Читать книгу Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной - Светлана Гребенникова - Страница 12

Я шла по коридору, и мысли мои витали далеко от дома, когда навстречу попалась свекровь. Я намеревалась пройти мимо, но она преградила мне путь.

– Ну что, Наташа, ты отвела ее к отцу? Как прошла первая встреча?

Я непонимающе взглянула на нее:

– Матушка, я тороплюсь, дайте пройти, пожалуйста. Нет у меня времени отвечать на ваши вопросы. Хотите всё узнать? Так ничто не мешает вам подойти к его двери и прислушаться да и узнать, что там происходит.

Фекла недовольно вздернула подбородок и с упреком заявила:

– Экая ты неблагодарная! Вот ведь злющая Наташка! Добро для тебя сделала… и для отца твоего. Почему ты этого не ценишь?

Уже удаляясь, я бросила через плечо:

– А добро ли?..

…Не вслушиваясь в то, что она ответила, я пошла дальше, совершенно не задумываясь над своими последними словами, так легко и быстро слетевшими с губ…

Я намеревалась переодеться и под благовидным предлогом – выбрать новые наряды – отправиться в город. В столице стали открывать модные лавки, куда из Европы привозили готовые предметы одежды для модниц, не желающих тратить время (или не имеющих средств) на поездку за нарядом за границу. Правда, товары там стоили безумно дорого, зато тут же трудились белошвейки, готовые подогнать роскошные обновки по фигуре.

В нашей комнате я обнаружила Федора. Он сидел на кровати, уставившись в одну точку, и нервно крутил пальцами пуговицу на сюртуке. Он даже не повернулся в мою сторону, так и сидел в задумчивости, пока я переодевалась. «Что это ты тут восседаешь? Шел бы, куда собирался». Чтобы закончить свой туалет, мне оставалось только позвать служанку затянуть шнуровку на корсете. Просить Федора не хотелось.

Я подошла ближе и слегка толкнула его.

– Федь, ты чего застыл? Опять столбняк? Или деревенские воспоминания нахлынули? Понять не могу, отчего у тебя вид такой печальный? Вспомнил, как коровам хвосты крутил, да и заскучал? Так может, тебе не грустить, а подхватить матушку да девку эту и прямиком в родную деревню отправиться? – юродствовала я, сама не знаю почему. Мне хотелось уколоть его, и как можно больнее.

Он перевел на меня взгляд, задумчиво вздохнул и, дернув меня за руку, усадил рядом.

– Чего ты несешь-то, Наташа? Какие хвосты? Али поговорить больше не об чем, кроме как о моей деревне?

Я усмехнулась:

– Ну как же? Вот вижу я лицо твое печальное, и терзают меня смутные сомнения… Почему это ты так загрустил, как только с этой девкой глазами встретился? Может, ты в ее глазах ту самую печку закопченную увидел да избу покосившуюся? Вот воспоминания и нахлынули… А что если ты на той печке не со мной одной леживал? А ну-ка, Федь, пока я тут с тобой присела, поведай мне о своей односельчанке. Я смотрю, ты об этой Милке гораздо больше осведомлен, чем мать твоя. Уверена, если бы она знала что пикантное, не преминула бы рассказать об том, с удовольствием причмокивая да во всех подробностях. Но почему-то молчит, старая… а ты расскажи.

…Не знала я тогда, что такой умысел был у его матушки – молчать. Но об этом позже…

– Как ты мою мать только что назвала?! – зло спросил он.

– А как? – я на самом деле не помнила, какое слово вырвалось из моего рта.

– Старая, ты сказала?

– Ой! Федь! Ну а что она, молодая, что ли? – воскликнула я. – Старая и есть! Я что вижу, то и говорю, и нечего на правду обижаться. Ну что, расскажешь, или нет?

– Да отстань ты! – в сердцах бросил он, сев ко мне спиной.

– О! Ну как же я теперь отстану? Ну куда же я теперь пойду-то от тебя, от такого красавца. Как же я смогу?

