ли сильно она укачивает дитя, не облизывает ли соску перед тем, как сунуть бутылочку ребенку. И, чуть что, делал замечания. Многие мамаши из тех, что он встречал на улицах, не понимали своего счастья и бежали от бесконечных Витькиных наставлений, роняя памперсы и погремушки. Но он всё время находил новых жертв и дважды попадал в милицию за стремление нравоучать. Теперь он тоже работал в педиатрии, и они с Татьяной всегда выручали друг друга, если нужно было подмениться или сдать смену пораньше. Сегодня Витька и его невеста, медсестра Тамарочка, должны были выйти на ночное дежурство. Так что Купченко наверняка бодр, трезв и ничем не занят. И сможет сменить её, пока Яна…

Душевная боль снова зашевелилась внутри, растопырила острые колени – они впились под ребра, мимоходом ткнув сердце. Татьяна часто задышала, пытаясь сдержать слёзы. Что она только не делала, чтобы сохранить эту беременность! Всё тщетно. Уже в пятый раз. И теперь остаётся только одно – избавиться от плода.

– Янка, когда ты сможешь взять меня на операцию?

Подруга хлестнула чёрными глазищами из-под вороной, кукольно-ровной, до бровей, челки. Вытащила из вены иглу, придавив выступившую бордовую каплю мокрым ватным шариком. Пахнуло спиртом.

– Ну вот, зажми! – Татьяна послушно перехватила шарик, и Костромина выпрямилась во весь свой великанский рост. – Часа через полтора. Я тебе скажу, как анестезиолог освободится.

Татьяна лишь кивнула, заторможено глядя перед собой. У стены стоял медицинский шкафчик, на полочках которого лежали биксы, одноразовые шприцы, пачки лекарств, аккуратно перетянутые резинками. Там, за стеклом, хозяйничал ловкий, почти невыносимый для неё сейчас порядок – много лет Таня безуспешно пыталась навести такой в своей жизни. Не вышло.

Она отвернулась, прячась от самой себя.

– Эй, ты чего? – Яна тронула за плечо, потянулась, пытаясь поймать ее взгляд.

– Страшно, – пробормотала она. И скривила лицо: – Каждый раз страшно. Будто моё тело – гроб…

Во взгляде Яны мелькнуло странное выражение. «Как на сумасшедшую смотрит, – тоскливо подумала Демидова. – Скоро все будут так смотреть. Все узнают о приступе, к гадалке не ходи: Кате Палне только попади на язык – разнесет по всей больнице. Мать про таких говорит «вода в жопе не держится». Ох, кстати, мать… Не дай Бог еще она узнает… Торжества будет – через край».

– Я в порядке, Янка, – соврала она. – Справлюсь. Просто перенервничала. Да и Макс… как-то сухо отреагировал. Знаешь, я иногда думаю, что он совсем меня не любит.

– Ну, знаешь! – в сердцах сказала Яна. – Твой муженёк тот ещё фрукт. Прости, но мне кажется, его величество плевать хотел на всё, что не вертится вокруг его пупа!

Татьяна отвела глаза: ну зачем завела этот разговор, знала ведь, что Янка не терпит Макса?!

Она выудила из кармана смартфон, погладила его пальцем, снимая блокировку. На экране горел пропущенный вызов из приемного покоя. Она тут же перезвонила:

– Девочки, это Демидова. Искали меня?

– Да, Татьяна Евгеньевна. Тут мальчика привезли, посмотрите?

– Конечно! Уже спускаюсь.

Работа. Хорошо, что у нее есть эта работа. Татьяна цеплялась за неё со смешанным чувством страха и обожания. И работала, как одержимая – несмотря на то, что совершенно не нуждалась в деньгах. Несмотря на недовольство Макса, беспокойные ночные смены, нервных мамашек и жалость к больным детям. Работа выматывала, но позволяла помогать. Это отвлекало от невесёлых размышлений о собственной жизни.

Вот и сейчас мысль о том, что её ждёт больной, заставила Татьяну собраться, привести себя в порядок. Она встала, поправила волосы, застегнула пуговицы халата. Сразу стало тесно: он жал в груди и еле сходился на талии, хотя размер был пятидесятым. Татьяна расправила воротник, выровняла бейдж, приколотый к груди. Придирчиво оглядела туфли. Взяла со столика картонную упаковку с перчатками, вытащила одну пару. Натянула на руки: новые, шершавые от талька, надевались они легко.

«Теперь я снова врач, а не пациент, – подумала она. – И буду оставаться врачом, пока это возможно». Вздёрнула голову; платиновые серьги с крупными бриллиантами блеснули надменным холодом. Заправила за ухо русую прядь асимметричного каре, откинула со лба челку.

– Ну прямо железная леди! – Янка с осуждением смотрела на нее, уперев руки в бока. – Даже глаза не серые. В них, как сказал бы поэт, сталь упрямства. От себя добавлю: ослиного.

Татьяна сказала примирительно:

– Слушай, ну я же пока на смене!

Демонстративно набрала номер Купченко и, глядя на подругу, попробовала состроить смешную рожицу. Но уголки губ съехали вниз, как у грустного клоуна.

___________________

* Психогенный – обусловленный психологической травмой, шоком, стрессом. Здесь и далее примеч. авт.