Что сверлило меня изнутри и не давало покоя? Я словно пыталась ухватить невидимую нить, но никак не могла этого сделать. Мне казалось странным и появление Меланьи, и поведение мужа. Нужно было усыпить его бдительность и вызвать на разговор. Как настоящая кошка, подкралась я к нему сзади на четвереньках, положила руки – мягкие лапки – ему на плечи и замурлыкала:

– Федь, ну если ты так соскучился по своей деревне, так давай вспомним, как мы с тобой провели нашу первую ночь. Знаешь, когда я там проснулась и увидела, что тебя рядом нет, я ведь подумала, что ты меня оставил: получил свое и больше не вернешься. Как же я ругалась тогда на себя… да и на тебя тоже.

Федор передернул плечами, сбрасывая мои руки. Эти слова задели его за живое, но он еще делал вид, что сердится:

– Да ты и сейчас ругаешься, как будто я тебя не люблю и снова от тебя ушел. Словно не пришел до сих пор в ту самую избу и не снял тебя с той самой закопченной печки. Сидишь там доселе и ругаешься на чём свет стоит.

«Смешно…» – легонько хлопнула я его по спине.

– Да нет же, Федь. Ну что ты глупости говоришь! Давай еще что-нибудь вспомним… – тормошила я его, смеясь. В меня словно бес вселился. Я теребила его, чувствуя, как каждое слово отзывается в нём сладкими воспоминаниями:

– Федь, а что, может, нам с тобой вдвоем туда поехать? – Федор вздрогнул и замер. – Хочешь ли ты снова со мной там оказаться? – я соскочила с кровати, встала перед ним и протянула руку. Федор смотрел на меня глазами глупого теленка и не верил своим ушам.

В голове тут же пронеслось: «Дура! Ты дошутишься! Что ж ты его провоцируешь? Ведь он сейчас сгребет тебя в охапку и увезет…»

Видя засветившиеся надеждой Федькины глаза, я постаралась выдернуть руку, но не тут-то было: он крепко держал меня и тянул к себе.

– Наташ, ты правду говоришь? А может, это наш шанс? Там, вдали от всех этих кошмаров, мы вновь испытаем былые чувства… и, быть может, заживем с тобой наконец-то как люди.

В моей голове застучало: «Ну, вот! Допрыгалась, доигралась… Так тебе и надо! На кого теперь ругаться?! На себя! Кто дура? Я дура! У кого мозгов нет?! Значит, самое место мне в той ободранной избе, на той самой печке!» И я, не понимая, что говорю, ляпнула:

– Федь! А поехали туда? Прямо сейчас!

Я не видела у него таких счастливых, светящихся глаз с того самого часа, когда он стоял со мной перед алтарем. Федор подхватил меня на руки и закружил по комнате, задыхаясь от нечаянно свалившегося на него счастья:

– На-та-ша-а-а! Лучшего и большего подарка ты не могла мне сделать! Снова всё будет как тогда…

Наконец он поставил меня на пол и, убегая, выдохнул:

– Ты собирайся, Наташенька, я сейчас…

Федор понесся вниз, оглушая дом своим криком, словно в радостной горячке:

– Собираемся, срочно собираемся в дорогу! Закладывайте самый удобный экипаж! Нет, дочку с собой не берем: мала еще, не выдержит, – он беседовал с кем-то, и с его уст одно за другим слетали приказания.

– Слава тебе, Господи, – прошептала я, – хватило ума хоть дочку в эту дыру не тащить!

– Мила! Изба моя, что на отшибе, стоит еще? Мы с Наташкой сейчас туда поедем, а вы нас тут ждите! И чтобы во всём порядок был! – радостными возгласами сотрясая дом, басил Федор. Потом он выскочил на улицу, и уже оттуда его голос разнесся по всему двору. Из окна я видела, как слуги ошалело смотрят на носящегося по двору Федьку.

– Попоны, попоны для лошадей несите! Быстро! И, обернувшись к выскочившей за ним матери, скомандовал:

– Мама! Подарки для всех соберите, да побыстрее. Вы, матушка, не мешкайте! Э-э-х-х, Милка, – шутливо толкнул он выбежавшую на шум Меланью. – Посторонись, не путайся под ногами! Все прочь!

Народ забегал, засуетился. Я прошептала:

– Боже мой! Чего же я стою? Бежать немедленно, пока он за мной не вернулся!

Я заметалась по комнате. Подскочив к гардеробу, схватила ботиночки и начала их зашнуровывать, но пальцы не слушались. Махнув рукой, я понеслась вниз и чуть не слетела кубарем с лестницы, наступив на шнурок. Врезалась в одну из служанок так, что она не удержалась на ногах и плюхнулась на пол…

Схватив первую попавшуюся накидку, я выскочила через кухню на задний двор.

– Барышня! Барышня-я-я… Остановитесь! Куда же вы раздетая побежали?! Холодно нынче! Наташа! – доносились до меня крики Аксиньи.

Крадучись, как вор, я намеревалась попасть на конюшни, опасаясь только одного: столкнуться с Федором лицом к лицу. Ностальгические чувства, которые я вызвала своим дурацким предложением, заставили его перебаламутить весь дом. Если он узнает, что я передумала, радость разом обратится в ненависть, и он не раздумывая похоронит меня под дорожной каретой… а для верности еще попоной накроет. «Я не могу сейчас так бесславно умереть – мне жить надо! Потому как ждет меня впереди много удивительного и прекрасного! Как же быть?» И я, согнувшись в три погибели, начала обходить дом. Как вдруг совсем близко раздался громкий голос Федора. От страха я забилась между дровницей и сложенными одна на другую вязанками хвороста. Большим темно-бордовым комом сидела я там, ни жива ни мертва, дрожа от холода и страха быть обнаруженной. Но Федор прошел мимо, ведя под уздцы лошадь. Он не заметил меня! Я с облегчением выдохнула: «Это знак! Это мой шанс! Значит, сегодня я буду свободна! Пусть он едет без меня. Ведь он обязательно поедет! Если он задался какой-то целью, то обязательно к ней двинется, – так мне казалось. – Ему уже всё едино, буду я рядом или нет. Наверное, он и матушку с собой прихватит… О, это было бы просто замечательно, – мечтательно думала я. – А когда я вернусь, придумаю, как разрубить этот гордиев узел…»

Как только Федька скрылся из глаз, я подхватила юбку и кинулась на конюшню.

– Кеша! Лошадь мне оседлай, да побыстрее! – бросила я конюху.

Тот непонимающе развел руками:

– Так ведь барин экипаж закладывать сказывал… Зачем же вам ишо лошадь?

– Делай, что велю!

И белая кобыла по кличке Бланка, в переводе с испанского – «белая» или «светлая», тут же оказалась подо мною. Я не раздумывая направила лошадь не к главным воротам, а через деревню, где был еще один выезд из поместья.

Оказавшись на узкой проселочной дороге, ведущей через лес к тракту, я поняла, что спасена. Дав Бланке шенкелей, я во весь опор понеслась к заветной цели, совершенно не чувствуя холода. Сильным порывом ветра накидку сорвало, и она, вспорхнув, словно огромная птица, упала на землю. Незашнурованное платье съехало с плеч, но это было уже не важно. Мне казалось, что я, как и в прошлый раз, перед свадьбой, слышу вопли Федора, призывающего меня вернуться. «Наташа-а-а-а! Нет, только не это! Только не сегодня, не сейчас! Я убью-у-у-у тебя, Наташка…» Его душераздирающий крик вновь и вновь возникал в моей голове сквозь гул бешеной скачки и порывов ветра. Но я ни на секунду не задумалась над тем, чтобы вернуться: была почему-то уверена, что в этот раз убегу от него навсегда!

Подгоняя лошадь, я мчалась что есть духу. Мне казалось, что хлещущий в лицо ветер сотрет из памяти и навсегда вырвет из моей жизни образ Федора, блеск его бешеных глаз, окрашенных красным цветом злобы и гнева.